Луаньцзан Хуанди

Он встречает юношу, с самомнением выше гор и улыбкой ярче огней. Он встречает юношу среди стен правил своего клана и их нарушением прямо перед его носом. Он встречает смех, силу и красные глаза. Лань Ванцзи встречает Вэй Усяня и думает, что презирает его. Он следит за ним, нарушителем всего, что он знал, чему его учили, чего он придерживался, и юноша в чёрном и красном, вместо фиолетового, усмехается ему. Он следит, и замечает, что глаза юноши серые, а не красные, что он другой при свете дня, и ему не хватает понимания происходящего, чтобы понять, что не так. Он следит, и видит, как юноша горделив, как тщеславен, как ставит себя на ступень выше их. Лань Ванцзи следит за тем, как наследник Цзинь оскорбляет Цзян-гуньян, и солнце сбегает от них; и мир затихает в преддверии катастрофы; и холод резко поглощает всё на своём пути, а затем: — Что ты сказал о моей шицзе? — и это похоже на грохот, и это похоже на приговор, и это похоже на императора, решающего судьбу смертного. Вэй Усянь холоден, как никогда не смогли бы стать их холодные источники, Вэй Усянь зол, как неупокоенные духи, состоящие из обид и ненависти, Вэй Усянь источает всё это, не меняя беспристрастного выражения на лице. Его глаза переливаются кроваво-красным, но, казалось бы, этого никто не замечает. И Цзинь Цзысюань, неизвестный своим благоразумием, оступается. — Я не хотел обидеть Цзян-гуньян, — и юноша в золоте дрожит. — Неужели? — усмехается Вэй Усянь, его улыбка скользкая и острая, как змея, обвивающая свою добычу, чтобы задушить. — И что же наследник клана Цзинь хотел сказать этими словами? — он высокопарен и тяжёл, и Лань Ванцзи чувствует, что не может пошевелиться; это не тот юноша, которого он встретил, это некто более могущественный, кто-то более злой, кто-то более древний. — Я-я… я не… Цзинь Цзысюань выпрямляется, хотя едва может поднять голову, а Цзян Ваньинь подходит к своему шисюну с другой стороны, смотря только на него, хватая его за руку. — Вэй Усянь… — произносит Цзян Ваньинь, но Вэй Усянь неумолим в том презрении, в том величии, которое он бросает на юношу в жёлтом, будто тот не стоит и крупицы его времени. — Я жду, — говорит Вэй Усянь, и небо, казалось бы, чернеет от проливных туч. — Вэй Усянь! — пытается Цзян Ваньинь ещё раз. — Н-ничего, — отворачивается Цзинь Цзысюань, забирая свои слова назад, отрицая своё поведение, как последний трус. Вэй Усянь переступает с одной ноги на другую, размышляя, его глаза всё ещё холоднее льда, а на лице ни проскальзывает ни одной лишней эмоции, такой же непогрешимый, как всевышний судья. — Не могу судить, пока ты отказываешься от этого, — решает он, и небо светлеет, будто всё это было дурным сном, гноящимся миражом, когда в следующую секунду Вэй Усянь с улыбкой оборачивается к своему шиди, — пойдём к реке, а-Чэн? — и его улыбка блестяща и невинна, словно не было той ярости мгновениями раньше. Лань Ванцзи понимает, что не может дышать.