Ha-ve

Чуя уже полчаса пропадает в ванной, пока Осаму завтракает в одиночестве, и это настораживает. Только Дазай хочет уже прикрикнуть «всё в порядке?», как Чуя, выряженный, словно на праздник, выходит сам. — Ну всё, я готов! — на выдохе радостно произносит он. Волосы аккуратными волнами лоснятся и обрамляют светящееся лицо, а болотный пиджак с черной водолазкой оттеняют яркие пряди. Дазай двигает тарелку от себя в сторону и чуть хмурится, задаваясь вопросом куда он такой красивый и без него. — К чему? — потрескивающим от чужой красоты голосом уточняет Осаму. Накахара делает вид «а сам догадаться не можешь» и садится напротив. — Идти объяснять своей матери как правильно жить и с какими мужиками спать надо ей, а с какими мне. — Ну хорошо, давай, — Дазай кашляет, переходя в тихий смех и кивает, растягивая слова, — Я здесь, никуда не денусь, расскажешь потом. — Тогда тебе задания на ближайшие пару часов: убраться и заказать еды или прогуляться в магазин. — Ты прям возьмешь и пойдешь? — Дазай с сомнением спрашивает, немного не веря тому, что Чуя решился. — Да, я к ней на работу, — и предугадывая нравоучения Осаму о том, что не надо отвлекать женщину в рабочее время, он добавляет, — У неё перерыв скоро, там и поговорю с ней в кабинете. Плюс мы не сможем громко ссориться. Осаму немного хмурится от этой идеей, вызывающей пока лишь сомнения, но отговаривать не пытается - лишь встаёт и подходит к Чуе, уже застегивающему легкую куртку. — Хорошо, давай, поаккуратней там. Он целует его в лоб, подавая ключи, а под словами подразумевает, чтобы он с мамой говорил действительно «спокойно», а не как умеет. Чуя в ответ лишь кивает и торопится убежать. Дела, которые позадовал Чуя — не дела на самом деле. Пыли особо нет, грязи тоже, только въехали же, но для приличия Дазай все же с унылым видом проходится по полкам и поверхностям, а затем переставляет пару вещей на свои места, чтобы глаз Чуи не дергался от кружки на балконе и гелиевых ручек рядом с раковиной. Без Чуи вообще делать что-либо как-то не прикольно. Раньше Дазай не понимал прелести мытья посуды или наведения порядка в шкафах, но оказалось, что вместе делать все гораздо интереснее и приятнее. Потому что Чуя у него такой прекрасный, солнечный, парой шуток и подколов даже мертвому настроение поднимет. И Осаму, домывая две чашки с утренним кофе, кривится и приходит в недоумение, вспоминая их бесконечные срачки на протяжении двух лет. Точнее даже не срачки, а свое ублюдское поведение и почему-то становится так стыдно. Он не считает, что уже давно искупил свою вину перед Чуей, и вообще не задумывался раннее о том, что ему что-то надо искупать; но в данный момент, он ощущает себя блохастым псом, которого милосердный и добросердечный Чуя забрал с помойки. Чуя и еду иногда готовит, когда нет ничего купленного и готового, и выслушивает, выдерживает какие-то меланхоличные приступы Осаму, как только капелька дождя упадет с неба, ругается на него иногда, правда, но почти всегда по делу. Доделывая домашние дела, Дазай начинает загоняться ещё сильнее. Чуя иногда бывает, конечно, крайне бесячим, но в эти моменты он все равно остается самым любимым. Чуе тяжело подбирать слова, ему проще либо подарочек подарить, либо внезапно обнять и уткнуться носом в шею, но, если он видит, что поговорить о чем-то надо, то готов наступить на свои мысли и ограждения. И в конце концов, Накахара на первом курсе был настолько милым и наивным, что Дазай злился на его окрыленность и любовь к жизни, ворчал и выводил из себя всеми возможными способами. А теперь за это он может злиться только на себя. Где-то через полтора часа, когда еда была привезена, а грустное лицо натренированно, Осаму слышит щелчки двери и понимает, что его мучительному ожиданию настал конец. Он только успевает спуститься с верхнего этажа, как Чуя уже наливает стакан воды и ждёт парня. — Как оно? — Осаму целует теплый лоб измученного переговорами Накахары и усаживается за стол. Чуя снимает пиджак и садится рядышком, сгибая одну ногу и кладя на неё подбородок. — Она сказала, что это моё дело, но она не ожидала от меня подобного, — его голос непонятен: то ли огорчен, то ли доволен. Дазай ведёт бровью и уточняет: — Я не понимаю, это в смысле «ты меня разочаровал» или как? — Я сам не знаю, сказала, что о внуках никогда особо не мечтала, а с кем я слюнями обмениваюсь её не волнует, главное, чтобы доволен был, — Накахара разводит руками и закатывает глаза при цитировании мамы, что забавит Осаму. — Прям так и сказала? — Почти. — А про Мори что? — О-ой… — тянет Чуя жалобно и кладет щеку на колено, — Полчаса мне рассказывала о том, как до потери пульса влюблена в него, а он в неё, как у них все хорошо и какие они, блять, счастливые. Дазай приподнимает брови и кивает, чтобы он продолжал, а не замолкал на самом интересном. — Про развод меня внимательно выслушала и согласилась. Сказала, что если Мори будет тянуть с этим, то она будет вынуждена прекратить, как бы ей трудно не было, потому что не может ходить в статусах любовницы до конца жизни. Поблагодарила за то, что не стал навязывать ей расставание с ним, а втолковал в голову здравую мысль. Дазаю, честно говоря, тяжело понять, почему такими делами занимается Чуя. Точнее, понятно, что госпоже Ханако надо сказать, что неправильно встречаться с замужним мужчиной, понятны чувства Чуи, но почему бы этим не заняться Коё или Ёсико… Чуя не видит в этом ничего странного, потому что обычно всей семейной хуйней занимался он. Если какие-то мошенники, шумные соседи, да вообще любая проблема - не бабушку же отправлять. Или Коё - та на полпути задумается о чем-нибудь и в люк провалится или забудет зачем шла. Нет, они все, конечно, безумно умные, сообразительные и мудрые женщины, но больно тревожные и к стрессовым ситуациям не очень устойчивы. Поэтому мама как-то привыкла к нему больше прислушиваться по значимым вещам. Если бы с ней говорила Ёсико, то Ханако просто отмахнулись бы от матери и дело с концом, а Коё, возможно, и послушала, но той надо было говорить бы очень убедительно, что у неё плохо выходит. — Всё в итоге нормально? — Осаму пропускает пальцы сквозь мягкую рыжую челку и у него отчего-то щемит сердце, но он стоит до конца, не начиная свою драму, — Вы общаетесь, никто ни на кого не обижается? — Вроде как. Осаму удовлетворенно кивает и говорит, что сегодня можно отметить сразу два события. Сидя на еле живом табурете, Дазай договаривается с Мори по поводу кресел, пока Чуя курит и ищет в интернет-магазинах красивую посуду. Он додумался перенести на балкон кресло с кухни, а Дазай решил, что и на табурете не умрет. Мори по своим окрыленным причинам, говорит, что не просто отдаст кресла, ещё сам лично привезет, занесет, поставит, посмотрит как они живут. Личная жизнь Осаму, наверное, последнее, сразу после глобального потепления, что волнует Мори. Он в курсе об его отношениях с Чуей, и Дазай знает это, потому что уверен в том, что госпожа Ханако все рассказала; но раз Мори никак не высказывался на эту тему и своего отношения к Осаму не менял, то все шло более-менее хорошо. — Смотри, норм? — Чуя протягивает Осаму телефон с изображением тарелок с золотой каемочкой и тонкими еловыми веточками с шишками, пока тот отключив микрофон слушает о том, какие у Мори дела и как он в восторге от госпожи Ханако. Дазай кивает, думая, что это слишком просто, но он скажет об этом Чуе позже. — Ему подсказать, что пора разводиться или ждать, пока твоя мама поговорит с ним? — Не надо, пусть сами разбираются. Осаму понятливо кивает и ещё пару минут перекидывается фразами с Мори, а затем сбрасывает и выдыхает. Он глядит на Чую, что, не отрываясь от телефона машинально, но тягуче подносит сигарету к губам, заведомо зная, что это последняя тяжка, медленно глубоко вдыхает и отправляет в горшок окурок. Он покусывает губы изнутри, увлеченно ища что-то в телефоне и отвечая на сообщения, а затем, понимая, что настало затишье, и Осаму перестал говорить по телефону, переводит на него взгляд и выключает собственный. — Чуя, — с каким-то тяжелым оттенком начинает Дазай, отчего Накахара сразу немного напрягается, но виду не подает, а лишь легко кивает головой, показывая, что слушает. Его ноги согнуты в коленях, что выглядит немного смешным и таким уютным, а пальцы поджимаются от холода, но он упрямо не идёт за пледом, потому что наверняка слишком удобно сидит. Медовая челка лезет в глаза, и Чуя убирает её за ухо, чуть фыркая. Дазай вздыхает туго, ощущая неприятное покалывание в животе и груди. Он от чувства вины никогда не мучился. Совесть не настигала его за украденные в детстве соседские груши, за вспыльчивые слова в сторону Мори в пятнадцать, и, как часто бывает у людей после потери близких, он не винил себя в смерти Одасаку, который ехал именно к нему. Рациональные мысли всегда вытесняли вину: груши он украл по детской глупости и незнанию, на Мори обозлился из-за горя и нервов, а фурой, которая подрезала Одасаку, управлял не он. И, наверное, сейчас впервые осознает насколько это чувство вины разрушительно и душащее. Кажется, Осаму уже просил прощения у Чуи, но это было будто немного вскользь, как что-то должное, неискреннее, а сейчас это так тяжело потому что по-настоящему. Накахара клонит голову вбок и касается плеча парня, который из-за табуретки сидит чуть пониже. — Осаму, — уже с неким беспокойством зовёт его Чуя. Если Дазай продолжит молчать, то он себе такого на придумывает и без чужой помощи и слов изведётся. Осаму перестает крутить кольцо на левой руке и убирает ладонь Чуи со своего плеча только для того, чтобы переплести пальцы. Вид у Дазая такой, будто он должен сейчас сознаться в чем-то ужасном, что разобьет Накахаре сердце, и это тревожит. — Прости меня. От этих слов Чуе ни на секунду не становится легче, а даже наоборот. — Я не могу найти своему поведению хоть какого-нибудь рационального объяснения или оправдания. Я про первые курсы. — Осаму, ты дурак? — несмотря на возмущенную интонацию, эти слова все равно мягко вылетают из уст Чуи. Но он действительно уже успел за этим минуты так разнервничаться, что ожидал признания в убийстве или терроризме, а не поднятия этой темы. — Да…мне, — Осаму утыкается лбом в их сплетение рук и на одном дыхании выдаёт, — Мне просто так стыдно. Ему тяжело даже поднять взгляд на Чую, заглянуть в его удивленные глаза и сказать о своих мыслях, но он понимает, что не может просто промямлить что-то с опущенным взором и остаться со спокойной душой. Поэтому он перестаёт упираться лбом в нежные руки и смотрит в глубину теплых глаз — Ты очень добрый человек, нежный, честный и чувственный. У тебя прелестная улыбка и такой смех, что я не могу не посмеяться в ответ и ты..я не знаю как сказать..нужный, я без тебя ничего не могу делать, даже спать. Осаму не ворочался от кошмаров или сонных параличей, он не мог уснуть не из-за бесконечных мыслей или беспокойства, ему просто было тяжело лечь, закрыть глаза и спокойно провалиться в сладкую дрему. А даже когда ему это удавалось, все равно выходило недолго - он беспричинно просыпался через несколько часов разбитый и вновь пытался заснуть на протяжении часа. С Чуей он засыпал мгновенно и ни разу не просыпался ночью. — И я правда, честно не знаю, почему я так затруднял жизнь нам обоим, может, из-за гордости или вроде того, прости меня. Чуя злился, обижался год назад, два, но не сейчас. Он не может и считает, что не должен думать о том, что было так давно в плохом ключе. Прошлое, как говорится, в прошлом, тем более и он сам не белым ангелом был, который терпел издевательства и слова в ответ не говорил. Накахара понимает, что переубеждать Дазая бессмысленно, отшучиваться и говорить «да это было так давно, забей» тоже не стоит, потому что Осаму извиняется для того, чтобы услышать, что прощен и избавиться от чувства вины, а не для того, чтобы Чуя просто махнул рукой. Он слегка растерянно хлопает глазами от такой речи и слов, ведь сам вряд ли смог что-то подобное сказать. Слова не его стихия. Так что Чуя целует побледневшую костяшку под сияющим кольцом. — Всё хорошо, не переживай, я тебя прощаю, — он смотрит в такие благодарные, с оттенками грусти глаза Осаму и улыбается, — Поедим? В семь часов в квартирке появляются новые лица. Тачихара с неполной бутылкой виски и цветочным горшком подмышкой, Гин и Изуми с вином, красивой бонсай азалией и мыльницей, Рюноске с двумя подушками для кресел и бутылочками умэсю. Они расхаживают по квартире, ничего не трогают, но заинтересованно рассматривают. Чуя немного удивляется количеству человек, но Гин поясняет, что Хигучи постеснялась идти, а Ацуши заболел. Но это, на самом деле, не огорчает, потому что с Рю и Гин Накахара знаком ещё со школы, а с Тачи и Изуми они как на первом курсе подружились так и не ссорились никогда. Осаму тоже из всей этой компашки лучше всего общается именно с этими четверыми, поэтому собралось как раз самое комфортное количество людей. За столом они начинают лениво играть в Мачи Коро — строить парки развлечений, ставить сакуры, особо не напрягаясь, обсуждать совместную жизнь Чуи и Осаму, бесконечно расспрашивать как ощущения и совершенно не обращать внимание на то, что они второй день как съехали. Все даже забывают про алкоголь за разговорами, у каждого полный стакан, но никто не притрагивается к нему. В свой ход вместо броска кубика Тачи откидывается на спинку стула и оглядывает парней: — Я до сих пор не верю, что вы съехались потому, что вместе, — он с округленными глазами и действительно неверящей улыбкой качает головой, — Вы вообще вместе или просто долго разводите нас? Изуми и Рюноске закатывают глаза от этого вопроса снисходительно. Мичизу словно ребёнок, но смешной. — Да Тачи, это был пранк, — усмехается Чуя, — Всё только для того, чтобы вы нам подарки приносили. Тачи наигранно-обиженно цокает и разводит руками: — Ну поцелуйтесь хоть, я не знаю, сидите будто в первый раз видите друг друга. Они сидят на самом деле обычно, просто рядом. Не друг на друге, не держатся за ручки, не целуются каждые пять минут, и это вроде обычное адекватное поведение. Чуя закатывает глаза, потому что считает, что они не какие-нибудь там клоуны, чтобы развлекать ребят проявлением своих чувств, а тем более что-то доказывать. А Осаму в этот момент мимолетной задумчивости аккуратно поворачивает его за подбородок в свою сторону и целует. Даже нежно касается своими губами его и как бы вскользь проходится по ним совершенно недолго. А затем делает серьезную мину, будто подвиг совершил. Чуя на удивление самому себе застеснялся. До этого момента он не понимал, почему Осаму смущался проявлять чувства дома у Накахары, а теперь дошел, что Осаму не хотел испытывать это чувство, когда на тебя смотрят распахнутые глаза, словно на чудо природы или слиток золота. С каким-то бесконечным умилением, восторгом и удивлением. При друзьях значит он не стесняется, а вот Чуя наоборот чувствует, что уши, прикрытые волосами, теплеют. — Верю! — вскрикивает Мичизу всплескивает руками, — Теперь верю! Изуми делает театральное испуганное лицо и закрывает рот ладошкой: — Тачи, а если…— она понижает голос и наклоняется к нему, — А если это всё ради того, чтобы ты поверил, чтобы провести тебя! Они ведь даже не с языком, ты их потрахаться заставь! Сначала Мичизу внимательно слушает девушку, но под конец недовольно громко фыркает и заливается краской. — Отстаньте! Дальше играли быструю и интересную игру от Изуми, на которую потратили минут двадцать, а потом настала очередь Тачи. — Кошачья лапка! — дурацкий Мичизу с пирсингом во всех местах, татуировкой «я твой ебаный личный ад», крашенными волосами и иногда колючим, злобным взглядом достает игру, где из котиков надо собирать пазл на скорость, а в конце кричать «мяу». Все заливаются смехом, но почему-то не удивляются и с радостью начинают играть. Правила нехитрые - тянешь карточку с рисунком, который надо воссоздать, потом крупные кошко-пазлы и пытаешься собрать быстрее всех. Первые два раунда все смеялись, особо серьезно не относились, но, когда Осаму выиграл четвертый раз подряд - насторожились. — Так, ты следующий раунд пропускаешь! — серьезно говорит Чуя, глядя на Дазая, который готов лопнуть от смеха, — Как ты это, блять, делаешь?! Осаму наклоняется к нему ближе и усмехается: — Я этими пальцами и не такое умею делать, Чуя. Накахара задерживает дыхание и напрягается, чтобы не заржать, пока все остальные переглядываются и закрывают рот руками от смущенно-шокированных улыбок. Один Тачи подскакивает и кричит что-то в духе «да, сука, теперь точно верю!» — Всё, разок сыграем без тебя, Дазай, без обид, — прерывает смех Изуми. Осаму машет руками, мол «я не обижаюсь», и все начинают играть. Раунд идет дольше, за половину его времени Дазай выиграл бы два раза. Чуя никак не мог найти последнего нужного котика и краем глаза видел, что Мичизу его уже догоняет. Осаму уже хочет ткнуть Накахару вбок и указать на нужный элемент, как Чуя хлопает по столу ладонью. — Мяу, блять! Собрал! Тачихара расстроенно падает лбом в свой недоделанный пазл, а остальные тоже с оттенками разочарования дают Чуе «пять». — У Тачи штрафное, — оповещает Гин, записывая на листочек. Кто забывает «дать пять» - проигрывает. — Да поебать вообще. В игре от Рюноске сюжет интересный: Токио отчаянно не везёт: то гигантские роботы рушат небоскрёбы, то монстры-кайдзю, ведомые яростью, пытаются захватить город. Снова игра где все друг против друга, интригуют и сражаются. Это по идее так должно быть. В итоге все объединяются против Осаму, который играет за Кибер Кису, чтобы завалить его первым и продолжить играть без него спокойно. — Вы что издеваетесь? — ноет Дазай, хлопая глазами, — Чуя, скажи им. Накахара вместо ответа кидает кубики, на которых выпадает «3-3-3». Они вместе с Тачи вскакивают и хлопают в ладоши. — Осаму убили, — с улыбкой констатирует Гин. Дазай возмущено взмахивает руками. — Это как вообще называется?! Чуя берет в руку свою карточку и показывает Осаму. — Я Меха Дракон, я твою Кибер Кису на хую… — Кхм! — громко кашляет Рюноске, — Вообще у Дазая ещё есть спас бросок, он может воскреснуть. Осаму открывает рот и радостно насмехается: — Кто кого ещё вертел. Он бросает кубик, восстанавливает два здоровья, а затем начинает убивать соперников одного за другим. Первым убил Чую. Вторым Тачи. Накахара не расстраивается, потому что получил заслуженно, и продолжает следить за игрой, но Осаму всё равно успокаивающе сжимает его руку под столом и подмигивает, вызывая улыбку. Спустя полчаса делают перерыв. Рюноске и девушки уже выстраивают целую стратегию как завалить Осаму, но вдруг Мичизу подает голос: — А погнали куда-нибудь съездим на выходные? Все отвлекаются и размышляют несколько секунд. — У меня отпуск, я - за, — улыбается Гин, к которой тут же присоединяется и Изуми. — И я. Рюноске лишь кивает, беззвучно шепча губами «тоже». Мичизу переводит взгляд на парней: — А вы? Вообще Чуе надо было в субботу в уник, в воскресенье обещал зайти домой, Осаму по планам собирался увидеться с Мори и проведать Фёдора. Они переглядываются и недолго думая говорят: — Можно. — Давайте тогда доиграем уже сначала, и решим куда.