про происшествие изменившее жизнь

саша всегда знал, что родители у миши не сахар. не то чтобы мама горшка как-то странно косилась на него, когда он приходил за другом, но балу все равно ощущал тяжёлую, давящую атмосферу осуждения. отца горшенева саша за все семнадцать лет видел пару разу. тот либо на работе, либо отдыхает, так что для балунова образ отца друга складывался больше на словах самого друга. и образ этот совсем не веял хорошим родителем. так к чему это все. ах, да. это было лето, середина августа может быть, балу просыпается от стука. встает с кровати, пытается разлепить глаза и плетется к двери, в которую, нервируя нарастающим звуком, долбили кулаками. — иду! — бурчит саша и запинается о собственную кроссовку, чертыхаясь и отпинывая ее в сторону, открывает дверь. в прихожую тут же падает тушка человека, похожего на мешок с картошкой. серая растянутая футболка и потёртые джинсы, на ногах старые кеды с развязанными шнурками, волосы взъерошенные и иголками расходятся в разные стороны. саша бы посмеялся, да только друг выглядит настолько плохо, что хуже может быть только мертвец, — что случилось? миша не отвечает, снимает кеды старые, кидает их куда-то в сторону и не спрашивая разрешения, идёт в сашину комнату. как дома, ей богу. балунов хмурит черные брови и идёт за горшеневым, кажется окончательно проснувшись. темноволосый сидит воробушком на лежбище друга, так по домашнему, что аж сердце щемит. саша отфыркивается от странных нежных чувств, садится рядом, складывая руки в замок на коленях и замолкает, ожидая, пока горшок подготовится к разговору морально. — я сбежал, — говорит миша совсем тихим голосом так, что задремавшему балу еле удается услышать и продрать глаза. — всмысле сбежал. откуда? — сонным говором спрашивает саша и трет кулаком глаз, вторым смотря на смурного друга. тот сгорбился и будто стал меньше в два раза. руки зачесались от того, как сильно хочется провести по спине, просчитывая торчащие позвонки. — из дома, блин, саш! тупой вопрос. — взбесился горшок и нервно дёрнул головой, глядя на балу. в глазах на секунду загорается искорка гнева, но тут же угасает, стоит только их взглядам настроиться друг на друга. миша сдувается, словно шарик, отворачивается и на стену впереди снова смотрит. там плакаты рок групп, которых они слушали. и чего горшенев там не видел, балу тоже переводит туда взгляд, начиная что-то искать, может объяснение такому состоянию друга, но так и не находит, вновь обращаясь глазами к образу сгорбившегося, — он заебал меня, я не могу, сань! я ему говорю про музыку, а он мне про работу. мол, я мелкий ещё, ничего не понимаю, а я уже взрослый, блин, я все понимаю! миша вскакивает и на себя показывает, рукой в грудь тычет себе, в глазах слезы накатом, но тот видимо и не замечает, как редкие соленые капли дождем осыпаются на ковер в сашиной комнате. — мудак! я же и о его шкуре забочусь, а он не понимает этого или не хочет понимать! не хочет слушать, блин, ничего не хочет. упертый баран, — как понял балу, речь сейчас идёт об отце михаила. у них часто случались разногласия, но чтобы горшок хоть раз сбегал от чего-либо вообще. такого балунов не помнит, хоть убейте. от этого удивительнее становится то, что происходит дальше. — он сказал, что моя помощь бесполезная и я ушел. кинул их. — у миши подкашиваются ноги и балунов подскакивает с кровати, подхватывая горшка, который, почувствовав единственную опору в виде друга, полностью переносит вес на него и они падают на пол. саша больно ударяется головой, но это ничего, на фоне друга в убитом состоянии. он положил голову на плечо балу и смотрел куда-то под кровать пустым взглядом. если подкроватный монстр существует, он уже умер от этого взгляда, — я устал, саш… балунов хлопает длинным ресницами и не знает что делать. не привык видеть такого горшка, хотя друзьями они являются давно и изучить успели друг друга наизусть. да только не положено мужчинам плакать, поэтому и не видел ни разу вот такого, не знает как действовать. последовав какому-то наитию саша кладет свою ладонь в волосы миши и осторожно перебирает их, второй рукой поглаживая шейные позвонки. эти действия заставляют горшка расслабился и отпустить себя. саша чувствует, как его плечо намокает от чужих слез. балу не знает, сколько они пролежали на полу в обнимку, но это было достаточно долго, чтобы миша, успокоившись, начал мирно сопеть в шею друга. саша выдыхает и с доблестью рыцаря, уступает гостю свою кровать, укрывая того свои одеялом. поправляя края саша засматривается на чужое лицо: опухшие от слез глаза, красные, искусанные губы, трепещущие ресницы и нахмуренные брови. насколько тяжело сдерживать все это в себе? почему миша не говорил о таких ссорах, ведь они явно случались часто. балу выдыхает и поддавшись мимолётному желанию проводит ладонью по чужим волосам, собираясь уходить спать на диван в зал, как вдруг его хватает чужая, сухая, горячая ладонь. саша поворачивается и смотрит на жалобный взгляд миши. — останься, — слышит сиплое дыхание балунов и ему не дают выбора, дёргая вниз. парень падает поверх горшенева, придавливая его к постели. их носы сталкиваются и воздух пронизывается неловкостью момента. миша поворачивает лицо в сторону, слишком уставший чтобы спорить. балу перекатывается на оставшуюся часть кровати к стенке, слишком смущённый ситуацией, чтобы возразить. так и лежали в темноте и смущении, не способны высказать друг другу и слова. два дибила, честное слово. просыпается балу через два часа после того, как уснул не в самой удобной позе. ситуация курьёз, как ни посмотри. миша скрючился на кровати, подобно коту, фырчит и урчит так же, руками схватился за футболку балу да так, что не отцепишь. саша принял взрослое, взвешенное решение — обнять горшенева и уснуть до того, как получит локтем в ребро или кулаком в лицо, за «пидорские» сюси-муси. однако проснувшись в следующий раз балунов натыкается на осознанный взгляд миши на себе. тот не дёргается из-за пробуждения друга, лишь продолжает так же, блять, осознанно смотреть. это пугает, но не более чем завораживает. глубокий карий цвет поглощает сашу полностью, он теряется, не понимает где оказался и причину появления такого спазма в груди тоже не понимает. а горшенев все смотрит и смотрит, и так не по себе становится, что балу уже подумывает расталкивать мишу. даже руки опускает медленно, пытаясь незаметно провернуть прием щекотки. но горшок опережает его, обескураживает фразой. да и действием, чего уж там. — спасибо, саш, — собственное имя режет слух, балунов неосторожно, резко отпускает ладонь на талию друга и горшенев вздрагивает, да только лежать остаётся все равно. а так бы сбежал сразу, — ты. короче, похуй. чужое лицо почему-то стремительно становится ближе и мягкие губы касаются собственных, всего на мгновение задерживаясь там, после чего горшенев скатывается с постели и на дрожащих ногах вылезает из кровати. балунов слышит копошение, но не в силах остановить сейчас друга. хлопает входная дверь, а ладонь саши доходит до губ и аккуратно касается их, пытаясь задержать ощущения чужого тепла. балу пялится в стену, как идиот, честное слово. он раз пять прокрутил в своей голове этот момент и хоть убейте, не мог уловить в своей груди хоть капельку отвращения. хотя смотря на других, вот таких вот, сразу тошнить несёт. не то, чтобы балунов был гомофобом или как там, просто не правильно это все, да и взрослые говорят против природы такие люди прут. нет, против это конечно круто, он же всё-таки панк, но не хотелось сосаться с парнем, чтобы быть против системы. он против системы и с помощью музыки побудет. а вот с мишей почему-то не противно было, хотя это даже поцелуем назвать сложно. просто тык в губы друг друга, но сердце все равно каждый раз схватывает в какие-то непонятные тиски. — да, блять, — выдыхает балунов и трет свое лицо в ладонях, смотря на часы. пора выходить, сегодня они собираются отрепетировать несколько новых песен. балу как раз придумал пару рифов. так что собираясь с мыслями, точнее пожиная их остатки, потому что вся голова занята горшком, саша собирается, выглядывая в окно. вроде туч никаких на горизонте не наблюдается, так что ветровку он решает не брать, зато тетрадь с аккордами хватает. в коридоре он минут пять ищет куда откинул кеду и только после ее нахождения, уже может выйти из квартиры. на улице тепло, лёгкий ветерок раздувает длинные волосы саши, лезущие прямо в глаза, мешая смотреть на дорогу. умереть от того, что его сбила машина не равно умереть смертью панка. саша за идею, а несчастный случай в идею не входил. пиная камни, попадающиеся на пути, и находясь в своих мыслях о сегодняшнем утреннем случае, балунов не услышал, как его окрикнули, поэтому ещё несколько минут шел в неведении, пока на плечи не опустились чужие руки. балу подпрыгивает и поворачивается, готовясь ударить, да только видит счастливую рожу поручика и выдыхает. — или в жопу, шур, — щиголев смеётся во весь голос и закидывает руку на плечо друга, ероша его длинные пряди. — я тебя кричал, ты не услышал, ну и поплатился, — балунов усмехается и на несколько секунд даже отвлекается от мыслей про горшенева. поручик своими шутками приводит шуру в чувство и он даже начинает отвечать на подколы. стукаясь бедрами, они вваливаются в репетиционную каморку «конторы» и саша по привычке ищет знакомый ёжик длинных волос. находит, тот сидит на подлокотнике дивана и что-то объясняет князеву, второй его слушает внимательно, брови свои хмурит и не отвлекается даже на шум скрипящей двери. зато отвлекается яша, видимо заскучавший от их споров, он вскакивает с места и приветствует двух саш, улыбаясь своей коронной. — наконец-то, у меня уши завяли от их споров, — жалуется цвиркунов и хватает плечо балунова, оказавшегося ближе. с дивана слышится раздраженный возглас и балу переводит взгляд на источник шума. миша смотрит на них и как только ловит в карие омуты взгляд друга закатывает глаза, спрыгивая на пол, подходя к гитаре. балунову кажется, что это переходит все рамки абсурда. нужно поговорить. для начала все садятся за свои места. поручик протирает барабанную стойку тряпочкой, яша, высунув кончик языка, настраивает гитару, князь пытается не сломать микрофон, балу отвернувшись натягивает струны на любимом басе. а миша просто смотрит. проезжающим взглядом по всем, а потом прямо в грудь балунова, что тот не выдерживает и все же рвет струну, та заезжает ему по губе, из которой тут же начинает идти кровь. — заебись, — где-то неподалеку слышится обеспокоенные голоса пацанов, убедившись, что все хорошо, князь шутит и все смеются, все кроме миши. он будто залип, следит за балу, как хищник за жертвой. жертвой саше быть не хотелось, тем более он заведомо знает, что проиграет в этой войне. всегда проигрывал. мысль о разговоре возникает горящей лампочкой в голове и шура поднимается со своего места, аккуратно ставит гитару около усилителя и говорит парням, что сходит умоет лицо. балу хлопает дверью, та должна была скрипнуть, но не сделала этого, значит не закрылась, значит кто-то вышел следом. саша специально не оборачивается, идёт до самого туалета ощущая прожигающий спину взгляд. дверь уборной так же не закрывается сразу, только после прошествии нескольких секунд, таких бы хватило для того, чтобы человек успел пройти внутрь. — нам надо поговорить, — балунов уверенно выдает свою мысль и не поворачивается. в спину прилетает притворное грубое: — говори, — горшок видимо подходит к раковине и моет руки, длится все несколько секунд, поэтому шура уже обернулся и смотрел на сгорбившуюся фигуру друга. — ты сбежал, — утверждение, — не объяснился, не попрощался, просто убежал, — последнее слово больно режет по собеседнику. балу это видит и поэтому давит сильнее, выбивая на эмоции, — ты использовал меня чтобы что? — риторический вопрос, на который саша и без горшенева ответ знает, — ты сбежал и кинул меня, миш. друг сжимает кулаки и отворачивается, почти что рыча: — я не. кидал тебя, — шура усмехается глупой отговорке. — тогда что это было? — а тебе разве не поебать? было бы не поебать остановил бы, а сейчас просто давишь на меня. хочешь знать почему я это сделал? захотел, понимаешь, да? — миша повышает голос по мере того, как доходит до последних слов в предложениях, — и вообще, отьебись, саш. забыли, забили или что там. тебе похуй, мне. тоже, — на последних словах горшок явно сдувается, снова как шарик и поворачивается спиной, пытаясь уйти, да вот только саша его поймать успевает и к стене прижимает, пригвоздил взглядом. — во-первых, мне не поебать, — начинает балунов, улыбаясь притворным оскалом, — во-вторых, с чего ты это взял вообще? с того, что я не побежал за тобой, так ты так рванул, что за тобой и соник бы не успел, — миша с опаской на друга смотрит, глазами по его лицу бегает и пытается эмоции разгадать, не понимает, — в-третьих, блять, да! мне интересно схуяли ты решил меня поцеловать, — не получив ответа, балу уже было решается отпускать бедного парня, но тыкает ему в грудь, — мне не похуй. ни на тебя, ни на что бы там ни было ещё. балунов наконец-то отпускает мишу и выходит из туалета, совсем забывая про то, что хотел смыть кровь с подбородка. она засохла и теперь неприятно стягивает кожу. парень заходит в репетиционную, достаточно громко хлопая дверью, чтобы вся группа поняла в каком состоянии он находится. саша снова берется за гитару, это хоть как-то успокаивает и абстрагирует его от мыслей о всяких мишах горшеневых. кстати, тот сейчас тихо прошел в каморку, переговариваясь с остальными участниками на пол тона ниже, чем обычно. прогон песен проходит отвратительно: балу, слишком резко дергает струны, яша тушуется больше обычного, когда видит серьезный и взаправду грозный взгляд басиста, после ошибки в нотах, поручик теряется в ритме, а горшок слишком часто забывает свой текст. группа в полном раздрае, поэтому андрей хлопает в ладоши, привлекая внимание к своей не скромной персоне и улыбается неловко. — я думаю, что на сегодня можно закончить? мы все сейчас не в том состоянии, чтобы играть что-то стоящее, поэтому до завтра? — все бурчат что-то, мол каникулы могли бы и поспать, но время князь не обозначил, значит придут кто как попало. балу например собирается подольше провалятся в постели. перед уходом из репетиционной саша замечает, как андрей склоняется над мишей, держит его за плечо и что-то уверенно втирает. грудь сжалась спазмами, но балунов отмахнулся от этих резко пробудившихся чувств, продолжая понуро идти к своей квартире. в голове все шиворот навыворот, саша сам своих мыслей понять не может, все крутит и крутит момент их разговора, точнее монолога балу, и лицо горшка перед глазами всплывает карикатурно. балунов все понять не мог его эмоций, вроде смотрит виновато, взгляд как у провинившегося щенка, а все равно что-то на дне зрачков плавает. непонятно. балу пинает пару камешков носком кед и заворачивает в свой подъезд, быстро поднимаясь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. раньше они с мишей соревновались кто больше ступенек пропустит, кто-то порвал штаны, вроде саша. теплые воспоминания заставляют лёгкой улыбке появится на лице парня, поэтому он открывает свою обитель уже не с таким плохим настроением, но достаточно вспомнить слова миши, как тут же все забывается и хочется рвать и метать. балунов в квартиру проходит, перед этим кеды отставляя аккуратно к остальной обуви, идёт на кухню, чтобы щёлкнуть кнопкой на чайнике. и подобно закипающей воде, голова кипела у саши примерно так же. да пошло оно все к чертовой матери, если уж и суждено их отношениям изменится в худшую сторону из-за опрометчивого решения, то так тому и быть. балу объяснился перед другом, а что делать с этой информацией решать уже горшеневу — не ему. шура со стула встаёт и в кружку пакетик кидает, наливая себе кипятка по самые края, делает чай крепким, макает резкими движениями пакетик в горячую воду и после выкидывает его в раковину. адекватной еды в квартире не наблюдалось, поэтому выпив чай с чаем саша ушел заниматься домашними делами, например уборкой. она позволяет разрядить артиллерию мыслей в мозгу. может это поможет расставить все по полочкам, выдумать новый вариант коммуникации с мишей. потому что если бы тому действительно не хотелось терять общения с сашей, прибежал бы с банкой пива и клыкастым оскалом, стоять и ждать около двери, пока балунов собирается на выход погулять. а сейчас все тихо, спокойно. даже не по себе как-то. балу дёргает патлатой головой и открывает балкон, чтоб квартиру проветрить, а сам садится разбирать завалы пыльных книг. мать давно говорила о том, что половину нужно выкинуть, все равно никому не нужны. ничего интересного и нового для себя балу не выделил, вот банальный достоевский, такой же булгаков и заурядный пушкин. а вот любимый мамой есенин и возносимый мишей гоголь. все эти книги возвращаются аккуратно на полку, после тщательной ее обработки тряпкой, конечно. времени прошло не мало, уже наступил вечер. процесс уборки сделал балу достаточно уставшим, так что он, медленно моргая выходит на балкон, хватая с подоконника пачку сигарет, по привычке сразу вынимая несколько штук, заталкивает все, кроме одной папироски, обратно в пачку и чиркает спичками, поджигая конец, вдыхая в лёгкие расслабляющий никотин. в школе говорили о том, что курение вредно, что туда пихают наркотик, курение приносит вред, зло и все в этом же духе. запугивания для маленьких детей, потому что все, за исключением наверное нескольких экземпляров правильных детей, хоть раз пробовали вдохнуть никотиновую смерть. балу вот вдохнул и до сих пор не выдохнул. мозговая деятельность успокоилась, осталась осадочная, неприятная и стучащая боль в висках. докурив, балунов идёт в свою комнату. закатное солнце катится за горизонт, подмигивая своими последними лучами и шура хмурится, тут же жалея об этом действии, потому что голова начинает гудеть. — дурацкий горшенев, — на последок ругается саша и залезает на свою кровать, собираясь проспать все оставшееся лето. где-то ночью, в третьем часу, балунов слышит сначал тихий скрип по двери, а потом уже и полноценный стук. — блять, да кого принесло, — на самом деле саша догадывается кого принесло и даже знает зачем, но решает держать себя в неведении, мол «ни на что не надеялся». смешной. дверь сначала отказывается поддаваться пальцам и балу хмурится, еле как справляясь с замком, распахивает дверь, замечая сидящего на ступеньках горшка. у того около ноги стоит бутылки пива, в зубах сигарета, на половину скуренная, а во взгляде вселенская пустота. — доброе утро, — хмыкает балу, зачем-то складыват руки на груди, словно мамочка какая-то и не ждёт ответа, просто отходит от двери, показывая мише, чтобы сам решал зайти или нет, его тут не держат. когда все же горшенев заходит в квартиру они стоят в темном коридоре, освещаеные одним падающим светом фонаря из окнаю балу наклоняет голову по кошачьи, впору кричать мяу, а не хой. — чего пришел? молчание. не такое долгое, но по меркам балунова, длившееся вечность. у него сердце стучит быстрее обычного, даже в глазах темнеет, хотя куда больше, итак как в жопе. — извиниться. я думаю… саша поднимает бровь и ожидает своих заслуженных извинений. хотя бы за то, что его игнорировали все время репетиции. — я зря тогда сбежал, надо было объясниться, но я просто не знал что ответить, что сделать, чтобы ты не прописал в ебло сразу же, — в оправдание себя добавляет миша и носом шмыгает машинально, — поэтому я выбрал наименьшее из трёх зол — убежать. — боюсь представить что было этими тремя, — перебивает балунов и выдыхает, ослабляя хватку на плечах, оповещая так о том, что он готов на разговор двух людей, а не язв. — я просто. я не знаю, как сказать, сань, — миша нагло игнорирует шутку, пытается ловить взглядом предметы, но они не отвечают взаимностью, а вот балунов с радостью бы ответил, если бы на него все же смотрели, — ты мне нравишься, я думаю… это тяжело говорить, тяжелее воспринимать, я сам немного в ахуе, последние месяцы особо, но. горшенев замолкает. на балу смотрит, реакции его ждёт. а балу в последнее время на реакции скудный, поэтому лишь моргает, переваривает пищу для уставшего и сонного мозга. — блять, миш. ты б ещё это сказал, после секса нашего, — пошутил шура. горшок встрепенулся, насупился и заурчал смешно, — я не прав в чем-то? — да прав, прав, — трет свой шнобель горшенев и фыркает, а потом и вовсе смеётся. балу подхватывает смех и вместе они уже смеётся чуть громче, чем надо в три ночи, — только нам бы поцеловаться по нормальному, а потом про секс думать. — однако ты не торопишься бежать и кидаться мне на шею, — разводит руки в стороны балунов и горшок пробивает ему в плечо. — пошел-ка ты нахуй, саша балунов, — руки горшенева ложатся удобно на чужую грудь, проверяя местность, а после балу сам подаётся вперёд, захватывая губы горшка в плен, зарываясь, как тогда, в иголистый затылок миши. и все прекрасно, хотя балунов думал, что сойдёт сегодня с ума от мыслей о кончине многолетней, крепкой дружбы. — только если на твой, — громко выдает друг и смеётся в голос. видимо будит одного из соседей, потому что по трубам проносится звон, заставляя обоих засмеяться ещё больше. и они счастливы. больше чем когда-либо, потому что на сердце нет оков невысказанных чувств, а в голове трагических мыслей.