***
Вот только день Дмитрия Сергеевича продолжал тянуться поистине долго. Благодаря уединению с самим собой он начал медленно осознавать, насколько муторно проходят его последние дни. Он почти не ест, а лишь сидит на своем рабочем кресле и вырисовывает новые схемы, изучает нейрополимерные связи устройства "Мысль", жаждет обновлений полимеризаций. Возможно, именно ввиду бесконечной работы сотрудники, некогда заметившие своего шефа на территории Предприятия 3826, так жалостливо на него поглядывали: под глазами красовались уже заметные темные круги, а военная выправка успела смениться на сутулость и горбатость. Думать о отдыхе как об отличной идее на предстоящий вечер казалось сказкой для ученого, ведь впереди его ждала куча документов, требующих досконального изучения. И каково было его удивление, когда он, вновь пройдя к своему рабочему столу после очередной встречи с его другом-электротехником, увидел лишь несколько никчемных бумажонок, с которыми он мог быстро управиться за последующий час. Он огляделся — никоих внешних звуков или чьего-то присутствия заметно не было, лишь запах парфюма Михаэля, окружавший весь его кабинет. Внезапное озарение вовсе не удивило Сеченова. Миша всегда старался угодить ему и помочь со всем, что было в его силах, а Дмитрий Сергеевич лишь отмахивался и просил его не перенапрягать себя так сильно. Возможно, он действительно обесценил умственные навыки своего подчиненного настолько, что тот сумел отобрать большую долю рабочих дел без его спроса. Смирившись с этим, академик снова влился в работу, усталыми глазами пробегая по какому-то уставу. И каково было его удивление, когда помощь Штокхаузена потребовалась сразу же.***
Брюки казались теснее, стоило Сеченову ненароком лишь вспомнить сегодняшнее утро, от ситуации которого голова шла кругом еще последующие четверть часа. Настырность Михаэля весьма будоражила, а воспоминания о его устремленном на Диму взгляде прорисовывался в голове мужчины вновь и вновь, стоило ему лишь ненадолго закрыть глаза. Михаэль, некогда боящийся пройти мимо него и не сказать "здравствуйте" теперь с уверенностью зажимал Сеченова в собственном кабинете. Ученый тряхнул головой, пытаясь избавиться от настигающих мыслей, в то время как он медленно приближался к кабинету немца. За дверью была еле слышна тихая немецкая речь, от чего уголки губ Дмитрия Сергеевича на автомате поползли вверх. Он аккуратно стучит и тут же заходит в кабинет своего помощника, устремляя на него взгляд. — Дмитрий Сергеевич, — Штокхаузен развалился на своем кресле в очках, пока в его руках покоились некоторые бумаги, которые как раз-таки и пропали со стола ученого. Он видит, как быстро меняется в лице Миша, как резко встает и снимает очки, показывая всё свое уважение по отношению к вошедшему человеку, а после натягивает улыбку с намёком на ехидство. Чёртов хитрец, — Рад вас видеть! Я у вас украл немного работы. Думал, что помогу поскорее закончить. Обращение на "вы", в то время как они находились вдвоем в кабинете, признаться честно, весьма заводили Диму. Он чувствовал покорность Штока, даже если всё его выражение лица с влажными от юркнувшего языка меж губами показывало обратное. Немец заметил в чужих руках какое-то досье, от чего заинтересованно подпрыгнул ближе и через мгновение вновь нарушал личное пространство Сеченова, который так сильно пытался сохранить его на протяжении уже пару дней. Так, через несколько минут директор Предприятия, надеясь больше не отвлекаться на опасливый взгляд и поглаживание по собственной ладони Штока, приступил к обозреванию указа, из-за которого как раз и посетил хирурга. — ..Отдать в комплекс "Павлов" для дальнейшего изучения. Вам все понятно, Михаэль? — Устало вздыхая, Дмитрий Сергеевич указывает пальцем на документ, давая понять, что это должно быть доставлено в кратчайшие сроки. И кому, кроме Михаэля, он мог доверить такое срочное задание? — Вполне, Дим. Штокхаузен довольно улыбается и жестикулирует, тем самым давая понять, что всё будет сделано по прихоти Сеченова. Он смыкает большой и указательный пальцы и кивает, от чего самого шефа прошибает на улыбку. Вот только продолжалось это недолго, ибо Михаэль, подобно актёру из фильма для взрослых, чуть наклоняет голову вниз и, смотря исподлобья на предмет своего обожания, подносит свою руку к устам, изображая очень неприличный жест. Пальцы, некогда говорящие "ОК", теперь оказались совершенно в другом положении. Сам Миша делает несколько незамысловатых движений языком внутрь своих пальцев, и пульс в висках Дмитрия Сергеевича вдруг начинает громко стучать. Он был уверен, что это слышит и сам немец, который теперь уже довольно опускал свою ладонь, но зрительный контакт прерывать не стал. Они оба неотрывно смотрят друг на друга, Дима видит расползающийся румянец на чужих щеках и чувствует, как и сам краснеет. Пульсация с висков медленно перешла между ног, заставив учёного поправить свой тёмно-серый жилет, надеясь спрятать возбуждение от чужих глаз. Мысли Сеченова сумбурно пытаются связать хотя бы одно предложение в ответ на новые заигрывания Михаэля, но уста остаются закрытыми, от чего ухмылка на лице немца становится еще шире. Он знает, что доводит своего шефа до белого каления, видит это в его выражении лица, в том, как напрягаются его мускулы когда он крепко сжимает досье в своих руках, сминая бумаги, и, конечно же, в особенно расширенных зрачках. Глаза ученого бегают и он не совсем знает что лучше — продолжить смотреть в глаза хирурга и, наконец, потерять контроль или поскорее выйти отсюда, лишь бы, черт возьми, больше не видеть его самоуверенную улыбку. Лишь бы не видеть его намеки и подмигивания. Ощущать голодный взгляд на себе было настоящей пыткой. — Эм, в таком случае.. Займитесь этим немедленно, а меня ждут ещё дела.. И, если честно, его уже ничего не ждало. Кроме мыслей о таком двусмысленном и очень пошлом жесте, который изобразил Михаэль. Он осмотрелся и, на прощание кивнув, вышел из чужого кабинета. Последующие полтора часа он скитался по Предприятию, то и дело проверяя занятие и стабильность как и рабочих, так и роботов. Но кто же знал, что за это время он еще успеет столкнуться со Штокхаузеном несколько раз, а тот, не теряя времени почём зря, то и дело ухмылялся, посылал уж очень неоднозначные жесты и чересчур неприлично томно понижал свой голос так, чтобы и Дмитрий Сергеевич смог его услышать? Когда Миша все же подошел к увлеченно обсуждающему в лаборатории какой-то проект учёному, Сеченов уже решил, что этот вечер он точно проведет дома. Вместе с Михаэлем.***
— Herrgott, Дима! С этими словами Михаэль падает на кровать, но не успевает скоординироваться самостоятельно, ведь его крепко берут за шею, касаются челюсти, заставляя посмотреть в глаза. Полурасстёгнутая чёрная рубашка сейчас обнажала грудь и белоснежные плечи немца, создавая неимоверный контраст. А тот, в свою очередь, загнанно дыша, смотрел на Сеченова. Он нависал сверху, одной рукой быстро расправлялся с чужой ширинкой и вытаскивал подолы рубашки из строгих брюк, желая поскорее коснуться разгоряченного тела. — Разве не этого ты хотел, Миша? Весь день выводил меня из себя, а ради чего? — Дима выдыхает в уста облокотившегося на кровать Штокхаузена и, наконец, целует его. Страстно, горячо, прикусывая то верхнюю, то нижнюю губу. Он желает углубить поцелуй, проскальзывает языком между губ немца и слышит скулёж, на что довольно ухмыляется. Теперь его очередь дразнить этого сорванца. Терзая его губы с особой дерзостью, проходя по кромке зубов и сталкиваясь с чужим языком, Дмитрий Сергеевич времени не теряет и теперь просовывает свою ладонь через брюки Миши и начинает медленно мять его уже вставший член. Он трёт головку меж пальцев через трусы и чувствует на ткани, а в последствии на своих пальцах, небольшие влажные следы. Реакция же Штокхаузена на это идет незамедлительно — тот отстраняется от уст Димы, опускает голову вниз и тихо шипит, наблюдая за тем, как чужая рука по-собственнически надрачивает ему сквозь слои одежды. Сил смотреть на сие действие нет, от чего он утыкается куда-то в плечо своего любовника и тихо хныкает, подается бедрами вперед и надеется, что Дима поймет его намек. — Ты будешь хорошим мальчиком для меня, Михаэль? Будешь делать то, что я скажу? Миша почти не слышит этого за пеленой удовольствия, так резко нахлынувшего его, лишь шепчет "Ja", даже не понимая, о чем идет речь. Поэтому Дима, делая еще несколько медленных движений, останавливается и чуть приподнимается. Штокхаузен отстраняется от чужого плеча, непонимающе хмурится и разочарованно стонет. Как он вообще посмел так легко прервать такой момент?! Но его мнение меняется, как и приходит осознание того, что Сеченов хочет сделать прямо сейчас. Он берет Штока за бедра и резко переворачивает его на живот, припадая сверху. Целует где-то за ухом, лижет шею, собирает крапинки пота и тянет пальцами за воротник рубашки, тем самым открывая для себя больше пространства на поцелуи. Его бедра начинают плавно двигаться, он проходится между чужих ягодиц так, чтобы Миша точно почувствовал — Дима возбужден. Напрягает бедра и делает небольшие толчки, а Михаэль же от этого заводится еще сильнее. Он совсем не знает куда себя деть, Дмитрий Сергеевич одновременно везде: проходится языком по его плечу, оглаживает его бока и касается собственными бедрами чужих. Его ведет, он громко стонет в подушку и начинает толкаться в матрас, чтобы хоть как-то усилить трение и унять зудящее возбуждение. Все это до такой степени грязно, что академик усмехается и перестает двигаться, привстает, наблюдая за беспорядочными толчками Михаэля. — Тогда приспусти свои брюки для меня. И немец делает это. Он поворачивает голову и видит безумный взгляд на себе, от чего краснеет еще пуще. Миша трясущимися руками полностью расслабляет свой ремень на бретельках и приспускает брюки вместе с трусами, оголяя свой зад. К обнаженной коже незамедлительно прикасаются руки Димы, от чего другой тихо охает и незаметно для первого прикусывает губу. — Bitte, Дима.. И этого хватило для того, чтоб Сеченов раз и навсегда потерял контроль. Он припадает губами к ягодицам, отвешивает быстрые поцелуи, кусает, оставляя красные следы после себя, а потом зализывает эти же места укусов. Он выглядит по-настоящему изголодавшимся, его самого настигает мандраж, когда он отводит левую ягодицу, на пробу целуя внутреннюю сторону. Михаэль, кажется, теперь готов извиваться по всей постели, громко выстанывать имя ученого и подаваться вверх для большего соприкосновения с чужими устами, но Дима не дает. Он укладывает свою ладонь на поясницу немца и крепко держит, заставляя не двигаться с места. Тяга контролировать абсолютно всё распространилась и на лежащего перед ним Михаэля, испускающего тихие вздохи совместно со скулежом. Именно поэтому он свободной рукой сжимает ягодицу, а губами он продвигается дальше, пока аккуратно не целует пульсирующий вход. Сеченов слышит, как затаил дыхание Миша и попытался снова двинуться вперед, и это доставляет ему сильнейшее удовольствие, кое он давно не испытывал. Он начинает буквально пожирать его, расцеловывать напряженные мышцы, а потом и вовсе медленно проталкивает свой язык внутрь. Сверху раздается громкий вопль Штокхаузена и Дима очень сильно доволен собой. Он увлажняет немца, трахает его языком и смыкает губы, от чего Миша начинает причитать немецкие ругательства. — Тише, Михаэль. ты ведь не хочешь, чтобы я остановился? Ты ведь этого хотел, meine liebe? Когда показывал этот жест мне, ты ведь этого добивался? — В голосе Сеченова слышна явная насмешка. Он нежно шлепает немца по ягодице и вновь припадает губами к заду. Его рука, некогда державшая Штока за ягодицу, теперь проскальзывает между его ног и касается подрагивающего от возбуждения члена. Дима чувствует, как тот втягивает живот от новой волны удовольствия и понимает — сегодня победа за ним. Он видит, как Михаэль сильнее раздвигает свои ноги, подготавливаясь к явно скорой разрядке, пытается дернуть бёдрами навстречу его ладони, а Сеченов тем временем ускоряет темп, надрачивая всё быстрее. — Bitte, stärker! Ja, so ist es. Gott, fick mich jetzt. — Михаэль уже совершенно не соображает, он лишь лежит с раздвинутыми ногами и наслаждается тем, что делает для него Дима. Идея поддразнивать его целый день оказалось не такой плохой, как он сначала думал. Через несколько мгновений пальцы на его ногах поджимаются и он, издавая свой последний рык, кончает в кулак Сеченову. Он делает еще несколько грубых толчков в руку Диме перед тем, как осознает, что чужой язык все еще находится в его заду. Из его члена изливается еще несколько капель после того, как академик напоследок целует пульсирующую дырку. Картина, представшая перед ним, была просто бесподобна: красный содрогающийся Михаэль с помятой на плечах рубашкой и наполовину спущенными штанами прямо сейчас все еще тихо постанывает в простыни, кусая губы и не желая открывать глаза. И прямо сейчас он был рад своей выдержке как никогда, ведь любой от подобного зрелища бы точно кончил себе в штаны. Он привстает с кровати, а после укладывается рядом с Мишей, поглаживая себя через брюки. На это обращает внимание все еще расслабленный и усталый после оргазма немец — он поднимает свою руку, скидывает чужую и трогает очертания широкого члена. Сеченов закатывает глаза и быстро расстегивает ремень, это и послужило толчком для того, чтоб Шток немного взбодрился и, не обращая внимания на щекотливые ощущения у себя меж ягодиц, проскользнул через белье ученого. Всего несколько минут хватило Диме для того, чтобы он с задушенным стоном кончил, пачкая свой жилет, брюки и рубашку. Вероятно, это немного расстроило Михаэля, ведь он обратил свой взор на академика, поднимая глаза вверх. "Постираем", — коротко отозвался на это Сеченов, прикрывая свои глаза. Дима целовал лоб и висок немца, пока пальцы оглаживали его немного кудрявые волосы. Миша будто спрятался за ним и размеренно дышал куда-то в грудь, теперь уже полностью обнаженный и укрытый одеялом. Наконец-то между ними царила идиллия: оба были довольны присутствием друг друга, довольны и происходящим. Откуда-то снизу послышался смешок, от чего директор Предприятия с интересом опустил голову, посматривая на Михаэля, на устах которого царила та самая ехидная усмешка, к которой тот уже успел привыкнуть. Дима вопросительно выгибает бровь, на что Штокхаузен подмигивает и произносит: — Готовы на второй раунд, Дмитрий Сергеевич?