Раскол

      Хотелось плакать, кричать, бить стекла, бросать вазы, но Т/И лишь вымученно улыбнулась и попыталась скрыть синяки на запястьях за рукавом свитера.       — Он не знает. — говорит она вслух, как бы оправдываясь.       Женщина, сидящая напротив, лишь горько вздыхает и отводит взгляд.       Людей, знакомых со своим соулмейтом и не состоящих с ним в отношениях, меньше пяти процентов от населения, и Т/И повезло очутиться в них. Эти пять процентов - преступники, смертельно больные, психически неуравновешенные и прочие, не вписывающиеся в привычные социальные рамки. И такие, как Т/И, которым просто не повезло с родственной душой.       Т/И сломана, растоптана, уничтожена безвозвратно. Ее жизнь, такая же пустая и никчемная, как она сама, не имеет смысла.       "Ничтожество" выжжено у нее под ребрами.       "Неуклюжая дурында" вырезано у нее на предплечье.       Синяки покрывают все ее бедра.       Ее тело измученно, изуродовано и повреждено.       Ее душа мертва и растоптана.       Сегодняшнее "идиотка" остаётся длинным порезом вдоль бедра.       Она не знает, почему вызывает такое отвращение у Айзавы.       Почему именно она.       Он вообще-то не злобный, даже не грубый. Но каждая его фраза, обращенная к ней, остается на теле Т/И очередным повреждением.       "Ты безрукая что ли?" остается шрамом поперек запястья, в память о разбитой кружке.       "Подумай, это не сложно" образует гематому на половину бедра.       "Иногда, вспоминая, что мы работаем в одном месте, я хочу уволиться" навсегда останется в виде ожога чуть выше локтя.       Т/И не привыкла отвечать. Она часто слышала подобное в свой адрес - дома, где никому особо не была нужна, в школе, где была белой вороной, в институте, где без звонкой монеты в кармане она не представляла ни для кого интереса. Т/И привыкла молча терпеть, глотать слезы в одиночестве и ненавидеть себя за свою бессильность.       Говорят, Т/И похожа на его бывшую. Та, вроде как, разбила ему сердце.       Он разбил Т/И полностью. Но она не жалуется. Просто молча скупает пластыри и антисептики, пытается собрать, склеить себя заново.       Вот только следующий день приносит новое ранение.       И все по-новой.       Ей кажется, она застряла. Погрязла в своей же пучине отчаяния, свила там себе гнездо и доживает оставшиеся дни. Она не хочет ничего менять. Зачем? - вопрос, на который Т/И давно не может найти ответа.       Когда-то она мечтала о родственной душе. Шутка ли - где-то там живет человек, твоя вторая половинка, кто-то, созданный для тебя.       Живет.       Живет неплохо, временами даже хорошо.       Без тебя.       Айзаве не нужен никто. Он повторяет это каждому встречному и себе самому в первую очередь. Айзаве не нужна вторая половинка, он родился целым. И эта пустота в душе тоже его часть, которую нельзя ничем заполнить - ни дешевым алкоголем, ни элитными сигаретами.       Айзава давно разочаровался в родственных душах. Единственные раны, которые появлялись на теле Айзавы, были следствием его работы, а не действием высших сил. Ему немного за тридцать и он привык к одиночеству.       Айзаве хорошо и так. Он не хочет ничего менять.       Разве самую малость.       Т/И привыкла быть ненужной. Ненужная дома, в школе, в институте, на работе, она просто хотела найти свою половинку - того, кто нуждается в ней.       — Добрый день, я новый учитель английского...       Ее душа, мечтая, улетала высоко...       — Сомневаюсь, что добрый, но все же день. Старый учитель еще не помер, зачем нам новый?       ...Слишком высоко, чтобы падение было безболезненным.       Эта новенькая вызывала в нем какие-то чувства, и это неимоверно бесило Айзаву.       Странная, болезненная девушка, которая выглядела так, будто не спала неделю.       Вся запуганная, с большими глазами, она вызвала лишь жалость. У всех, но не у Айзавы.       Ее хотелось согреть, защитить, сделать хоть что-то, чтобы ее тонкие губы улыбнулись настоящей, а не притянутой улыбкой. Айзава пытался понять почему.       Откуда в нем, взрослом цинике, взялись эти нежные, презираемые им чувства?       Почему именно она, а не Мисс Шутка, например?       Т/И смотрела на него своими большими детскими глазами.       Не так, как смотрят другие женщины - с желанием, с ожиданием чего-то, нет.       Она смотрела побитой зверушкой и Айзава чувствовал себя виноватым. За что? Он не знал, но эти ее глаза, наполненные не то мукой, не то восхищением, пробуждали в нем что-то прежде незнакомое.       Его четко выстроенный мир рушился прямо на глазах из-за какой-то женщины, с отношением к которой он не мог определится.       Оскорбления слетали с его языка непроизвольно, будто кто-то другой говорил его ртом. И самое главное, его это г л о ж и л о.       Айзава терпеть не мог это чувство, но пресечь его никак не мог. Он почему-то чувствовал вину за несколько, окей, не несколько, случайно слетевших с языка грубых фраз, но когда это Айзава был сочувствующим человеком, чтобы так глубоко переживать о ком-то другом?       Его это пугало.       Некоторые мысли по этому поводу рождались у него в голове, чтобы тут же быть уничтоженными. "Этого не может быть" - и Айзава продолжал делать вид, что все как обычно.       Пока однажды Т/И не ответила.       — Знаешь, не так уж и трудно раскладывать документы по папкам в каком-то определенном порядке, а не просто от балды.       Айзава старался не сорвать все свое раздражение на Т/И, но бог видит, как это сложно было сделать.       Но у Т/И день тоже не задался и его очередные придирки стали последней каплей.       — Видимо, ты просто слепой или тупой, раз не видишь здесь порядка.       Пощёчина.       Это была пощёчина.       Айзава уверен, что слышал, как высшие силы дают ему звонкую пощечину.       — Я... Прости...       — Так ты все это время знала?       Внутри Айзавы все перемешалось. Впервые за тридцать лет его жизни кто-то на небе решил показать, что Айзава не одинок.       Он, чертов отшельник и алкоголик, не одинок.       И вот перед ним стоит его вроде как родственная душа, растоптанная, униженная, измученная... Из-за него.       Т/И понимала, что он чувствует. Она вообще хорошо его понимала, в конце концов, связь соулмейтов - это не просто так. Но не могла даже улыбнуться в ответ.       "Все нормально" - хотелось сказать ей, но язык не поворачивался. Все не нормально. Ничего не в порядке.       Вымученная улыбка коснулась ее губ. Айзаве от этого стало только хуже.       — Я... Прости...— Что он должен сказать? "Прости, я не знал"? Это не оправдание его поведению. Есть ли вообще способ искупить свою вину? Айзава не знал ответ на этот вопрос. Но знал, что сделает все возможное, чтобы обрести то, что так долго искал и в чем успел разочароваться. ***       После всего, что случилось, доброе сердце Т/И не покрылось коркой. Несмотря ни на что, оно снова бьется, живет и... любит? Она пока не уверена, но их совместные завтраки перед работой, их короткие встречи в перерывах между уроками, их уютные вечера - это то, без чего Т/И больше не может представить счастливую жизнь. Она не сразу смогла его простить, подпустить ближе. Но он старался как мог. Начиная с банальных цветов и заканчивая показушными победами над злодеями. Но Т/И не нужны были букеты, конфеты и прочие подарки. Ей нужна была забота. И как только Айзава это понял, Т/И почти сразу сдалась.       — Я сама во многом виновата. — Сказала Т/И однажды. — Могла бы сразу подойти и все рассказать, а не усугублять ситуацию.       Айзава, все еще не сумевший себя простить, возразил моментально:       — Нет, вся вина лежит на мне. Если бы я не срывал на тебе свое раздражение, тебе бы вообще не пришлось мучаться.       — Ну, с другой стороны, тогда бы мы вообще не узнали о нашей связи, верно? — Улыбаясь, спросила Т/И.       Когда Айзава в первый раз увидел ее искреннюю улыбку, он подумал, что схватит инфаркт - так прекрасно это было. С тех пор он старается радовать Т/И как можно чаще, чтобы вновь увидеть такую солнечную улыбку вновь.       Т/И, пожалуй, ни о чем не жалеет. То, что она имеет сейчас, стоило всех тех переживаний, порой бессмысленных и оттого более беспощадных. Т/И живет и радуется жизни, так, как никогда до этого.