***
— Скар, что с лицом? — Ну извини, с каким родился. — Я имел в виду, что ты выглядишь уж больно подавленно, — Кадзуха осторожно склоняет голову набок. Скарамучча отказывается на это смотреть (сгорать заживо как-то не хочется), угрюмо крутя ложку с своей кружке чая. — А у тебя нет кофе? - спрашивает заведомо без надежды. — А у тебя есть запасное сердце? — Скар недоуменно поднимает на него взгляд. О, если бы оно у него было, оно бы тоже бросилось Каэдехаре в руки. — Я не собираюсь тебя откачивать, понимаешь? Так что пей чай. — Но он бесполезный! — не выдерживает, в сердцах выпустив ложку из рук. Та с мерзким лязгом стукается о стенки кружки и с дребезжанием затихает. — Бесполезны сейчас твои попытки сопротивляться, — Кадзуха складывает руки на груди, окинув Скара взглядом. Тот под ним плавится, как снеговик с наступлением лета. Как металл под высокой температурой. Да только внутри все стремительно падает к нулю. — Пей чай, — чеканит Каэдехара и делает глоток из своей кружки. Скар готов поспорить, что он сделал это специально. Он в ответ на это только фыркает, опустив взгляд в свою кружку. Это нечестно. — Скар, в чем дело? — спустя пару минут все же спрашивает Кадзуха. От этих вопросов по спине всегда ползет какой-то неясный холодок. Ледниковым периодом покрывает внутренности. Убийственный, как его сон. Как же чертовски хочется спать. — Ни в чем. — Ты же знаешь, что я не поверю. — А жаль, дружба предполагает доверительные отношения с обеих сторон, — говорит Скар, и сам в своих словах теряется. Вязнет в буквах, липких и противных, как клей. — Скар. — Ну что? — поднимать глаза на Каэдехару становится пыткой, такую не может выдержать никто. Ни один партизан не сможет молчать, даже самый стойкий расколется, как орешек. Даже немой под проницательным рубиновым прищуром начнет говорить. — Злишься на меня? — он складывает руки домиком, оставив ложку висеть в пальцах бездыханным трупом. На губах растекается какая-то тусклая, как ночник, улыбка. — С чего ты взял? — Скар от его слов отшатывается, как от заразы. — Почему я должен на тебя злиться? — Ну, — Кадзуха скользит взглядом по навесным кухонным ящечкам. — Потащил тебя к Моне, — принимается загибать пальцы. — Заставил остаться у себя, лезу к тебе со своими расспросами, запрещаю пить кофе… — Не говори ерунды! — Скар всплескивает руками, нахмурившись. — Ничего я на тебя не злюсь… — Тогда что случилось? — вкрадчиво спрашивает Кадзуха, наклонившись ближе. В рубинах — костер, теплый и согревающий. Изредка искрит, по-дикому так, завораживающе. Скарамучча теряется, как в коридорах бесконечной темноты. — Я просто не понимаю, почему ты это делаешь, — выдавливает он нехотя, отодвигая от себя чай. Не будет он это пить. От чая только больше клонит в сон. — Я бы мог справиться и сам, а ты зачем-то берешь мои проблемы на себя. Кадзуха на его слова снисходительно улыбается. Так улыбаются маленьким детям, когда они лепечут несусветную ересь. Так улыбаются душевно больным, когда они начинают буянить. Так улыбается Кадзуха, и Скару хочется сложиться, спрессоваться в маленький кубик. — Как зачем, Скар? — спрашивает Каэдехара, и от его интонации в организме разворачивается диабет, кариес разъедает зубы, все внутри слипается. — Мне кажется, довольно глупый вопрос, — он задумчиво прикладывает палец к подбородку. — Наверное, потому что мы друзья? — из его уст слова звучат очевиднее некуда, и Скар отчего-то краснеет. Не то от этого пресловутого «друзья», не то от стыда. — Но ведь я мог справиться сам… — Не мог, — Кадзуха отрезает, как лезвием гильотины. Рубит с плеча, рубит Скара на части. Потому что он прав и он это знает. Потому что Скар это знает. — Не мог, потому что твой кофе уже перерос в зависимость, а отсутствие сна скоро сведет тебя в могилу, — его бледная рука, лежащая на столе, сжимается в кулак. Скар зеркалит ее действие. — Поэтому я не могу оставить тебя одного дома, иначе ты снова будешь пренебрегать моими просьбами и заморишь себя бессоницей. — Да я бы не... — Скар осекается под чужим испепеляющим взглядом, в котором плещется кровь, бурлящая и жуткая. А потом он сам не замечает, как зевает. Ах да, бессоница. — Ты сегодня спал? — настороженно спрашивает Каэдехара, Скарамучча чувствует себя на допросе. — Три, — он прикрывает рот рукой, протяжно зевая снова. — Часа. — Мало, — говорит Кадзуха в стол, сцепив руки в замок. — Ну знаешь, я пытался! — восклицает Скарамучча, почти хлопнув ладонями по столу. — Но довольно сложно долго спать, когда все, что ты видишь во сне, — это гребанная темнота, в которой тебя кто-то душит! — в сердцах отвечает он, все-таки уронив руку на стол, отчего ложка в кружке омерзительного чая мелко задрожала. — Я знаю, извини, — Каэдехара выставляет ладонь вперед. — Но кричать не надо, успокойся. — Я спокоен, — выплевывает Скар, встав из-за стола. — Пойду вещи разберу, — и стремительно уходит. Рубины сверлят его до самой двери, он это чувствует.***
— Это какая-то дичь. — Звучит… запутанно. — Я в этом участвовать не буду. — Возможно, нужно поискать еще… — Да это полный идиотизм! Скар знал, что Мона мошенница. Он знал, что тот визит был бесполезным. Потому что они минут пятнадцать как читают статьи об осознанных сновидениях, и не находят ничего дельного. Ничего конкретного, ничего полезного. Ни-че-го Скар бы с таким же успехом мог сам написать статью о том, как попадать в осознанные сновидения, и пользовался бы большой популярностью. Потому что везде все написано по-разному. — Вон, тут вообще сказано, что их можно вызвать только со здоровым режимом сна, — он тыкает в монитор компьютера, перегибаясь через плечо Каэдехары. — Отлично, расходимся! — хлопает в ладоши и капитулирующе поднимает их наверх. — Я знал, что эта твоя гадалка ничем не поможет! — Она астролог. — Да какая разница! — Скарамучча машет на него рукой, подавив зевок. Сон медленно и верно берет свое, это плохо. Недовольно фыркнув, он принимается ходить по комнате кругами, скрестив руки на груди. — «Заняться самовнушением»? А еще чем мне заняться?! — он всплескивает руками, повернувшись к Кадзухе. Тот флегматично наблюдает за его действиями, закинув локоть на спинку стула. Раздражает. — Неужели они думают, что эта ерунда реально работает? — Но ты ведь не пробовал, — аккуратно замечает Каэдехара. — И не буду, — возмущенно тараторит Скар, остановившись. — Но это может помочь. У тебя нет другого варианта. Скар закрывает глаза, шумно втянув носом воздух. — Ну нет, — жалобно тянет он, прикрыв глаза. — Да. — Не-е-е-е-е-ет, — балластом обрушивается на диван и, взявшись за голову, откидывается на спинку. Сон пульсирует где-то под веками, и Скар силится не закрывать глаза. — Это же бред. — Не драматизируй. — Это бессмысленно. — Скар. — Зачем она все усложнила?! — Ведешь себя, как маленький ребенок. Скарамучча отрывает руки от головы, уставившись на Кадзуху. Внутри что-то вспыхивает с шипением спички, чиркнутой о коробок. — Я? Как маленький ребенок? — Скар вскидывает брови. На мгновение даже теряет дар речи. — Да, ты. Прекрати разводить панику, — чеканит Каэдехара, и дар речи быстро встает на место. — Да если бы не ты, не было бы никакой паники! — вырывается у Скара против воли, и в квартире повисает могильная тишина. Кадзуха медленно поднимает брови. Костер внутри трещит, трещит по швам, по веточкам, по крупицам, рвется наружу. — Что, прости? — переспрашивает Каэдехара удивленным тоном. — Да, ты! Я мог бы и сам справиться! — выпаливает Скар с каким-то нездоровым энтузиазмом. — Как? Не спал бы еще несколько суток? — голос Кадзухи будто штормовыми волнами накатывает на берег. Поднимается из глубины, как цунами, как Кракен. Медленно и разрушительно. — Может быть и да! — Скар рывком поднимается с дивана, сделав пару отрывистых шагов вперед. Кровь внутри закипает, как вода в чайнике. Как магма в просыпающемся жерле. — Тебе напомнить, чем это кончилось в прошлый раз? — Разве это что-то серьезное?! — Скар, ты упал в обморок, — Каэдехара тоже поднимается со стула и скрещивает руки на груди. Разрушение в рубинах медленно ползет по шкале Рихтера вверх. — Это серьезно. — Я хотя бы за те два часа не бегал бессмысленно по темноте, в которой меня все равно неизменно догоняют! — И что ты хочешь этим сказать? Что это лучший вариант? — в глазах Кадзухи отблеском плещется беспокойство, но ледяной тон его голоса не дает и шанса на начало штиля. Костер внутри Скара перерастает в пожар. — А то, что твои варианты мне ничем не помогают! — Ты даже не попробовал! — Каэдехара сводит брови к переносице, сжимая руки в кулаки. Он говорит на исходе кислорода, его грудная клетка часто вздымается. — Да я и так вижу, что это бред! — Скар взмахивает рукой, и под его пальцами реальность будто горит. Умирает в бесконечном пожаре. Материя плавится, как масло под раскаленными ножом. Кадзуха, словно это почувствовав, отступает на шаг. — Чем мне помогут твои осознанные сновидения?! — Ну не знаю, — он возмущенно хмурится, имитируя задумчивость. — Может, тем, что ты сможешь давать этой темноте отпор?! — А если все станет только хуже?! А если я умру?! — Как ты можешь умереть?! — Что, если в осознанном сновидении все станет только хуже?! — Это один из самых действенных способов, вероятность провала настолько мала… — Но она есть! — Скар тыкает пальцем в Каэдехару. Резко, будто выстрел. — Ты что, хочешь, чтобы я умер?! — Скар. — Тебе настолько наплевать, да?! — Скар. — Да ты вообще мне никак не помогаешь! От тебя нет никакой пользы! Скар застывает, распахнув глаза. Пожар тухнет одним мгновением, будто на голову сбросили ведро холодной воды. Целый Ниагарский водопад. Кадзуха отшатывается, его брови медленно ползут вверх. Шторм исчезает так же быстро, как и появляется. Все морские чудовища уползают на дно, топятся там с особым усердием. Скар медленно опускает руки вдоль тела, ноги набиваются ватой. Архонты, какой же он идиот. — Кадзу… — Я пойду спать, — говорит Каэдехара на грани слышимости. Выключает компьютер и идет к двери. — На диване лежит постельное белье, — добавляет он у выхода. Скар в нарастающей тревогой всматривается в чужие глаза. Рубины начинают блестеть. Архонты, какой же он идиот. Кадзуха останавливается, обернувшись через плечо. — Спокойной ночи, — говорит он едва живым голосом и скрывается в дверях гостиной. Скар остается стоять посередине комнаты. С тлеющими углями пожара и липким чувством хтонического ужаса.