Even Angels Will Fall

Её стройный стан, статная осанка и ни одно сожаление о содеянном: эта женщина воистину великолепна в собственном величии, хотя, казалось бы, обычная Непризнанная! Нет, она определенно необычная, далеко не так – адмирон уверен в этом, как и любой другой, разница только в том, что он изначально верил в неё, со школьных лет. Её амбиции и неугасаемый огонь в глазах за жаждой знания – не каждый смертный был способен на холодную расчётливость и учебное усердие после новости о своей смерти. Ребекка с редким остервенением бралась за всё ей новое – любознательность и особое нечеловеческое старание привело её к тому месту, где она была. Серафим. Это даже до боли смешно – как Непризнанная, да особо приближенная к Шепфе? Вздор! Сюрреализм! Он верил в неё с самого начала. Он и сейчас уверен – она могла оставить о себе такую же память, как и гений Да Винчи в людском мире, чьи теории полёта обсуждали короли и султаны. Она была талантливым творцом с самого начала – она была человеком страстным до знаний. Он знал её желания, знал её страсти и самолично обучил её тонкостям. В еë собственной страсти к новому миру, в его амбициях к покорению его мира – они строили свой собственный. Она пленила его сердце, а ему было искренним блаженством, чистым наслаждением осчастливить её, видеть её расцвет. Все – прах, она – огонь. Он любил её. Любил её страстность, любил её гнев, любил свою способность рассмешить её, обратить её грусть, тоску в улыбку. Но эта любовь безумна в своей невозможности, в своей недосягаемости – как бы близко они ни были друг ко другу, им приходится каждый раз отталкивать друг друга. Подобно магниту, они не могут коснуться друг друга. Обнажённая истина – они друг перед другом, в смертельной близости. Оба уверены, что небеса разверзнуться, покроют своим гневом каждого Бессмертного, однако в отчаянии не могли отпустить друг друга из жарких объятий. Не могли даже представить, что ждёт их без этой слабости, без этого надрывающегося крика об отсутствии всякого сожаления, об их радости находиться просто рядом. Никакой запрет не смог бы встать между ними – только вопрос времени, когда кровавые оковы безнадёжной и невозможной любви да страсти падут, рухнут оржавевшим металлом на земь: каждая травинка, каждый цветочек да и сама почва высохнет под сдерживающим грузом, что столько лет их оставлял друг без друга. Недобрый знак, да и кому имеет ценность благо ли то, али прихоть сдерживания да закона неприкосновенности. Ребекка и Винчесто падают в грех вместе, обжигая за собой всё – обжигая друг друга жаркими поцелуями, нервными царапинами на спинах друг друга да собственным желанием. Совместная камера – совместный приговор. Будь её воля, она бы сказала ему, что умерла бы вместе с ним, что провела бы с ним последние секунды своей жизни. Будь его воля, он бы сказал, что быстрый восход по карьерной лестнице часто знаменует стремительный закат – что не хотел бы быть её закатом, что хотел бы наблюдать за тем, как та рвёт звезды с небес. Без единого слова, без всякого сомнения – они делают одновременно несколько шагов друг ко другу, сливаются в крепких объятиях: так и должно быть, именно в таком положении. Только так и никак иначе. Крепкие, жадные до потери пульса, до хруста рёбер – это та самая бессмертная любовь, что силою своей уничтожит любого несогласного, уничтожит не только мир, но и их двоих. Ребекка отстраняется первой, проводит рукой по щетинистой щеке адмирона, а в глазах её небывалая тоска – именно та, что бывает у той, кто уже потерял человека и спустя десяток лет видит его. После вынесения вердикта оно и вполне понятно: каждая секунда – сожаление о более раннем наплевательстве на закон; каждый взгляд – воссоединение после долгой разлуки.