*
Они гуляют по берегу моря. Почему-то вдвоём. Мел опять пошёл к Анжеле, Гендос куда-то в очередной раз делся. Наступила весна, и у воды уже не так сильно холодно. Солнце слепит глаза, и Киса щурится, забыв взять очки. Хэнк молчит, ковыряя носком кроссовка песок. Им в тишине всегда уютно, но Ваня любит с ним разговаривать. — Ментёныш. — А? — Хэнк поднимает голову. — Б. — В. Повторим алфавит? — Он хмурится, начиная ещё сильнее дёргать ногой, и это не самый лучший знак. — Давай. Г. — П. — Киса уже было хочет сказать, что для «п» ещё слишком рано, но слышит окончание фразы. — Пошёл нахуй. — Хэнкин встаёт и начинает уходить. — Ты чё? Реакция настолько неожиданная, что он даже забывает послать в ответ. — Нихуя. — Хэнк? Бесполезно. Он быстро уходит прочь, не оборачиваясь и больше не говоря ни слова. Гендос и Мел не в курсе его такого настроения. С училкой своей, что ли, поссорился?*
Кисе надоело просыпаться по несколько раз за ночь. То мама туда-сюда ходит по квартире и гремит посудой, то Закладка скребётся в его комнату или играется с чем-нибудь в коридоре. Иногда он сам не может заснуть часами, думая о том, как его так угораздило. Или какие ошибки на протяжении жизни он сделал. Заслуживает ли он хоть чего-нибудь из того, что у него есть. Ваня прогоняет в памяти их моменты с Хэнком, пытаясь быстрее провалиться в сон. Вот они идут по набережной, разговаривая. Боря рассказывает об очередном фильме, который он посмотрел, и у него глаза блестят, он размахивает руками, не замечая вокруг ничего. Только смотрит на Кису. Как будто это интересно рассказывать только ему. Они сидят на базе, соприкасаясь бёдрами. Хэнкин руку на ляжку кладёт, привлекая внимание, чтобы показать ему что-то. У Кислова потом место, где была его ладонь, горит. Даже в школе они вместе за партой касаются коленками. И ни один из них не уберёт, как будто так и надо, постоянно вплотную друг к другу быть. Однажды их рассаживают из-за разговоров, и Боря тянет к нему руку, сидя на другом ряду. Ваня протягивает в ответ свою, и Хэнк сцепляет их пальцы в замок на несколько секунд. Киса реально ничего не понимает. Со стороны учителя это по-любому смотрится странно. Киса вспоминает ежедневные «спокойной ночи» и «доброе утро», как будто бы друзья вообще нуждаются в таких сообщениях. Их ежедневную переписку. Обмен фотографиями. «Что делаешь?». «Как дела?». Как будто он так с Мелом общается или с Гендосом. Хера с два. Максимум — списаться два-три раза в неделю, чтобы спросить о том, где они, или написать, куда и во сколько приходить. С Борей у него всё по-другому. Они знакомы долго, с первого класса, лет одиннадцать уже почти, но Ваня уже как год понимает, что чувствует к другу. Пытается разобраться с тем, что ему делать. Он не хочет терять самого лучшего человека в его жизни из-за каких-то своих чувств. Потому что, если Киса признается, дружбы у них определённо быть больше не может. Они не парень и девушка, которые хоть как-то могут остаться знакомыми. Всё было бы проще, будь Киса девушкой. У него остаётся выбор: всё или ничего. Боря или его полное отсутствие в Кисиной жизни. Киса лучше выберет его, чем свои чувства.*
Такое ощущение, что Хэнкин его избегает. Всё ещё садится с ним, ходит на базу, но как будто боится остаться наедине. Не касается, не прикалывается, не пытается привлечь внимание. Даже пишет меньше, ограничиваясь только скидыванием мемов. Ване надо узнать, что с ним происходит. Или что такое у него случилось. Он ждёт его после уроков, предлагая довезти до дома. Хэнк отказывается, говоря, что прогуляется, погода хорошая сегодня выдалась. Ага, ну да, погода. Киса бежит за мастером отговорок, потому что тот ускоряет шаг, не желая взаимодействовать. — Хэнкалина, что происходит? — орёт Ваня ему в спину. — Хуялина. У меня имени, что ли, нет? — почти что рычит Боря. Стоит ли упоминать то, что он никогда на прозвище Кисы так не реагировал? — Да стой ты. — Киса хватает его за рукав куртки, желая посмотреть в глаза. — Что случилось? — Пытается ещё раз. — Ты случился, — еле слышно шепчет Хэнк, но Киса слышит. — Что? — Он даже останавливается. — Бля-я-ять, как же ты меня заебал, — в сердцах восклицает Боря и тянет Ваню за собой. — Пошли. — Куда? — Заткнись и иди за мной. Очевидно, что направляются они к самолёту. У Кисы одновременно сто и ноль мыслей в голове. Не может же он его просто послать там? Значит, что Хэнкин ему что-то объяснит? Правда же? У него потеют руки.*
— Ты мне нравишься. Сердце пропускает удар. — Давно. Ещё один. — Года как три уже. Третий. — Можно даже сказать, я в тебя влюблён. Охуеть. — Я это столько времени отрицал и больше не могу. Не могу тебе не сказать, не могу держать в себе. Хочу тебя обнимать, касаться, быть с тобой. Целовать. Хочу тебя. И не в пошлом смысле, последнее, о чём я думаю — это заниматься с тобой сексом. Просто находиться рядом. Сегодня, завтра, неделю, месяц, сколько ты позволишь. Ты мне позволишь? — На последнем слове у Бори срывается голос. Он смотрит на него с такой надеждой, а ещё с таким калейдоскопом эмоций в глазах: там и сожаление, и просьба, и нежность, и нерешительность, и всё-всё-всё на свете. Киса не выдерживает и быстро кивает, нервно сглатывая. Он осторожно двигается по направлению к Хэнку, стараясь не спугнуть. Останавливается на расстоянии вытянутой руки и спрашивает: — Можно я тебя обниму? Боря обнимает сам, вдыхая, как перед прыжком в воду, прежде чем заключить Ваню в свои объятия. Шмыгает носом, будто сдерживая слёзы. Прижимается всем телом. — Я так боялся, что ты меня отвергнешь. Что скажешь, что я ёбаный педик, что ты с такими не общаешься. Что посмотришь презрительно, как ты умеешь, — он говорит глухо, потому что под губами Ванина толстовка, и тот не дышит почти, чтобы слышать каждое слово. — А ещё думал, что я тебе не нравлюсь, как я могу вообще кому-то нравиться? Тем более тебе. Ивану Антоновичу Кислову. Бля, ты же и не сказал, что я тебе нравлюсь, это я всё себе сочинил уже. Мы же не в сказке. И он хочет убрать свои руки и отойти подальше. — Ты мне нравишься. Всё хорошо. Успокойся. — Киса ещё сильнее прижимает его к себе. Он не может поверить в сказанное, поэтому молчит, не зная, что ответить. Не может такого быть, что его чувства взаимны. Обычно в его жизни всё шло по пизде. Почти всегда его никто не выбирал. Видимо, до Бори. — Я тебе позволю всё, что угодно. — Наконец-то он находится с ответом. Разрывает объятия, чтобы заглянуть в улыбающееся лицо и поцеловать в пухлые губы. Подтолкнуть до старых сидений, забраться на коленки и целовать-целовать-целовать до занемевших языков. Хэнк влюбился первым, а Киса влюбился сильнее.