Привкус яблок и металла

Нечаев видит перед собой склонившуюся Правую; солнечный свет слепит, бликует в выпуклой металлической пластине, заменяющей лицо робота, красная звезда на лбу мерещится свежим пулевым ранением; на фоне безгранично синего неба и наивно белых облаков Правая кажется почти живой и настоящей, однако майор знает, что происходящее вокруг него — бред. На самом деле он сейчас или крошит Вовчиков, или лежит, задыхаясь от боли и перенапряжения, пока его сознание блуждает в Лимбо. Травинка, качаясь на ветру, щекочет щеку вполне реально; мужчина отворачивается, поморщившись, но Правая под едва уловимый гул сочленений наклоняется ниже, выгибая спину и широко разводя колени. Для робота, спаянного из полимера и причудливого коктейля из металлов, она двигается поразительно проворно; Сеченов все-таки гений, отстраненно отмечает Сергей и вскидывает руку, заслоняясь от Правой; его пальцы, ладонь и запястье — совершенно обычные, без густого белого шерстяного покрова, длинного, как бахрома на старом абажуре бабы Зины. С удивлением Нечаев отмечает, что и остальное его тело осталось без изменений. Майор, будучи самим собой, лежит на траве, рядом танк, красный в белый горошек, с другой стороны тихо перебирают листьями яблони, цветущие, но при этом их ветви оттягивает тяжесть плодов, крупных, глянцевых, одинаковых, словно напечатанными на конвейере. Солнце меркнет, когда над мужчиной нависает и Левая, сцепив руки за спиной; Близняшки синхронно качают головами, Правая переступает через Нечаева, вытягивается рядом с ним, картинно вытягивая ноги в шпагате, а Левая нагибается, обхватывая руками колени, и приподнимается на носочки. Они и так двигаются слишком странно для роботов — Сеченов изобретатель, художник, а не просто мастеровой, и своих личных помощниц конструировал с фантазией и претензией на искусство. Он так старался сделать Близняшек похожими на живых, что они смотрятся жутко, но не Нечаеву обсуждать вкусы Шефа. Нравятся ему эти две страшные железные девахи, так на здоровье. Непонятно только, какого хрена им от майора понадобилось. Сергей пытается сесть, однако ладонь Правой опускается ему на грудь, надавливает, пригвождая к месту; от неожиданности мужчина падает, ударившись лопатками об землю, переводит встревоженный взгляд с Правой на ее близняшку, которая выворачивается, становясь на мостик, и, балансируя на самый краешках конечностей, подбирается к Нечаеву. — Не понял… — тянет майор; сглатывая, он дергает кадыком. — Что это вы задумали? Что вы вытворяете, а? И что здесь вообще делаете? Где Шеф? — Нет причин для волнения, товарищ майор, — механически бездушно произносит Левая, легко становясь на руки; двигается она так, словно ничего не весит, будто этот робот проворнее воды. — Вы в безопасности, товарищ майор, — поддакивает ей Правая и одним ловким прыжком поднимается, так же, как и ее сестра, опираясь на ладони. Роботы одинаково разводят ноги, медленно, покачивая ступнями, после чего выгибаются и опускаются на траву, скользя по ней сначала грудью, затем — животом и бедрами. Они ложатся по обе стороны от Нечаева, подпирают головы руками, картинно приподняв бедро, округлое, кажущееся обманчиво упругим и мягким. Сергей знает, что в Близняшках нет ничего нежного; они, конечно, не многотонная Наташа, и работа внутреннего процессора нагревает металл, однако лежать между них как-то дико и странно. Да и Шеф не поймет; судя по их фигуркам, как бы Сеченов и сам был не прочь с ними прилечь. — Ну, вы, девочки, отдыхайте, а я, пожалуй, пойду, — поясняет Нечаев и едва не прикусывает язык, когда Левая вдруг прижимается к его боку животом, а Правая закидывает ногу мужчине на бедро; она оказывается не тяжелее обычной женской конечности. Не то, что бы Сергей знал вес отдельно взятой ноги какой-нибудь гипотетической женщины, но все оказывается не так уж и противно; роботы сродни игрушкам, только майор давно вышел из возраста, когда полагается играть в куклы; это Сеченову с ними интереснее, чем с людьми, а майора в их присутствии оторопь берет. Особенно, когда Левая, перевернувшись на живот и прогнувшись в пояснице, чуть приподняв зад, принимается гладить его по груди. — Так, давай-ка без этого, — Сергей перехватывает запястье робота, сурово сдвинув брови, и пытается отмахнуться от Правой, которая скользит ладонью по его животу, как обе Близняшки одновременно льнут к мужчине, зажимая его между собой. Левая тычется лбом в висок Нечаева, трется выпуклой красной звездой, а Правая проводит местом, которое у нее подразумевается щекой, по плечу мужчины, у которого от шока и абсурдности ситуации, необычной даже для Лимбо, сводит спазмом живот. — ХРАЗ, какого хрена они делают?!.. ХРАЗ?.. — зовет Нечаев, потрясая левой рукой, но перчатка ведет себя как обычная перчатка — молча сидит на ладони, плотно облекая кисть, а роботы, выгнувшись в изящных пируэтах, перескакивают через мужчину под взмах металлических рук и вновь опускаются на траву, синхронно закидывая ноги ему на бедра. — Это какой-то пиздец, — отмечает майор, делая попытку аккуратно выползти из-под Близняшек, однако Правая стремительно выбрасывает руку и берет Сергея за затылок; хватка у нее сильная, одного движения хватит, чтобы свернуть ему шею, поэтому Нечаев замирает и сглатывает, когда пальцы робота нежно соскальзывают ему на шею. — Вам нужно расслабиться, товарищ майор, — уверяет его Левая; Сергей полубезумно косит на нее одним глазом, стараясь вторым следить за ее сестрой, которая, имитируя ласку, гладит его по груди. — Попробуй тут расслабиться, ебучие пироги… — бормочет майор; лежа между двумя роботами, он чувствует себя так, словно его придавило парой металлических труб; сдвинуть Левую и Правую никак не получается, Близняшки водят ладонями по плечам и груди Нечаева, а он все ждет какой-то подвох, потому что ничего хорошего от роботов ждать не стоит, тем более — от таких. Сеченов не для этого их создавал, а если и для этого, то Сергей не хочет иметь к ним никакого отношения. С тем же успехом мог бы поддаться на уговоры Элеаноры: точно такая же железяка, только без аппетитной задницы. С другой стороны — почему Шефа должны охранять махины вроде Наташи или лупоглазые Терешковы? Куда приятнее, когда рядом такие… такие… Правая трогательно кладет голову на плечо майора, напоминая ему о чем-то похожем; тогда тоже было солнце, трава, уютное жужжание шмелей и женская головка на плече Сергея; темные волосы пушились и щекотно лезли ему в нос, в ухо, Нечаев смеялся… Мужчина жмурится, трясет головой; может, это все происходило в Лимбо? Бред какой-то; вся его жизнь похожа на какой-то ебаный бред. Как только он разберется с Петровым, то потом поедет в санаторий, Сергей заслужил отдых вдали от бабы Зины, Элеаноры и Сеченова с его Близняшками; Шефу вообще как, нормально, что его роботы ластятся к Нечаеву как кошки, выпрашивающие сливки? Еще немного, и урчать начнут. Левая в самом деле издает низкий, вибрирующий звук, исходящий откуда-то из самой глубины механизма, и опускает ладонь на живот майора; Правая повторяет движение за ней; они сплетают пальцы, взявшись за руки, затем размыкают ладони, приподнимаются, и Правая прижимается грудью к плечу Сергея, а Левая отодвигается ниже, к его ногам. Нечаев по-черепашьи втягивает голову, затравленно оглядывается, ища путь к отступлению, и с надеждой вздыхает, заметив, как среди яблонь мелькает нечто красно-белое. Ему хватает пяти секунд, чтобы понять, что это подол платья; девушка, одетая как кокетливо-жизнерадостная модель на американском плакате, собирает яблоки, порхая от дерева к дереву. Майор не различает ее лица — слишком далеко, однако отмечает тонкую талию, подчеркнутую широким белым пояском, стройные ноги в туфельках на белые носочки с оборками, и хмыкает, поняв, что девушка еще и при перчатках. Ветер доносит до слуха мужчины ее смех, но стоит ему моргнуть, как девушка пропадает; чтобы появиться уже в другом конце яблоневой рощицы, завлекающе алея подолом платья. — Эй, гражданочка!.. — выкрикивает Сергей и вынужденно замолкает из-за пальца Левой, прижавшегося к его губам. Робот качает головой, звезда в ее лбу мерцает словно рубин. Правая, плавно извиваясь, трется об Нечаева грудью и животом, гладит его по шее и ключицам, вжимается в мужское бедро промежностью и лобком, и совсем по-женски и развязно приподнимает и опускает зад в то время, как вторая Близняшка касается паха майора, забирая его член и яички в кулак. — Так блять!.. — рявкает он, подскакивая, и дергается, когда выпуклое лицо Правой оказывается плотно прижатым к его щеке; это похоже на поцелуй, если бы роботы были способны целовать. — Убрали руки! Быстро! — Вы слишком напряжены, товарищ майор, — бездушно произносит Левая, мягко сжимая и перебирая пальцами; выходит почти приятно, член Нечаева у нее в руке ожидаемо твердеет, откликаясь, только самого Сергея это нихера не устраивает; оттолкнуть Близняшек не выходит — они играюче парируют все его удары и укладывают на траву, трогая мужчину собственнически и до странного обыденно, словно так они лежали уже не раз. — Вам нужно расслабиться, товарищ майор, — соглашается Правая, обводя пальцем ухо мужчины по контору. — Вам нужно отдохнуть, — резюмирует Левая, сжимая его член сквозь ткань комбинезона. Сергей осоловело моргает, бросая взгляд в сторону яблонь, среди которых мелькает нарядная девичья фигурка. Может, она все же заметит, что за пиздец тут творится, и поможет? Хотя… разве она справится с парой озабоченных роботов? Но это же Лимбо, твою мать, тут возможно все! Даже статься привлекательным для личных механических помощниц Сеченова. — Так я это… и не устал, — наигранно бодро отвечает майор, будто бы Близняшки к нему прислушаются и отпустят; в горле сохнет от того, как Левая умело и привычно водит рукой по его члену; стояк набухает в штанах, оттягивая ткань, становится неудобно и тесно до давящей боли, и робот расстегивает ширинку, просовывает пальцы в образовавшийся проем и обхватывает член Нечаева, большим пальцем обводя головку и самым кончиком надавливая на уретру. Сергей дергается, едва не стукнувшись лбом об «лицо» Правой, ошалело смотрит на робота, которая гладит его по щеке, щекочет под подбородком, а Левая теплой, несколько шершавой рукой проводит по члену майора, напряженному до каменной твердости, и перекатывает яички в ладони, которая начинает мелко вибрировать, и от этого у Нечаева в голове, совершенно опустевшей, звенит, а сладостная, приятная слабость накатывает горячими волнами. — Ух, блять… это… пиздец… — выдыхает он сквозь стиснутые зубы, сжимая в кулаках зеленую траву; где-то за яблоневыми деревьями напевает девица в красном платье в белый горох, смеется, паршивка, пока майора тут чуть ли чести не лишают, однако так однозначно отталкивать Близняшек уже не хочется, тем более, что если не смотреть и не думать, то все очень даже хорошо. Сергей дышит шумно, раздувая ноздри, вжимается затылком в землю, стараясь отвлечься от металлических рук, грудей и бедер на белые барашки облаков, однако выходит дерьмово, потому что его хер в руках смертельно опасного робота, которая, оказывается, еще и неплохо так умеет дрочить. В реальности хер бы Нечаев позволил бы этим железкам себя тискать. Яйца поджимаются, приятно немея, озноб бродит по телу, отзываясь легким головокружением; сухо не только в глотке, но и во рту, в ушах шумит, а эта девица продолжает расхаживать среди яблонь. Сергей не хочет, чтобы она его видела, майору стыдно и немного мерзко, но при этом хорошо, и хочется, чтобы Близняшки не прекращали, а так же — свалить от них на хрен в яблоневую рощицу и узнать, как же хороша эта девица в перчатках вблизи. Ей полагается быть красивой; такие платья ведь носят только красотки, верно? В жизни Нечаева уже был кто-то красивый; кто-то родной… но потом ставший совсем чужим и далеким. Нужно будет спросить у Шефа; кажется, Сеченов знает все, может, и подскажет майору, что нужно сделать, чтобы вспомнить. Или… не стоит? — Еб твою мать!.. — выплевывает Нечаев, когда Левая одной рукой сжимает его член у основания, а второй — интенсивно массирует головку; Правая трогает его соски через комбинезон, щипает и вминается в них пальцами; несильно, иначе бы раздавила их к херам, словно перезрелые ягоды. Встав на колени, Правая прогибает спину как кошка — ее зад оказывается выше головы; робот пятится, не отворачиваясь от раскрасневшегося, взмокшего мужчины, останавливается только рядом с сестрой и берет ее за протянутую, мерцающую темной сталью ладонь. Левая отстраняется от Сергея, поворачивается к близняшке и гладит ее по соблазнительно выпуклой груди. Правая повторяет ее движение, после чего они приподнимают груди друг друга, зефирно-упругие на вид, и медленно опускаются, укладываясь поперек ног майора, так, что его член, налитой и твердый, оказывается зажат между их грудей. Ткань одежды роботов настолько тонкая, что едва ощущается, металлический каркас покрыт тонкой глазурной пленкой, имитирующим текстуру человеческой кожи; затуманенным рассудком Нечаев понимает, что все это бред, это только кажется, как и та девчонка, которая хохочет, собирая яблоки, однако тело чувствует все по-настоящему. Его стояк натурально в плену сисек роботов-Близняшек, которые приподнимаются и опускаются, вжимаясь друг в друга лицами, словно целуясь, и из-за их ритмичных движений, округлых ягодиц, сочных бедер майор начинает сам толкаться к ним навстречу, вмазываясь членом им между грудей. — Следите за дыханием, товарищ майор, — советует Правая. — Не нужно спешки, товарищ майор, — укоризненно говорит Левая, когда Нечаев, запрокинув голову и едва не упираясь затылком в траву, подкидывает бедра, мазнув сочащейся головкой по гладкой металлической щеке. — Ебучие пироги… заткнитесь, пожалуйста, мать вашу за ногу, обе!.. — хрипит мужчина; тянет взять их за волосы, за руки, помять груди, шлепнуть по задницам, только это роботы, не девушки, это пара железок, защитниц и хранительниц секретов Сеченова. Почему Сергей видит именно их? Почему они, а не та девчонка в красном платье с корзинкой яблок? И где она? Почему ушла? Несмотря на то, что майор фактически трахает Близняшек, ему не по себе оставаться с ними наедине; Нечаев был бы рад даже белым пушистикам, только бы чувствовать еще чье-то присутствие, а не только тяжесть Левой и Правой, сдобную мягкость их грудей, между которыми его ровно стоящий член ложится идеально, прямо как ствол в кобуру. Если все видят что-то подобное, попадая в Лимбо, то понятно, почему никто не хочет отсюда уходить. От копящегося напряжения распирает пах, Нечаев мечется, вырывая траву, Близняшки, вжимаясь друг в друга грудью, в несколько пар рук теребят и оттягивают головку члена мужчины, и этого он уже не выдерживает. — Сука!.. — громко, от души произносит он, сотрясаясь от слепящего удовольствия, и откидывается на землю. От глухого удара трещит в голове, почему-то ноет лоб, хотя майор стукнулся затылком, и когда что-то тяжелое опускается на его макушку, Сергей, заслоняясь, взмахивает рукой. — Эй, ч-че… че за херня? — сипит Нечаев, с трудом приподнимаясь на локте; все тело ломит, во рту противно и кисло, в паху саднит, а насмешливый голос бабы Зины словно окатывает его кипятком: — Ну, наконец-то, очухался, касатик! Я уж думала, ты совсем отъехал. — Баб Зин… так я это… ну… — бормочет майор, пунцовея не только лицом, но и ушами, и шеей; перед глазами мутно, руки вялые и непослушные, однако мужчина судорожно ощупывает себя, внутренне деревенея от мысли, что может лежать перед этой боевой бабкой с хером наголо. Но одежда его в порядке, и Нечаева выдает только лихорадочный румянец и мечущийся взгляд, хотя баба Зина едва ли может догадаться, чем он занимался в глубинах подсознания, находясь в Лимбо. — Чего мямлишь? — ухмыляется пожилая женщина, помахивая половником. — Небось херней непотребной страдал, да? У вас, мужиков, только это и на уме. — Ну, чего ты сразу… — Сергей, отдуваясь, поднимается и смущенно трет шею; баба Зина беззлобно посмеивается, щуря глаза за стеклами очков, а Нечаев отчаянно соображает, как же ему теперь спокойно смотреть на Близняшек; у реальных роботов нет ничего общего с фантазиями в Лимбо… к счастью. Нахер; с железками он связываться не будет, какие бы смачные задницы им не отлили.