Ha-ve

Улица укрыта снежным покрывалом, переливающимся на солнце. Крыши и дороги белы из-за этого слишком светло и приходится даже щуриться. В переулках, между которыми они петляют для сокращения пути, оживленно: торговцы, закутавшись в пуховики курят рядом со своими лавками и переговариваются с соседями, а их дети носятся под ногами и бросаются снегом во всех, кто попадается на глаза. Под ногами поскрипывает снег, а вокруг слышатся голоса и шорох утепленной одежды. Поначалу диалог немного не клеится, потому что обоим все еще неловко за последние недели, но потом какая-то девчонка с школьным портфелем за спиной, пробегает мимо парней и кидает в них снежок, а следом за ней гонится радостный мальчишка. Этот детский обстрел становится поводом для смеха и разговора. Они выкладывают абсолютно все, что случилось в их жизнях за последнее время, затем переходят на какие-то университетские сплетни, обсуждение отдельных личностей и быстро добираются к дому Чуи. Дазай останавливает Накахару у порога и не дает ему открыть дверь, аккуратно убирая его ладонь с ручки. — Я тоже скучал, — выдает Осаму с небольшой усмешкой от того, что Чуя ему этого не говорил, но все было понятно без слов. Накахара в ответ клонит голову вбок и улыбается. — О, правда? — по блестящим глазам может показаться, что парень просто доволен услышанным, но, когда он сжимает ладонь Осаму и поддается чуть вперед, становится очевидным намерение поцеловать. Дазай неожиданно отклоняется назад с удивленным видом и хлопает глазами. Чуя, пораженный такой реакцией, вскидывает брови и с колючей улыбкой издаёт какой-то вопросительный звук. — Мы на людной улице, прямо у твоего дома! Это неприлично, — Дазай отводит взгляд в сторону прохожих, и вид его можно назвать либо растерянным, либо робким. Чую же смешит эта реакция, но также немного удивляет диссонанс Осаму. Он никогда не был моралистом и вообще, кажется, нарушал все правила, которые могли быть придуманы. Он такой, что закурит рядом с табличкой «не курить», спросит у слепого как ему закат, напросится в гости или придёт без приглашения, а тут поцеловаться застеснялся! Накахара был уверен в неком бунтарском духе Осаму, в том, что у него есть непреодолимое желание действовать не по плану и не по правилам, но, как оказалось, всё-таки чего-то он придерживается и какие-то рамки есть. — Что ты вообще знаешь о приличии? — тихо смеётся Чуя и решает больше не развивать эту тему. Он открывает дверь и затаскивает парня за собой. В доме тихо, пахнет корой, эвкалиптом и чем-то сладким. Источники ароматов обнаруживаются сразу: на полочке тлеющее благовоние, а на столе чашка с матчей. Значит бабушка все же дома. Чуя кивает Дазаю в сторону кухни, а сам крадется в сторону комнаты бабушки - вдруг спит. Он аккуратно приоткрывает дверь и убеждается в том, что женщина действительно задремала в кресле за книгой. Накахара берет с тумбочки го и возвращается к Осаму. — Она спит, остается только ждать Коё. Дазай кивает, принюхивается к матче, зачем-то осматривает дом, будто в первый раз здесь, и наконец спрашивает: — Вы говорили обо мне? Чуя недоуменно вздергивает подбородок. — С кем? Осаму отходит от столика и двигается в сторону котацу у окна. — С Коё. Чуя идёт вслед за ним, удерживая игру в руках. Пересказывать их диалог с сестрой особого желания нет, да и тем более он был очень коротким, а после они так и не поговорили об Осаму более развернуто. — А что? — Чуя, — требовательно, но мягко говорит Дазай, двигая дзабутон ногой в сторону и усаживаясь прямо на пол. Чуя вздыхает и поддается: — Она сказала, что ты умный и разносторонний. И что мы, словно из книжки «от ненависти до любви». Дазай прыскает и кивает. Вообще, похоже на то. — Я тебя, к сведению, не ненавидел, — зачем-то уточняет Осаму. Чуя слегка хмурится и расстилает поле на котацу. Он немного напрягается. — А я тебя да, к сведению. — Почему? Чуя молчит в ответ и одним выразительным взглядом дает понять Дазаю, что больше не стоит развивать эту тему. Уже третий раз за день, кажется, соскакивает с разных тем. Ну, а как иначе? Ведь стоит Накахаре вспомнить, как Дазай общался полгода назад, что он вытворял и как доводил, то действительно начинает злиться на пустом месте. Го не просто игра, а целое искусство. Она требует умения просчитывать ходы, видеть на несколько шагов вперед и оставаться хладнокровным. Чуе несложно сохранять спокойствие и концентрироваться лишь на игре. Дазай не умеет проигрывать, ему тяжело сидеть в абсолютном молчании и слушать звон камушков. К тому же, он играет черными, что подавляет еще сильнее. Солнце уплыло за облака ещё полчаса назад и с того момента больше не показывалось. Чуя сгибает одну ногу в колене, а рукой упирается в пол. Его поза совсем не выглядит напряженной. Дазай тоже не слишком напряжен, это просто игра, его дыхание спокойно, но он все же вертит черный камушек в руках и снимает губы в задумчивости. Чуя облокачивается на стену позади себя и чуть прищуриваясь следит за Осаму. Разглядывает его, наслаждаясь, потому что последнее время видел лишь мельком его несколько раз. Парень медленно перебирает камушек, оглаживает подушечками длинных пальцев его поверхность. Голова немного опущена вниз из-за задумчивости и внимательно изучения доски, так что выражения лица не видно за волнистыми мягкими волосами. Он такой серьезный, до смешного и милого серьезный. Чуя вытягивает одну ногу под котацу, а затем легонько толкает Дазая по колену. Тот приподнимает голову и непонятливо смотрит на Чую, который в это время просто любуется совсем незначительно сведенными бровями и приоткрытыми губами. — Что? — тихо спрашивает Осаму. Накахара загадочно улыбается, молчит буквально мгновение, вглядываясь в миндальные и по цвету, и по хитрой остроте прищура глаза. Затем кивает головой в сторону доски и полушепотом отвечает. — Долго думаешь. Дазай в ответ лишь вздыхает и ставит камушек. Чуя, потратив на размышление секунды четыре, ставит свой и таким образом захватывает чужой камень. Осаму почти незаметно цокает и снова принимается думать. Его проблема в том, что он хочет найти какой-то невероятный ход, который поможет ему едва ли не сразу победить, но такого нет, надо двигаться по малому и осторожно. Нельзя выиграть сразу войну, надо начинать с битвы. Чуя снова постукивает ногой по чужой голени, и Дазай с большей резкостью, чем в прошлый раз поднимает голову, заставляя кудри слегка подпрыгнуть. — Что? — со злобным взглядом тихо шикает он. Чуя отлипает от стенки и тянется через котацу навстречу к парню. Он замирает в нескольких сантиметрах от него и шепчет: — Я просто хочу на тебя смотреть. А затем бегло и неожиданно прикасается к истерзанным из-за игры губами. Дазай отстраняется и заваливается немного назад, опираясь обоими руками на пол. На его шее проступает несколько розовых пятен, а глаза возмущено и немного испуганно округляются. — Ты что делаешь! — шипит парень, глядя в бесстыжие и довольные глаза, — А если госпожа Ёсико проснется? Накахара на секунду не верит своим ушам, а затем хмыкает. — Дазай, ты серьезно? — Конечно, представь, бабуля после сладкого сна встаёт, идёт на кухню, а тут на полу её внук целуется с другом. Чуя мотает головой и желает убедить парня в том, что бояться здесь нечего. — У нас в доме есть двери, а у бабушки есть ноги. Мы бы услышали щелчок, и как она идёт. Я не думал, что ты такой… Чуя замолкает, подбирая щадящий синоним к слову «ссыкло». — Какой? — Пугливый. Дазай ахает и принимается потирать розовеющую шею. Ни щеки, ни уши не краснеют, ничего кроме пятен на шее смущения не выдаёт, а сам Осаму об этих пятнах и не в курсе, он неосознанно тянется к ним ладонью и трет. — Я не пугливый, я забочусь о психологическом состоянии твоей бабушки. Чуя улыбается и кивает головой. Он знает, как расшевелить парня. — Да, окей, — беззаботно выдает Накахара. Дазай мгновенно улавливает этот наигранно-спокойный тон и щурится: — Ты что делаешь? Чуя жмет плечами и вертит головой, будто он и впрямь сама невинность. — Я? Ничего. Играем. Дазай делает ход и думает теперь уже не о победе. Оба молчат какое-то время, а затем Чуя, уже держа в левой руке белый камень, выдает: — Просто не думал, что поцеловать меня так страшно для тебя. Боишься быть пойманным.. Осаму прекрасно осознает, что это провокация, и без удивления уточняет: — Ты берешь меня на слабо? — Ага, — невинно улыбается Чуя. — Выиграешь - поцелую. И Чуя, словно ребенок, которому пообещали игрушку, протягивает Осаму руку, поблескивая глазами. Тот жмет её, подтверждая условие. В этот же момент Чуя левой ставит белый камень на пустой клетке и завершает этим самым целую выстроенную им линию. Он разделил доску на большую и меньшую половины. И на этой меньше половине Дазаю некуда идти, а на большую бессмысленно вставать. Осаму выпускает ладонь Чуи и смотрит на доску, хлопая глазами. — Как я это упустил.. — Ты сосредоточился на окружении моих камней, и не заметил, что я строю там целую стену. Дазай поднимет взгляд и смотрит на выжидающего парня, а затем на дверь в комнату Госпожа Ёсико. — Блин, ты серьезно? — шепчет Осаму. Неужели Чуя действительно не боится, что их застанут? — А ты?! — Накахара набирает воздуха в грудь, чтобы ещё разок обосновать бессмысленность переживаний Осаму. Но он не успевает ещё повозмущаться, потому что Дазай быстро перегибается через котацу и, притягивая парня к себе за подбородок, целует. Он нависает над Накахарой сверху и таким коротким, но настойчивым поцелуем очень пытается доказать свою смелость. Чуя закидывает голову наверх и старается не улыбаться, но выходит плохо. Буквально несколько Осаму секунд оглаживает покусанными губами чужие, а затем садится на место и старается не коситься в сторону комнаты бабули. Спустя неделю Ханако Накахару выписали из больницы. Она была слаба, но выглядела посвежевшей. Под глазами больше не выделялись тени, а на скулах прослеживался девичий румянец. Правда, в медных волосах появились бледные пряди, но проседь не портила её внешнего вида, скорее предавала статности. По такому поводу Коё и Ёсико решили организовать тихий семейный ужин. К их желанию присоединились все родственники и друзья. Такое напрашивание в гости было почти неприличным, но, поскольку, как никак они были близки семье им позволили подобное. Напросилась самым первым господин Накато Таро — младший двоюродный брат Ханако, затем госпожа Матида — подружка Ёсико, которая потянула за собой и мужа. Ханако необходим покой и избежание стресса, поэтому всех заранее предупредили, что это будет спокойный вечер с обыденными разговорами и мирной обстановкой. — Честно говоря, я не хочу идти, — Чуя лежит на постели и бездумно вертит над головой книгу некого Барта «Империя знаков». — О чём она? Дазай же делает, пожалуй, самый важный выбор в своей жизни - серый или черный свитер. — О Японии, — он придирчиво оглядывает серый, выискивая пятно или неразглаженную складку, — А почему идти не хочешь? Чуя вздыхает так, будто у него спрашивают о смысле жизни, открывает красивую книгу и, пролистав пару страниц, шумно захлопывает. — Просто о Японии?! Без всяких философствований? — Ну-у. — Понятно, — он отбрасывает книжку рядом на постель и приглядывается уже к Осаму, — Серый тебе к лицу. Дазай снова задумчиво смотрит на свитер, решая, являются ли слова Чуи правдой, а затем стреляет глазами в Накахару, дожидаясь ответа. Чуя в ответ на этот взгляд строит лишь недовольное лицо. — Там будет много людей, они все станут спрашивать как дела, что нового..нашел ли я себе невесту. Дазай отрывается от одежды и усмехается. Не хочется значит признавать, что есть жених. На секунду это задевает. Осаму не хочет, конечно, чтобы Накахара всем на свете бездумно рассказывал об их отношениях, это должно решаться обоюдно - кому, что и когда рассказать. Но всё же.. — О, так в этом дело? Чуя хмурится и перекатывается на живот. Он сам не знает в чем дело, но, чтобы не показаться странным, говорит: — Да нет, конечно, просто отсутствует желание весь вечер вежливо улыбаться и кивать, чтобы отстали, — он вдруг вздрагивает и прищуривается, — А ты чего туда рвешься, я не понимаю? — Не знаю, — Дазай действительно не до конца сам осознает, почему он желает попасть на этот вечер, но, чтобы не вызывать лишних вопросов, решает соврать, — Хочу вкусно поесть. Он жмет беззаботно жмет плечами и натягивает серый свитер. — Раз хочешь поесть, придется идти. Вечером к дому Чуи добираться пешком слишком холодно, поэтому они за пятнадцать минут доезжают на автобусе. Жаловаться абсолютно не на что, но Дазай все равно тяжело говорит: — Тебе нужна машина. Чуя выныривает из автобуса и оглядывается на Осаму с игривой улыбкой. — Купи мне машину. Что ответить на это Дазай не находит, лишь усмехается и следует за парнем. Были бы у него лишние деньги он покупал бы парню всё, что его душе угодно будет. Несколько метров до поворота на оживленную улицу и ещё пара шагов к дому Чуи, возле которого, пока, спокойная обстановка. Они специально приехали заранее. Накахара хотел поговорить с мамой без лишних глаз и ушей, Дазай же мечтал немного посидеть в тепле и быть окутанным пряным запахом и разговорами. Ему было здесь очень хорошо, на душе становилось спокойно, тело расслаблялось. Уютно было. Всё проходит быстро, как в тумане. Чуя щебечет с мамой о здоровье, о Коё, университете и волейболе. Ханако расположилась не во главе стола, где её чаще всего можно было заметить, а на диванчике рядом с котацу. Женщина сказала пару ласковых слов и что-то о приятной встрече Дазаю, а затем парня увела Ёсико, которая спешила рассказать о стратегиях в го, пожаловаться на погоду и поболтать о Чуе. Последнее у неё выходило совершенно невзначай. — Всегда начинай с угла, не ставь камень в центр, это бессмысленно, — нравоучительно выделяя каждое слово, тычет Ёсико пальцем на доску. — Территорию проще охватить в углу, у тебя слишком большой размах. Ты видел, как играет Чуя? Он делает это незаметно, согласись, да? Ставит камень так, что ты вообще про него забываешь, а потом в один момент открываешь глаза и понимаешь, что он захватил всю твою территорию. Этому его, кстати, не я научила. Женщина едва заметно улыбается, вспоминая что-то, но от грёз её отвлекает Дазай вопросом. — А кто? — Отец. Они такие были: поссорятся, подерутся, потом молча в го играть сядут, отношения так выясняют. Кто выиграл, тот и прав, — она наклоняется чуть ближе, будто рассказывает какую-то страшную тайну. Договорив, женщина тут же выпрямляется и перескакивает на другую тему: — Так, ты понял - локальная тактика и долговременная стратегия, — её взгляд падает за окно, и она неодобрительно качает головой, — Ой, погода меняется, кости ломит ужасно, на следующей неделе потепление. Сырость кругом будет невыносимая. Дазай хлопает глазами и только обрабатывает всё то, что наговорила Ёсико. Удивительная способность - щебетать без остановки на кучу разных тем. Пока Осаму переваривает информацию, заодно решает изучить комнату женщины. Всё чисто, опрятно, как и во всём доме, удивляться нечему. Внимание привлекают только множество амулетов, разноцветных камней и других странных штуковин. — А что у вас там за колокольчик? И чётки..? — спрашивает Дазай, заглядывая бабушке за спину. Ёсико оборачивается на столик позади, сначала не улавливая, о чём говорит парень, а затем понятливо кивает. — Это мала и дордже, для ритуалов и мантр. Дазай собирает с закоулков своего сознания данные и выдаёт не совсем уверенно: — Но это же буддизм, вроде? Чуя говорил, что вы синтоисты. Ёсико недолго хохочет - Осаму не понимает с чего - и поясняет: — А они друг другу не мешают, это все переплетается, и мы уже не отделяем одно от другого. Чуя сказал тебе так, чтобы не объяснять. Дазай слегка сводит брови. А что тут объяснять он же не пятилетний ребёнок. — Я заметил, он не любит себя обременять объяснениями, — парень закусывает губу и начинает вспоминать всё больше моментов, когда Чуя вместо нормального ответа просто отмахивался или говорил слишком кратко. Ёсико в ответ кивает головой с легким сожалением. — Не привили. Он вообще никогда ничего не объяснял, — и тут ее сожаление меняется на возмущение, — Курить начал - мы с матерью на него смотрим изумленными глазами, а он отмахивается, как от мух! Слова не сказал в своё оправдание!