Vacuum

- Ты когда-нибудь думал об этом? – шепчет Феликс, лежа всего в паре дюймов от лица Чанбина. - О чем? – он едва может говорить. Слова застряли в его горле, а тело словно наполнилось свинцом. Он не боится многих вещей, но Феликс иногда может быть одной из них. Их продолжали поселять в одной комнате в каждом городе, куда они прибывали. Он проводил ночи, потея в крепких объятиях, потому что, в голове Феликса, Чанбин был чем-то вроде плюшевого мишки. Утром, чистя зубы, наблюдал, как стекло душевой запотевало, пока Чанбин больше не мог увидеть его обнаженное тело. Дни сливались в один и теряли всякий смысл, если в конце он не мог раздеться и почувствовать мягкое прикосновение Феликса снова. - О том, чтобы поцеловать меня, - отвечает Феликс и прижимается к нему еще ближе на мягкой кровати отеля. С легкой усмешкой он тянется к шее Чанбина, заставляя электричество пробежать по позвоночнику. Под простынями тепло, и Чанбин на самом деле не краснеет, но тепло распространяется по всему телу. Если до сих пор Чанбину удавалось избегать этой мысли, то теперь он больше не может. Как будто открылся шлюз – мысли о Феликсе в ду́ше поглощают его. Феликс, промокший и скулящий, хнычет, пока Чанбин гладит свой член, умоляя о разрядке. Феликс на четвереньках для него встречает каждый его толчок, с силой сжимая простыни. Он делает глубокий вдох и выдох… Прямо сейчас Феликс лежит напротив него с дразнящей улыбкой, на которую Чанбин никогда не знает, как ответить. - Не думал, - говорит Чанбин, смотря на губы Феликса. - Ты уверен? – дуется Феликс и скользит рукой по бицепсу Чанбина. Как котенок, топчущий мягкое одеяло, он всегда разминает его мышцы. - Конечно, в каком смысле уверен ли- Феликс располагает свое бедро на наполовину твердом члене Чанбина. Он больше не дуется, вместо этого его глаза темнеют. - Я спросил – ты уверен? – Феликс выделяет каждое слово. Дыхание Чанбина сбивается. - По-твоему я настолько наивный? Что я не заметил, как ты смотришь на меня? – тон Феликса низкий, в нем есть дразнящий оттенок, но, когда он сильнее трется бедром о его член, разум Чанбина не знает, как это принять. Феликс серьезен? Хочет ли он, чтобы Чанбин поцеловал его? Хочет ли Чанбин? Хочет? Он чувствует, будто его загнали в угол, из которого он не может сбежать. Стены вокруг сжимаются, и он не может этого сделать, он не может вынести это давление в его груди. Поэтому Чанбин покидает кровать и прячется в ванной, пока не находит силы вернуться к Феликсу, спящему, отвернувшись от его стороны кровати. Его маленькая фигура, поглощенная белым одеялом, выглядит печальной. Утром они собираются в тишине. Феликс даже не может смотреть ему в глаза, он выглядит как побитый щенок. Чанбин понимает, что Феликсу, должно быть, неловко из-за того, что он так искренне и уверенно был убежден, что Чанбин тоже его хочет. Но он не ошибся, и поэтому Чанбин не может больше смотреть на его грустное лицо. (Он не может поверить, что Феликс вообще захотел бы его). - Феликс, - зовет он, когда они поворачиваются к двери, готовые со своими сумками и немного опаздывающие. Феликс не реагирует и тянется к карте от комнаты. Чанбин хватает его запястье. Злость начинает кипеть внутри, потому что ему не нравится, когда его игнорируют, особенно, если это Феликс – тот, кто всегда рядом с ним, кто рад проводить время вместе. Феликс обычно так мягок, что ему больно, когда он так резок с ним. Когда Чанбин разворачивает его, Феликс выглядит, будто готов расплакаться. Злое лицо Чанбина, должно быть, совсем не делает ситуацию лучше, потому что Феликс, которого ненавидит тот, кого он любит – хуже любого наказания. Слезы скапливаются в глазах Феликса, и сумка Чанбина падает на пол с громким стуком. Чанбин сокращает расстояние между ними одним шагом и грубо хватает Феликса за воротник. Феликс закрывает глаза, словно готовясь получить удар. И то, что Феликс мог подумать, что он когда-либо сможет ударить его, ранит еще сильнее. Он чувствует боль и злость, но больше всего – растерянность. Он не понимает, почему ему так хочется прижать Феликса к двери и поцеловать его, сталкивая их рты в ранящем поцелуе, который сам по себе ощущается как удар; пощечина, которая заставляет голову кружиться, когда он проникает в рот Феликса. Феликс роняет свою сумку, чтобы схватиться за его руки. Он пытается не отставать от быстрого и голодного темпа, который установил Чанбин, словно он не может насытиться им. Чанбин хочет задохнуться от вкуса Феликса на своем языке. Мысль сама по себе достаточно пугающая, но дело не в нем. Дело в Феликсе. Дрожащие руки сжимают его футболку, и Чанбин держит Феликса за талию, как будто говоря: «Я поймаю тебя, если ты упадешь»; он держит руку на шее Феликса, чтобы сказать: «Я хочу, чтобы ты был ближе, пожалуйста, не переставай целовать меня». Его тело кажется раскаленным из-за адреналина, бурлящего в венах, от настолько спонтанного и глупого действия. Он глупый, глупый, такой глупый… Когда хныканье покидает рот Феликса, Чанбин хватает его за волосы и оттягивает, чтобы посмотреть на него. Феликс выглядит разбитым от одного только поцелуя. Образы вспыхивают в голове Чанбина. Прекрати это. Остановись. - Хен…, - Феликс скулит со слезами, струящимися по лицу, губы открыты и блестят от слюны. - Ликс…, - на секунду он боится, что мог сделать что-то не так, что его способ извиниться, показать Феликсу, что все в порядке, был чересчур, но затем Феликс обвивает его руками в крепких объятиях. – Ликс… Чанбин знал, что вероятнее всего Феликс сорвется в течение дня и заплачет, но он и не представлял, что это случится сейчас, из-за того, что сделал он. - Хен… Пожалуйста, не ненавидь меня. – Феликс рыдает. – Мне так жаль… - Что? Что ты имеешь в виду? – ничто в этом мире не делает его таким слабым, как слезы Феликса. В глазах Чанбина Феликс не может сделать ничего плохого. В этот раз это он дурак, который облажался. - За прошлую ночь… Я не должен был говорить или делать ничего из этого… - Феликс всхлипывает и смотрит в пол. Чанбин не может ничего сказать. Должен ли он был дать Феликсу что-то вроде разрешения вести себя подобным образом? Признаться в том, что он хочет поцеловать его? Прикасаться к нему самым неподобающим образом? Феликс такой хрупкий; он словно стеклянная ваза, которую Чанбин поставил на обеденный стол. Со всегда цветущими цветами – его улыбкой, достигающей глаз. Чанбин выливает воду в канализацию, и Феликс плачет. Цветы завяли - это его вина. - Не извиняйся. Мы можем притвориться, что ничего не было. Все, что происходит в Нью-Йорке, остается в Нью-Йорке? Верно? Так говорится? – Чанбин пытается плохо пошутить, чтобы поднять настроение, глотнуть воздуха, потому что он не знает, как справляться с этими эмоциями, но это не работает. Подбородок Феликса дрожит, но он выпрямляется и поднимает сумку с пола. - Не так, - задушено говорит он. Он вытирает слезы и выходит из комнаты. Чанбин стоит, разинув рот как рыба. Он разозлил Феликса? Единственного человека, который в его мыслях никогда бы не разозлился на него? Он такой… Тупой. Он тупой и может принять это. Саундчек проходит хорошо, но все видят, что Феликс не в настроении. Он выглядит погруженным в себя, размышляя о вещах, известных только ему. Даже Минхо пытается поддержать его своим непонятным образом, но это не помогает. Толпе удается заткнуть разум Чанбина. Как только он выходит на сцену, все выходит будто на автопилоте. Его тело танцует за него, его рот читает реп за него. Его разум потерян в криках поддержки, и там нет ни одной мысли о Феликсе. Во всяком случае после концерта он более расслаблен и может смотреть на Феликса, не чувствуя себя плохо. Это просто Феликс. Его Феликс. Они знают друг друга очень хорошо. Что вообще может пойти не так? Много чего. Но, возможно, не так, как этого ожидал Чанбин. Они возвращаются в их номер в отеле, и Феликс на бедрах Чанбина стягивает его футболку и целует шею. Он трется об него и шепчет: - Там говорится здесь, да? В Нью-Йорке? Я думал… -Это… - Чанбин вздыхает, когда Феликс проводит по его члену через белье, джинсы уже наполовину спущены на бедрах. – Это такая поговорка? Это сейчас - говорят решительные глаза Феликса, когда он берет член Чанбина в рот. Они не радостные и потеряли свою обычную искру. Чанбин гладит щеку Феликса, чтобы они засветились снова, как обычно, но это не помогает. Не только это, но и большой палец, который прижимается к щеке, чувствует, как его член трется об нее. Это сводит его с ума, заставляя отдернуть руку, словно он обжегся. Момент внезапно становится все более реальным. Феликс сосет его член. Он на коленях в этой тихой комнате отеля. Хлюпанье начинает звучать намного громче в ушах, каждое движение языка заставляет мышцы дергаться, а остекленевший взгляд пронзает сердце. Это неправильно? Он не может ответить. Чанбин кончает Феликсу в рот, крепко сжимая кулаки, впиваясь ногтями в кожу на ладонях. Когда он открывает глаза и восстанавливает часть своего здравомыслия, Феликс уже направляется в ванную. Чанбин падает обратно на кровать. Блять. Он знает, что Чан не спит, поэтому берет свой телефон и покидает комнату, даря Феликсу пространство. Он не знает, что твориться в голове у Феликса, но он и в своих мыслях разобраться не может. Он и не хочет. Чан не задает вопросов, даже если видит нависшую над Чанбином тень, и они работают над бисайдом для камбэка. Другой день, другой концерт. Макияж, постоянный гул фена в ушах, интервью. Чем ближе конец дня, тем больше Чанбин беспокоиться о том, что он собирается делать, когда они вернуться в отель. В конце концов, время приходит. Они оказываются одни в комнате, и Чанбин не может по-прежнему смотреть на изножье кровати, зная, что произошло там прошлой ночью. Он достает телефон и думает написать Чану и предложить сходить в тренажерный зал, но затем Феликс спрашивает: - Не хочешь заказать еды? - А? – Чанбин встречается с глазами Феликса и понимает, что это не Феликс отводил взгляд все эти дни. Это был он. Чанбин бросал взгляд только, когда был уверен, что Феликс не смотрит. Сейчас Феликс смотрит на него уставшими глазами, как и в любой другой вечер после долгого дня. Чанбин не может сказать, что у него на уме. Это предложение мира? - Я думал о пицце, - Феликс поднимает телефон и звонит в обслуживание номеров. - Хорошо, да, - Чанбин кивает ожидающему лицу Феликса, и тот заказывает, чтобы хватило им двоим. Когда приносят еду, они располагают пиццу на середине кровати и садятся по сторонам от нее. Они съедают пять кусков, пока Чанбин не начинает говорить: - Ты помнишь, как долго мы остаемся здесь? - Ммм, - хмыкает Феликс, размышляя с набитым ртом, - одну ночь и еще два дня? Нам нужно снять трейлер, потом день для интервью. - Верно… - кивает Чанбин, не уверенный, что еще сказать. Он хочет обсудить напряжение между ними и разорвать его. В этот раз у него ни единой мысли, что думает Феликс, он не может предугадать, какие слова могут заставить его чувствовать себя лучше или хуже. Он все равно пытается, желчь поднимается по горлу, а сердце бьется чаще. - Не хочешь лечь спать после? Посмотреть что-нибудь, чтобы лучше спалось? - Я чертовски устал. Я усну, как только голова коснется подушки, - Феликс направляет оставшийся кусочек пиццы в рот и падает на свою сторону с закрытыми глазами, чтобы продемонстрировать. Он слегка улыбается, счастливый наконец лечь. Чанбин закрывает коробки от пиццы и откладывает их в сторону, чтобы у них было больше пространства. Он ложится напротив Феликса и смотрит, как тот медленно жует. Когда Феликс наконец проглатывает остатки, он открывает глаза. Сытый, расслабленный и свободный от дел, он выглядит счастливым. - О чем думаешь? – спрашивает Феликс. - Ты выглядишь счастливым, - отвечает он. Феликс растягивает искусственную улыбку, плотно сжав губы, и говорит: - Это не так. Чанбин недооценил, насколько жестче стал Феликс за последние несколько лет. Он всегда был так осторожен с ним, потому что Феликс носит свое сердце в рукаве, и его очень легко ранить. Он упустил момент, когда Феликс стал лучше в том, чтобы показывать только то, что он хотел показать. - Я расстраиваю тебя? - Да. Ответ такой беспечный, что Чанбин не находит слов. Он пытается утешить Феликса, расчесывая его волосы, убирая длинные пряди за уши. Маленькое прикосновение, не переходящее никаких границ из страха сделать Феликсу хуже. Но затем Феликс пересекает их снова. - Мы можем снова сделать это? – спрашивает Феликс с ожидающими глазами и накрывает ладонь Чанбина своей. - Сделать что? Феликс подносит ладонь Чанбина к своим губам и медленно облизывает кончики пальцев. Чанбин чувствует, как дыхание становится тяжелее. Чем больше внимания он уделяет этому, тем хуже становится. Знакомое тепло распространяется вниз. - Можем? Я просто возбужден. Все в порядке, если ты не хочешь. Чанбин никогда не слышал, чтобы Феликс открыто говорил о том, что его заводит, о своем сексуальном опыте в прошлом, черт, Чанбин даже не уверен гей ли Феликс, потому что он не говорит об этом в ясных терминах, боясь осуждения. Это всегда было пазлом, который нужно собрать самому. Чанбин думал, что собрал его, но теперь чувствует, будто что-то упустил. Сомнения наполняют его голову. Похоже, Феликса сдерживает что-то похожее на стену, сквозь которую Чанбин не видит. Она была тут все это время, и Чанбин не заметил ее? - Пожалуйста – смущаясь, Феликс пытается снова. Чанбин не может вынести стену, которая разделяет их. Ему нужно разрушить ее, поэтому он делает то, что, как он надеется, сможет помочь сделать именно это. Чанбин закидывает ногу поверх Феликса, чтобы оседлать его и заключить в клетку из рук. - И что же ты хочешь? – спрашивает он. Их дыхание смешивается, носы соприкасаются. Кажется, это работает, потому что Феликс смотрит на него широко открытыми глазами и с раскрытым ртом, реакция настолько настоящая и честная, что стена понемногу рушится. Но это не длится долго. - Я хочу отсосать тебе, - беззаботно говорит Феликс, его глаза остекленели, как в прошлый раз. Чанбин не позволяет ему отдалиться таким образом. - Нет, я имею в виду, как хочешь кончить ты, - он скользит бедрами по мягкому члену Феликса, которого начинает трясти. - Я хочу, чтобы ты использовал мою задницу, - признается Феликс с оттенком яда в голосе, словно это должно заставить Чанбина злиться, словно он хочет, чтобы тот разозлился. Это вызывает у Чанбина только пульсацию в штанах. Тишина обрушивается на них снова, потому что Чанбин не двигается. Он не может перестать думать о Феликсе обнаженным под ним - бедра сцеплены на его талии, а ногти впиваются в его руки, пока он вдалбливает его в кровать. - Блять, - наконец говорит он. - Ты тоже хочешь этого? – Феликс звучит неуверенно, но с надеждой, будто он молится об этом каждую ночь. - Да, - бормочет Чанбин, прежде чем наклониться, чтобы поймать губы Феликса. Словно щелкнул выключатель, руки Феликса мгновенно покрывают его тело, притягивая ближе, целуя сильнее, облизывая его рот со стоном, толкаясь бедрами вверх. - Давай сделаем это завтра, - умоляет Феликс в поцелуй. – Два дня… У них есть еще два дня и одна ночь в Нью-Йорке… Чанбин поднимается, чтобы четче посмотреть на Феликса. Легкий румянец расцветает на щеках, а глаза наполнены нуждой. Феликс нуждается в нем, поэтому, как он может отказать ему? - Я трахну тебя так хорошо, что ты забудешь, что это когда-либо случалось. С начисто стертыми воспоминаниями все вернется на круги своя, когда они уедут через два дня. Времени не существует в этой комнате. Их общие воспоминания не существуют. Эта комната вакуум. Пустая, потому что их здесь нет. Чанбин поднимает футболку Феликса, чтобы проложить дорожку поцелуев вдоль каждого ребра, сосков, которые потвердели в прохладной комнате. Он согревает их языком, пока движет рукой в штанах Феликса. - Ты не обязан, - говорит Феликс, пока Чанбин гладит его маленький член до полной твердости. - Но я хочу, - Хочу? – А ты? Феликс задыхается, когда Чанбин обхватывает его губами. Голова падает на подушки, рука поднимается над головой, чтобы удержаться. - Хочу, - стонет Феликс. Хорошо, думает Чанбин, качая головой, пробуя пот на коже Феликса. Высокие хныканья покидают Феликса. Они звучат, как задушенные всхлипы, когда он расстроен и плачет. Чанбин хочет увидеть, как он плачет, увидеть его разрушенным и умоляющим на полу. Это кажется нездоровым. Он думает, что не должен представлять такие вещи, но шлюз был открыт, и Чанбин хочет сломить Феликса. Он берет его в рот целиком, сдерживая рвотный рефлекс. Феликс снова скулит, и Чанбин знает, что никогда не сможет забыть это. Поэтому он закрывает глаза, чтобы не видеть, как извивается Феликс. Он хочет заткнуть уши, зарыть голову в песок и кричать, но вместо этого он поднимает бедра Феликса и погружает лицо между его ягодицами. - Хах-, - Феликс зажимает рот рукой, осторожничая, потому что не помнит, кто расположился за стеной. Его руки находят место в волосах Чанбина, оттягивая и царапая кожу. Чанбин лижет обод Феликса с закрытыми глазами. Его не волнует, что он в беспорядке, что слюна покрывает подбородок и нос, он просто хочет доставить удовольствие Феликсу и дать понять, каким безумным он делает Чанбина. Оттягивая ягодицы Феликса, Чанбин с голодом кружит по его дырочке, хрипя от напряжения в штанах. Он сжимает член Феликса, пока вырисовывает твердым языком круги на его ободе, и Феликс кончает. Все его тело трясется, руки на рте и шее, чтобы не закричать от удовольствия. Чанбин скользит по его телу, чтобы оседлать грудь Феликса, пока младший дрожит под ним. Он вытаскивает член, и это не занимает много времени, прежде чем он кончает на лицо Феликса. Феликс зажмуривает глаза и открывает рот, чтобы поймать немного, и Чанбин засовывает член в его рот. - Это то, чего ты хотел, да? Феликс открывает глаза. Сперма стекает со стороны его носа, словно слеза. - Мой член у тебя в горле? – Чанбин не двигается, оставляя Феликса наполненным. Он клянется, что видит, как Феликс расслабляется от этих грязных слов. Он вытаскивает член после того, как его разум приходит в себя, а в ушах снова тишина. Они тяжело дышат, смотря друг другу в глаза. Феликс такой красивый, даже со спермой, покрывающей его лицо. Его розовый румянец и клубнично-красные губы делают его вид невинным. Вина ударяет в грудь. Он должен защищать его, а не использовать его тело подобным образом. Когда Чанбин натягивает штаны, он чувствует необходимость убежать, поэтому поднимается с Феликса, но тот останавливает его, хватая за футболку и приподнимаясь, чтобы столкнуть их губы. Я не позволю тебе уйти, - он ощущает эти слова в том, как Феликс кусает его губы, в том, как сильно Феликс прижимает свой язык к его, заставляя Чанбина почувствовать себя на вкус. Феликс наклоняет голову, чтобы углубить поцелуй, заставляя их кожу соприкасаться, образовывая паутину из спермы между ними. Это грязно. И это способ Феликса сказать, что именно этого он хочет. Дело не в страхе и предубеждениях Чанбина. Дело в том, что Феликс нуждается, чтобы Чанбин прикасался к нему так, как никто другой никогда этого не делал. На следующий день Чанбин просыпается с руками Феликса, обернутыми вокруг него, и его кожу не жжет от прикосновений. Они повседневно собираются, не говоря друг другу ни единого слова. Слон, который обсуждался ранее, в комнате. Это так странно – ходить на цыпочках вокруг того, в чем они уже нашли компромисс. Солнце бьет в лицо, и Чанбин чувствует себя другим человеком в дневном свете. Он никогда не смог бы сделать ничего подобного, когда вокруг светло. Чанбин задается вопросом, что такого в темноте, которая притягивает его и заставляет чувствовать себя как дома. Чанбин наблюдает за Феликсом, снимающимся для трейлера, позирующим для камеры. Его волосы покрасили в черный для тура. Они отросли достаточно, чтобы собрать их в крошечный хвостик, смягчающий черты его лица и заставляющий Чанбина чувствовать вину снова. Половицы этого случайного здания в Манхеттене скрипят от малейшего движения, поэтому он не шевелится. Он задерживает дыхание, смотря, как Феликс играет с леденцом во рту, и думает о нем на коленях в их номере отеля. Прекрасные губы открыты так широко для него, и его рука окольцовывает ствол, пока Чанбин кончает белым на красный язык Феликса. Он дьявол. Их снимают целый день. Под конец он выжат. Как только Чанбин возвращается в их номер, он сдерживается, чтобы не упасть на кровать и сразу же не заснуть. Вместо этого он быстро принимает душ и заказывает еду после того, как Феликс занимает ванную. Еда прибывает незадолго после, но Феликс до сих пор в душе. Чанбин может слышать, как струится вода, находясь за дверью. Он прикладывает ухо к дереву, как псих, ожидая услышать стоны, которые никогда не прозвучат, представляя, как Феликс смывает мыльную пену с тела. Он слушает, как бежит вода, и спрашивает у самого себя правильно ли то, что они делают. Неправильно. Это безрассудно и эгоистично. Ошибка, о которой он жалеет до того, как ее допустил. Чанбин так сильно заботится о Феликсе, что одурачил себя убеждением, что делает это для него. В глубине сердца он верит в это, когда заходит в ванную. Щелчок закрывающейся двери оповещает Феликса о его присутствии. Чанбин встречается с зеркалом, чтобы увидеть свои уставшие глаза. Он смотрит на размытую фигуру за покрытым паром стеклом душевой. Феликс стоит неподвижно, словно набираясь смелости. Он скользит предплечьем по стеклу и вытирает его двумя длинными движениями. Их глаза встречаются в зеркале, и они стоят в тишине. Феликс полностью обнажен в его присутствии, не позирует для Чанбина. Он раздет не для удовольствия, а обнажен с открытым сердцем. Сегодня его глаза отличаются – испуганные и менее отдаленные, чем вчера. Феликс решил пустить Чанбина на одну ночь. Единственная стена, оставшаяся между ними – стеклянная дверь. Когда Феликс разворачивается, глаза Чанбина следят за ним. Ему открывается прекрасный вид. Кончики ушей Феликса красные, когда руки скользят по бокам его бедер и раздвигают ягодицы для Чанбина. Феликс опирается лбом о стену, пока разминает мышцы своей задницы. Вода ударяется о его спину и струится вниз к дырочке, между бедер, и вниз к ступням. Чанбин сглатывает от вида Феликса, потирающего свой обод пальцем. На полке ванной он видит, чем Феликс подготавливал себя. Это бутылка смазки, и Чанбин хватает ее, прежде чем сбросить тапочки и открыть дверь душевой. Он все еще полностью одет, и его сразу же окатывает водой, но его это не волнует. Феликс не двигается, будто боясь повернуться. Чанбин опускается на колени и прослеживает руками от задней части икр и бедер Феликса вверх к его заднице. Феликс убирает руки и хватается ими за штангу душа. Чанбин не может поверить, что он делает, когда его большой палец потирает дырочку Феликса. Они просто молоды и возбуждены. Кто не совершает ошибок, когда они молоды и возбуждены? Феликс хочет его, и Чанбин хочет его тоже. Это просто секс. Верно? Он пытается не думать о печали и слезах в глазах Феликса тем утром. Это все несерьезно. Они забудут об этом. Они в вакууме. Чанбин приближается и высовывает язык, чтобы облизать дырочку Феликса. Феликс слегка вздрагивает от контакта, но не отстраняется. Он только толкается навстречу языку Чанбина, который продолжает тереться о его обод. В напряженной позе Феликса есть намек на смущения, от которого Чанбин хочет избавиться. Если они собираются сделать это, он хочет, чтобы Феликс был собой. Он не совсем уверен, что он в своем уме сам. Маленькая струя воды стекает по его лицу, пока он сильнее зарывается в Феликса. Он зачесывает волосы назад, чтобы они не надоедали ему, и посасывает сморщенную дырочку Феликса, толкаясь в нее кончиком языка. Он задерживает дыхание, закрывает глаза и скользит языком внутрь. Обод легко впускает его, слегка скользкий от смазки, которую Феликс использовал ранее. Чанбин жадно трахает его своим языком, ощущая, как кольцо мышц движется вокруг него, пульсируя, когда он лижет внутри. Он отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, и припадает к нему обратно для большего. Кожа под языком гладкая и выбритая. Чанбин ласкает дырочку, не обращая внимания на воду на лице. Когда он отстраняется снова, он видит, как дырочка Феликса сжимается от пустоты. Он хочет, чтобы она была открыта и растянута – мысль быстро пронзает его. Он хочет, чтобы Феликс раскрыл себя пальцами. Чанбин осознает, что он не во сне. Он получил зеленый свет на одну ночь, и хочет получить все возможное, поэтому тянется, чтобы выключить воду, и берет бутылочку смазки с пола. - Открой себя для меня, - говорит он, покрывая Феликса смазкой. Феликс быстро подчиняется, отчаяние начинает сочиться со всех сторон. Он проталкивает кончики указательного и среднего пальцев внутрь, и Чанбин выливает больше смазки на них. Видя, как легко он принимает два пальца, Чанбин приказывает добавить третий. Он опирается спиной на дверь и смотрит, как Феликс раскрывает себя. Феликс поджимает пальцы на ногах, начиная терять терпение. Он тверд и дрожит только от ощущения языка Чанбина на нем, скуля, потому что его пальцы – не то, чего он хочет. Он оглядывается на Чанбина, поглаживающего член при его виде, и вставляет указательный палец другой руки. Чанбин закусывает губу от вида Феликса, раскрывающего свою дырочку для него, раздвигающего свои пальцы и смотрящего на него, словно ожидая одобрения. - Красиво, - говорит он и снова приближается. – Красивая маленькая дырочка, - он сплевывает на нее и видит, как дырочка сжимается. – Сделай это снова. Феликс проталкивает два пальца каждой руки и стонет от растяжки, когда оттягивает свой обод. - Извращенец, - шепчет под нос Феликс, улыбаясь. Его щеки красные, а грудь тяжело вздымается. - Покажи мне, как ты раскрываешься, - не сдерживаясь, шепчет Чанбин. Это то, для чего они здесь – быть немного развращенными, не так ли? Феликс раскрывает ягодицы, и Чанбин сплевывает внутрь, затем облизывает использованную дырочку. Он ублажает ее, проталкивая свою слюну обратно. Чанбин стонет и лижет внутри еще один раз. - Ты хочешь быть использованным? – Чанбин ссылается на слова Феликса, сказанные прошлой ночью. Его шорты промокли и потяжелели, поэтому он стягивает их, и они падают на кафельный пол. Феликс оборачивается, его глаза наполнены вожделением. - Да, трахни меня, - он хватается за ворот футболки Чанбина. – Пожалуйста. Подняв смазку и сбросив мокрую одежду на пол ванной, они возвращаются в комнату. Ковер пропитывается водой, отпечатки ступней становятся менее заметными, пока они добираются до кровати. Феликс ложится на край постели, раскрывая ноги и представляя себя Чанбину. Он стоит напротив Феликса с членом в руке, единственные звуки в комнате - характерные звуки смазки и их дыхание. Чанбин пристраивается и смотрит, как его член растягивает Феликса. Медленный толчок заставляет пресс Феликса напрячься. Если он сможет сосредоточиться на теле Феликса, ему не придется думать о других вещах. Например, о том, как сильно он хотел этого, как долго он жаждал почувствовать, как тот сжимается вокруг его члена. О том, что чувство похоти не единственное, что наполняло его сердце. Прошлое не имеет значение. Что действительно имеет – чувство словно его сжигают заживо от удовольствия. Он выстраивает медленный темп, чтобы не кончить слишком быстро. Соприкосновение их влажной кожи оглушает. Вода с его волос капает на живот Феликса, и тот проводит сквозь них руками, трет соски и выгибается от этого. Чанбин поднимает бедра Феликса, с силой сжимая их, и трахает его быстрее, заставляя дыхание Феликса становиться громче и громче, пока оно не перерастает в стоны. Феликс отчаянно хватается за простыни, рассыпая идеальное расположение подушек. Он сжимает материал между пальцами, и это напоминает Чанбину, как Феликс с голодными глазами массажирует его мышцы. Чанбин ставит колено на край кровати, с большей силой втрахиваясь в Феликса под углом, который превращает его в месиво, заставляя трястись. Стоны превращаются в несвязные бормотания, и Феликс тянется слабой рукой к своему члену. Его нос мило морщится. Это не должно быть мило, думает Чанбин, ничего в этой ситуации не должно умилять его. Феликс щипает свои соски, его язык вываливается. Он выглядит так, будто борется с собой, чтобы не отводить глаз от Чанбина, чтобы запомнить каждую маленькую деталь о нем, румянец на его щеках и то, как работают его мышцы, пока он трахает его. Он прослеживает глазами вдоль тела Чанбина, пока не доходит до части, где они соединены, и закрывает веки, словно пытаясь выгравировать в памяти чувство наполненности, растяжения его дырочки. Его мышцы напрягаются, дырочка сжимается сильнее вокруг члена Чанбина. Феликс дрочит себе быстрее, пока не кончает со всхлипами, вздыхая и бессмысленно бормоча. Это звучит как молитва. Словно в этом есть что-то святое, что можно увидеть только единожды, что-то, что никогда больше не произойдет. Чего и желает Чанбин. Он хочет сказать Феликсу лечь и забыть обо всем, перестать думать и теряться в чувствах. Он делал бы это снова и снова. Время нереально так же, как и они. Это никогда не закончится, потому что он не сможет отпустить это. Как он сможет когда-либо отпустить Феликса, когда так сильно любит его? Его ноги сдаются, и он располагает руки на кровати по сторонам от лица Феликса. Феликс выглядит оттрахано и спокойно, красиво и эротично. Единственное лицо, о котором он когда-либо заботился. Ему кажется, что его грудь сейчас взорвется. Он больше не может притворяться, что дело не в нем. - Детка, - говорит он. – Посмотри на меня. Феликс с трудом фокусирует глаза, и Чанбин понимает, что с его лицом что-то не так по тому, как Феликс грустно дуется и целует его. - Я смотрю. - На меня, да? – спрашивает Чанбин. Он медленно вращает бедрами, близость их тел заставляет ощущать момент еще более интимным. Он близко, так близко, но не хочет, чтобы это заканчивалось. Он не хочет переживать после. - Только на тебя. - Меня? - Тебя, Чанбин. Слышать, как Феликс, так с придыханием произносит его имя, заставляет мурашки пробежать по спине. Феликс сжимается вокруг него, он принимает его так хорошо, так хорошо… - Скажи это снова, - его мышцы напряжены, а давление разрывает его изнутри. - Ты, Чанбин, - говорит Феликс со слезами в глазах. – Я люблю тебя. Он кончает внутрь спустя несколько резких толчков, молча, боясь того, что мог сказать. Это все одновременно, слишком много, чтобы вынести. Чанбин роняет голову в изгиб плеча Феликса. Его бедра не двигаются, он выходит из него. Я не могу. Пальцы царапают кожу его головы, спускаясь по спине, они успокаивают его, но он понимает, что это Феликса нужно успокаивать, чтобы не разбить его сердце дважды за несколько дней. - Я тоже…, - тихий голос Чанбина дрожит. – Я тоже… Руки останавливаются. Вместо этого они толкают его грудь, и Чанбин поднимается. - Ты тоже? – недоверчиво спрашивает Феликс. - Да…, - его здравомыслие снова находит его, но на этот раз он чувствует вину за то, что позволил Феликсу страдать днями, месяцами, годами, когда все, что требовалось – собрать немного уверенности, чтобы рассказать Феликсу, что он не одинок в этом, что они могут все решить. Даже если это не сработает, они все равно есть друг у друга и чувствуют одно и то же. Он такой трус. Все это время он спасал только свое сердце и заставлял Феликса страдать. Эгоист. Феликс всегда был сильнее его. - Что? – слабо спрашивает Феликс. Руки, обернутые вокруг Чанбина, трясутся. Чанбин ласкает лицо Феликса. Он выглядит молодо и невинно без следа макияжа, с влажными и растрепанными волосами. Это невинность, которую он видит в первую очередь каждый раз, когда смотрит на Феликса. Все это время, она, должно быть, была только в его голове, потому что она противоположна стыду от того, как сильно он хочет его. - Я всегда любил тебя, но слова кажутся такими чужими для меня, что я не мог даже понять их. Я всегда хотел тебя. Все в тебе, - говорит Чанбин и склоняется, чтобы украсть поцелуй. – Даже вне Нью-Йорка. Феликс хихикает и притягивает его с самой широкой улыбкой на лице, которую Чанбин не видел в течение нескольких дней. Это заставляет его смеяться тоже, момент счастья, который затмевает другой. - Я тоже… Я думал, что позволю этим нескольким дням стать моим чудом, но я не хочу, чтобы они заканчивались, - говорит Феликс. – Я хочу тебя везде и в любое время. Время начинает идти снова. Вакуум наполняется воздухом, и он снова может дышать. Они существуют здесь и будут существовать везде. - Но это никогда не было, - прежде чем Феликс может обдумать слова, Чанбин объясняет. – Давай начнем с чистого листа. Все так задом наперед, что нам нужно перевернуть это. Завтра вечером мы уезжаем. Мы уезжаем и позволим друг другу влюбиться, как следует. Хорошо? Феликс целует его, улыбаясь: - Хорошо. Ничего никогда не случалось в Нью-Йорке. Это не начало их истории любви. Она начинается завтра.