Утром Скар не удержался и по привычке потянулся за еще одной кружкой кофе.
И сердце у него на неопределенное время рухнуло в пятки, когда он очнулся, увидев сонного Каэдехару в дверях кухни. Но тот на кофе в руках Скара никак не отреагировал, только наградил тяжелым взглядом и молча принялся рыться в холодильнике.
Скар почти спокойно выдохнул и почти без зазрения совести пошел ставить чайник.
А после лекций Кадзуха пошел домой, оставив Скарамуччу одного, и тогда-то в его безнадежно пустой голове созрел не менее безнадежный план.
Потому что он решил не спать вовсе. А это было, так сказать, сыроватой идеей. Такой же сырой, как земля на кладбище.
На кладбище, на которое его повезут после этих приключений. Он уже присмотрел место.
И Скар честно пытался найти другой выход.
И пока искал, не заметил, как этот хорошо себе прижился.
Первые пару дней было очень тяжело.
Потом стало еще хуже.
Честно, Скарамучча никогда бы не подумал, что он, человек, который любит спать больше жизни, когда-то от него откажется. Но после очередной ночи, проведенной только за постоянными подъемами с интервалом в час-полчаса, он решил, что больше так не может. Больше не может видеть темноту, больше не может бежать, больше не может пытаться спастись.
Потому что это бесполезно.
И единственный выход обойти кошмар — не создавать себе почву для его появления.
И Скар подошел к этому с нездоровым энтузиазмом.
Он лазил по всем сайтам, смотрел почти все запросы. Читал почти каждую статью, в которой говорилось о том, как лучше не спать длительное время.
Так как кофе больше не помогал, он переключился на воду с лимоном, чередуя ее с малыми дозами энергетиков. Закупился, кажется, годовым запасом жвачек, потому что жевательный рефлекс помогает мозгу лучше функционировать.
Даже, — упаси архонты, — несколько раз занимался физическими упражнениями, чтобы проснуться: несколько раз обошел свою квартиру, сделал пару приседаний, а вот отжимания уже оказались перебором. После них он едва ли не больше захотел спать.
В общем, маразм его развивался, как мог. Эволюционировал, обучался, мутировал в совершенный вид. А вот Скар его что-то догнать не сумел.
Не спать было чудовищно трудно. Кажется, труднее, чем бессмысленно бежать от нескончаемой темноты. Все минуты тянулись дольше обычного, часы патокой растекались по голове, дни сливались в один, мучительно долгий, и неясно было, сколько он еще продлится.
И Скар держался как мог. И каждая ошибка только больше подстегивала его, напоминала, зачем он все это делает.
Единственное, что его останавливало, — пара рубиновых глаз, в которых перламутром переливалось доверие. У Скара от этого все внутри скручивалось в морской узел.
Горло будто сдавливал ком.
Скажи правду скажи правду скажи правду скажи-
Но нет, он не мог.
Его мозг так не работал, его язык так не поворачивался, его слова так не складывались.
Кадзуха спрашивал, сколько часов он спит, и Скар отвечал, что хотелось бы больше, но его все устраивает.
Да и не сказать чтобы он сильно врал.
Синяки у него действительно медленно и верно начали сходить. Скарамучча радовался и только с большим энтузиазмом принимался пить энергетики, чередуя их с лимонной водой и кофе.
И кошмары он видеть перестал. Он вообще перестал видеть что-то кроме этой реальности.
Так что не так уж много у этого плана минусов.
Разве что всего парочка.
Просто порой эта самая реальность медленно стиралась у него перед глазами. Выцветала, как фотография, отравленная временем.
Порой Скар отключался на короткие мгновения. И одно явление мрака заставляло делать подход приседаний.
Порой его начинала пугать темнота собственной комнаты. Одно только упоминание отсутствия света в его квартире наводило на него неясную тревогу, которая дымом от сигарет летально оседала в его легких. Он включал свет во всех комнатах, нервно озирался на каждую чернильную тень, неосторожно легшую между столом и стеной.
Но это так, мелочи.
Он знал, что отказываться ото сна плохо. Знал, что от этого может стать только хуже.
Скар прекрасно все это знал.
Но когда усталость брала верх, и он проваливался в беспокойный сон на бессмысленный час, темнота снова тянула к нему свинцовые руки, придавливая к полу.
Скар чертыхался и понимал, что честно пытался найти другой выход.
И пока искал, не заметил, как этот хорошо себе прижился.
***
Коридоры Академии тянутся вперед, как огромный травалатор. Черными полосами уходят за горизонт, где ни конца, ни края. Вместо пола будто зыбучие пески, тянут кроссовки к полу, затягивают, засасывают, без шанса на выживание.
Скар ощущает себя одиноким путником в пустыне, где ни капли воды, воздух раскален докрасна, намереваясь расплавить кожу, а вокруг рыскают скорпионы и стервятники, которые только и делают, что ищут, чем полакомиться.
— Скар, поворот, — Скарамучча отмирает, когда Кадзуха тянет его за рукав в сторону. — Ты уже так третий пропускаешь, — с тупой досадой говорит Каэдехара, поджав губы. — Скажи, ты вообще спишь?
Скар удерживается от того, чтобы сказать «нет».
Вопреки всем просьбам и моральным приоритетам.
Вопреки своему атрофированному чувству юмора.
— Я читал где-то, что все от фазы сна зависит, — он потирает глаза, рассеяно осматриваясь по сторонам. — Когда в медленной просыпаешься, очень тяже-е-е-е-е… — протяжно зевает, прикрыв рот рукой. — …ло. Я просто все никак не попаду в быструю.
Может, в быстрой у него хотя бы будет больше шансов убежать.
— Я тоже про это читал, — говорит Каэдехара невозмутимым тоном. — Но мне что-то подсказывает, что ты просто мало спишь. Что ты вообще делаешь ночью? — подозрительно щурится он, искоса стрельнув в Скара взглядом.
— Ну, — Скарамучча замедляет шаг, хотя они и до этого плелись, как улитки. — Видео смотрю.
О том, как не спать всю ночь.
А потом клюет носом, чтобы чуть не перевернуть на себя кружку с кофе, стоящую рядом (заваривал скорее из-за привыкания).
Потому что оскал в темноте режет его хуже бритвы. Впивается в кожу клыками.
— Неужели нельзя делать это днем? — Кадзуха вскидывает брови. — Скар, ночью надо спать.
Да даже когда Скар спит, он все равно ощущает себя чудовищно реальным, так какой тогда смысл?
Скар заторможено моргает. Потолок скручивается, затягивается, как грозовые тучи. Так же темно и густо.
— Да ты уже на ходу спишь, — Каэдехара щелкает перед ним пальцами, и Скарамучча открывает глаза. — Серьезно, так сложно лечь пораньше?
— Пять утра это довольно рано.
— Скар!
— Шутка.
Нет, не шутка. В пять утра Скар случайно уснул, сидя на кухне.
А проснулся, когда чуть не упал со стула, подпрыгнув на месте.
— Меня напрягает твое состояние, — говорит Кадзуха, глядя в пол.
«Меня тоже», — думает Скар, но молчит. Он вообще, судя по всему, предпочитает противоречить всем словам Кадзухи.
— Я в порядке, — говорит он вместо этого. Реальность перед его глазами рябит, скручивается, как в барабане стиральной машины. Медленно, по нарастающей.
Рубины вместо ответа выжигают в нем пулевое ранение.
Когда они подходят к дверям аудитории, Каэдехара припадает к стене плечом, безучастно следя за снующими туда-сюда студентами. Скар стоит рядом и думает, в каком ларьке купить сегодня энергетик.
Все продавцы в округе уже, кажется, знают его в лицо, но при этом все равно каждый раз требуют паспорт. Это неловко в той же степени, в какой раздражает.
Проходит еще минут пять, и Скар ощущает себя одиноким путником в пустыне. Везде песок: зудит под одеждой, забивается в кроссовки, отчего они кажутся свинцовыми, собирается в глазах целыми барханами, не видно не зги.
— Скар уже научился спать стоя? Практично, — доносится до слуха как сквозь толщу воды. Ну, или песка.
Он нехотя открывает глаза (когда он успел их закрыть?) и провожает спину Горо взглядом. Вот же засранец.
В иной ситуации Скар бы воткнул ему вдогонку пару острых фраз, чтобы весь яд начал сочиться из ранений его задетого эго. Наслаждался бы чужой беспомощностью, а потом, наградив нерадивого одногруппника прохладным прищуром, закончил бы диалог на пике триумфа.
Но едва он собирается окликнуть Горо, язык у него странным образом будто вообще не двигается с места. Будто завязан на несколько морских узлов.
Реальность перед глазами скручивается спазмами кишечного тракта, грозовым облаком, смертоносным торнадо.
— Скар? — слышит он со стороны, но едва разбирает знакомый голос.
Темнота сгущается терпким кофе. Кто-то трясет его за плечи.
— Скар, — собственное имя долетает до слуха с трудом. — Что случилось, Скар?
Скар!
Мрак съедает его заживо, Скар глухо стукается о пол.
***
Свет от лампы врывается в зрачок нагло и бесцеремонно. Будто дуло пистолета, направленное прямо в голову: «Просыпайся».
И Скар просыпается.
Белые стены отражают свет еще сильнее, резью проходятся по глазам, и Скарамучча невольно жмурится.
Койка под ним жесткая и неудобная, он скорее стремится принять сидячее положение. И, как только он сгибается в девяностоградусный угол, боль от головы прокатывается волнами по всему телу. Как будто в воду бросили камень, а от него пошли круги. Как будто Скару в голову прилетел гребанный булыжник.
А потом ему в голову прилетает осознание. Резкое и острое, как стрела. Он подскакивает на месте, распахнув глаза.
И тут же замирает под прицельным взглядом рубинов.
Кадзуха смотрит на него молча, сидя на табуретке у стены. Взгляд его сложно трактовать. Вряд ли хтонический ужас можно описать словами. Губы у него плотно сжаты, руки скрещены на груди, и вообще сейчас он пугает гораздо больше, чем удушливая темнота.
Скар сглатывает свое сердце в пятки, не в силах что-то сказать.
— Выспался? — льдом спрашивает у него Каэдехара. Будто гвозди забивает в крышку гроба.
Скар только рассеяно хлопает глазами, не отводя взгляд. Уже не получится, это как капкан.
— Медсестра сказала, обморок от переутомления, — говорит Кадзуха будто безучастно, но за его словами плещется что-то жуткое, как кошмар. Холодное, как космос. Безжалостное, как радиоактивный распад.
— Давно я тут…?
— Пару часов.
Скар только округляет глаза, но виду пытается не подавать. Только не говорите, что Кадзуха все это время сидел здесь.
Каэдехара тем временем встает со стула, подходит прямиком к Скарамучче и слегка наклоняется вперед, чтобы его глаза находились на летальном расстоянии от глаз Скара.
— Скажи пожалуйста, как мне тебе доверять? — от мороза в его голосе на окнах едва не проступают узоры из инея.
Скар сам едва не превращается в ледяную фигуру. Жаль, что все-таки нет.
— Я не хотел, — говорит он, и не чувствует в своем голосе ни грамма раскаяния.
И Кадзуха тоже не чувствует, поэтому тяжело вздыхает.
— Просто скажи мне правду, — усталым выдохом отвечает Каэдехара, опустив голову. У Скара по телу теперь прокатывается жар, и он запоздало понимает, что нет, это не от смущения.
Это от стыда.
Скарамучча глубоко вдыхает. Правда звенит в легких заточенными лезвиями.
— Я, — его голос идет неуверенной рябью, расходится кругами на воде. — Не спал.
— Вообще?
— Вообще.
— Как давно?
— Около недели.
Взгляд Кадзухи тяжелеет, кажется, на несколько тонн, Скар с готовностью жмурится. Готов самым трусливым образом принять удар на себя.
— Я не хотел вмешиваться, — говорит Каэдехара на грани слышимости. — Думал, ты и сам прекрасно все понимаешь.
— Я понимаю.
— Тогда почему, Скар? — смотрит прямо в глаза, в душу. А за ней — ничего. — Почему ты это делаешь? Ты ведь знаешь, что это отвратительная идея.
— Я знаю.
— Так почему?
—
Потому что мне страшно, ясно?! — выкрикивает Скар и тут же оторопело замолкает в надежде прикусить себе язык.
Правда еще никогда так его не оглушала.
Кадзуха отшатывается, лед в его взгляде оттаивает и сквозь него пробивается какое-то топкое сострадание.
Он выпрямляется, сложив руки на груди. И смотрит в упор на Скара, в глазах бурлит какая-то жуткая, мрачная решительность.
— Видят архонты, я не думал, что мы дойдем до подобной крайности, — он тяжело вздыхает, опустив плечи. — Но я больше не вижу смысла тянуть. Нужно принимать меры.
