Ha-ve

Чуя играет в волейбол неотразимо. Он тот самый либеро, который бежит за мечом на край света и спасает этим всю команду. Он полностью контролирует мяч, иногда кажется, будто он заговорил его, словно ведьма. Поглядеть на Чую пришли Дазай с Рюноске и Тачи с Изуми. Изуми на самом деле пришла склеивать связующего из команды Чуи, но для приличия хлопала и вопила. В итоге соцгум разгромил мехмат со счетом 25:12. Пока зрители невыносимо медленно расходятся с трибун и толпятся у выхода, время идёт, терпение кончается. Наконец выйдя из большого зала, компания встречает уже поджидающего их Чую, который за это время успел освежиться водичкой в душе, переодеться и поболтать с командой. Первым вскрикивает Тачихара: — Разъебал! — не стесняясь кричит он, и обнимает Чую. Накахара не смущается, потому что знает, что слова Мичизу - истина, и продолжает принимать поздравления от других. Разделаться с мехматом было не тяжело, каждый был уверен в победе соцгума, а вот на следующей неделе им предстоит матч с юридическим, это будет намного сложнее. Изуми обаятельно улыбается, стреляя глазками в связующего и приобнимает всех. — Завтра отметим все вместе это! Ну чего вы такие вялые? Тачихара хихикает: — Возможно, мы вам мешаем, но можете не стесняться и целоваться при нас! Дазай с Чуей переглядываются и решают воздержаться от такого заманчивого предложения. С проявлением чувств на публике были явные проблемы. Это не стесняло, а просто казалось слишком непривычным. Особенно странным казалось, что ещё недавно Чуя в компании Рюноске осуждал людей, которые со всей страстью целуются в общественных местах, как и Дазай с Фёдором косились на слащавые парочки. Возможно, они все просто завидовали. — Тачи, как-нибудь в другой раз. В комнате общежития Дазай уже не скупится на комплименты и поцелуи. Чуя отрывается всего на мгновение, чтобы переодеться, но Осаму притягивает его к себе, посчитав, что с голым торсом Чуе будет удобнее обниматься. — Это было красиво и горячо, — усмехается Дазай, пристально глядя в карие глаза. Чуя улыбается в ответ и обвивает руками чужую шею. — Не знал, что тебя может впечатлить какой-либо вид спорта. — Да, но меня можешь впечатлить ты И шахматы, кстати, тоже спорт. Дазай ведёт пальцами по нежной коже спины и сцепляет руки в замок на прохладной пояснице. Накахара слегка дергается и закатывает глаза. — Да что ты говоришь. Он клонит голову вбок и не отрывает взгляда от глаз Дазая. А Осаму повторяет это жест и тоже улыбается. Как по учебнику им вот-вот надо поцеловаться, но они этого не делают, будто испытывают терпение друг друга или оттягивают момент, чтобы наслаждение было более ярким. Накахара запускает пальцы в волнистые волосы на затылке и наклоняет голову уже в левую сторону, улыбаясь хитрее. Теперь это точно похоже на битву и противостояние — кто же не выдержит и поддастся первым? Но тут раздаётся стук. Парни удивленно переглядываются, потому что к ним буквально никто не стучит. Чуя, не удосужившись даже одеться, открывает дверь и видит перед собой господина Исиду в тех же очках, в той же синей рубашке и с тем же надменным взглядом. — Добрый день Накахара, поздравляю с победой, — мужчина серьезно оглядывает комнату и брезгливо хмурится. В тоне его искренности нет от слова совсем. — Спасибо, — а Чуя в ответ учтиво не пускает Исиду за порог. — Я по делу на самом деле. Вы уверены, что это Акио Мията курит на балконе и не может потрудиться спуститься на улицу? Накахара закатывает глаза от этого невыразимого пафоса в голосе мужчины и на одном дыхании бесстрашно говорит: — Нет, господин Исида, я его выдумал, можете пойти и нажаловаться в деканат, всё равно за такое не отчисляют и не выселяют. И после пламенной речи, уловив лишь краем глаза шок на лице мужчины, Накахара захлопывает перед его носом дверь. Дазай падает на постель и начинает заливаться смехом, как и Чуя. — Нет, господин Исида, я его выдумал! — Осаму совершенно не переживает о том, что мужчина за дверью может его услышать и продолжать смеяться до слез. — А что, я устал бегать и бояться его. За такое правда ничего не грозит, кроме его укоров и презрительных взглядов. Продолжить то, на чем их прервали уже не было настроения, поэтому парни стали строить планы на следующий день. Поход в бар выпал на 29 сентября, поэтому основным в этот день стало не открытие нового модного места, а Цукими. Ровно до одиннадцати часов вечера в баре было огромное количество народу, фотографы, какие-то никому неизвестные знаменитости, а после все разбежались по разным местам: кто на набережную, кто в парк, кто домой. И всё для одного — посмотреть на луну. Компания третьекурсников тоже предпочитает прогуляться и поглазеть на ночное небо, вместо того, чтобы продолжать напиваться в баре. Они дружно бредут в сторону набережной, потому что все же наблюдать за тем, как луна становится полной и начинает сиять на ночном небе, лучше всего у воды. Улицы украшены разноцветными фонариками, некоторые из которых мило колышутся на ветру. Гин пристально рассматривает каждую оригинальную светяшку и вслух умиляется. Тачихара начинает напевать какую-то традиционную песню и, на самом деле, его вокальные способности поражают и даже приковывают чужые заинтересованные взгляды. Чуя и Осаму немного обгоняют компанию и идут впереди всех. Они все вместе доходят наконец до светящейся и потрясающей в своих незамысловатых украшениях набережной и понимают, что пришло время остановиться и насладиться красотой лунного света. Звезды на темном, бездонном полотне кажутся ближе, чем обычно и будто завлекают в путешествие по бескрайним просторам космоса. А сама луна просто неописуемая, драгоценно-серебряная, оставляет на кривой водной глади своё отражение и завораживает. Осаму поворачивается спиной к луне и опирается на оградку, в то время как Чуя полностью сосредоточен на разглядывании неба и каких-то мыслях. Дазай глядит на парня изучающе, будто в первый раз, и Накахара это замечает. Он немного нехотя отрывается от луны и смотрит на Осаму в ответ. — Что? — Чуя хочет сказать «повернись и смотри на чертову луну, как все нормальные люди». Дазай жмет плечами, вроде, ничего особенного и дает совершенно точный ответ на вопрос: — Я люблю тебя, — мягкие слова срываются с губ и кружевным шлейфом летят вокруг Чуи. Накахара хлопает глазами, приоткрывает на секунду рот и тут же закрывает его. Но он не знает, любит ли в ответ. Он не может так точно и твердо сказать ему, а говорить «спасибо» совершенно не хочется. Как и врать. — Осаму, я… Произнеся это, Чуя так и не определяется, что хочет ответить, и его спасает телефонный звонок. Он шепчет «извини» и достает телефон. — Да, Кое, — Накахара отводит взгляд в сторону, потому что не может себе даже представить насколько некрасиво выглядит эта ситуация. Голос сестры звонок и обрывчат, она говорит сбивчиво и крайне медленно, с каждым её словом сердце Чуи сжимается, а брови хмурятся в сожалении. Лицо бледнеет, когда Коё в конце всхлипывает. Чуя бросает трубку. — Что такое? — Дазай видит перемену в настроении и аккуратно касается руки Накахары. — Мне надо уехать домой, — командует парень подрагивающим голосом вместо ответа. — Чуя, — Дазай хочет, чтобы с ним поделились. Он заглядывает в белоснежное лицо, омываемое лунным светом и пытается уловить хоть что-то. Накахара закусывает губу и вздыхает. — Мама в больнице, — грубо, резко с нотками невезения тихо выпаливает он. И вот в глазах Осаму Чуя видит тонну сожаления, сочувствия, доброты и готовности помочь, поэтому он тут же пресекает любые попытки Дазая сказать или сделать что-нибудь. — Слушай меня, я поеду домой, пару дней побуду там с Коё и бабушкой, им нельзя сейчас одним. Всё будет нормально, я тебе напишу. Всё это выглядит, будто Чуя успокаивает Осаму. Он сжимает его руку на прощание и буквально убегает, не попрощавшись больше ни с кем. Оставляет позади луну, друзей и Дазая. Первыми ощущениями были шок и непонимание. Чувство неосознанности и непринятия охватывало и заставляло каждую секунду задаваться вопросом: «как такое могло случиться?». Чуя был нервным из-за неопределенности и непонимания того, что происходит. Так резко и грубо, будто по затылку чем-то ударили. Затем возникла какая-то пустота. Настолько ощутимая, что проникла в каждую мысль, каждое чувство, каждое дыхание. И ещё гнев, вина, страх. Накахара винил себя за то, что не сконцентрировался вовремя на том, чтобы проводить с мамой больше времени, и не обратил внимание на её состояние. Ведь как можно было не заметить? Лечащий врач сказал, что у неё гипертония с учащенным биением сердца, головными болями и отёками. С увеличением степени болезни увеличивается и риск сердечно-сосудистых осложнений. Без лечения болезнь может прогрессировать и приводить к серьезным осложнениям, даже со смертельным исходом. Госпожа Накахара пила много лекарств, лежала под капельницей, ей делали уколы, вроде сначала всё было в порядке. После женщина стала ходить на ботулинотерапию, ингаляционную терапию, ультразвуковую, только эффекта было мало. А теперь она очень слаба, редко приходит в сознание, а врачи отмалчиваются. Неделю назад Чуя едва не избил лечащего врача, тот в ответ поклялся сделать всё возможное и изменить план лечения. Мужчина заверял, что она не умрет. Но её состояние — не лучше смерти — лежит и мучается месяцами, сквозь полудрему чувствуя, как вводят иглы в вену. Чуя не говорит всей информации Коё, чтобы не рыдала днями напролет, Ёсико, чтобы не нагнетала и сама из-за волнения в больницу не попала. Сестра и бабушка знают только «у неё что-то несерьезное с сердцем и гастрит». Чуя успевает учиться, заменять тренера на волейболе, когда тот уходит в запой, и получать за это деньги, навещать Ёсико и Коё едва ли не ежедневно. Не успевает только видеться с Дазаем. На парах они сидят рядом, но почти не говорят. Потому что в последний раз, когда Осаму предложил свою помощь хоть в чем-то и спросил у Чуи, как он себя чувствует, Накахара сказал, что им надо взять паузу. Спустя три месяца отношений надо «отдохнуть друг от друга». Дазай больше ничего не предлагал. Он издалека сочувствовал Чуе и раздражался из-за его самостоятельности. Также поражался насколько он мужчина, как бы странно это не звучало. Его бабушка — активная женщина, сестра — взрослая девушка, но он не позволяет им лишний раз переживать или нагружать себя чем-то, сам платит, сам мотается от дома к больнице, сам до сих пор готовит Дазаю и себе, хотя Осаму упорно отказывается, он делает всё сам, он помогает всем и никогда не жалуется на это. Дазай иногда поражается тому, что три милые женщины сумели вырастить из Чуи мужчину, а не, как это обычно бывает, избалованного капризного мальчика. Чуя, если надо и ебало может набить, и полы помыть и вообще он может всё, кроме выражения эмоций. В первую же неделю после того, как госпожа Ханако попала в больницу, Накахара отстранился. Он был весь в делах, в звонках, в бумагах. Давал слабину лишь не мгновение, обнимая Дазая, когда приходил поздно вечером и просто не знал, что делать. Однако, даже в такие моменты он упорно молчал и не выдавал, что творится у него в голове, а Осаму старался не лезть, давал время. И время на пользу не пошло, потому что Чуя всё чаще пропадал где-то, оставался на ночь с Коё и Ёсико, редко ходил на пары. Отгораживался как мог. Проходит полтора месяца, как госпожа Накахара лежит в больнице, почти полгода, как Чуя и Осаму встречаются, включая паузу, и 43 дня с момента, как Дазай признался Накахаре в любви, а тот промолчал. А почему промолчал, не знает даже сам Накахара. Как-то это всё неожиданно и внезапно, он не знал, как отреагировать на признание и боялся сделать неправильный выбор. Да, боже, это же Дазай, как он вообще может говорить настолько серьезные вещи? А Осаму в свою очередь просто не знает, что делать со всем этим. Уповать на то, что всё изменится, как только Госпожа Накахара выйдет из больницы? Очевидно, не вариант. Чуя оградился стеной, и это убивает Дазая, потому что он буквально открыт для любых слез и претензий, словно жалобная книга на жизнь. Он решает брать всё в свои руки. Надо поговорить, нормально, по-человечески, без скандалов. Ведь уже похолодало, пару раз даже выпадал тонкий, незаметный снег, а Чуя и Дазай до сих пор перекидываются фразами, вроде «как дела? сделал психологию? будешь есть?» и на этом всё. 20 ноября Дазай перехватывает Чую в коридоре общежития со словами «нам надо поговорить». И как Осаму стремительно перехватывает парня, так и у Накахары стремительно захватывает потрясённый дух с отголосками паники. Глаза забегали, сердце забилось от прикосновения холодной руки к теплой коже запястья, он ощущает мимолетное чувство..обожания Дазая, его нахмуренных бровей, редко серьезного голоса. Всё же Накахара убежден, что ему сейчас не до отношений. У него нет времени. Или он просто не хочет его искать. Или боится. Он знает всё в этом мире кроме того, что испытывает к Дазаю. С ним было классно, когда не было проблем, когда они гуляли, смеялись, ходили в бары и смотрели сериалы под пледом. Что-то такое легкое и не обременяющее. Пожаловаться Дазаю на несправедливость Куникиды в оценивании эссе — это одно. А изливать душу и рыдать, утыкаясь в плечо, из-за того, что твоя мама может умереть это…слишком. Накахара выворачивается из мягкой хватки Дазая и, бросая сканирующий взгляд, говорит, что очень торопится, и они поговорят потом. Осаму охотно верит.