Скелет в шкафу

      «Дневник 1. Запись 1»       20 ноября 18?        «Дорогой дневник, прожив почти полные восемнадцать лет на свете, я не могла себе представить, что примкну к ряду светских барышень и начну писать свои мысли в тетрадь. Еще год назад такая идея показалась бы не вздором, бесмыслицей и полным бредом, но с тех пор жизнь моя и моего старшего брата Ромы круто переменилось и мне срочно нужен тот кто выслушает все мои мысли. В самом начале июня я с мамой и Ромой совершила поездку на Кавказ. Ехать из Петербурга оказалось невыносимо скучно и долго, мне казалось, что и на самом Кавказе меня будет одолевать смертная скука. Настроение сразу ухудшилось и мне страсть, как захотелось какого-нибудь приключения. Решив, что за окном экипажа приключения найдутся быстрее, чем если я буду рассматривать оборки нового дорожного платья, я повернулась к окну и стала рассматривать постепенно меняющиеся виды. Стоит отметить, что Рома был более воодушевлен поездкой чем я. Он с особым интересом разглядывал, все, мимо чего мы проезжали. Ему просто не терпелось впутаться в при интересную историю, а еще лучше развязать ее самому, ну и конечно выйти из нее героем, поэтому теперь мы вдвоем ждали неизвестно чего.       Не буду долго рассказывать о длинной и весьма утомительной дороге. Лучше побыстрее перейду к делу.       Мы остановились в не очень большом городке у подножия Машука и Бештау. стоило только разобрать вещи, как Рома будто испарился, хотя мама и наказывала отдохнуть. Я тоже не стала оставаться в комнате и потихоньку улизнула на улицу. Город мне не понравился, а вот горы покорили. Мое юное девичье сердце никогда не любило кого-то крепко и с первого взгляда, но стоило мне увидеть горы, я ощутило, как мое сердце трепетно сжалось, и забилось часто-часто. Наверное, подобное ощущают влюбленные. Я долго гуляла у самых гор и разглядывала, как кучерявые облака касаются их вершины, на несколько минут путаясь и пытаясь выбраться, а потом облака дальше медленно плыли по голубому небу, совершенно не такому, как в Петербурге. Солнце светило в низине очень ярко, но я была уверена, что на самой вершине солнце еще ярче и наверное еще теплее. Стоит отметить, что по своей природе я художник, поэтому мне страсть, как захотелось увековечить красоту Кавказа не только в своей памяти, но и на холсте. Место для идеальной картины, мне приглянулась очень быстро. Зеленый холм с редкими деревьями показался мне весьма милым и очень удобно расположенным. Стоило мне разложить свои краски и сделать пару мазков краской, как за пару деревьев от меня я увидела брата с черноволосой девушкой. Они о чем-то весело говорили. И я иногда слышала, как девушка звонко смеялась. Не став долго скрываться я вышла. Брат был очень удивлен моим появлением, а девушка сильно смутилась. Рома быстро пришел в себя, мило улыбнувшись, он представил меня своей спутнице. Ее звали Тана. Я не могла не отметить ее красоты; черные длинные, как смола волосы, темные и казалось бездонные глаза, очень мило смотрелись на бледном лице. Фигурой она была весьма не дурна, тоненькая и высокая, как тросинка, но очень грациозная в движении. Голос ее был мелодичен, под стать оперной певицы. Мне даже показалось, что такая милая и умная девушка не может быть простой крестьянкой.       Мы много беседовали в тот день. Я запоминала каждые жест и слово Таны. А еще я не могла не заметить, как влюбленно смотрит на нее Рома, как он краснея, заботливо поправляет ей выбившиеся из косы пряди и мило улыбается, а потом громко смеется на любую ее шутку. Я становилась счастлива, ощущая счастье Ромы.       В тот день мы вернулись домой только ближе к ночи. И еще очень долго вели беседу о Тане или как ласково называл ее Рома — Танечка. Рома признался, что влюбился в нее с первого взгляда и не представляет свою жизнь без нее. Я отвечала, что и мне она пришлась по нраву, что пусть они буду счастливы.       Через три дня, Рома привел Тану к маме, знакомить и просить, разрешение на богославление (Тана была не против принять православие, так как очень Рому любила). Мама отказала. Она ругалась на Рому, кричала на Танечку и все вопила, что брат мой дворянин, а она крестьянка, и что не посмеет он на нищенке жениться. Собственно, не имеет смыла рассказывать про горючие Таны слезы и про то, как Рома долго и слезно перед ней извинялся, просил времени подождать и может мать сменит гнев на милость, а если нет, то он обязательно найдет выход. Выход мы найти не успели. В гневе мама велела готовить экипаж утром следующего дня. К обеду мы покинули город, даже не успев проститься с возлюбленной моего братца. Ехали молча до самого Петербурга, каждый находился в своих унылых мыслях, Рома иногда тяжело вздыхал. Иногда, глядя ему в глаза, мне казалось, что он держится из последних сил, чтоб не заплакать. За время дороги, я нарисовала Танечкин портрет и отдала его Роме. Пусть любуется на свою возлюбленную, тем более и картинка вышла милой и не плохой.       Стоило нам разгрузить вещи, как Рома заперся в своей комнате. Как оказалось позднее, он писал любовно-извинительное письмо для Таны, а к ввечеру сам отнес его на почту. Так мы жили до сентября. Рома влюбленный и счастливый, а я просто счастивая, оттого, что у него все хорошо. Письма, которые ему писала Тана, он сначала читал сам и если не было там ничего особо пошлого, то под покровом ночи, он читал их мне. А я лишь тихо радовалась за него.       Где-то в начале сентября мы перестали получать обратные письма от Танечки. Лишь этот факт вгонял Рому в страшную тоску и печаль. А в конце сентября мы узнали, что Тана погибла водном из волнений на Кавказе. Рома долго был безутешен. Он закрылся в комнате, так, что я не могу знать наверняка, но сердцем ощущаю все Ромины слезы скорби. Он никогда так еще не любил и так ужасно раставшись, им не суждено больше встретиться ни в одном из миров. Я тоже горевала. Но больнее мне было за родного брата, чем за безвременно ушедшию Тану. Но самое страшное в этой истории случилось 20 дней назад.       Утром принесли почту. Мамы не было дома и поэтому письма забрала я. Одно из писем было с Кавказа. Я никогда не читала чужую почту, но что-то мне подсказало, что это письмо имеет отношение и ко мне, и к Роме, и конечно же к Тане. Вскрыв письмо, я бегло пробежалась глазами по тексту и сердце мое упало куда то вниз. В письме значилось, что Тана была убита по приказу нашей матери, а волнение лишь прикрытие. Руки мои похолодели и сердце бешено билось. А самое страшное. что я не знаю, стоит ли говорить об этом страшном поступке матери Роме?»