Я передумала. Серийных женщин-убийц сейчас маловато...

      Джон… ты всё-таки пришел. Пусть даже не для меня, но всё же это приятно. Я убила десятки мужчин, ну, и женщин немного. Но такого я не заслужила… Что я делаю? Что? Я не понимаю… Любовь? Привязанность? Я не хочу…       Все привыкли видеть меня, как бездушную многоликую машину для убийств. Я и вправду такая и должна такой остаться, чего бы мне это не стоило. Теплые чувства — это что-то незнакомое моему телу и душе. Никто нормально не относился ко мне (я уже не говорю про какую-то помощь или доброту), даже мои приспешники видели во мне только чудовище, созданное, чтобы отнимать жизни, пытать и издеваться… Я, конечно же, понимаю, что не заслуживаю хоть сколько-нибудь хорошего отношения, но я уверена в том, что каждый, кто так брезгливо и свысока смотрит на меня, хотел бы оказаться на моем месте. По крайней мере тогда, когда я совершала убийства. Ведь я могла убить кого захочу, расчленить его мне тоже ничего не стоило. Разве есть такие люди, которые не хотели бы убить человека, испортившего их жизнь, возможно, просто мимолётно об этом подумав. Разве это неправда? Я считаю всех их низменными существами, способными только максимум строить план мести, который они никогда не исполнят, убийство, которое никогда не совершат… Все, все они беспомощны, слабы и вызывают неподдельное отвращение. Думают, что лучше меня, а, на самом деле, завидуют, что мне удалось то, о чём они только мечтали, возможно, всю их ничтожную жизнь. Но ты не такой…       Сидя в одиночной камере, я пыталась узнать о тебе всё, дорогой мой святоша. Мне удалось, но не до конца… Вот сегодня я пойму всё. Проверю тебя: испытаю на себе твою доброту и решительность. Ты всё ближе: я чувствую это своим сердцем, ненасытным для пыток и смертей. Что бы мне сделать с тобой? «Причинить душевную или физическую боль…» — об этом я задумывалась давно, но, учтя то, что ты любишь жертвовать собой ради других, я предпочла душевную. Вот… ты уже здесь. Подъезжаешь на специально нанятом мной фургоне, чувствуя какой-то подвох. Твоя чуйка тебя не обманывает: он и вправду есть… — Здравствуй, Джон. Пробки в Лос-Анджелесе просто ужас, да? Я волновалась, что еда остынет до твоего приезда, — говорю я тебе довольно непринужденно, несмотря на то, что все твои мысли заняты Бэйли, её спасением. — Это слишком даже для тебя, Розалинд, — кидая косой взгляд, говоришь ты мне, — Накормишь перед тем, как убить? — Ты не так понял. Это не твой последний обед, и ты здесь не для того, чтобы я тебя убила, Джон. Ты здесь для того, чтобы убить меня. Непонимающе глядя мне в след, ты всё-таки идешь за мной внутрь дома. — Владельцев ты убила? — Он арендованный. Мне нужно было пожить здесь какое-то время, а тела очень быстро начинают вонять. Садясь за стол, ты пытался приглушить чувства отвращения и безмерного страха за любимую. Всё время смотря на монитор, пытаясь не усугубить её положение. — И как убийство тебя спасёт Бэйли? Здесь что, есть какой-то переключатель, который появится сразу после твоей смерти? — Нет, нет, в этом доме ничего такого нет. Предотвратить её смерть я не могу, а вот Джеффри может. Он наблюдает за нами. И когда он увидит, как ты хладнокровно меня убиваешь, тогда он откроет ловушку и выпустит Бэйли… Убей меня. — Я не могу тебя пристрелить. — Любой может стать убийцей: даже святоша. И, кажется, я нашла тот рычаг, который поможет тебя сломать. Давай же, Джон, иначе ты будешь терзаться до конца своих дней. Я даю тебе пистолет, ты берешь его, направляешь дуло на меня… Но вместо того, чтобы с насмешкой и непоколебимостью в последние минуты своей жизни смотреть на тебя, я тону в твоих глазах… Ты направляешь пистолет, пытаясь сосредоточится и использовать ту самую жуткую мотивацию, созданную мной — твою любимую, запертую в клетке, которую даже прекрасному учёному не под силу сразу открыть… Ты кладешь палец на курок, чуть сжимаешь, но пока недостаточно… из-за химикатов, воспламеняющихся от контакта с водой, твоей любимой остается максимум минуты две.       Я смотрю на тебя — в твои глаза, полные отчаяния противоречивости, которые мечутся между мной и экраном… Мне кажется, что даже неожиданно для самого себя, ты опускаешь пистолет…       Я смотрю на тебя разочарованно из-за того, что меня и тебя не смогла связать даже моя смерть… Я ещё раз смотрю в твои глаза: в них читается только грусть, отчаяние, обреченность, боль… Первый раз за столько лет мой мозг испытывает сострадание или что-то отдаленно похожее на это доселе напрочь забытое чувство. Поднимая руку, я даю знак Джеффри спустить воду. Что я делаю? Зачем? Что со мной? Я не знаю… Просто захотелось это сделать… просто… захотелось…       Нолан непонимающе смотрит на меня ошалевшими глазами. Я сама до конца не понимаю и не осознаю свои действия. Мне кажется, что если бы я сейчас расстреляла парочку десятков человек, то моё состояние было бы лучше и уравновешеннее. Могу только представить: насколько это было неожиданно для тебя. — Зачем? Почему? — спрашиваешь ты, все ещё смотря, вытаращив глаза, прямо в мои. — Я… я сама не знаю… — отозвалась я, стараясь разорвать зрительный контакт, но попытки оказались тщетны, — Беспомощный ты говнюк! Ничего не можешь сделать! — я неожиданно начинаю кричать, понимая, что это переходит в истерику. — Ничего! Ничего не можешь сделать! Ни свою любимую спасти, ни любящую тебя женщину освободить от страданий! — как-то само сорвалось у меня с языка.       Пользуясь твоим замешательством, я пытаюсь вырвать пистолет из твоей опущенной руки. Но ты берешь меня в тиски своей второй и отбрасываешь пистолет так далеко, как только можешь. Всё ещё смотря на меня, ты боишься задать вопрос. Беспомощный святоша. — Пусти, пусти! Ты во всём виноват. Если бы не ты — меня бы здесь не было. Либо на этом свете, либо в этом месте, куда уже едет наряд полиции, да? Ты всё ещё ошарашенно смотришь на меня, явно не в состоянии принять недавно сказанное мной. — Нет. Сначала я со всем разберусь, а потом посмотрим, — сказал ты мне, явно колеблясь, считая своё решение каким-то неправильным. — Нарушаешь, Джон. В первый раз? Глазки-то как забегали… — пытаюсь отшутиться я, чтобы ты не смотрел на меня так… так едко, разъедая каждую клетку моего тела, как стопроцентный раствор серной кислоты… — А как же Бэйли? Небось ревновать будет. — Ты себя недооцениваешь. Как минимум — бояться за мою жизнь, которая, как многие уже думают, оборвалась. Жива она или нет? — спрашиваешь ты, вспоминая о ней и надеясь на маловероятное чудо.       Делая знак помощнику, я всё ещё пытаюсь выбраться из цепкой хватки, но у меня не получается. Телевизор показывает Бэйли. Живую, но на ладан дышащую, пытающуюся придти в себя и отдышаться. Немного приближаясь к экрану, ты пытаешься таким образом переместиться туда, помочь ей как физически, так и морально, но тут же вспоминаешь обо мне. Ты, конечно, осознаёшь, что я только что пыталась убить твою девушку, но… учитывая мой поступок, всё-таки спасший её жизнь, который в моём случае можно назвать подвигом, ты с оттенком благодарности смотришь на меня.

Берешь меня за руку и уводишь в неизвестном направлении…