Ha-ve

Чую новогоднее настроение посещало редко, Дазая тем более. В детстве атмосферу создавали взрослые, а вот в самостоятельной жизни об этом приходится заботиться самому, чего не всегда хочется. Но сейчас, 31 декабра, оба чувствуют внутри эту искринку и предпраздничные мурашки. Комнатку общежития украшают изящные стрелы с белыми перьями хамаими, подвешенные под потолком на веревочки мотибаны – ивовые веточки с кусочками риса в форме рыбок и цветов. — Пусть я и не верю, но мне нравятся, — Дазай облюбовывает взглядом грациозного Лунгта - фигурку коня ветра удачи, притаившегося на тумбочке возле кровати, и довольно улыбается. Чуя становится перед сидящим парнем и, запустив ладонь в шелковистые волосы, уточняет: — Даже ни в одного маленького духа? Осаму клонит голову вбок и едва не мурчит от удовольствия. — Ни в одного, — все же категорически отвечает он, — У меня никто в семье не верил. Мама инженер второй категории, а папа кандидат био наук, они вообще верили только в науку. Накахара легко хмыкает и не задумывая задеть: — А ты гуманитарий.. Осаму в ответ фыркает и улыбается. — Эй, я универсал. Задумчивое лицо Чуи немного настораживает парня, но он не решается его отвлекать от мыслей, тем более когда он отвлечен чем-то - усерднее перебирает волосы. Накахара в итоге тихо вздыхает и переводит взгляд с коня удачи на Осаму. — Ты никогда ничего не говорил, — ему не требуется пояснять о чем он хочет узнать, и даже не надо вслух говорить, что он хочет узнать. Дазай жмет плечами и спокойно отвечает: — Ты и так в курсе. — Я знаю всё по сплетням и обрывкам фраз, которые ты кидал мне при ссорах. Чуя, можно сказать, по крупинкам собирал информацию из разных источников: родители погибли в автокатастрофе, а через несколько лет также скончался и лучший друг. Одасаку ехал в университет к Осаму, поздравлять с поступлением и его подрезал пьяный водитель, парень вылетел с трассы. Все они были правдой, тем более некоторые моменты Дазай сам рассказывал, но все же больше всего он говорил об Одасаку. Накахаре хотелось бы послушать про родителей, но он не может сказать прямо. — Мы пойдём или нет? — Дазай кивает в сторону двери и сначала действительно думает встать и начать собираться, подавая пример Чуе, но что-то невидимое, ускользающее удерживает его на месте и заставляет окунуться в такие же воспоминания, — Мне нравится у тебя дома. В моем, например, вместо оберегов, игр и декора были только учебники, бумаги и компьютеры. — В доме? — уточняет Чуя. — Нет, квартире. — А что с ней стало? — Мори продал её. Я на эти деньги и живу. И это было правильным решением. Сначала Дазай не понимал, с чего Мори решил, что ему будет лучше жить в другой квартире, а потом до него дошло: потому что это больно - ходить по комнатам, замечать какие-то мелочи, вещи, вспоминать. Со временем боль притупляется и натыкаться на что-то памятное не так сильно ранит, но все же. Накахара не удерживается и спрашивает: — Какие они были? Дазай размышляет несколько секунд, даже не зная как описать конкретнее и короче, а потом придумывает: — Эмоционально недоступные. Хотя, скорее занятые. Слишком. Не было времени на то, чтобы похвалить, поинтересоваться делами, расспросить, что нового. Только иногда за ужином на выходных, если все были в хорошем расположении духа, можно было рассчитывать на ласку или её подобие. Словно игра в холодно-горячо. И Одасаку был такой же. Редко проявлял эмоции или делился чувствами, он был спокойным и действительно ничего не могло вывести его из себя. Он всегда думал, прежде чем говорить и делать, его было сложно удивить, но также и разочаровать. Всегда придерживался нейтралитета во всём. И не сказать, что это общество сильно повлияло на Осаму. Только, может, иногда он чувствовал себя слишком одиноким. Или чересчур волновался, когда Чуя проявлял малейший холод. Пиком было, конечно, молчание в ответ на признание в чувствах. Чуя чем-то отдаленно напоминал Одасаку. Он разумеется более активен, эмоционален и вспыльчив, но иногда может взглянуть в ответ на какую-то реплику с таким выражением лица, какое мог делать только Одасаку. Немного уставшее, совершенно не удивленное, но с блеском в глазах и зачатками смеха на губах. О нет, Дазай пообещал себе когда-то никогда не сравнивать Чую и Одасаку. Это невозможно хотя бы потому, что Одасаку он не любил так, как любит Чую. Чуя мимолетом целует парня в лоб и спешит одеваться. — Пойдём за гирляндой? Дома у Чуи никого нет, все заняты предновогодней суетой, поэтому он посчитал это отличным шансом украсть у Коё гирлянду, которую она никогда не вешает. Приятное ожидание праздника, хлопья снега и украшенные улочки поднимают настроение обоим. Доходят быстро, не отвлекаясь особо на любование - хочется конечно, но холодно. Вообще они собирались забежать буквально на пару минут, забрать, что надо и идти обратно, но домашнее тепло и запах благовоний разморил. Осаму и Чуя прилегли на диванчик в зале буквально на секунду - передохнуть после дороги и утренних украшений комнаты. Но каким-то образом всё это переросло в ленивые поцелуи, осыпающие плечи, шею и лицо Дазая. Чуя касается кожи совсем невесомо, словно скользит перышком, заставляя вздрагивать. Запах терпких, пряных благовоний и полупрозрачный шлейф его парфюма совсем дурманят голову Осаму, заставляя тяжело дышать и прикусывать губы. Накахара спускается ниже и ниже, осыпая легкими поцелуями и слабыми полуукусами всё, до чего может дотянуться. Реакции Дазая всегда такие трогательные и честные, он не пытается выглядеть крутым и хладнокровным, не старается делать каменное лицо или заглушать стоны, Чуе это нравится. Но в моменте, когда он принимается стягивать с парня брюки, Осаму приподнимается на локтях. — Погоди-погоди, вдруг кто-то зайдёт? — через силу говорит парень, мгновенно заливаясь краской, — Мы на диване прямо возле входной двери, на меня с тумбы Будда смотрит. Чуя тяжело вздыхает, обсуждая всё это с Дазаем буквально в момент, когда его губы почти соприкасаются с пахом. — Дазай..ты просто успокойся и не смотри на тумбочку. Он стягивает чужое нижнее белье и обхватывает губами розовую головку. Это вид и ощущения, конечно, подкашивают трезвость ума, но Дазай держится, из последних сил. — Чуя, ну, подожди... Накахара слегка сжимает основание члена ладонью и вынимая головку изо рта с хитрой улыбкой говорит ласковое: — Дазай, закрой рот. И именно в этот момент, когда Осаму уже смирился, прикрыл глаза и был готов позволить Чуе делать что угодно, по дому раздаётся звон ключей в замочной скважине. — Чуя, Осаму, что вы здесь делаете? — Госпожа Накахара выглядит слегка удивленной, но на лице её красуется довольная улыбка, когда красивый мужчина забирает из её рук пакеты и помогает снять пальто. Чуя и Дазай сидят за столом словно две натянутые струны - первый ещё хоть выглядит более менее собрано и нормально, а вот второй с розовеющими от стыда и смущения пятнами на шее вызывает подозрения. Они пытаются принять расслабленный вид, но Осаму, разглядев мужчину напрягается только сильней. — Мори? Огай, сняв собственное пальто, оборачивается в сторону племянника и легко улыбается. — Привет, Осаму, Чуя, здравствуй, — он безмятежно приглаживает волосы и кивает в сторону парней. Ханако в свою очередь также улыбается одними глазами и словно зачарованная говорит: — Мы встретились нечаянно, в супермаркете, господин Огай любезно согласился помочь мне с вещами. — Неужели, — Дазай подозрительно суживает глаза и пытается рассмотреть что-то на безобидном лице Мори. Чуя пинает парня под столом, намекая, что совсем не время для разборок, и затем встревает: — А мы...за гирляндой пришли. Только в дом зашли, сели на секунду, погода ужас, — без разбора все подряд мелет он чтобы сменить тему. Ханако смотрит на сына несколько секунд, а затем начинает согласно кивать и размышлять о погоде. Дазай и Чуя сидят неподвижно и наблюдают за тем, как Мори помогает раскладывать Ханако продукты по полочкам и шутит что-то недвусмысленное, заставляя смеяться. Парни переглядываются и кривят лица в непонимании. Они сидят молча ещё минут десять выжидая. Огай не уходит, Ханако ставит чайник, и тут осознание того, что он и не собирается уходить, а женщина и не думает выгонять, просто прошибает. Чуя быстро отрывает гирлянду на втором этаже, они с Осаму одеваются и убегают, клятвенно заверяя, что придут сюда вечером. В общежитии студентов мало, больше половины уехали к семьям, либо же к друзьям в другие города на праздник. Из дружной компании третьего курса остались лишь Рюноске с Гин, Тачихара и Ацуши. С этими четырьмя Осаму и Чуя и договорились отмечать Новый год после 12, а вот встречать все будут дома. Чуя развешивает гирлянду под потолком, стоя на кресле, а Дазай отрезает и подает ему скотч. — Я не понимаю вообще что происходит, — тихо возмущается Накахара и начинает коверкать маму, — «Нечаянно встретились, любезно помог». Осаму звякает ножницами и жмет плечами: — Ну, у Мори проблемы с женой.. Чуя не дает договорить и, вздрагивая, замирает: — Ты правда думаешь, что у мамы с ним что-то? — Вполне может быть, — Дазаю хотелось бы и самому верить в обратное, и Чую в этом убедить, но смысла лгать нет, — Мори жену не любит и никогда не любил, у них брак по расчету. — Боже, в каком мы веке. — Я подробностей не знаю, просто Мори как-то раз пьяный жаловался мне. Чуя кивает и закрепляет конец гирлянды. Спрыгнув со стула он подключает её к розетке и вся комната озаряется кучей золотистых огоньков, пляшущих по стенам. Искорки подсвечивают украшения Осаму, полочку Чуи без единой пылинки и красивую пачку сигарет с зажигалкой. Накахара любуется готовой работой и поворачивается к Дазаю, который тоже довольно осматривает преобразившуюся комнату. Его пушистые кудри приобретают красивый шоколадный оттенок, а глаза становятся тёплыми-тёплыми. По крайней мере Чуе так кажется. Может, на самом деле ничего необычного в его лице в этот момент и не было, но Накахара всё равно почувствовал какое-то необъятное щекочущее чувство разливающееся по всему телу. Он думает о том, что рад и благодарен тому, что у него есть Осаму, потому что ощущать чужую любовь, окутывающую тебя с ног до головы, согревает. Но ещё приятнее отдавать эту любовь и знать, что она никогда не будет отвергнута. — Ой, ну такой ты... — Чуя не сдерживается и слегка сжимает ладонями щеки Осаму, а затем чмокает его в губы и в нос. Дазай приподнимает брови в удивлении и смотрит в умиленные глаза Чуи. Он слегка треплет его по волосам и усмехается. — Какой? — он выкидывает чисто риторический вопрос и завороженно начинает перебирать шелковистые пряди, которые в свете гирлянд становятся огненными. Чуя хлопает глазами и улыбается. — Ну бусинка просто. Тащи виски. Они выпивает по стакану виски с колой, готовясь к ночной попойке с Тачи и остальными. Говорят обо всем и ни о чем, затем собираются и отправляются обратно в дом Накахары. Парни поворачивают на улицу Чуи и уже подходят к дому, как видят выходящего из него мужчины, который прощаетсся с мамой, стоящей на пороге, садится в свою намытую серную машину и уезжает. Мори только уехал? Серьезно? Дазай, глядя на задумчивое лицо Чуи, кидает «ты же не собираешься говорить сегодня с мамой про Мори? Обсуди это потом, после праздника.» Накахара в ответ жмет плечами и отвечает что-то вроде «да вообще без проблем, это ведь не срочно». Коё всё ещё нет дома, и Чуя сам не в курсе планирует ли она праздновать с ними. Бабушка на кухне хлопочет над приготовлением еды, в мама вытирает пыль во всех уголках дома. Чуя и Дазай сразу же вызываются помочь с чем-нибудь, но дел, которые надо выполнить, больше не оказывается и им лишь остается сидеть за столом и отвечать на расспросы женщин по поводу учебы и много другого. К одиннадцати приезжает Коё. Она начинает щебетать что-то о работе, подругах, Йосано, рассказывает маме какие-то локальные сплетни, о которых Ёсико и парни не в курсе. И только в половине двенадцатого все усаживаются за стол. На фоне тихо гудит телевизор, на одной из кадомацу потрескивает разноцветная гирлянда, а запах только приготовленной еды оседает в легких и вызывает слюну. Тарелки сверкают, салфетки красиво сложены, маленькая икебана посреди стола добавляет торжественности и настроение. Правда, кое-что не дает покоя. — А Мори давно уехал? — как бы между делом интересуется Чуя. — Где-то к десяти, а что? Осаму смотрит на Ханако, затем на парня и подозрительно суживает глаза. Ему не нравится настрой Чуи, который старается выглядеть безмятежным. — А вы вообще как планируете? Когда свадьба? И Дазай не зря опасался. Чуя не может удержать этот порыв показать матери, что он всё знает и видит. Ханако охает и на вдохе говорит: — Чуя, что ты говоришь, он женатый человек! Накахара за аргумент это не принимает и жмет плечами: — Как женился так и разведется. — Я...мы с господином Огаем не более чем знакомые. Коё настораживается. Сначала она решила, что брат преувеличивает, пытается устроить драму на ровном месте, но затем сама припоминает этого господина Огая и как он общался с Ханако после выписки. — Мам, ну себе-то не ври, — усмехается Чуя, — Вон, на Коё посмотри, она вообще не в курсе. Да вы как влюбленные школьники - ходите вокруг друг друга, хихикаете и краснеете. Ханако качает головой и чуть хмурится. — Господин Огай хороший человек, даже если он мне и нравится, то что в этом такого? — Я не знаю как вы, — Чуя оглядывает маму с бабушкой, намекая, что им тоже нужно вступить в диалог, — Но я против. Коё не может вступить в диалог, потому что она действительно не осведомлена, а Ёсико не нуждается в этом, потому что не собирается переубеждать взрослую дочку и отговаривать от чего-то, ей проще направить женщину в нужную сторону по помощи деликатного и приватного разговора. Осаму вообще боится пошевелиться и лишь молиться за Чую и его благоразумие. Ханако отводит взгляд, но твердо говорит: — Твой отец был бы только счастлив за то, что я тоже могу быть счастливой в новом браке. Чуя шокировано хмыкает и неверяще качает головой. — Мам, ты секунду назад говорила, что не будет никакого брака, господин Огай женатый человек, и что в итоге? — а затем тут же он добавляет, указывая на Дазая, — И вообще я не хочу с ним родниться. Осаму сжимает зубы и наступает на ногу Накахаре, который в свою очередь не обращает на это внимание. Чуя говорит с некой брезгливостью о родстве, задумываясь о том, что ему было бы некомфортно быть с Осаму даже будучи не кровными братьями. Мама расценивает эту эмоцию как презрение и пытается вступиться за Дазая: — Почему? Вообще нельзя таким тоном говорить, Чуя. Вы друзья, а так братьями будете, многие мечтают об этом. Накахара обреченно трет лоб и пытается сменить тему. — Вы виделись пару раз и уже свадьбу планируете, я не понимаю? — Пока нет, но когда это произойдет - тебе придется смириться, что вы немного породнитесь. Чисто формально. — Это ужасно. Мама в непонимании прикрикивает «что не так? почему?!» и требовательно разводит руками, приговаривая одни и те же вопросы. Чуя не выдерживает этого давления, он не знает как соврать и выкрутиться и у него нет времени на раздумья, поэтому он не находит ничего лучше чем сказать правду. Он несильно хлопает по столу, останавливая тем самым бесконечный поток вопросов и доводов матери, и повышает голос: — Да потому что я не как брата его люблю! Собственное сердце учащенно стучит, но мозг ещё не успел переварить информацию, Чуя не понимает до конца что он сказал, поэтому просто смотрит прямо в глаза маме, которая кладет ладонь на грудь и слегка сминает свитер - наверняка для того, чтобы не сказать лишнего, не охнуть или не упасть в обморок. Дазай задерживает дыхание и слегка сжимает палочки в руках. Шея покрывается пятнами, уши пылают, но в груди разливается невероятное тепло. Он подпирает левой ладонью лоб, ограждаясь тем самым от Коё и Ханако, но остается абсолютно открыт для Ёсико, которая наклоняется и с улыбкой шепчет: — В первый раз слышишь? Коё, Ханако и Чуя начинают о чем-то говорить, пытаясь управлять своими тоном и голосом. И среди этого гомота Осаму на удивление отчетливо слышит именно эти слова Ёсико. Он поджимает губы и дергает смущенно плечом: — Почти. — Мам, ты можешь успокоиться?! Коё, скажи ей. — Не повышай на меня голос, это во-первых...! — 105 удар колокола!В новогоднюю ночь в Японии колокола бьют ровно 108 раз. — словно гром проносится голос Ёсико по кухне. Женщина стукает по столу, оглядывает каждого тяжелым взглядом и подытоживает, — Всем молчать.