***
Мимолётно Глеб подметил быстроту реакции немца, что подтверждало его отличное владение русским. Но сейчас это было явно не первостепенной мыслью. Самойлов судорожно думал как рассказать товарищам о том, что вообще происходит, поскольку сам до конца не понимал. Однако, трое ждали его объяснений. — В общем... Он, — Глеб несколько нервно кивнул в сторону пленного, — понимает русский. И я подумал... — Ты офигел? — прервал того Пётр, не опуская рук с оружием. — Какая была задача? Что нам теперь с ним делать? Хороший вопрос, просто замечательный. Если бы офицер знал ответ, то непременно сказал бы, но в данный момент он действовал инстинктивно, придумывая оправдания буквально на ходу. — Прошу всех успокоиться. Если уж есть пленник, то надо его связать. Проблем с раскрытием нам не надо, — обвёл всех внимательным взглядом Козлов, остановив его на пришедших. Саша был стратегом и голосом разума в их команде, поэтому его послушались, и Андрей пошёл искать хоть какую-то верёвку. Самойлов видел в чужих глазах немой укор, поскольку за его необдуманный шаг расплачиваться будут все четверо. Вина перед ребятами неприятным комком застряла в горле, но отступать, а уж тем более теряться, в данной ситуации было поздно. Наконец, он перевёл взгляд на немца. Последний словно окаменел от шока, всё тело было напряжено настолько, что было видно невооружённым глазом. Однако, он то ли случайно, то ли надеясь на то, что ребята ослабят бдительность, отставил ногу вбок. Поскольку до леса было рукой подать в буквальном смысле, Глеб приставил оружие вплотную к затылку. — Кажется, ты не понимаешь куда попал. При нас лишний раз не двигайся, или получишь пулю, — прозвучало тихо и угрожающе. Несколько секунд прошли в тяжёлом молчании. Воздух словно потяжелел, а напряжение было почти осязаемым. Наконец, Андрей вернулся с верёвкой и начал связывать руки пленному. Закончив, он начал потрошить карманы, дабы обезоружить и найти что-то ценное. Действия были довольно проворными, даже слишком. — «Прям профессионал. Хотя, должно быть, и я не хуже смогу. А ведь было время, когда мы и подумать об обыске не могли... М-да, изменила нас война», — мимоходом промелькнула мысль у Самойлова. Много, слишком много поменялось в последнее время. Раньше убийство человека было чем-то запретным, неправильным, ужасным... Сейчас же они рисковали из-за того, что этого самого убийства не было. Страшное время. Как бы то ни было, обыск был завершён. В какой-то момент Май успел убрать пистолет и теперь просто пристально наблюдал. Немца провели ближе и посадили у потихоньку тлеющего костра, который нельзя было делать ярче, дабы не выдать своё местоположение, но без которого можно замёрзнуть насмерть в эту холодную ночь. Отсветы упали на слишком бледное, должно быть от страха, лицо и тёмные волосы. — «Ого, я был прав, они на самом деле чёрные. Иронично, учитывая их взгляды на внешний вид», — подумал Глеб, разминая уставшие руки. Почти боковым зрением он заметил, как Саня кивнул головой в сторону, явно желая поговорить. Убедившись, что никто не рыпается, офицер проследовал в указанную сторону. — Ну что, есть объяснения? — прозвучало таким тоном, словно Козлов и не ждал ответа. На вопрос Самойлов только покачал головой. Сказать, что проявил жалость? Неправда, жалости тут не было. Испугался? Может, но сталкивался с вещами и похуже, так что снова мимо. Просто... Это нужно было сделать. — Понимаешь, так нужно было сделать, — пытался убедить не столько собеседника, сколько себя. — У меня предчувствие. — Хорошо, — несколько удручённо склонил Александр голову. Он привык к подобным выходкам, поэтому оставалось только действовать с учётом всего, что творил их сумасбродный товарищ. — Но тебе всё равно придётся назвать официальную версию начальству. Сиди и придумывай, — увидев, как Глеб согласно кивнул, повернулся к остальным. — Всем отбой, Самойлов дежурит первым. Смирившись с ситуацией, Глеб в раздумьях пошёл к костру.***
Освещаемые луной облака лишь сгущались, придавая атмосфере ещё большую мрачность. Страх постепенно уходил на второй план, давая возможность появиться и чему-то вроде предвкушения, а диалог врагов лишь добавлял уверенности, ведь, как оказалось, решение по взятию в плен было совершенно не обговоренным и спонтанным. Придется идти на риск. Звучит банально и логично, но как же это все же жутко. Да и последствия вполне очевидны: не смилуются — так сразу расстрел и дело с концом. А если уж и дадут пощады — забьют и о былой свободе можно будет только и мечтать, ведь слежка будет явно в разы тщательней. Оба варианта не были особо привлекательными, да и третий не лучше — сидеть сложа руки, бездействуя и ни капли не сопротивляясь, ожидая какого-то чуда. Быть может, в обычной спокойной жизни это чудо и может произойти, но не здесь — это война и это смерть. Ночь становилась всё холоднее. Настолько, что костерок не особо спасал, а только дразнил, позволяя ознобу неприятно окутывать все тело. — «Неужели», — Вадим перевел взгляд с огня на русского, прежде расхаживавшего около, но по итогу присевшего на бревно напротив. В этот раз черноволосый не был на мушке, что не могло не радовать. Мысли казались пугающими и безумными, но когда, если не сейчас? Он решил сбежать, пользуясь тем, что офицер выглядел довольно расслабленным. — «В сон клонит, да? Ну, засыпай-засыпай, мне это явно на руку», — убедившись в относительно ослабшем виде русского, потихоньку осмотрелся, думая, в какую сторону вообще можно было бы побежать и выгоднее. Борьба за жизнь и подкативший адреналин спасали ситуацию. Вадим бежал. Бежал изо всех сил, что были, надеясь, что это не последние его минуты жизни. Все было точно во сне — пытаешься совладать с собой, но делаешь недостаточно для того, чтобы скрыться. А из-за не покинувшего стресса, все тем более казалось нереальным и несуществующим. Трава под ногами скользила, напоминая какие-то склизкие водоросли и, будто бы назло, точно была не на стороне немца, всячески мешала бежать в разы быстрее. Уже привычные, пусть и черные из-за темного времени суток кроны деревьев становились все ближе. — «Почти... Я уже почти смог!» — бежал без оглядки, слыша лишь свое спертое дыхание и учащенный стук сердца, из-за давления отдающийся где-то в висках.***
Глеб в раздумьях сел у костра. Вокруг суетились товарищи, однако, в течение нескольких минут доделав всё, что нужно, они улеглись. Из посторонних звуков остался только редкий треск огня. Самойлов вперил свой взгляд в пленника, умом всё больше погружаясь в свои мысли. Принять сам факт произошедшего вечером труда не составило, но теперь необходимо было убедить начальство. Ребята не задавали лишних вопросов и, уж тем более, не прибили обоих пришедших, за что офицер был им благодарен, но с вышестоящими такой манёвр не пройдёт. — «Товарищ командир... Что товарищ командир? А? Думай... Товарищ командир, мне показалось, что... Когда кажется — креститься надо, дурак. Так. Товарищ командир, из-за непредвиденных обстоятельств выяснилось, что пленный обладает знанием русского языка, вследствие чего мною было принято решение... Блять», — всё больше выпадал из реальности Глеб. Усталость давала о себе знать, мысли путались. Из медитативного состояния парня вывел подозрительный звук. Самойлов осознал, что сидел неподвижно, глядя теперь уже на огонь, а напротив никого не было. Прошло не больше пары секунд, прежде чем происходящее дошло до сонного разума, но они показались вечностью. Действуя благодаря выработанным рефлексам, офицер выхватил из-за пояса пистолет и спустил курок, толком не целясь, но и не стремясь попасть. Звук выстрела на фоне ночной тишины был слишком громким. Немец поскользнулся на траве, едва не упав, а ребята зашевелились в плащ-палатках. Глеб без лишних промедлений рванул наперерез беглецу. Трава скользила под ногами, никак не помогая делу. Однако, с развязанными руками держать баланс было в разы проще, поэтому отрыв постепенно сокращался. Поравнявшись с немцем, Самойлов решил забежать вперёд, дабы не оставить шанса на побег. Не рассчитав своих сил и расстояния, офицер завернул слишком рано, почти столкнувшись лбом с пленным. Как бы то ни было, оба рухнули на землю, всё же поскользнувшись. Чужие волосы разметались по земле, а лицо болезненно скривилось, должно быть из-за падения спиной на руки и дополнительного веса сверху. Кое-как Глеб поднялся, уперевшись одним коленом в землю, а другое поставив на грудь неудачливому беглецу. Приставил дуло ко лбу. — Ты, кажется, не понял, — отвёл оружие в сторону и выстрелил, задев несколько чёрных прядей и явно оглушив на некоторое время одно ухо. Навёл оружие на прежнее место: — Третий выстрел придётся сюда.***
— «Нет-нет-нет, черт, нет», — до чащи оставалось совсем немного, как вдруг позади послышался выстрел. Ноги подкосило, а чувство уверенности начало улетучиваться точно так же быстро, как сокращалось между Вадимом и офицером расстояние. Услышав догнавшего уж совсем близко, кареглазый уже тысячу раз успел пожалеть о том, что соизволил сбежать. Вот так вот из-под носа. Несуразно и глупо. Но жалеть было поздно.***
— Не упирайся мне в живот коленкой... — несколько моляще, но и вместе с тем с агрессией выпалил Вадим нависшему сверху русскому. Было страшно. Хотелось съежиться и зажмурить глаза, как в детстве выходя в коридор, погруженный во мрак, представляя в углу, на потолке, чуть дальше перед собой, да где угодно, собственно, какую-нибудь жуткую нечисть, которой на самом-то деле и не существовало вовсе. Только различия были в том, что вся эта паранормальщина не могла опрокинуть тебя, грозившись, что прострелит тебе голову в любой момент. Порой реальность в разы страшнее своих мрачнейших фантазий. Самойлов понимал, что по-хорошему стоило бы промолчать, и что эти слова теперь уж наверняка могут стать последними, но не сдержался. Приставленный вплотную ко лбу, а до этого и оглушивший выстрелом пистолет, с готовым спуститься курком, не вселял надежды на лучший исход. Но слово не воробей, вылетит — не поймаешь, а не вылетит — будет летать внутри и клевать тебе мозг. Призрачные лунные лучи коснулись и кудрявой рыжеватой макушки. Наконец, и лицо стало видно. Вадим рассматривал черты врага и нашел нечто схожее с собой, но и одновременно они абсолютно не были одинаковыми, оставаясь совершенно разными. Карий взгляд встретился со светлым и немца внезапно охватило чувство дежавю, что притупило тревогу. Охватило и чувство чего-то такого невероятного и, на удивление, теплого?.. Родного?.. Кажется, черноволосый потихоньку начинал сходить с ума. Какая теплота и уж тем более что-то родное могут быть присуще человеку, который только что тебя чуть было не пристрелил, отправив блуждать на тот свет, что зовется раем? А, может, и отправив куда глубже, чем просто под землю: куда ниже, чем где произрастают корни деревьев — в самое пекло, в самый ад. А уж кто куда именно попадет — на все это воля Божья. Конечно, можно аргументировать все это банальной войной, где обе стороны сжирают друг друга, убивают, лишь бы прорваться к победе, а также и ради того, чтоб самим попросту выжить. Но, быть может, до этого всего он был и даже остается сейчас для каких-нибудь своих людей воистину хорошим. Безусловно, так и есть. Сомнений в этом совершенно нет. Это все долг перед отечеством и какие-нибудь свои отдельные принципы. — «Зачем все это? Зачем я оправдываю его, оправдываю себя?» — ушедший на долю минуты в себя Вадим стал смотреть на всю эту ситуацию несколько под другим углом. Как-то иначе и на кудрявого. Рудольфович был не просто знаком с таким понятием, как дереализация, а чуть ли не на постоянной основе пребывал в ней. Но нынешнее состояние было и очень похоже на неё, но и вместе с тем было иным. Теперь Вадиму казалось, что всего этого не существует: ни леса, освещаемого луной, ни нависающего сверху офицера, ни самой войны, да и ни себя самого. — «Надеюсь, скоро это все закончится», — имея в виду и ситуацию, и само состояние, отмахнулся на слишком сильное чувство потрясения из-за произошедшего. Правое ухо сильно болело, не слыша совсем ничего, а руки ужасно ныли, онемев. По ним точно проходился ток, который неприятно кусался, оставляя после себя и не менее противную пульсацию. Стиснув зубы, Вадим резко дернулся, попытавшись высвободить хоть одну руку.***
Глеб тяжело дышал после небольшой, но неожиданной пробежки. Адреналин в крови прогнал сонливость, но заставлял руки немного дрожать. Мыслей в голове не было. Почти совсем перестав себя контролировать, офицер практически опустился на колени. Чужой голос заставил опомниться. Он звучал как-то... Знакомо? Отсутствие акцента, в чём, к своему удивлению, офицер был просто уверен, тон, манера — всё это находило отклик в душе. Да и была некая схожесть между этим голосом и его собственным. Странность происходящего не сразу дала понять смысл слов. Не мольба о пощаде, не проклятия до седьмого колена. Обычная просьба. Но эту просьбу нельзя было осуществить просто так. Совесть кольнула, подсказав что пленному сейчас, должно быть, если не больно, то, по крайней мере, тяжело, но рассудок мстительно напоминал из-за чьих действий они оба теперь на земле. Самойлов посмотрел в тёмные глаза, блестящие в свете луны. В них читался страх и, одновременно с этим, нежелание покоряться. Это может принести проблем в будущем, однако сейчас взгляд неуловимо поменялся, став несколько мягче. Причины такой перемены Глеб не знал, но был рад, что разобраться с этим может и потом. Наконец, к ним подоспели ребята. Они появились слишком неожиданно, словно из воздуха, но офицер был несказанно рад им. Немец под ним дёрнулся, из-за чего Самойлов чуть не упал. Поняв, что пленный на мушке не только у него, поспешил подняться. — Ну и что тут происходит? — мрачно спросил Май, переводя злой взгляд с немца на Глеба. — Ничего, — упрямо отвернулся кудрявый. Он прекрасно понимал, что ему пеняют за то, что он привёл пленного в лагерь. Но, тем не менее, от своих действий он не отказывался. Устало вздохнув, Саша тихо сказал: — Глеб, иди лучше спать. Не дожидаясь больше указаний, Самойлов побрёл в сторону остатков костра. За спиной возились товарищи с пленным. Кто-то освободился раньше и поспешно догонял офицера. — Глеб, ты сам-то как? Не ранен? — обеспокоенно спросил Андрей, поравнявшись с ним. — Да нет, всё нормально. Устал просто, — дойдя, стал готовить место для сна. Сон сейчас был просто необходим. На протяжении вечера мозг всё сильнее сосредотачивался на одном действии, мешая одновременно думать и что-то делать. Но в их положении это недопустимо. Вон, одна оплошность в виде побега уже случилась. Закончив приготовления, Глеб, наконец, улёгся. Тело сразу расслабилось, отзываясь усталостью. Да уж, тяжёлый сегодня был день. А вечер ещё тяжелее. Устраиваясь поудобнее, Самойлов оказался на спине. С такой высоты деревья внушали трепет своими размерами, вызывали боязнь того, что одно из них упадёт прямо на лагерь, намекая на бессилие человека перед природой. Небо же переливалось мерцанием звёзд, в то время как луна пыталась освещать всё не хуже солнца. — «Какое небо, звёзды», — сонным сознанием подметил Глеб. — «Интересно, а что подумал он, глядя на всё это?... А, да, ему явно было не до неба...» — не в силах больше любоваться ночной красотой, повернулся в смешанных чувствах на бок и тут же провалился в сон. *** Небо, точно написанное каким-нибудь талантливым художником, переливалось различными цветами и оттенками: лазурный, темно-фиолетовый... Да даже бурый. Но такая красивая картина, увы, никак не успокаивала. Ничто не предвещало чего-то хорошего. Все становилось куда мрачнее, как и крапинки на небе, словно случайно попавшая капля черной акварели на уже исписанный ею холст. — «Очень повезло, что этот меня не пристрелил сразу же», — имел в виду офицера. — «А вот они задумываться даже не станут. Тем более теперь», — кинул взгляд на оставшихся приглядывать за ним. Конечно же Самойлов не умел идеально считывать людей, понимая, что у тех на уме, но этого качества особо и не требовалось. Все было и так предельно ясно: усатый изначально не был рад взятию немца в плен и, понятное дело, был не прочь избавиться от него — было бы в разы меньше проблем и хлопот. Да и светленький низкорослый, естественно, был заодно. После неудачной попытки сбежать, Вадим решил больше не действовать так спонтанно. А уж с этими ребятками и дергаться опасно будет. — «Остается выжидать», — подытожил. Казалось бы, стоит думать о том, как бы случайно не напортачить и делать, что скажут, однако же голова была забита совсем другим: из мыслей никак не выходили эти рыжеватые кучеряшки и светлые глаза. Все познается в сравнении и если уж выбирать меньшее из зол, то это был бы как раз-таки он. По сути, офицер не сделал ничего такого сверхъестественного, но почему-то лишь в нем читалось что-то относительно комфортное. Что-то ближнее, что-то свое. — «Непонятно. Как же странно. Но почему?..» — немец по привычке ушел в себя.***
Густой лес по прежнему манил и зазывал в свои дебри. Хотелось оказаться птицей и улететь. Улететь куда угодно и подальше. Хотелось снова почувствовать себя свободным, как при том же побеге, когда тебя охватило чувство непобедимости, окрыленности. Но оказавшись свободным, имея возможность уйти, ушел бы кареглазый? Он сомневался. Сплошные сомнения и недопонимания сыпались на голову, точно хлопья снега в середине января. — «С каких пор я не понимаю сам себя?» — очередной вопрос в пустоту. Отныне Вадима здесь держало что-то. И он догадывался. Нет, он знал, что конкретно. Но он не хотел признаваться в этом самому себе. Одно дело, когда другие считают тебя умалишённым — ты можешь попросту игнорировать их слова, считая себя в абсолютнейшей здравости. Другое дело, когда ты сам считаешь себя умалишённым — трудно найти что-то, что убедит тебя в обратном.***
— Шевелись давай. — усатый грубо подтолкнул черноволосого, — теперь уж точно не убежишь.