Раскол

      Айзава не помнит точно, когда это началось. Прошли года, десятилетия или века? Он замерзал постепенно, словно покрываясь ледяной коркой. Сначала ему было просто холодно, он пытался согреться теплой одеждой и горячей ванной. А затем холод проник глубже, в его душу, постепенно замораживая все эмоции. Шоте почти тридцать и он живет на автомате, ощущая себя чертовым айсбергом посреди Антарктиды.        Он работает в финансовом агентстве аналитиком - про таких обычно говорят «холодная голова». И Айзава был бы очень рад, если бы это выражение было крылатым. Но оно не было. Шота чувствует холод постоянно, перманентно, в фоновом режиме. Его пальцы ледяные, нос не согревается даже от шарфа, а температура тела, кажется, опустилась до абсолютного нуля по Кельвину. Но, конечно, ему только кажется, ведь все врачи говорят, что все в порядке - вы просто еще не нашли свою половину. Шоте почти тридцать и он замерзает большую часть своей жизни, постепенно забывая, каково это - чувствовать тепло.        Айзава устроился в школу учителем экономики по совместительству - он сам не знает, зачем. Возможно, ему абсолютно не хочется проводить время в холодных и пустых стенах своей квартиры. Возможно, ему просто нравится быть среди энергичных и еще не познавших разделения детей - он наблюдает за своим классом и это позволяет сохранить хоть какие-то эмоции в еще не до конца оледеневшей душе. Шота нагружает себя работой, совершенно не беспокоясь о себе - он все равно подолгу не может уснуть в холодной кровати, а так хоть проводит время с пользой. Айзава недосыпает, забывает про приемы пищи - а какой в них смысл, если еда всегда ледяная? Он немного заторможен и заморожен, но продолжает совмещать несовместимое в надежде на что-то. Шоте почти тридцать и эта странная надежда с каждым днем ускользает от него словно по льду.        В учительской как всегда прохладно - для него, и невыносимо жарко для Полночи. Они сидят друг напротив друга, противоположности, которые не притягиваются. Айзава замотан в свой привычный шарф, костюм наглухо закрыт, ледяные пальцы сжимают стоградусный кофе, но ему все равно невыносимо холодно. Полночь, наоборот, подставляет лицо под пару выключенных вентиляторов, в своей неприлично-открытой для учителя форме, лениво мешает айс-латте, состоящий, кажется, из чистого льда - и легче ей тоже не становится. Они оба заложники своего положения, разделенные со своими половинками еще много лет назад.        Полночь со страдальческим вздохом встает с насиженного места и касается руки Айзавы - уже давно без надежды, просто по инерции, словно пытаясь поделиться своим жаром. Шота лишь хмыкает, не чувствуя ничего. Полночь, впрочем, тоже ничего не чувствует - ни прохлады, как в случае с соулмейтами, ни волнения, как в случае с возлюбленными. Привычный еще с их школьного периода жест давно стал означать только одно - незримую поддержку и понимание ситуации.        — У меня сейчас встреча с опекунами Каминари Денки, а потом мы можем сходить куда-нибудь развеяться. — Проговаривает девушка, двигаясь к выходу из класса. — Нечего тут киснуть, собирайся потихоньку.        Айзава лишь молча провожает ее взглядом, понимая, что развеяться навряд ли получится. Его проблемы не исправить походом в кино. Но Шота научился жить в этом ледяном оцепенении, можно сказать, что привык. Он не ощущает себя счастливым, не чувствует радости нового дня, внутри него больше не теплится надежда на встречу своей половинки - холод поглотил все. И он не знает, как сказать об этом другу.        Шота заполняет журнал, медленно, словно оттягивая уход с работы. Кофе уже в который раз разогревается в мультиварке, грозясь обжечь мужчине горло, но Айзава упорно доводит его до состояния кипения. Когда рука тянется за бумажным стаканчиком, а пальцы смыкаются вокруг напитка, Айзава от неожиданности дергается и проливает почти весь кофе на столешницу.        Его пальцы немного покалывают, словно он с мороза запустил руки под кипяток. Он опускает ладонь в разлитую жидкость и понимает - тепло. Айзава смотрит на руки со смесью страха и недоверия, замечает наливающийся волдырь на большом пальце, но ему все равно. Его ладонь впервые за последние годы не ледяная, а лишь прохладная.        Голова Айзавы все также холодная, рациональная, и он выталкивает поток ненужных мыслей - расчувствоваться успеет позже - и начинает анализировать, так, как может только он. Если это все не бред воспаленного сознания, то его соулмейт где-то рядом. Он не чувствует жар, но ощущает тепло, давно забытое, от окружающих предметов - от раскаленного кофе. Наверное, они с половинкой в пределах этого здания. Время сейчас внеурочное, можно исключать почти всех учеников - это хорошо. Он не ощущал такого раньше, поэтому круг сужается еще сильнее - нужно искать новые лица, появившиеся в школе сегодня.        Айзава выходит из кабинета, прихватив с собой полуразлитый кофе как компас. Он идет по коридору, ощущая увеличение температуры в руках - значит, все делает верно. Несколько раз Шота все-таки сворачивает не туда, но быстро исправляет курс. Почти доходя до пропускной, он наконец слышит чьи-то голоса:       — Еще раз прошу прощения за доставленные неудобства. Я обязательно поговорю с ним. — Этот голос незнаком, но разливается теплотой внутри.       — Тогда до свидания, рада была с вами познакомиться. — Вторит ему уже знакомый.       Айзава ускоряет шаг, наконец приближаясь к выходу из школы, но застает лишь хлопок входной двери.  Полночь стоит у стойки охраны и энергично обмахивает себя руками. Она замечает приближение Шоты, но не успевает даже задать вопрос.        — Кто это только что был? — Айзава впервые не знает, что делать дальше - бежать за ушедшей девушкой, как кричит ему сердце, или разработать хоть какой-нибудь план, как советует разум.       — Чего? Что с тобой такое? — Полночь не понимает причин изменения в поведении друга, но отмечает неровное дыхание и бегающий взгляд. — Это Т/И, старшая сестра Каминари Денки.         И у Айзавы, несмотря на вновь подступающий холод, в сердце разгорается  давно забытое чувство предвкушения. 

***

      Т/И, если честно, по-настоящему мечтала лишь об одном - о встрече с родственной душой. Но далеко не из-за возвышенных чувств или прочих романтичных вещей. Она просто невероятно и чертовски устала от постоянного жара внутри. В ее комнате гулял сквозняк, свободные потоки воздуха наводили беспорядок в бумагах, но ей все равно было душно. Душно и жарко, двадцать четыре на семь. И это злило, раздражало, выводило из себя.        Т/И ходила в зал, выбивала всю злость на груше, но легче не становилось. С каждым днем и годом эмоции становились все более неуправляемыми и она сама себе стала напоминать взрывчатку с отложенным детонатором. И неясно, когда рванет - то ли завтра, то ли спустя еще несколько лет. Девушка вымещала злость в спорте, изматывала себя тренировками, пыталась отстраниться при помощи учебы, замуровывая себя в учебники. Но ничего, абсолютно ничего, не помогало.        И не поможет, как бы она себя не обманывала. Есть только единственный верный выход - найти своего соулмейта и вернуть все в норму, как это было до разделения. Но родственная душа словно живет в другом мире - как бы Т/И не старалась, она никого не находила.        Т/И искала в интернете, ходила на свидания, записывалась на кружки и тренинги, постоянно гуляла в людных местах, посещала музеи и выставки, отрывалась в клубах, перезнакомилась со всем университетом… Она делала все возможное, чтобы наконец-то встретить свою половинку - но этого было недостаточно. Т/И правда начинала думать, что ее соулмейт либо еще не родился, либо уже помер, оставив ее одну. Потому что по законам природы они с родственной душой должны быть рядом, в одном ареале обитания, так сказать, - протяни руку и обрети свое. Но, черт возьми, не в ее случае.        Т/И заболела внезапно, но совсем не неожиданно. На улице стояла осень, погода, как обычно, меняла свое настроение по пять раз на неделе, но оставалась неизменна в одном - в промозглом, влажном ветре. А Т/И, которой было вечно жарко, не утруждала себя теплой одеждой.        Но, на самом деле, раскаленным воздух только казался - соулмейтовский внутренний обогреватель, работающий без выходных, просто обманывал ощущения, не давая никаких физических преимуществ. Хоть Т/И и ощущала температуру тела как четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту, на самом деле градусник всегда показывал привычные и нормальные тридцать шесть и шесть по Цельсию.       Поэтому девушка слишком часто не понимала, насколько на улице на самом деле холодно, и, как следствие, болела достаточно часто. И недавняя прогулка на свежем воздухе исключением не стала - Т/И свалилась с уже реальной температурой, пусть небольшой, но не менее противной. В целом, все оставалось привычным, но иногда тело начинало знобить - непривычно, незнакомо, но это была не облегчающая прохлада, а неприятный, слишком резкий и контрастирующий холод, который совсем не приносил удовольствия.       Т/И честно хотела отлежаться недельку в постели, поддаться слабостям и просто отдохнуть, но Денки как обычно все испортил. Противный младший брат снова напортачил - нахватал двоек в школе, и теперь его представителей ждал учитель. Девушка вообще не хотела его отмазывать от родителей, но пройдоха пообещал мыть посуду целый месяц и не клянчить у нее карманные, а от такого предложения Т/И не была готова отказываться, даже несмотря на болезнь. Поэтому, намотав сопли на кулак и собрав всю силу воли, Каминари-старшая отправилась в школу выгораживать несносного братца.        Его учитель, Леди Полночь (Т/И не совсем поняла почему ее называют по прозвищу), оказалась с ней в одной лодке - тоже была Огнем. Они мило побеседовали, посетовали на успеваемость Денки, а Т/И пообещала как следует прижучить его за математику - и разошлись с миром.             Там, в школе, девушку снова начало знобить, немного по-другому, но она не стала накручивать себя - в конце концом, Т/И болеет, мало ли что решило выкинуть ее бренная оболочка на этот раз. Мучить себя несбыточными надеждами не хотелось, поэтому она просто ушла домой, забив на все и всех. К лучшему или худшему, кто знает.       Т/И заставила Денки вызубрить все тригонометрические формулы, да так, что тот молил о пощаде. Но заслуженную четверку притащил, доказав, что не так глуп, как хочет казаться. Каминари-старшая и не считала брата непроходимым тупицей. Балбес - да, лентяй - да, но если захочет, то сможет. Поэтому строго-настрого приказала больше на математику не забивать, делать все вовремя и в срок, иначе ему снова придется столкнуться с сестринской методикой обучения. Денки клятвенно заверил, что отныне проблем не будет, и был таков.        Пока, однажды, не пришел с вызовом в школу от учителя экономики.

***

      Т/И заходила в школу с пустой головой - она только-только оправилась от болезни, но ее почему-то продолжало знобить. Чем ближе она приближалась к назначенному кабинету, тем сильнее показывали пальцы - то ли от напряжения, то ли от чего еще. С каждым шагом она теряла свою злость, откуда-то появлялась легкость на душе. И, что самое странное, воздух вокруг не был спертым, ее все меньше и меньше преследовало ощущение постоянной духоты.  Т/И с замиранием сердца открывает нужную дверь и поток свежего воздуха - нет, легкого бриза - сбивает ее с ног. Она зажмуривает глаза и вдыхает так глубоко, как только позволяют легкие. В кабинете наконец-то не жарко, внутренняя печка словно дала сбой, позволяя ощутить легкое прикосновение прохлады. Т/И несмело делает шаг внутрь, боясь потерять этот оазис. Ее пустыня, горячая и знойная, остаётся позади.       Айзава сидит за столом и до побеления костяшек сжимает грелку. Он не верит, боится верить, но чувствует. Тепло разливается по руке, становясь все более ощутимым с каждым ее шагом. Его больше не морозит, как только она зашла внутрь, извечная метель сменилась на легкий летний ветерок - теплый, нежный и неимоверно приятный. Шота не может пошевелиться, боится разрушить эту иллюзию и снова проснуться в знакомой до боли Антарктиде. Но все равно встает со своего кресла и на ватных, но уже не замороженных ногах, делает шаг навстречу.       Т/И замирает в метре от Айзавы. Мысли бешено скачут в голове, но упорно не хотят образовываться во что-то цельное. Она сглатывает ком в горле, растеряно смотря на мужчину. Учитель выглядит помято, уставше, его волосы взлохмачены, щетина на лице далеко не первой свежести. Но девушка все равно отмечает правильные и гармоничные черты лица, высокий рост и приятное глазу телосложение. На задворках сознания пробегает мысль «хороший соулмейт достался» и Т/И внутреннее взрывается от осознания. Сдетонировала.        — Ты… — Хрипло, пересохшими губами проговаривает Т/И, не замечая собственного перехода на неформальность - ее это сейчас вообще, абсолютно не волнует. — Тоже это чувствуешь?       Айзаве хочется смеяться и плакать одновременно - эти прожитые в муках годы стоили того? Да, нет? Что вчера казалось правдой, сегодня кажется ложью, и все его жизненные установки просто рассыпаются под взглядом ошарашенной девушки. Шота буквально задыхается от переполняющих его чувств - давно, слишком давно, он не испытывал такого. Это тяжело контролировать, но сегодня, исключения ради, он не будет тем самым парнем с «холодной головой». И Айзава просто делает то, что велит ему сердце - приближается вплотную к Т/И и крепко, словно опасаясь, что ее заберут, обнимает девушку.        Т/И, кажется, взрывается второй раз за день. Как только руки мужчины касаются ее плеч, внутренний обогреватель отключается и моментально все приходит в норму. Ту самую, идеальную, давно забытую, сказочную и несбыточную, норму. Приятная прохлада витает в воздухе, вокруг свежо, дышать легко и прекрасно, тело наконец-то ощущает себя на положенные тридцать шесть и шесть, а комок злости и раздражения внутри просто пропадает восвояси. Т/И хорошо, комфортно и правильно. Она чувствует правильность в этих объятиях и в этом человеке, стоящем напротив.        Айзава наконец-то ощущает свои пальцы, сжимающие плечи девушки - к ним приливает кровь, это больше не ледышки. Холод снаружи и внутри отступает, солнечные лучи наконец-то не просто светят, а еще и греют. Давно забытое тепло тела - и своего, и стоящей рядом девушки, дарит ощущение эйфории, пьянит и кружит голову. Приятная нега разливается, бежит по венам, срывая ледяной заслон. Айзава впервые за декаду больше не айсберг, не физическое тело с температурой равной абсолютному нулю - он человек, живой, существующий. И Шота понимает, что значит быть целым, быть правильным, быть рядом со своей родственной душой.        Они стоят так минут пять, а может быть час - время явно потеряло свой смысл. Пока Т/И не нарушает молчание непостредственным:       — Так Денки правда ничего не может в экономике или это все хитрая уловка для меня?       Айзава смотрит на Т/И, а в его глазах пляшут смешинки. На губах появляется теплая улыбка, он лишь удобнее располагает свои руки, опуская их на талию девушки, и озорно, совсем не похоже на себя прошлого, говорит:       — Правда. — Шота ловит каждый вздох Т/И, ощущая теплый воздух в районе шеи. — Он действительно ни черта не смыслит в экономике. — Айзава резко прижимает девушку еще ближе, выбивая воздух из легких, заставляя обхватить его шею, сокращая расстояние в ноль. — И я действительно провернул эту хитрую уловку, чтобы ты оказалась здесь.        Т/И уже готова показать характер и высказать все, что думает о таком способе знакомств, но теряется от поцелуя. Айзава нежно, почти невесомо кладет свои губы на ее, и, не получая никакого сопротивления, углубляет поцелуй. Дыхание сбивается слишком быстро, Шота чувствует настоящий, кажущийся нереальным, жар, и распаляется еще сильнее. Его руки исследуют каждый миллиметр спины, то сжимая плечи, то проходясь до поясницы. Айзава держится, старается держать себя в руках, пока Т/И с готовностью не отвечает на ласки. Ее пальчики ловко порхают по шее и груди, оставляя после себя раскаленные участки. Она покусывает его губы, словно играя, и Айзава усиливает напор, несдержанно сплетается языком, тяжело и громко выдыхает в рот. Он плавно опускается ниже, проходясь губами по щеке, подбородку, скуле, останавливаясь на шее. Немного подкусывает и оттягивает нежную кожу, оставляя пока плохо различимые отметины, прокладывает влажную дорожку поцелуев ниже, доходя до ключиц. Т/И чувствует, как прохладный ветерок усиливается, контрастирует, ощущается сильнее после его меток. Она томно дышит, зарывается ладонью в и без того растрепанные волосы мужчины, закидывает голову назад, держась лишь за его плечи и остатки своего самообладания.        Айзава первым приходит в себя - его останавливает белое кружево бюстгальтера, выглядывающее из-за полурастегнутой рубашки - и когда успел? Он глубоко вдыхает, немного отстраняется, прекращая сладостную пытку. Затем смотрит на Т/И, встречаясь с ней взглядом, и перемещает ладонь с шеи на затылок, прижимая голову девушки к своей груди. Шота зарывается носом в ее волосы, вдыхает приятных, родной и теплый запах и успокаивается.       — Прости, я немного… переборщил. — Голос Айзавы низкий и хриплый, пробирает Т/И до мурашек. — Мне немного непривычно ощущать так много эмоций разом, я отвык от этого. — Девушка чувствует его сердцебиение, пульс повышен, словно мужчина бежал стометровку. Она легонько поглаживает его грудь, словно говоря, что все в порядке. — Позволь сделать все правильно, насколько это возможно. Ну, я имею ввиду, устраивать разврат в школе младшего брата не совсем  морально верно, не находишь?        Т/И, честно говоря, сейчас абсолютно плевать на моральные устои общества. Она просто не хочет отлипать от мужчины, не хочет терять телесный контакт. Т/И хочется завернуться в Айзаву, как в кокон, чтобы он обнимал ее руками, ногами, весь целиком закрывал от внешнего мира. Но она не пальцем деланная и не собирается так просто становиться на все готовой лужицей. Девушка хватает ладонь мужчины, выбираясь из объятий, ведет того к столу. Схватив первую попавшуюся ручку, Т/И пишет на ладони Айзавы восемь заветных цифр и, с легким прищуром, говорит.       — Тогда, вот мой номер. Позвони мне как-нибудь. — Она улыбается, открыто и ярко, полностью довольная собой. В конце концов, как Каминари и без подлянки? — Если вдруг захочешь встретиться еще раз - просто набери мне.       Т/И хлопает Айзаву по плечу, словно старого друга, и пружинистой походкой покидает кабинет.        В пятидесяти метрах от родственной души ее телефон звонит отдающей в сердце мелодией.