Нравственное падение

Ласточкин заискивающе улыбается, сутулится, потирая руки, заглядывает в глаза; несмотря на радушный вид, взгляд у него змеиный: злобный, холодный, оценивающий уровень опасности Нечаева и его влияния на Сеченова. Майор понимает, что, не работай он на Дмитрия Сергеевича, в театре его принимали бы далеко не так тепло; мужчина шумно выдыхает через нос, в раздражении скрипнув зубами; он бы предпочел прогуляться, газировки там выпить, покурить спокойно, а вместо этого должен таскаться по фуршетам, любоваться на напыщенные физиономии членов Политбюро и терпеть лицемерную лесть Ласточкина, который был готов начать перед ним раскланиваться, лишь бы в очередной раз подлизать Сеченову. Нечаев морщит лоб; и как Шеф только такое терпит? Наверное, привык уже; а вот самому Сергею хочется сплюнуть и помыть руки, тем более, что о Ласточкине ходили довольно мерзкие слухи. Не в его полномочиях лезть в дела театра, да еще если Партию все устраивает, однако все равно тянуло впечатать Ласточкину кулаком в нос; сводник херов, устроил непонятно что… — Вы любите балет, товарищ майор? Какой же русский его не любит, — Стефан Ласточкин манерно смеется, растягивает узкие губы в широкой улыбке, — Дмитрий Сергеевич всегда очень ценил театр имени Майи Михайловны. Именно поэтому своих личных роботов он сконструировал по образу наших балерин. Что это, как не комплимент всему сценическому искусству? — Ага, — бормочет Сергей, стараясь смотреть не на Ласточкина, а на афиши, на которых изгибаются не только реальные танцовщицы, но и роботы в пачках; мужчина совсем отворачивается от худрука театра, которому это совсем не мешает продолжить болтать: — Сегодня специально для товарища Сеченова мы дадим «Электрическое начало», — объявляет Ласточкин и загадочно понижает голос, — по секрету мне сообщили, что это любимая постановка Дмитрия Сергеевича. — Классику, стало быть, ставить совсем перестали? — звонко спрашивает женский голос. — Даже «Спартака»? А ведь в нем поднимаются темы свободы и революции. Девушка, стукнув по зеркально блестящему паркетному полу рифленой подошвой ботинка, оборачивается и улыбается помрачневшему худруку; шрамы у нее на щеках наливаются красным. — Помнится, товарищ Мельников очень любил этот балет. И жена товарища Молотова тоже, особенно — танец с саблями. Но с недавних пор она словно остыла к балету. Не знаете, почему, товарищ Ласточкин? — Не имею представления, — сухо роняет Ласточкин и, надменно вскинув голову, приглаживает волосы, — возможно, ей не пришлись по вкусу современные веяния хореографии? Знаете ли, далеко не все способны… гхм… Стефан сглатывает, стараясь аккуратно подобрать слова. — Смириться с отхождением от классики, — выдает он, переводя взгляд с ухмыляющегося Нечаева на девушку, насмешливо посматривающую на него из-под карамельно-рыжей челки, — но наша страна идет вперед, развиваясь во всех индустриях, от роботостроения и тяжелой промышленности до искусства, и на смену «Спартаку», «Лебединому озеру» и «Кармен» приходят новые спектакли, точно так же, как изнурительный труд разнорабочих выполняют «работники», «ротороботы» и «Наташи». Это — неизбежный результат прогресса, товарищ Елецкая. Ласточкин неприязненно щурится, но старательно тянет губы в улыбке; Нечаев молчит, предпочитая наблюдать и слушать. Сам он не привычен вот так вот словесно юлить и изворачиваться, прямо послать куда проще, а вот Полинка любит так потешиться; Сергей ухмыляется, складывая руки на груди: вот ведь язва! Могла бы и не тратить время на этого слизня, так нет же, захотелось поизгаляться. — На этой классике базируются все ваши танцы, — парирует Елецкая, сохраняя любезный тон; из-за шрамов ее улыбка кажется жуткой, не привыкший Ласточкин мнется, его зрачки лихорадочно мечутся; видно, что лицо девушки притягивает взгляд, но откровенно рассматривать Стефан не решается. Многие ведут себя так, будто с внешностью Полины что-то не так, будто кроме шрамов у нее ничего нет; полная херня, Нечаев же не слепой, он видит, какая Поля красивая, а многим мужикам приятнее смотреть на роботов-балерин, потому что они покорные и бессловесные. С машинами ведь проще: кнопку нажал — и готово; скоро люди совсем друг от друга отвыкнут и будут только тыкаться в эти железки. Майор презрительно мотает головой, отфыркиваясь, и крупно вздрагивает, переводя лихорадочно воспаленный взгляд на успевшую подойти Полю: девушка берет его за руку, сплетаясь пальцами, и Сергей облегченно выдыхает, потирая большим пальцем кожу на ее костяшках. Напряжение схлынивает моментально, мужчина привлекает Елецкую ближе, не скрывает довольства, когда Полина потирается щекой об его плечо. Ласточкин настороженно молчит, поджимая губы; встретившись глазами с Нечаевым, худрук глубоко вздыхает и старательно изображает благодушие, хотя взгляд остается ледяным и полным затаенной неприязни. — До начала представления еще несколько часов. Не могу позволить себе оставить вас просто так ждать товарища Сеченова, поэтому позвольте проводить вас в комнату отдыха. Там вам будет гораздо удобнее. — Ага, спасибо, только мы лучше пойдем, — отвечает майор и за себя, и за девушку; Полина выгибает бровь, но не спорит, а вот Ласточкин вновь принимается тереть ладони друг о друга, по-крысиному хищно сверкая глазами; в лице Стефана есть что-то неприятное, хищное, гадкое. Вероятно, у Сергея несколько предвзятое мнение о Ласточкине, который все же успел себя продемонстрировать весьма талантливым режиссером и руководителем, однако майора все равно передергивает от брезгливости в его присутствии. Если бы засранец начала делать намеки или открыто предлагать провести время с танцовщицами, Нечаев бы не сдержался. — Как?! — опешивает Стефан. — А… товарищ Сеченов знает? Вам дозволено уходить? Нет, нет, я… так надеялся, что вы останетесь на выступление. Товарищ Елецкая… Полина Поликарповна, скажите майору, что ему необходимо приобщиться к искусству! Дмитрий Сергеевич человек утонченный, образованный и тонко чувствующий, и его окружение и подчиненные должны равняться на него. — Его подчиненные должны хорошо выполнять свою работу, — отрезает Нечаев, на что Ласточкин оскорбленно отшатывается; когда худрук вздыхает, крылья его носа трепещут. — Что ж… следовало ожидать, что далеко не все способны понять и постичь такое великое искусство, как балет. Некоторых привлекают более грубые, примитивные вещи. — Что ты там сказал, слизень лощеный?! — мгновенно свирепеет майор, рванувшись в сторону Стефана; не то, чтобы он всерьез собирался ему вломить, просто хотел, чтобы Ласточкин уже заткнулся и свалил; ему и так пришлось тащиться на этот сраное представление из-за Сеченова; хорошо хоть, что Поля рядом, иначе бы совсем можно сдохнуть от тоски. — Я… — худрук предусмотрительно пятится, — я только хотел сказать, что людям брутального склада ума ближе несколько иные развлечения. Стрельба, например. Это тоже своего рода искусство, только разрушительное… Полина Поликарповна, вы же меня понимаете?.. Ласточкин тонко улыбается, однако выражение лица у него смешное: как будто на плачущей маске вырезали улыбку, да еще и вставили ей глаза Вовчика, у которого произошла перегрузка всех систем. Нечаев угрожающе морщит лоб, давая смазливому черту понять, что его болтовня не сработает, а вот Полина берет мужчину под руку, прижимаясь к его боку, и снисходительно усмехается. Рубец морщится, натягивая кожу, девичье лицо кажется перекошенным, но Сергей видит что-то милое в лучиках морщинок в уголках серых глаз, изгибе губ и том, как Елецкая потешно кривится, когда косая челка падает ей на лоб. — Конечно, понимаю. Нам только дай в руки ствол — будем палить во все, что шевелится, — спокойно поясняет она. Нечаев хмыкает, сдерживая смех, поворачивается, чтобы демонстративно поцеловать ее в висок при Ласточкине, у которого смешно вытягивается побледневшая физиономия. Через секунду худрук театра наигранно смеется. — Шутите, товарищ Елецкая… если вам так по душе стрельба и танец с саблями из «Спартака», я обязательно учту это в моих будущих постановках. Буду несказанно счастлив, если вы их оцените. — Непременно, — в тон ему откликается Полина к недовольству Сергея, которого слегка напрягают эти переговоры; Стефан не то пытается подольститься, не то заигрывает, и это не вызывает симпатии у майора, и без того настороженного, недовольного своим вынужденным присутствием в театре. Не то, чтобы Сергей верил, что у Поли могут быть какие-то общие дела с этим сводником, просто какого хрена этому червяку от нее надо? — Вдохновение можно найти во всем. Не только в женской красоте, изяществе и грации, но и в силе, — воодушевленно продолжает Ласточкин; взгляд его меняется, становится лучистым, восторженным, словно он видит что-то невероятное, недоступное остальным; видимо, в его голове механические балерины уже начинают репетировать новый танец. — Не смею настаивать, но очень хотел, чтобы вы с товарищем майором все же воспользовались гостеприимством театра и проследовали в комнату отдыха. Там вам никто не помешает. Изобразив поклон, Ласточкин на несколько шагов пятится прежде, чем повернуться спиной; Нечаев, не стесняясь, плюет ему вслед, вызвав смех у Полины, которая тянет его не к выходу, а в сторону колонн, за которыми виднеется дверь, загадочно прикрытая бархатной тяжелой портьерой. — Пошли, — зовет девушка, — посмотрим, что он там приготовил. — Сигарету, водку и девок, — ворчит Нечаев, все же идя вслед за Полей, — если там роботы, я им руки с ногами местами поменяю — посмотрим, как тогда они будут плясать. А если такие танцовщицы, то вышвырну как есть. Пусть носятся по театру в неглиже! — Думаю, здесь видели и не такое, — хихикает Елецкая и тянется к дверной ручке; майор, вспомнив о манерах и о том, что дамам принято проходить первыми, делает рывок вперед, стараясь обогнать Полину, но случайно толкает ее плечом. Девушку откидывает к стене, Сергей, на долю секунды потерявший равновесие из-за столкновения, впечатывается всем телом в Полю и непроизвольно выставляет ладони, пригвождая Елецкую к стенной панели, обитой гобеленом. Полина, задохнувшись, поднимает взгляд на смешавшегося Нечаева; майор осоловело моргает, но скупо улыбается, когда Поля морщит нос и обнимает его за пояс. Мысли от непотребств, творящихся с одобрения товарища худрука Ласточкина, тут же сносит к тому, чем они с Полинкой могут заняться до начала представления. Сеченов занят, едва ли их хватятся, и вообще — это ни разу не нравственное падение, а нормальные здоровые отношения. — Надеюсь, дверь в комнату отдыха запирается, — замечает Нечаев и опускает голову, утыкаясь носом в изгиб девичьей шеи; Поля приглушенно взвизгивает и заходится смехом, который она старается заглушить, пряча лицо на плече майора. — А что? Боишься, что нам могут помешать? — Пусть попробуют, — ворчит Сергей; не выпуская девушку из объятий, он придвигается к двери, поворачивает латунную ручку и дергает на себя; раздается тихая классическая музыка: скрипки выводят неторопливую лиричную мелодию, свет зажигается, стоит переступить порог, а две механические балерины синхронно выпрямляются, расправляя плечи, и встают в первую позицию, приветствуя гостей театра. От неожиданности Нечаев едва не роняет Полину; удивление и растерянность сменяются хмурой злостью. — Ебанный пирог… — выдает майор; Полина, обернувшись на роботов, ошарашенно присвистывает. — Ох, нихера… — соглашается девушка, рассматривая пару роботов, зеркально идентичных Близняшкам Сеченова: у них все одинаковое, от причесок до красных звезд во лбу, единственное — эти балерины полностью лишены одежды, и их тела потрясающе анатомичны и близки к естественному женскому телосложению. — Я сейчас найду этого шакала и оттанцую его так, что у него ноги на всю жизнь в третьей позиции завяжутся, — рявкает Сергей, темнея лицом; Поля, чуть крепче стиснув его объятиях, приникает щекой к его груди. — Ты хоть знаешь, какая она — эта третья позиция? — Нет, но это не значит, что я из этого колченого лебедя все перья не повыщипываю, — голос срывается на рык, в ушах начинает стучать; что это хер от мира искусства о себе возомнил?! Раз у Сеченова есть свои балерины, значит, каждый из его окружения хочет себе парочку таких же? Или с роботом приятнее, чем с собственной женой? Вот пусть хуй в розетку засунет или в мясорубке им поболтает, то же самое будет; единственная разница, что мясорубка не умеет делать па-де-труа и вставать в вертикальный шпагат. Ну, Ласточкин… интересно, а на сцене у него балерины танцевать будут или делать то, ради чего им приделали жопы и сиськи? — Да ладно тебе, — Полина ловко оттесняет играющего желваками на щеках Нечаева от порога и закрывает дверь; балерины тут же поднимаются на пуанты, выгнув спины. Они двигаются в унисон, прямо как Близняшки, невольно майор мысленно окрестил их Левой и Правой; роботы стоят, не делая попыток подойти, застывают безмолвными изваяниями из полимера и металла, а Поля тянет мужчину к дивану, обитому зеленым велюром, который успел стать свидетелем десятков подобных свиданий. От осознания этого Сергея передергивает, но присутствие Полинки немного успокаивает. Поля, Полечка, Полинчик… все его лучшие воспоминания связаны с ней, поэтому майор и не возражает, когда девушка усаживает его на диван, и сам протягивает к ней руки, чтобы увлечь к себе на колени. — Пусть стоят, — отмахивается Елецкая, обвивая руками шею мужчины; его ладонь ложится ей на бедро, а вторая поддерживает под спину. Поля легкомысленно болтает ногами, постукивая носком ботинка по ножке дивана. — Не станут же они набрасываться. — Сунутся — в металлолом раскрошу, — грозит Сергей и, не сдержавшись, блаженно щурится из-за пальцев Поли, щекочущих его под подбородком; девушка гладит его по шее, просовывает руку под воротник, трогает кадык и ключицы, ямку между ними, и Нечаев, распаляясь, принимается тискать ее бедро, с силой впечатываясь в него рукой. — Думаю, это не понадобится — Ласточкин не захочет, чтобы поднялся шум, — подавшись вперед, девушка прихватывает губами мочку уха майора, от чего его тут же бросает в жар, резко, словно он окунается в чан с кипятком, — даже если к нему ходит вся партийная элита, никто не станет прикрывать это нравственное падение. Из Ласточкина сделают козла отпущения, чтобы прикрыть собственные грешки. — Ну, и хер с ним, — роняет Нечаев; его ладонь соскальзывает со спины Полины ей на зад; Елецкая выгибает поясницу, чтобы держать ее за ягодицу было удобнее, и Сергей увлеченно мнет, нетерпеливо ерзая на диване. Балерины несколько отвлекает, однако Поля успешно переводит все внимание на себя, расстегивая несколько пуговиц на комбинезоне майора. — Ты такой злой, — игриво отмечает девушка; Сергей откидывает голову на спинку дивана, прикрыв глаза в удовольствии, которое облегает его текуче и тесно, словно полимер, ведь Полина касается губами его шеи, водя ладонью по мужской груди. — Нормально злой. С хрена ли мне быть добрым? Я с Ласточкиным на брудершафт не пил и не буду, и в этот балетный блядушник ввязываться не собираюсь. Мне нахер не сдались все эти их ми… минуэты, — вворачивает майор, смеша девушку. — Минуэтов тебе и со мной хватает, разве нет? — О, да, — Нечаев улыбается, смежив веки, — с тобой готов танцевать только так, и нам для этого не нужны пуанты, да, моя хорошая? — Меня ставить к станку уже поздновато, — с усмешкой соглашается Елецкая и выпрямляется с судорожным вздохом, когда майор берет ее за грудь, сминая через плотную ткань кителя. — Могу у стенки тебя поставить. У стола. Возле дивана, — предлагает он; трогать Полю сладко и приятно, от ее взаимности удовольствие увеличивается в разы. Наличие в полутемной комнате отдыха с красным знаменем на стене, заварочным чайником из синего с золотом фарфора и вазочки с шоколадными пряниками пары Близняшек уже не так выводит из себя; роботы не шевелятся, кажутся не более живыми, чем колонны в большом зале, и Сергей понемногу совсем успокаивается, тем более, что действия Полины вырубают его рассудок, оставляя только томную расслабленность, желание отдохнуть и ни о чем не думать, кроме девушки, ее рук, губ, тела и того, что они могут посвятить друг другу несколько часов прежде, чем продолжить сопровождать Сеченова, которому требуется присутствие свиты. Как будто собственных Близняшек ему мало. — Я бы предпочла расположиться с большим комфортом, — дурашливо заявляет Поля; комбинезон Нечаева расстегнут до самого живота, пальцы девушки порхают по коже, сама она ненавязчиво вжимается и потирается бедром о пах мужчины, и майор скалится, чувствуя, как набухающий стояк начинает оттягивать ткань, ложась ровно в штанине. — Я в твоем распоряжении. Можешь лечь. Ну, или сесть. Сразу несколько мест тебе на выбор. — М-м… даже не знаю, — Полина забирает член майора в ладонь, оттягивая и потряхивая, — хочется все и сразу… — Бесстыдная девица, — восклицает мужчина в притворном ужасе, — это на тебя так театр влияет, да? Здесь все пропитано этим блядским сексом. Сплошной разврат на каждом шагу! Елецкая прищелкивает языком, закатывая глаза. — Здесь столько раз уже нравственно падали, что если мы разок приляжем, никто и не заметит. — Ласточкин… — начинает мужчина и втягивает воздух сквозь зубы от того, что Поля начинает двигать рукой по его члену. Грубые швы вминаются в кожу, девичья ладонь с силой надавливает, обводит, гладит и трет, Полина льнет теплым округлым бедром, и старый диван, заметно потертый на подлокотниках, начинает казаться удобнее, чем он есть. Елецкая подается вперед, прижимается грудью, Нечаев берет ее уже обеими руками под ягодицы, которые сочно ложатся в ладони, словно половинки дыни. — Сдались мы ему… Он Сеченова ждет. Вот уж для кого вся труппа роботов готова оголиться. Будто в подтверждение ее слов, Близняшки-балерины вскидывают головы, сцепив руки за спинами; они по-прежнему балансируют на носочках, тусклый свет бликует, отражаясь в выпуклых масках, заменяющих их лица, звезды, венчающие лбы, точно у царевен из сказки Пушкина, рубиново мерцают. И кому только в голову придет их трахать? Они же жуткие! Ладные, ловкие, идеально сконструированные, но бездушные, безразличные; вот его Поленька — иное дело. Поля горячая, живая, словно огонек, а Нечаеву жизненно необходимо отогреться; часть его сознания заполняет беспросветный мрак, он не помнит ни детства, ни юности, а когда думает о Полине, о том, какая она ласковая, начинает казаться, что лето будет вечным и никогда ни за что не случится ничего ужасного. Точно своими поцелуями Полинка обещает ему, что больше не случится войны, и все обязательно будут счастливы. Они целуются, увлекаясь все больше; Сергей хочет потрогать Полину за грудь, но держать ее за задницу так хорошо, что совершенно невозможно отнять руки; Елецкая улыбается, не отрываясь от рта майора, двигает ладонью по его члену через штанину, хватает его за пах, вжимая в лобок яички. Мужские пальцы впиваются в ее ягодицы, приподнимая, Полина жмется грудью в застегнутом под горло кителе к груди Нечаева, от чего он басовито стонет и отпускает ее зад только для того, чтобы шлепнуть, увесисто, с оттяжкой, и с силой вмяться пальцами. — Ебучие твои пироги, как же охуенно… — хрипит майор, когда поцелуй заканчивается; Поля целует его шею, уже нетерпеливо оттягивая ткань комбинезона у него в паху, и затвердевший член подрагивает, будто бы сам рвется к ней в руки. Нечаев жалеет, что они не дома, где можно беззаботно раздеться; в театре ему не нравится, но не настолько, чтобы Сергей не хотел Полинку; видимо, своим рвением он пытается компенсировать те годы, которые стерли у него из памяти. Балерины продолжают стоять без движения, и Нечаев совсем о них забывает; он рывком расстегивает китель на Елецкой, едва не отрывая добрую половину пуговиц, цепко берет ее под зад и переворачивает, бросая на диван; мужчина нависает сверху, зарываясь лицом в шею девушки, царапает и щекочет жесткой бородой, и Полина взвизгивает, однако тут же зажимает рот ладонью, давясь от неуместного смеха. Она краснеет ярче розы, на фоне разрумянившихся щек шрамы кажутся малиновыми, по краю зрачка словно рассыпалась золотая пыль. Поля держит Сергея за бритый затылок, выгибается навстречу его руке, мнущей ее левую грудь, пока второй он стискивает ее брюки вместе с ремнем. Ткань трещит, сминаясь и натягивая швы, брюки застревают в коленях, туго зашнурованные высокие ботинки мешают, но разве эти тряпки способны остановить Нечаева? О времени забывать нельзя, они должны быть готовы к началу спектакля, однако майор слишком хочет Полину, до дрожи в коленях, до сухости в глотке. Стащив с девушки такую лишнюю одежду, он бросает ее комом на пол и опускается на колени, устраиваясь между ее раскинутых ног. Сергей берет Елецкую за бедра, подтягивая ближе, Поля сползает вниз, проезжаясь спиной по обивке дивана, и упирается локтями в подушки, глядя потемневшими до свинцово-серыми с червонными всполохами глазами на мужчину, который, как кот, потирается щекой об ее голое колено; узкий изогнутый шрам на нем белый, намного светлее тона кожи; Нечаев бегло целует его, а потом — проводит по бледному рубцу языком, повторяя контур. — Хочу попробовать твой ебучий пирог, — задорно признается он, и Полина, не сдержавшись, хохочет, прижав ладонь к лицу. — Сереж… ты дурак, — изрекает она и глубоко, жадно вздыхает, когда майор стискивает ее бедра. — Конечно, дурак. Был бы умный, не стал бы нарываться на понижение социального рейтинга, а чем я сейчас занят? Порочу свою честь. Да и твою заодно, — громко поцеловав внутреннюю сторону девичьего бедра, Сергей расстегивает ширинку на комбинезоне и выдыхает довольно, с облегчением, выпрастывая член из складок грубой ткани; он стоит смешно, подрагивающий, розовый, с глянцево-красной, прямо как шкурка на новом сорте яблок, головкой, а у Поли между ног горячо, складки слипаются от обилия влаги, и выглядит она в самом деле сладко, как пирог с сахарной глазурью, бери ее всю. Полина лежит, ее глаза возбужденно блестят из-под растрепавшейся золотисто-рыжей челки, и девушка улыбается сквозь прикушенную губу; Нечаев не успевает даже наклониться, как Елецкая каменеет всем телом, поджимая пальцы на ногах, и взвизгивает коротко и тонко, стоит ему поцеловать ее между ног. Мужские губы прижимаются к деликатно округлому лобку, спускаются ниже; красноватого бугорка клитора, чуть вытянутого, похожего на землянику, майор касается сначала пальцем, обводит, потирает, размазывая тягучую влагу, а затем облизывает его, будто сахарную карамель. По телу Полины прокатывается дрожь, едва не сбрасывая ее с дивана; давясь воздухом, она бьет ладонью по обивке. — Ох, ебанный, ебанный свет!.. Сережа!.. — она приподнимает бедра ему навстречу, замирает, ловя ощущения; мужчина быстро водит языком по клитору; не то, чтобы Нечаев хорошо знал, как это делается, но он старается и помнит, что и как нравится Полине; язык у него неповоротливый и неловкий, поэтому он присасывается к клитору всем ртом, шумно втягивает, отпускает, чавкая и отдуваясь, чтобы начать целовать уже всю промежность девушки. — Прости, — бормочет он, на секунду прерываясь, — побриться не успел. — Зато я успела, — выдыхает Елецкая; она цепляется за подлокотник дивана, словно в самом деле боится упасть, но зря волнуется: Сергей ее не отпустит и не уронит; ему хочется уже засадить самому, только Полинка заслужила, чтобы майор ее порадовал, поэтому он терпит и толкается в нее языком. Может, выходит неловко, однако девушка не смеет даже пошевелиться и лишь мелко дрожит, выдыхая через раз. Нечаев зарывается лицом ей в промежность, Поля вскрикивает, стискивая бедра, но мужчина перехватывает ее ноги под колени и удерживает, едва не опрокидывая спиной на диван. Ногти Елецкой царапают обивку, она дышит часто и отрывисто, мелко вздрагивает, когда майор целует ее живот или выступающие косточки на бедрах. Как-то забывается, что они находятся в публичном месте, и кто угодно может зайти в комнату отдыха, или даже записать их на Щебетарь, но ведь у них серьезные отношения, а регулярная половая жизнь способствует улучшению самочувствия, так что все делается на благо работе. Шефу нужны довольные, продуктивные сотрудники, и Сергей, непотребно вылизывая девушку между ног, чувствует небывалый прилив сил. Он прикрывает глаза, совсем увлекшись, водит языком по промежности Полинки, будто слизывает с тарелки сгущенку, не сразу понимая, что за ноги девушку держит уже не он, а по его стояку скользят чужие и явно механические пальцы. В голове что-то взрывается, в ушах грохочет, словно он слышит эхо камнепада в горах, и, с трудом разлепив веки, Нечаев видит Близняшек, вернее, одну: балерина, перегнувшись, стоит за спинкой дивана и держит поднятые ноги Полины за щиколотки в то время, как вторая заняла место рядом с майором, с механическим равнодушием двигая рукой по его члену в мерном, неторопливом ритме. — Ебучие пироги, это что, блять?!.. Что за херня?! — ревет Сергей; он не решается на резкие движения, мало ли, у роботов врубится боевой режим, и одна из Близняшек сожмет пальцы или вовсе решит тянуть и вращать. Он переводит дикий взгляд с балерины на Полину, до которой не сразу доходит, что произошло, однако, стоит девушке приподняться, как робот наклоняется ниже, вскинув ногу в вертикальном шпагате, и перемещает металлические ладони ей на грудь. Елецкая глухо охает, Нечаев зло отбрасывает руки балерины, которую мысленно определяет Правой; хотя, по его мнению, обе они суки. — Отошли, блять! Быстро убрали свои клешни, озабоченные железки! — Похоже… теперь эта функция у них по умолчанию, — предполагает Поля и садится на диване, невольно поежившись от того, что Правая начинает ласкающе гладить ее по плечам и груди. Левая, высовывавшаяся из-за плеча майора, водит рукой по его члену, удерживая мужчину под живот; из-за такой близости робота у него поджимаются ягодицы и болезненно ноют яйца от возбуждения и неутоленного голода, потому что их с Полей прервали, и какая-то механическая танцующая хуевина дрочит ему так, словно имеет на это право. — Пизда Ласточкину, — разъяренно продолжает Нечаев, — я его так на шпагат посажу, что он больше не встанет. — Сереж, ты бы больше волновался о том, что у тебя стоит. Оу… ох, ебучий гриб, — Полина распахивает глаза, выгибая дугой спину, из-за Правой, вжавшейся металлической скулой в ее; пальцы балерины крутят соски девушки, нежно и бережно, а Левая, не выпуская из ладони член майора, тянет руку к промежности Елецкой; два прохладных пальца робота легко проскальзывают в разгоряченное нутро, успевают несколько раз толкнуться, как Поля, вскинувшись, мечется по дивану, отпихивая балерину. — О, нет, нет, нет, это уж слишком!.. Я на такое не подписывалась!.. — Потому что только я могу и буду тебя трахать, — чеканит Нечаев и отталкивает Левую; он бьет с силой, ожидая сопротивления, но робот послушно разжимает пальцы и изящным пируэтом уклоняется, уходя в сторону от мужчины. Правая стоит на месте; Сергей видит в ее лице свое мутное, нечеткое отражение. Балерина мягко сжимает грудь Полины, отпускает и берет их в ладони снова; соски у девушки стоят торчком, когда Правая осторожно сжимает их, оттягивая, Поля вдавливает спину в диван. — Охуеть… — сипит майор, тупо моргая. — Шеф в них что, новый программный код ввел? — Если и что-то и ввел, то явно не код, — Поля хватает ртом воздух, цепляется протянутую руку Сергея, — и… и я не уверена, что это те самые Близняшки. — Как по мне, они все одинаковые. Куски ебучего металлолома, — Нечаев бросает быстрый взгляд на Левую, которая изображает лебедя, белого или черного, хрен поймешь, и берет Полину за бока, придвигаясь ближе. От вида балерины, трогающей девушку за грудь, во рту пересыхает; едва одетая Полина упирается затылком в спинку дивана и смотрит на майора сквозь ресницы. — Сереж, — Елецкая гладит широкое мужское запястье, — ты или продолжай, или давай одеваться… Мужчина встряхивает головой. — Так точно, товарищ подполковник, — его ладонь ласкающе проходится по девичьему животу; Левая, дробно стуча носками пуантов по полу, подбирается ближе. — Продолжаем. Только поцелуй меня. Полина улыбается, как умеет только она; в такие моменты Сергей шрамы и не замечает. Он приникает к губам девушки, теплым, податливо приоткрывшимся, и резко открывает глаза, не прерывая поцелуй, снова ощутив пальцы робота, смыкающиеся на его стояке. Левая прижимается к его спине, обхватывает поперек живота и подталкивает его вперед, направляя каменно-напряженный член к влажной промежности Полины. Едва он касается ее головкой, девушку прошивает дрожью. — Сереженька… — всхлипывает Поля ему в рот; ее звенящий голос оглушает. Балерины молчат, Правая продолжает ласкать грудь Елецкой, а Левая, едва Нечаев погружает свой член в девушку, принимается тереться грудью об его спину, на одной ладони взвешивая яички майора, а пальцы второй подсунув под Полину. Она касается девушки там, где смыкаются складки, розовеющие, скользкие, набухшие, и Поля судорожно сжимается, заставляя Нечаева взвыть как от боли. — Поля… Полина, Поленька, блять, ебаный твой пирог!.. — он двигается, звучно шлепаясь бедрами об нее, дыхание сбивается, перед глазами все плывет. Опустив голову, майор прижимается лбом ко лбу девушки, берет ее лицо в ладони, и Елецкая хватает его за запястья. Она приподнимает зад, подстраиваясь под каждый его толчок, закусывает нижнюю губу, сдерживая стоны, словно страдальчески морщится, когда Нечаев начинает вбиваться в нее сильнее и быстрее. Близняшки льнут к ним, зажав пару между собой; Правая оказывается на диване — сидит, устроив Полину между своих раскинутых ног, бесстыдно играет ее грудями, а Левая жмется животом к спине майора, гладя его между ног; ее рука гуляет от основания члена до развилки ягодиц у самого копчика. — С-сука… — шипит Сергей; Поля обнимает его за шею, утыкаясь носом в бритый висок. — Ебанный свет!.. — ее горячее дыхание обжигает; Нечаев вбивается пахом в промежность девушки, двигается внутри нее, горячей и тесной, и чувствует пальцы Правой, оттягивающей налитые складки. Робот все так же осторожна и нежна, а вот Левая действует куда напористее: тянет и мнет, и ее прикосновения отзываются у майора зудом в области затылка, куда бьет молнией удовольствие, полимером растекающееся по венам. Когда сил выносить это уже не остается, Сергей хватает Полину за затылок, срывает с дивана и усаживает на себя, проталкиваясь в нее до упора. Он не пытается вытащить; не хочет, да и все равно не успел бы, поэтому изливается в девушку, которую сначала трясет, будто от судорог, но потом она вытягивается тонкой струной, чуть не падая обратно в объятия бесстрастной Правой. Левая же гладит и мнет яички майора, словно надеется выжать его досуха. — Хер я когда в театр еще пойду, — бормочет Сергей, уронив голову на плечо Поли. Он изрядно вымотался, домой тянет еще сильнее; они бы с Полинкой подремали, потом бы пошли гулять; нашли бы уютное местечко в парке и сидели бы там до вечера, лузгая семечки. А на ужин бы приготовили гречку с тушенкой, настоящей, не синтетической, и зеленым луком; но вместо этого придется торчать на этом сраном фуршете после не менее сраного спектакля. Остается надеяться, что там хотя бы жратва будет сносная. — А что, не понравилось представление? — девушка целует Нечаева в макушку; Близняшки синхронно отстраняются, отходят и замирают, становясь в первую позицию; майор шмыгает носом; балерины херовы. — У меня ты — одна прима. Мне весь этот сраный кордебалет не нужен, — парирует Сергей. Полина польщенно хихикает. — А ты, оказывается, романтик, Сережа. — Ну, так… ты провоцируешь, — подняв голову, Нечаев встречает веселый взгляд Поли; облизнув губы, девушка смеется, майор тоже усмехается, поддавшись моменту. Он быстро и шумно целует Полину, отстраняется и целует снова, на сей раз крепче, ничуть не стесняясь Левой и Правой, или как их там, однако чуть не вскакивает, как есть, расхристанный, с членом наголо, когда в комнату вваливается РАФ-9. — Как на счет графинчика водочки? — буднично интересуется он. Полина, хохоча, заваливается на спину. — Даже пива не предложил, сразу с водки начал, — заливается девушка; Сергей, обмякнув в ее объятиях, устало трет ладонью лоб, выдыхая сквозь зубы; честно сказать, он бы выпил. Под водочкой пиздец таким уж пиздецом не кажется, а ему понадобится много сил, чтобы вынести спектакли и фуршет до конца.