Муж-озеро

Танюша с Ионом пробирались сквозь поле лоснящихся тел, подстилок, бутылок, закусок, визжащих детей и дымящих мангалов. Отовсюду на разные лады неслась музыка, но, к счастью, фоновый гомон пляжной полосы приглушал ее. Танюша с интересом прислушивалась к своим ощущениям и сравнивала их с теми, что были прежде, до Иона. Больно ли ей? Ну, разве что чуть-чуть. Страшно? – Немного есть, но совсем не так, как раньше! Она с весны нетерпеливо ждала сезона волонтерских уборок, предвкушая необычайный экзистенциальный опыт: она убирает, но не одна. И нет больше ни страха, ни унижения, ни ненависти, а один лишь восторг и уверенность в правильном пути. Это должна быть великая победа, реванш за все ее прежние несчастья. Ион, сам того не ведая, умел преобразовывать мир вокруг себя - даже солнце рядом с ним светило ярче. Теперь ей хотелось испробовать силу его волшебства на самом сложном материале – на ордах-тупых-мусорогенных-жлобов. Но тут возникла непредвиденная сложность: Иону и раньше с неохотой давали выходные, а ближе к лету начальник решил, что их и вовсе не существует. Сам Ион не сильно огорчался. Он почему-то был уверен, что аврал вот-вот закончится, и в следующую субботу они обязательно куда-нибудь поедут, хотя тенденция говорила об обратном. Продолжительность рабочих смен тоже неприлично затягивалась, и бывало, что Танюша встречала мужа уже затемно. Как он не бодрился, усталость давала о себе знать: лицо еще больше осунулось, под глазами залегли тени, а морщинка, поселившаяся между густыми бровями, уже не разглаживалась. - Ионушка, если они тебя и в этот раз не отпустят, я сама туда пойду и с ними поговорю! – заявила однажды Танюша, забравшись к нему на колени и обняв за голову. Должно быть, это прозвучало очень убедительно, потому что Ион, испугавшись последствий такой инициативы, на следующий день совершил невозможное – попросил о выходном. И его, хоть со скрипом, но отпустили. Таким образом, долгожданный совместный выезд на экоуборку случился уже в разгар купального сезона, когда, с одной стороны, мусора прибавляется, а с другой – он становится недоступен из-за толп купальщиков. Пляжное население не любит, когда волонтеры с мешками приближаются к зоне их мангала: кроме вторжения в личную жизнь, они видят в этом (справедливо) тонко срежиссированный упрек, и за это особенно гневаются. Всего этого ждала и боялась Танюша, и все это встретило ее на пляже. Но, как всегда под магическим действием Иона, было притушено и приглушено. Танюша шла по пятам за мужем (не только потому, что стеснялась толпы, но и потому, что проход между отдыхающими компаниями был узок), и наслаждалась тем, как все изменилось. Как и в городе, из-за плеча Иона лица уже не выглядели уродливыми, а их выражения – враждебными. Да и сами пляжники, казалось, стали более лояльны к странной паре, которая не загорала, не купалась, не жарила шашлыки, не жевала, а медленно брела с черными мусорными мешками, то и дело нагибаясь и подбирая что-то с песка. Глазьевский карьер славился кристальной голубизной воды, еще более нереальной оттого, что она плескалась на фоне ярко-желтого песка. Но любоваться на это чудо природы, похожее на тропический рай из рекламы, можно было только в мае – или, наоборот, в сентябре, когда снег уже сошел/еще не выпал, а отдыхающие уже/еще не закрыли его своей пестрой россыпью. В начале осени какая-нибудь из эковолонтерских групп непременно направляла сюда уборочный десант, и берега, по крайней мере с виду, очищали. Но уже через неделю после начала следующего купального сезона субботник можно было смело повторять – так быстро вырастали мусорные кучи около мангальных полян. Разумеется, никто этого не делал, все ждали осени. Уборка среди толпы отдыхающих была не только психологически неприятна, но и чревата всевозможными социальными рисками. Здешняя публика была знаменита тем, что поставляла самые выразительные типы пляжных «быдлогопов». Взглянув на гущу этих татуированных, пьяных, вопящих тел обоего пола, оставалось только удивляться, как не лень было природе столь дотошно воспроизводить хрестоматийные образы. Они могли бы сойти за актеров, решивших изобразить (правда, очень натурально) граждан такого сорта; но в том-то и дело, что все они были настоящими. Попадались, правда, относительно приличные варианты типа трезвых мамаш с детьми, но уже то, что они согласились проводить время в подобном окружении, показывало, что они идейно близки типовым посетителям пляжа. И вот в этом-то сердце быдлоада Танюша предложила провести уборку, и уговорила на это своих знакомых экоактивисток. Желающих набралось немного: одна пожилая пара и две старые девы (эх, когда-то и Танюша относилась к этой категории!). Понятно, сверхзадач никто не ставил: предполагалось совершить вдоль пляжа нечто вроде агитпрохода с мешками (дабы публика, если не задумалась о своем поведении, то хотя бы прониклась сочувствием к волонтерам), чтобы затем с чувством выполненного долга искупаться (по возможности - подальше от толп) и поскорей убежать обратно на станцию. Для Танюши Глазьевский пляж был чем-то вроде незавершенного гештальта, непокоренной вершиной, мысль о которой возбуждала тщеславие. Прежде она тоже боялась сунуться сюда в разгар сезона. Но сейчас, когда рядом будет Ион, невозможное станет возможным! Танюша в глубине души отдавала себе отчет, что намеревается испробовать его, как пробуют новое оружие; и она сознавала, что это не очень хорошо. Однако она успокаивала себя, что вообще-то стремится совершить благое дело, что исключительно ради возможности заронить в очерствевшие сердца публики Глазьевского карьера понятие об экоответственности она тащит Иона в его редкий выходной в самый центр потной, воющей и матерящейся толпы. Впрочем, Ион, как всегда, не замечал того, что приводило Танюшу в отчаяние. Он шел мимо орд мангальщиков так, словно это была полоса прибоя. Их вопли и убойная музыка значили для него не больше, чем шелест волн; они обмывали его ноги, но не могли нанести вреда. Так, во всяком случае, думала Танюша, глядя, как он спокойно лавирует между покрывал, загроможденных лежащими и сидящими телами вперемешку с пляжной снедью. - Света и Саша пойдут по тому берегу, а Мариша с Ирой – по нашему, но выше, - как мантру, бормотала она. – Около во-он того ларька все встретимся. Уфф, и домой! Ближе к середине пляжа ей стало совестно, что она затащила Иона сюда. Сила его воздействия на реальность была велика, но все же не бесконечна. Полностью нейтрализовать ощущение ада он не мог, и Танюша, спрятавшись за его неширокой спиной, хоть и отмечала явные улучшения, но все же радовалась, что до конца крестного пути осталось немного. - Дык это… А может, мы всю площадь прочешем? А то ведь вон там сколько еще рядов сидит, если поглядеть, – простодушно спросил Ион. - Нет-нет, не стоит! – испугалась она. - Знаешь, этот пляж полностью убрать абсолютно невозможно. Это, наверное, самое грязное место в области. И самый ужасный контингент. Мы тут, так сказать, просто демонстрируем им иную модель поведения… - Воспитываем, выходит? – усмехнулся Ион. - Ну да… Они шли дальше. Ион поднимал с песка попадавшиеся под руку пустые бутылки и пакеты, не замечая устремленных на него удивленно-встревоженных взглядов. Поняв, что их не замечают, взгляды потухали. Танюша, которая, в отличие от него, все замечала, старалась не смотреть по сторонам, а только на ноги мужа – авось ей тоже удастся слиться с его спокойствием каменного утеса, на котором весело зеленеет травка. Вдруг он остановился; в пространстве возникло нечто такое, на что нельзя было не отреагировать. Это был уже не шелестящий прибой – это было цунами. И, хотя оно не было материальным и состояло только из звуков, по силе воздействия они напоминали массированный обстрел. То была музыка. Вернее сказать, совокупность тональных вибраций в определенной последовательности, ибо слово «музыка» подразумевает некое благозвучие. От прочих звуковых источников этот отличался чудовищной громкостью. Похоже, кто-то привез с собой на машине концертный усилитель и решил произвести эффект (а может, просто вывернул на полную мощность обычную автомагнитолу). Цель была достигнута: все остальные шумы сразу померкли. Конкурирующие колонки, наперебой оравшие в разных местах пляжа, словно разом выключились. Их владельцам, а также тем, кто проходил рядом, и прежде приходилось кричать друг другу, но сейчас бесполезно было надрывать глотки: собеседники видели лишь беззвучно разеваемые рты. Отдыхающие вокруг заежились, заерзали; всем стало неуютно, хотя признаться в этом они не спешили. Еще пять минут назад каждый из них сам пользовался неограниченной свободой врубить то, что ему нравится, не спрашивая, нравится ли это другим. Выражения «сделайте потише» не было в здешнем словарном запасе, и таковую просьбу никто не стал бы удовлетворять. И вдруг расстановка сил изменилась. Свободные, уверенные, наглые и хохочущие в один миг превратились в несчастных и жалких. Каждая секунда под гнетом ужасных децибелов приносила страдания. Но признаться, что они унижены, было невыносимо, и люди терпели. Мужчины, женщины, дети пытались делать вид, что ничего не замечают. Они сидели с застывшими страдальческими улыбками; кто-то пытался что-то объяснить соседу на пальцах. Наконец, по прошествии минуты пришло осознание, что так, как раньше, уже не будет: безмятежное веселье кончилось. Купальщики начали удивленно переглядываться, глазами спрашивая друг у друга, где находится это дебил с музыкой. Судя по всему, источник звука находился на самом верху пляжного пригорка. Там виднелся край открытой палатки, похожей на ту, что ставят на рынках торговцы. Но понять, что там происходит, было невозможно: все на свете звуки заместил собой один дьявольский музон. - Ничего себе врубили, - произнес Ион одними губами, повернувшись. Его голоса Танюша не слышала. - Ваще охренели, козлы! – беззвучно пискнула дама у ближайшего мангала. – Ни о ком не думают. Только бы им было хорошо. - Да кто это такие? Малолетки какие-то ё…аные? - Нам что теперь, и поговорить нельзя? Отдыхающие озирались вокруг, ища, к кому бы обратить свои жалобы, и с надеждой натыкались на Иона: он собирал мусор, а потому символизировал собой упорядочивающее начало. Странное дело: еще минуту назад он занимал самую нижнюю ступень в пляжной иерархии. Какой-то ребенок даже попробовал сунуть ему в мешок свой фантик, и его подвыпившие родители разразились громким смехом. Но теперь все разом перевернулось: веселые пляжники впали в ничтожество, и готовы были делегировать право представлять свои интересы кому угодно, кто согласился бы на это. Ловя искательные взгляды соседей, они стеснительно отворачивались, опасаясь, что это право (точнее, обязанность) навесят именно на них. Лишь один Ион не отворачивался, и спокойно принимал взгляды. В результате жалобы посыпались на него со всех сторон. - Ну мужики, ну чё сидите? Ну хоть кто-нибудь, пойдите, скажите им! Тут же дети мучаются! – беззвучно кричала Иону толстая накрашенная старуха, бабушка двоих внуков. - Наверное, наширялись там, не соображают ничего, - оправдывался крупный татуированный дядька с цепочкой на шее; к нему, сидящему на полотенце, больше всего подходило воззвание к «мужикам». - Да бухие они, бесполезно разговаривать, - шевелил губами другой типичный мужик. Однако ему определенно было не все равно: он с надеждой смотрел на Иона, ожидая, что тот все же решится разговаривать с бухими, несмотря на все увещевания. - Сдохнем тут сейчас. Да есть хоть один мужик нормальный, или все сыкливые? – молила тетка, которая еще недавно с опасливым недовольством следила глазами за Ионом и Танюшей. Теперь она видела в них единственную надежду на спасение. Ион, сложив ладонь козырьком от солнца, внимательно смотрел на звукогенную палатку. Заметив это, окружающие, а особенно женщины, принялись бессознательно подгонять его. - У нас тут дети! - Они там ох…ели совсем! - Вот люди пошли! Только о себе и думают… - Ионушка! – Танюше потребовалось потянуть его за рукав, чтобы быть услышанной. – Пойдем отсюда. Здесь невозможно находиться. У меня уже голова разрывается от этой музыки. Она почти обрадовалась происшествию: невыносимый шум разрешал им уйти раньше времени. Мол, мы сделали все, что могли, но нельзя же здесь умирать! - Ага, сейчас пойдем. Только схожу, попрошу, чтобы сделали потише, - беззвучно сказал он. Танюша похолодела. Она хотела запротестовать, но Ион уже повернулся и зашагал сквозь толпу наверх, к палатке. Он не слышал ее, и ей пришлось бежать следом, ловя его руку. - Стой… Ионушка, не надо! Они же там пьяные. Разве трезвый будет так громко включать? Ну, что ты им скажешь? А вдруг они тебя побьют? Их же много! Ион улавливал только треть танюшиных слов - когда поворачивал лицо и видел движение ее губ. Он продолжал подниматься, напутствуемый жалобно-грозными криками отдыхающих – жалобными к нему, и грозными в адрес пока еще невидимых мучителей. - Ионушка, не ходи! – в отчаянии запричитала Танюша. – Пойдем назад, прошу! Прости, это я во всем виновата, я тебя сюда привела... Но я больше не буду. Только давай скорее уйдем! Она бежала медленнее мужа, потому что стеснялась идти слишком близко от полотенец и ковриков, и вынуждена была делать обходы. Ион шагал напрямик. Музыка становилась все громче, если вообще можно было ранжировать силу этих адских звуков. Они словно поднимались к жерлу вулкана. По мере приближения к эпицентру наблюдалось исчезновение форм жизни: отдыхающие, которые раньше сидели и лежали вблизи зловещей палатки, теперь как бы незаметно спустились пониже. Танюша, запыхавшись, изо всех сил пыталась догнать Иона, который опередил ее метров на десять и – о, ужас! – не слышал ее предостережений. Она уже готова была упасть на колени и схватить его за ноги, как вдруг… увидела хозяев музыки. Наверное, она ожидала узреть кого-то более демонического, поэтому в первый момент даже вздохнула с облегчением. Перед ними, держась рукой за стойку палатки, нетвердо стоял абсолютно, катастрофически пьяный парень. Судя по сине-зеленой опухшей роже, пил он непрерывно в течение пары суток. В похожем состоянии были его приятели, которые в разных позах сидели и лежали под тентом палатки. Среди них была даже одна девица, в длинном «романтическом» сарафане и с красным от водки лицом. Удивительно, но душераздирающий звуковой фон вовсе не мешал им переговариваться. По-видимому, компания обильно пьянствовала накануне, потом долго спала, а сегодня, проснувшись и продолжив в том же духе, постепенно дошла до той кондиции, когда любая музыка кажется слишком тихой. Возбудить атрофировавшиеся органы чувств могла только запредельная мощность концертной колонки, каковая, к великому сожалению соседей, у них с собой была. Несложно догадаться, мельком подумала Танюша, что ждет каждого из них в ближайшем будущем: в худшем случае - глубокий алкоголизм и полное расчеловечивание, в лучшем – проблемы с сердцем и печенью. Но сейчас, увы, молодые алкоголики находились на пике своей дееспособности. У них еще водились деньги на машины, палатки и колонки, и были силы, чтобы вливать в свои глотки литры дешевого пойла. Поэтому грядущая их деградация служила слабым утешением для окружающих. Обитатели палатки не сразу заметили гостей. Потребовалось время, чтобы образ Иона и следовавшей за ним (невольно прячась за его спину) Танюши запечатлелся в их воспаленном мозгу. Даже парень у стойки, к которому подошел Ион, не сразу придал лицу осмысленное выражение. Ион попробовал что-то сказать, но его голос утонул в звуковом везувии. Пару минут они с парнем пытались услышать друг друга; в это время к ним медленно подходили и подползали другие участники вечеринки. Танюша подумала, что сейчас ей как никогда хочется либо перемотать время назад, либо, на худой конец, провалиться сквозь землю. Но проваливаться надо было вместе с Ионом, а он, похоже, не понимал опасности своего положения. Привычно широко улыбаясь, он делал знаки, чтобы убрали звук – мол, ему нужно им что-то сказать. Должно быть, хозяева были обескуражены такой наглостью – звук колонки казался им надежной защитой от появления в жизни посторонних – и хотя бы из любопытства немного приглушили музыку. Теперь можно было хотя бы докричаться друг до друга, что Ион немедленно и сделал. - Ребята! Сделайте! Пожалуйста! Потише! Там! Женщины и дети! Они! Просят! Им тяжело! По-жа-луй-ста! Понадобилось некоторое время, чтобы на лицах обозначилось понимание того, что от них хотят. Еще несколько секунд раздавалось мычание и бессвязные обрывки фраз. Из них можно было сделать вывод, что ребята «отдыхают» и не понимают, «чё за проблемы». Танюше взбрело в голову, что она справиться с полемикой лучше. Во-первых, она женщина, что позволяло надеяться на минимальную лояльность (прежде, если и случалось такое, чтобы ею кто-то интересовался, то это были именно пьяные), а во-вторых, у нее же есть большой опыт в экопросвещении, чего эти забулдыги не смогут не заметить и не оценить… - Ребят, у вас ну очень громко! Там внизу весь пляж жалуется! - Чё? - К-кто ж-жалуется? Хозяева колонки не то чтобы хамили – они, кажется, действительно не понимали, в чем проблема. Огромное количество выпитого отгородило их от мира глухой непробиваемой стеной, заставлявшей усомниться в том, что мир вообще существует. Визит странных людей с их странными просьбами был, как его новое открытие. Далеко не сразу пьяные сообразили, что им предъявили претензию, а сообразив, вяло набычились. - Мы тут ваще-то отдыхали, - обиженным баритоном прохрипела краснорожая девица. - А чё вы тут… - Я ваще не понял... - Чё вы ходите, чё-то тут говорите, - продолжала девица, никого не слыша. – Люди работали… хотят рас… рас…слабиться… Чё вы лезете? Ион с Танюшей мало что успели сказать, чтобы заслужить подобные упреки, но девица додумала реплики за них. Танюша догадалась, что она девице не понравилась. Ион хотел что-то вставить, но Танюша чувствовала потребность говорить сама: во-первых, потому, что ощущала себя виноватой перед мужем, а во-вторых - из-за приступа вдохновения. Ей казалось, что она знает нужные слова, которые способны произвести переворот в этих заблудших душах. - Понимаете, тут же дети! А музыка такая громкая, что у них уши закладывает! И люди друг друга не слышат… Это прямо как кувалдой по голове! Ну вот у вас же тоже есть… когда-нибудь будут дети! – быстро прокричала она. Ответом ей были угрюмо-непонимающие лица. - Какие, бл..ть, дети… - К-какая еще кувалда? - Чё за уши еще? Танюша вспыхнула. Она и собеседники словно говорили на разных языках. Тяжелая звуковая завеса не мешала пьяным понимать друг друга, тогда как слова Танюши долетали до них будто сквозь плотный слой помех. И, судя по реакции, они складывались в совсем не тот смысл, который она хотела им придать. - Ионушка, пойдем, пожалуйста! – взмолилась она, повернувшись к Иону, чтобы он мог понять ее по губам. Ион печально улыбнулся и пожал плечами. Она потянула его за рукав. - Стой! – вдруг сказал первый парень – видимо, самый трезвый из всех. Они остановились, Ион с интересом, Танюша – в страхе. - Ты это… короче… - парень, видимо, с трудом вспоминал слова, - ты… нормальный мужик! Уважаю. А ты, - он вдруг оборотился к Танюше, - ты з-злая. Танюша оторопело взглянула на Иона. А тот виновато опустил глаза. - Ясно, спасибо. Если сделаете потише, будет здорово, - сказал он и повернул назад. Танюша побежала следом. - Вот т-тебя я уважаю! А твою жену – н-нет… - послышалось сзади. - Э-э, спасибо, до свидания! – непонятно зачем прокричала Танюша. Она была счастлива, что все, наконец, закончилось. Они спустились в толпу. С тех пор, как звуковой террор немного ослаб, настроение у публики улучшилось. Отдыхающие успешнее делали вид, что не обращают внимания на музыку, и что у них все хорошо: дети вполне непринужденно играли в вытоптанном песке, взрослые разливали пиво в одноразовые стаканы и с новыми силами махали опахалами над шашлыками. Некоторые переговаривались между собой на тему недавнего раздражителя, но так, будто это было что-то давно исчезнувшее и неопасное. Некоторые даже храбрились, словно сами победили шумового монстра: - Давно надо было сходить и въе…ать им. А то все сидят и трясутся. Не мужики, а хрен знает кто. - Хе-хе, они там так перепились, что можно было у них и магнитолу экспроприировать! - Ну вот почему не умеют люди культурно отдыхать? Ну посидели, ну выпили. Ну зачем же на весь пляж свою лабудень врубать? Тут же дети! Иона и Танюшу, которые могли бы считаться их избавителями, отдыхающие не замечали, и лишь искоса провожали глазами их удаляющиеся силуэты. Лишь один мужик, который косвенно участвовал в делегировании Иона на битву (чтобы не идти самому), не сумев сделать вид, что забыл о происшествии, наставительно крикнул: - Тут не разговоры надо было разговаривать, а сразу в морду бить! Наконец, они преодолели последние ряды пляжников и выбрались на свободу. Тропинка, извиваясь между двумя большими мусорными кучами (измученная Танюша на них даже не покушалась), выводила на грунтовую дорогу, где стояли рядком припаркованные авто. В нескольких метрах параллельно ей пешие отдыхающие протоптали еще одну тропу: она позволяла дойти до станции без риска быть раздавленным колесами машин, которые, несмотря на ухабы, носились по дороге довольно лихо. Лишь ступив на нее, Танюша облегченно выдохнула. Весь ее организм, державший непосильный тонус с течение почти двух часов уборки, сейчас разом расслабился. Она ссутулилась, колени ее подкосились и, если бы не рука Иона, за которую она схватилась, ей пришлось бы опуститься прямо на землю. - Устала? - Д-да… Знаешь, скорее психологически. Но сильно. Я тебе говорила – я их всех очень боюсь. Ион кивнул. - Хотя и знаю, что убирать все равно нужно… Показывать им, так сказать, что другие убирают. Воспитывать, как ты сказал… Она повторяла это, словно оправдываясь. - У-гм. - Не понимаю, почему он это сказал? – спросила Танюша, помолчав. - А? - Ну, что я злая. Разве я была к нему злой? Я ведь очень вежливо обратилась. Ведь так? – Она с надеждой заглянула Иону в лицо. - Угу. - К тому же, нас другие люди просили. У них же там дети… Мы, можно сказать, обратились к ним от имени всего пляжа! - Ну да. - Ионушка, скажи, мы ведь все правильно сделали? Ведь нельзя же было поступить иначе? – взмолилась она. Ион, задумавшись о чем-то своем и не сразу услышав вопрос, энергично закивал. - Тогда почему он назвал меня злой? А тебя – наоборот… Но мы же одинаково с ним разговаривали, верно? Ей было очень досадно. - Конечно. - Тогда почему я злая? – Танюша повернулась к нему и слегка приостановилась, так что и Иону пришлось замедлить шаг. - Да не почему, - улыбнулся он и тронул Танюшу за плечо, предлагая идти дальше. – Они же пьяные. Кто знает, чего у него там в голове. Не думай об этом. Танюша вздохнула: она не могла не думать. Она не просто боялась жлобов – ей было важно их мнение. За это она ненавидела и их, и себя еще сильнее... Вдруг ей пришлось прервать размышления: сзади, словно посланный вдогонку снаряд, послышался отзвук громкой музыки. Танюша уже успела от него отвыкнуть: после того, как хозяева палатки уменьшили звук, прежняя какофония пляжа казалась почти что тишиной. Но, похоже, тишина палаточникам быстро надоела. Пьяный разум растворил воспоминание о гостях и об их просьбах, и ручка колонки снова была вывернута на полную мощность. Теперь, под спасительным покровом леса, танюшино ухо смогло, наконец, расчленить эту звуковую лаву на составляющие. Оказалось, там были и мелодия, и текст. Причем слова были на русском и произносились женским голосом. Что-то про несчастную любовь. - Вот видишь. – Ион остановился, чтобы примостить мешок за спиной. – Разве можно к ним всерьез относиться? Вот проспятся, тогда можно будет спросить – а почему ты назвал Танюшу злой?… - Он хитро подмигнул. - Вряд ли я с ними еще когда-нибудь увижусь. Надеюсь на это. – Танюша невольно прибавила шаг, пытаясь поскорей спастись от музыки. – Пусть теперь другие на пляже с ними разговаривают. - Думаю, ничего не получится. Разве что пристрелить, хе-хе. - Знаешь, иногда я серьезно думаю, что их всех надо перестрелять. Спасти от них берега, леса, всю природу. Да-да, не смотри так – я знаю, что плохо так думать. Более того, я тоже часть человечества, и тоже, как ни крути, наношу природе какой-то вред. Но я, по крайней мере, пытаюсь его компенсировать – вот хоть мусор чужой убираю… - Она посмотрела на свой тощий мешок: у Иона был раза в три больше. Так как Танюша шла по пляжу позади, ей почти ничего не доставалось. – А они ведь ничего не делают, только свинячат. Да еще и жить другим не дают своими колонками. Разве так можно? И потом они еще говорят, что это я злая. А они, выходит, добрые? Ион задумчиво молчал, глядя себе под ноги. Очнулся он лишь тогда, когда замолчала Танюша. - Не расстраивайся ты так, малыш. Мало ли на свете странных людей. Я вот об этих давно забыл, а ты все помнишь и переживаешь. - Ох, хотела бы я так, как ты. Не замечать, не расстраиваться, всех любить… - Я не всех люблю. То есть не всех – одинаково. Тебя, например, я люблю существенно сильнее, чем того чувака с музоном. – Ион свободной рукой обнял Танюшу на пояс, хотя ему и без того тяжеловато было идти. - Ребята, эй! Вот вы где! – послышалось из-за деревьев. На тропу по очереди выбрались их заочные коллеги по уборке - две стареющие матроны Марина и Ира (Танюша так называла их про себя, хотя сама была ненамного моложе), и супруги Саша со Светой. Из всех четверых только Саша, пятидесятилетний мужичок в старомодной клетчатой рубашке и с благородно серебрящейся сединой, нес в руках маленький мусорной мешок. Дамы, одетые как на дорогостоящее сафари – в чистых штанах цвета хаки, белоснежных футболках и элегантных шляпах от солнца, две из которых были на головах (у Светы и Иры), а третья болталась на шнурке за шеей (у Марины) – шли налегке, хотя на вспотевших лицах изображалась крайняя усталость. - Нет, чтобы я еще раз в такое вписалась! Да не в жисть! – с недовольным видом заявила сухопарая Света. - Я все понимаю – уборка мусора, дело нужное, и все такое прочее, но ведь это трэш какой-то! – воскликнула пышная Марина. - Чтобы тут убирать, надо бульдозер подгонять, - с видом знатока добавил Саша. - И таджиков армию. - И другую армию, с винтовками. Чтобы всех этих быдлов повыгонять, а потом мусор убрать. - Ага, а они потом вернутся и снова все засрут, - хмыкнула Ира. - Ребята, вы нас простите… - Танюша только сейчас вспомнила, что обещала ждать их на карьере. Но она была так раздавлена стрессом, что сбежала прочь, обо всем позабыв – даже о купании, которое полагалось в награду за труды. – Мы запамятовали, что у ларька собирались встречаться. - Да ладно, мы вас с того берега видели. Смотрим – вы чего-то драпанули вдруг. Наверное, от музыки. Какие-то козлы врубили. - Если уж на нашем берегу так гремело, то представляю, что было на вашем! – великодушно поддержала Марина. - Да уж, верно… - В общем, вот наш урожай, забирайте. – Саша протянул Иону свой мешок, словно тот был ходячим мусорным контейнером. – Все, что смогли. - А как собирать-то? Идешь, все время через чьи-то ноги переступаешь. Не из-под людей же мусор доставать, - оправдалась за мужа Света. - На нас еще одна баба блажная наорала, что мы ее ребенка толкнули. А ее ребенок сам на всех налетал, да еще и из водяного пистолета брызгал! На другом берегу, похоже, тоже хватало стрессовых факторов. - Предлагаю вернуться сюда по осени, когда народ схлынет. Тогда можно будет и команду побольше собрать. И действительно нормально уберемся. А сейчас – одна профанация, - сказала Марина. Лично она была уверена, что не вернется сюда никогда – ни по осени, ни по зиме. - Есть задачи выполнимые, есть трудновыполнимые, а есть невыполнимые, - повторил Саша любимую поговорку, говоренную им сегодня уже не раз. – Бессмысленно брать на себя невыполнимые задачи. - Ага, - кивнула его жена. - Да-да, конечно, вы правы. Да, надо по осени… Спасибо вам за все! – смущенно проговорила Танюша. Ей было стыдно, что она вовлекла редких хороших людей (те, кто соглашались собирать мусор, в ее глазах были уникальными) в заведомо провальное мероприятие. Она была бы рада, если бы они прямо сейчас ушли восвояси. Но уникальным людям, видно, тоже было неловко, что они бросают товарищей с полными мешками. На электричку им было не нужно – все четверо приехали на сашиной машине, которую оставили на шоссе в километре от станции. Но они не решались откланяться и чего-то ждали, переминаясь с ноги на ногу. - Вы идите, поезжайте домой, - догадалась Танюша. – Мы сами все донесем. Тут близко. - Мы бы вас подвезли, да машину долго перегонять, - с облегчением сказал Саша. - Да ну что вы, на электричке-то быстрее! - Ага, тут сейчас такие пробки будут, как быдлогопы с пляжа по домам поедут, - подхватила Света. – Вы еще раньше нас приедете. Облегчив совесть, коллеги поспешно простились и зашагали через лес к дороге. А Танюша с Ионом медленно потащились к станции – он с большим мешком, она с двумя маленькими. Дорогой Ион бодрился и шутил, но было заметно, что он утомился. Присев покурить в ожидании поезда, он надолго замолчал, уставившись на свои руки - словно позабыл, что по штату ему положено все время улыбаться. - Устал, солнышко? – Танюша привычным движением подлезла к нему под мышку. Ион встрепенулся. - А? Да нет, что ты. Хорошо поработали все-таки! – Он попытался улыбнуться, но складка, разделившая его брови, делала улыбку незавершенной. Словно в глубине ее лежала грусть. - Любовь моя, ты и так все время работаешь. Надо тебе и отдохнуть… Танюша осеклась, потому что вышло совсем не то, что она хотела сказать. Она метила в жестоких ионовых работодателей, которые впрягли его, как ломовую лошадь, и бессовестно ехали, а получилось, что виновата была она сама, потому что в единственный мужнин выходной заставила его таскать мешки и общаться с гопниками. Ион, видимо, почувствовал танюшину неловкость и поспешил ее загладить, и для этого в очередной раз заговорил о давнем обещании начальства дать ему двухнедельный отпуск. То, что до осени этого чуда не случиться, понятно было обоим, однако Иону доставляло радость мечтать о том, как в этот отпуск они поедут в Дубоссары к его родне – матери, отчиму и брату-школьнику. Он редко их видел; как поняла Танюша, с тех пор, как у матери появилась вторая семья, она не так остро нуждалась в старшем сыне, и он мог годами жить в России, не испытывая угрызений совести. С их последней встречи прошло уже два года. Но теперь Ион вдруг вознамерился ехать. Во-первых, в свете ухудшения международных отношений он боялся, что наземное сообщение с его родиной могут закрыть, а воздушное стоит уж очень дорого, а во-вторых – он говорил, что хочет познакомить родных с Танюшей. И сейчас он снова принялся с увлечением планировать их поездку. Танюша боялась Москвы, поэтому нужно было придумать, как подсесть в автобус до Тирасполя, минуя столицу. Вариантов догнать автобус в пути было много, и не только в части транспорта, но и в части промежуточного ночлега - хостелов и съемных квартир. Ион разворачивал все это перед Танюшей, подобно вееру. Глаза его снова разгорелись, он забыл об усталости, и только двигал руками в воздухе над воображаемой картой. Тут только Танюша по-настоящему поняла, как он измучился на стройке. Она стала подбадривать его расспросами, и вот они уже ехали вдвоем по каждой из веток маршрута – на верхних полках плацкартных вагонов, на задних сиденьях междугородних маршруток, на попутках. Конечно, все это происходило в декорациях несусветной южной жары, но ведь по пути будут речки и карьеры – вот тут, тут и тут, причем здесь довольно большой незахваченный берег. А вдруг за время его отсутствия берег успели захватить? Ну, не весь же. Не может быть, чтобы захватили весь! А вот тут на рынке продаются чудесные горячие сладкие пирожки, очень дешевые. Все как любит Танюша. Танюша… - Кстати! Я совсем забыл. Три раза вспоминал, и три раза забывал. – Ион просиял, и морщинка между его бровями почти разгладилась. – Перед тем, как мы поедем, надо успеть расписаться. А то что же мы скажем моей маме? Танюша растерянно улыбнулась. Если бы не регулярные расспросы ее собственной мамы, она бы и не вспомнила, что эта процедура является не то что необходимой, но вообще существует. Жизнь с Ионом была такой прекрасной, что всякая дополнительная полировка счастья выглядела излишеством. Но раз он так считает, значит, это нужно. Действительно, что он скажет своей маме? Танюшу не удивило, что в отношении к теще это соображение в расчет не принималось. Ну что ж, значит, там, в Дубоссарах, такая особенная мама, перед которой можно появляться только женатыми. При мысли об этом событии в ее голове не возникло ни одной из тех сказочных картин, которые рисуют себе все невесты и которые прежде, до Иона, алчно рисовала она сама: Танюша в ослепительном белом платье, с гроздями цветов, рядом с огромным столом, заваленным яствами; а еще толпа восхищенных гостей и золотое кольцо, которое при помощи чьей-то руки налезает на ее палец… Когда-то у нее была целая коллекция подобных изображений, тщательно продуманных и выписанных, успевших покрыться пылью от старости и неупотребления. Но с некоторых пор они все незаметно отправились на дальнюю свалку памяти. К чему было мечтать о счастье, когда оно было тут, с ней и в ней, и она сама была в нем? И вместо того, чтобы представить себя в подвенечном платье и в ореоле величия, Танюша задумалась о том, что трудновато, наверное, будет Иону выкроить время, чтобы сходить в ЗАГС и сделать это. Она даже позабыла, что надо бы внутренне поторжествовать, вспомнив материн вопрос «почему он на тебе не женится?» - вот, как же, еще как женится! Но и это ей не пришло в голову, потому что было сущей мелочью в сравнении с самим Ионом. Деловитое слово «расписаться» никак не могло превратиться в ее мозгу в пышное «свадьба». Электричка была полупустой: к счастью, еще не наступило время массового возвращения публики «с природы» в город. Иону и Танюше достались два сидячих местечка рядом. Даже когда можно было занять самые козырные места – друг против друга у окна – они предпочитали садиться рядом, плечом к плечу, и Танюша забиралась в свой любимый «домик» - Иону под крыло. Но, угнездившись и с минуту понаслаждавшись его близостью, Танюша вдруг снова вспомнила то, что беспокоило ее час назад – а именно, странные слова пьяного гопника. Небо за окном сразу посерело, сладость прикосновения мужниной руки стала чуть-чуть пресней. Нет, она должна была срочно поквитаться с этой вопиющей несправедливостью – найти ответ, который разрешил бы противоречие! - А может, он имел в виду, что я злая в глубине души? Может, он обладает способностью читать мысли? Ион медленно приподнял отяжелевшие веки: оказывается, он успел задремать. - Тогда мне особенно жаль, что человек с такими данными опустился так низко... и еще ниже опустится, - наставительно изрекла Танюша. – И, кроме того, получается вдвойне несправедливо. Предположим, кто-то в душе не очень хорошо относится к окружающим. Но при этом он внешне ничем не показывает своего отношения. Он никого не ругает, не осуждает. Он даже помогает тем, кого ненавидит – например, убирает для них мусор… Разве можно после этого называть его злым? - Э-гм… Наверное, нет. - Вот и я о том же. Ведь злость – это проявление. А если она запрятана глубоко внутри и никак не показывает себя? Значит, это не злость! - Да, пожалуй. - Значит, я не злая, и этот алкоголик был не прав! - Однозначно не прав. Танюша на некоторое время успокоилась, но потом ее засвербил новый червь сомнения. - Ионушка, ты спишь? - А? Нет. - Скажи, а тебе самому случалось на кого-то сильно злиться? Кого-то ненавидеть? - Мне? Э-э… Ну конечно. - Очень сильно? - Безусловно. - А кто это был? И за что ты на него злился? – оживилась Танюша. Ион задумался и потер лоб, завешанный черными кудрями. - Ну, кто же? - Понимаешь… Я, кажется, забыл, как его звали. Но вечером обязательно вспомню, обещаю. - Ну хорошо, имя необязательно. Но что он плохого тебе сделал, ты ведь помнишь? - Помню-помню, сейчас… - Ион напряженно сдвинул брови, глядя в одну точку перед собой и словно пытаясь высмотреть там давнишний объект ненависти. – Ну надо же! Точно что-то с головой случилось. Всегда помнил, а теперь напрочь вылетело. - Забыл? – огорченно спросила Танюша. - Да, представляешь! Вот вроде он стоит передо мной, нехороший этот мужик, а вспомнить, кто он и что сделал – не могу. - Как он хотя бы выглядел? – отчаялась Танюша. - Ну, такой плотный, белобрысый… Или погоди, нет: он как раз был худой. И волосы были темные. А может, их и вовсе не было. - Чего не было? - Волос. Он был лысым. - Точно? - Ох, ты так спрашиваешь, что теперь я уже не уверен. Знаешь, нет: волосы все-таки были. Да-да, темные и довольно длинные. Но вот мужик это был или женщина, я наверняка сказать не могу. Одно точно – это был очень нехороший человек, очень! - Ионушка! – Танюша укоризненно на него посмотрела; она все поняла. - Что? – Ион крепился-крепился, но все-таки рассмеялся. Складка между бровями у него почти исчезла. - Ты надо мной смеешься, Ионушка. - Вовсе нет, Танюшечка. Я и правда не помню. - Я все понимаю. – Танюша поджала губы, якобы обижаясь. – Этой метафорой ты хочешь сказать, что злиться – нехорошо. Что ж, как хочешь. Но я продолжаю утверждать, что иногда это необходимо. Понимаешь, это легко – ни на что не реагировать, всех любить и т.д. Но ведь если не реагировать на негодяев, не наказывать их, то они вконец распояшутся! - Да-да, все так и есть… - Таким образом, человек, который не замечает зла и не борется с ним, совершает в какой-то степени антиобщественный поступок. Ион почесал в затылке. - Я подумал, ты о другом говоришь. Бороться, конечно, надо. Просто при этом необязательно ненавидеть. - Так без ненависти нельзя бороться! Где ты иначе возьмешь энергию для борьбы? Они вышли с вокзала. На улицах было шумно: опередив поезд, в город начали прибывать первые машины возвращавшихся дачников. На привокзальной площади, где в любое другое время свободно ходили люди, теперь образовалась сплошная парковка. Она шевелилась, как муравейник: одни машины приезжали, другие уезжали, и Иону с Танюшей приходилось маневрировать между ними, опасливо оглядываясь по сторонам. Правда, опасалась только Танюша; Ион, как всегда, шагал с беззаботным видом, как будто он состоял из совершенно иной субстанции, нежели человеческое тело, и машины не могли его сбить. Наконец, они выбрались с площади и пошли узкой улочкой – Танюша потянула сюда Иона, надеясь, что здесь будет безопаснее, чем на центральном проспекте. Действительно, машин здесь было меньше, но из-за этого они не стояли в пробке, как на проспекте, а ехали быстрее обычного - стремясь, видимо, поскорее покинуть зону стресса. В открытых окнах виднелись потные руки и усталые лица водителей. Вымотанные сначала собственно отдыхом «на природе», а затем бегством от него в город, они озлобленно сигналили своим конкурентам – тем, кто точно также устал и тоже смертельно хотел поскорее отдохнуть от отдыха, вытянувшись с банкой пива перед телевизором. Почти в каждой машине были пассажиры – толстые недовольные жены и дети, которые наверняка непрерывно скулили «папа, а скоро приедем?» Все это, а вдобавок тайное сожаление, что рядом по жизни находится именно эта женщина, а не какая-то другая, или вообще никого (эти мысли обыкновенно подбираются именно во время долгой дороги с дачи в город), усиливало озлобление водителей. Они сильнее хмурились и чаще нажимали на гудок. Иногда, не выдержав, угрожающе матерились в открытые окна; при этом угрозы не относились ни к кому конкретно, хотя поводом и служил ближайший сосед по трассе. На самом деле водители материли свою жизнь в целом – то, что при наличии дорогой машины, дачи, квартиры и даже красивой (в прошлом) жены они не испытывали счастья. И именно перед таким автовладельцем Ион вздумал пересечь улицу по пешеходному переходу. Танюша всегда тревожилась за его дорожную беспечность. Как можно ходить по улицам так, будто живешь в благополучной Америке, где все соблюдают правила, в то время как на самом деле ты в России, где каждая машина готова без зазрения совести размазать тебя по асфальту, лишь бы проехать первой? Тем более, что за убийство/искалечение посредством автомобиля у нас практически не наказывают. Вот Танюша ходила по городу, как положено: испуганно жалась к стенам домов, нервно озиралась по сторонам, даже собираясь переходить улицу на зеленый свет, и была всегда готова в панике отскочить в сторону от летящего на нее убийцы-на-колесах. Когда они шли вместе с Ионом, она всегда крепко держала его за руку, чтобы спасти от неминуемой смерти; еще и по этой причине она любила встречать его после работы. Но иногда и ей случалось недоглядеть, и Ион с детской наивностью ступал на «зебру», даже не посмотрев по сторонам. Так вышло и сейчас. Она отчего-то замешкалась и отвернулась, а когда снова посмотрела вперед, то внутри у нее все похолодело и сжалось. Ион, упорно глядя себе под ноги и чему-то улыбаясь, был уже в двух метрах от тротуара, а наперерез ему летела… - Ион!! Ион услышал ее голос и остановился; одновременно нажал на тормоза и владелец темно-синего «БМВ». Тормоза завизжали, шины заскрипели. Капот машины, замедляя ход, проехал мимо Танюши и замер точно посередине «зебры», слегка подтолкнув пешехода. Удар был несильным: Ион устоял на ногах. Он удивленно посмотрел на капот, потом на лобовое стекло, потом на водителя. Должно быть, он соображал, как могло случиться так, что машина оказалась там, где он меньше всего ожидать ее увидеть. Но спокойно сообразить ему не дали. Дверца «БМВ» гневно распахнулась, и на дорогу выскочило содержимое водительского сидения – толстеющий мужик в футболке и шортах. Выпучив глаза и раззявив рот, он исторг на Иона поток столь громкой матерной брани, что на время она перекрыла звуки других машин и гудков. К крикам водителя присоединились резкие подвывания – это из другой дверцы вылезла жена. Остолбенев, Танюша слушала, как оба они грозили убить «уе…ка», который посмел помешать им «нормально, бл…ть, доехать» домой с дачи. Второй ряд машин тем временем катился мимо, почтительно умолкнув и даже перестав сигналить. А Ион все стоял, изумленно раскрыв рот и подняв брови. Он никак не мог понять, какая связь была между его намерением перейти дорогу на зеленый свет и теми обвинениями, что изрыгала на него вперемешку со слюнями БМВ-шная супружеская пара. Танюша, опомнившись первой, бросилась к водителю и схватила его за руку. Это было вовремя, потому что в этот момент толстый мужик, окончательно взбесившись от того, что «уе…бок» таки не желает освобождать дорогу, сделал бросок вперед, дабы расчистить ее силой. Тут-то сзади и оказалась Танюша. - Не смей! Не трогай! – взвизгнула она, повиснув на его руке. Мужик с криком «пошла на х…й!» отшвырнул ее так, что она ударилась о дверцу машины. Это вывело Иона из забытья. Танюша, стоя на четвереньках, увидела, как ее обидчик вдруг попятился назад. Он снова оттолкнул Танюшу, но уже с целью не атаки, а бегства: он пытался закрыться в машине. Однако это ему не удалось. Не успел он захлопнуть за собой дверцу, как она дернулась назад: подскочивший Ион крепко схватил ее и потянул на себя. Теперь мужик не угрожал, но испуганно верещал тонким голосом; ему вторила жена, которая тоже успела юркнуть внутрь. Он не отпускал дверцу, все еще надеясь ее захлопнуть. Вдруг Ион молниеносным движением перехватил его пухлую руку и сделал то, на что эта рука так надеялась – именно, с силой закрыл дверцу. Танюша увидела странную, непривычную картину: дверца машины вроде была захлопнута, но слева от нее почему-то торчала рука с растопыренными пальцами. Из машины донесся истошный женский визг. Однако на сей раз визжала не жена – визжал сам водитель. Его перекошенное от боли лицо прижалось к стеклу. Он больше ничего не хотел, кроме как открыть дверцу, которая стала теперь источником его страданий. Танюша перевела взгляд на мужа и едва узнала его: лицо Иона потемнело, губы непривычно сжались. Глядя на водителя невидящим взором, он колотил и колотил по раме дверцы, заставляя плененную руку плясать в болевых судорогах. Внезапно он чуть ослабил нажим; рука попыталась было уползти в логово, словно раненая змея. Но оказалось, он дал ей свободу вовсе не для этого. Как только рука, которая уже истекала кровью, пошевелилась, Ион ловко перехватил ее, дернул вверх и снова ударил по дверце, на сей раз ногой. Теперь рука торчала сверху, похожая на руку утопающего, тянущуюся из воды в последней надежде на помощь. Но вместо помощи он получил лишь новую боль: Ион остервенело заколотил по дверце руками и ногами, не давая капкану ослабнуть. Лица мужика за стеклом уже не было видно – он сполз куда-то вниз, как уходят на дно утопленники. Вместо него нарисовалось лицо его жены. Она тоненько скулила, в ужасе закрыв рот руками. Танюша никогда не думала, что в ионовом теле столько мощи. Он весь, до капельки, ушел в эти удары. На лице его не было злобы – оно было безучастно. Но от этого было только страшнее. Казалось, что все его чувства и мысли превратились в одну лишь силу, и у силы этой было единственное предназначение – раздавить руку, торчащую из-за дверцы, превратить ее в кровавую кашу. Крови и так уже было довольно: рука дергалась, и тупой нож дверцы приходился все время на разные участки плоти. Вскоре она вся, от локтя до ладони покрылась глубокими ссадинами. Красные капли стекали по синему блестящему металлу. Танюша думала, что прошло очень много времени – секунды капали мучительно долго, словно кровь. На самом деле время остановилось. Зеленая машина, которая в начале экзекуции торопилась проехать мимо, делая вид, что ничего особенного не происходит, успела удалиться в лучшем случае метров на сто. За ее задним стеклом еще виднелись испуганные лица детей. В этот момент Ион снова дернул дверцу на себя, и две капельки крови, сорвавшись, случайно упали ему на лоб. Он остановился, как громом пораженный. Окровавленная ладонь врага безжизненно упала в открывшуюся щель и тут же, почувствовав шанс на спасение, втянулась в темный салон. Следом хлопнула дверца. Внутри воцарилась тишина – не было ни криков, ни стонов. Но Ион уже забыл о ней. Он с удивлением рассматривал кровь, которую стер со лба пальцами левой руки. Потом посмотрел на правую - она давно перемазалась в крови с дверцы - и только тогда перевел взгляд на машину. В окне снова появился водитель. Это был уже не тот человек, что несколько минут назад. Лицо его было бледно, щеки обвисли и дрожали. Стараясь не смотреть на Иона, он силился с помощью здоровой руки привести машину в движение. Это ему удалось. «БМВ», хоть и не так уверенно, как прежде, тронулась с места и медленно покатилась прочь. Вскоре она исчезла за поворотом. Следом тянулись другие машины. Они по-прежнему старались подальше объехать Иона с Танюшей, хотя, кроме них двоих, на дороге не было препятствий. - Что я сделал?! – Ион снова посмотрел на свои руки, потом на то место, где только что стояла машина, а потом туда, где она исчезла. - Ионушка, золотко, пойдем отсюда скорее! – заревела Танюша. - Как это могло… Как я мог это сделать? – бормотал он, оглядываясь по сторонам. У него теперь было такое же детски-испуганное лицо, как только что у хозяина машины. – Почему… почему это сделалось? Танюша, всхлипывая, потянула его за руку. - Нельзя тут стоять, любовь моя. Сейчас тебя снова кто-нибудь собьет… Но никто не собирался их сбивать. Машины обходили их по широкой дуге, водители старались не смотреть в их сторону. Хотя это были уже другие машины, они каким-то загадочным образом получали от своих предшественников сигнал о препятствии, словно бактерии, которые, стремительно размножаясь, уже через несколько минут меняют свой генетический код. В этом коде было записано, что на месте Иона с Танюшей стоит непроходимая стена, которую опасно задевать. Но Танюша все равно тянула Иона прочь: она боялась, что избитый водитель вот-вот опомнится и вернется назад, чтобы отомстить, либо откуда не возьмись явится вызванная полиция. Страх мешал ей рационально мыслить. В противном случае она бы рассудила, что наша полиция крайне редко оперативно реагирует на подобные вызовы; к тому же, было маловероятно, чтобы кто-то из проезжавших водителей, либо сам пострадавший успел бы ее вызвать. Танюша отдалась на волю чувств. Вцепившись в руку Иона, она бегом потащила его назад по улице – так ей почему-то казалось безопаснее – и, дойдя до первой подворотни, свернула туда. За подворотней был пыльный дворик с кустами жасмина, старыми скамеечками, песочницей и облупившимся турником. Людей не было. Оттуда, петляя сквозь лабиринт сараев и гаражей, тропинка вела в другой такой же дворик, и Танюша бросилась туда. Ион не сопротивлялся и покорно следовал за ней. Иногда он останавливался и оглядывался назад, будто припоминая все, что произошло, и заново ужасаясь. «Как?.. Почему?..» - беспомощно спрашивал он, и Танюше приходилось уговаривать его идти дальше. В одном из сквериков она остановилась, усадила Иона на лавочку, достала из рюкзака бутылку с водой и полила ему на руки, чтобы смыть кровь. Ион смотрел, как порозовевшая вода стекает с его пальцев, и вдруг на глазах у него выступили слезы. - Я… не могу! – страдальчески выдавил он и снова сделал движение, чтобы идти назад. - Все хорошо, Ионушка, все кончилось! Ты все правильно сделал, миленький. Это был очень плохой человек… Ты меня от него спас, - тараторила Танюша, придумывая на ходу. – Но сейчас надо спешить, потому что он может нас догнать, и привести еще кого-нибудь. А ты устал, тебе надо отдохнуть. – Она обняла его за плечи и подтолкнула вперед. - Догнать? Нет, он не может. У него сломана рука. Боже, это же я сделал! Как я мог?! - Идем, милый. Ты ударил его, потому что он ударил меня. Помнишь? А потом ты просто не давал ему вылезти из машины, чтобы он не мог побить нас обоих. Ну, идем же. Осталось чуть-чуть. Сядем на «восьмерку», доедем до рынка, а там до дома рукой подать. Как молния, вспыхнул в ее мозгу маршрут восьмого автобуса. Он был страшно долгим, объезжал почти весь город по кольцу, и они редко садились на него. Однако сейчас инстинкт подсказывал ей, что кружной путь к дому почти гарантированно обезопасит их от нежелательных встреч – с побитым ли водителем, с гипотетической ли полицией или с целой армией других автомобилистов, которые, как рисовалось в ее напуганном воображении, должны были из солидарности с товарищем найти и покарать их. Она хотела тотчас бежать к остановке, но Ион теперь шел с трудом, пошатываясь на ходу; силы оставляли его. Если бы Танюша не тянула его за руку, он, наверное, опустился бы прямо на асфальт. Прохожие провожали их с многозначительными ухмылками: ага, мол, понимаем, жена тащит домой подгулявшего мужа. Танюша заискивающе улыбалась и старалась скорее миновать свидетелей: ей казалось, что эти люди тоже могут быть заодно с армией врагов, что они доложат о них владельцам «БМВ» и всем прочим. К счастью, автобус подошел быстро. Танюше удалось втолкнуть туда Иона и усадить на неприметное заднее место. Сама она встала рядом, хотя свободных сидений было полно: она пыталась отгородить его от любопытных глаз. Постепенно Ион успокоился. Точнее, ушел в себя: он больше он не говорил о водителе, а сидел молча, глядя на свои колени. Взгляд его затуманился, на лбу появились морщины. Танюша не пыталась тормошить его: она радовалась, что они не привлекают внимания. Автобус остановился. - Приехали, милый. Выходи. – Она тронула его за локоть. - Ага, да. Он поднялся и вышел вслед за ней, но так и не очнулся тяжелых дум. Таким же тихим и отрешенным Танюша привела его домой. Он покорно вошел, снял кроссовки, опустил рюкзак на пол. Потом неуверенно зашел в комнату, будто был здесь в первый раз, заметил диван, подошел и лег. - Хочешь есть, Ионушка? Ты давно не кушал. – Танюша склонилась над ним. - Нет, Танюш. Я устал что-то. Полежу. – Он прикрыл глаза. Так странно было слышать от Иона «я устал», и так непривычно видеть его таким разбитым, что Танюша встревожилась – теперь уже не из-за инцидента, а из-за мужа. Она подошла и села рядом. Только сейчас она заметила, что вокруг глаз у него залегли глубокие тени, и лицо, казалось, еще больше исхудало. - Ионушка, солнышко!.. – Танюша положила руку ему на потный лоб, и удивилась, какой он холодный. – Скажи, что тебе принести? Что для тебя сделать? Ион с трудом открыл глаза, будто веки налились тяжестью, и посмотрел на Танюшу. Никогда прежде она не видела такой тоски в его взгляде. - Что с тобой, золотко? Это ты так… из-за того мужика? Но ведь это он был виноват! Он же был плохой! Она всхлипнула и прижалась к его плечу. Ион долго молчал и, наконец, вымолвил: - Танюша, так нельзя было делать. Я не должен был… - Милый, но как же было нужно? Ты вспомни: он тебя чуть не сбил… - Он и не сбил бы. Он затормозил. – Ион поморщился, словно само воспоминание об том доставляло ему физические страдания. - Да, но потом… Он же хотел побить тебя! За то лишь, что ты переходил улицу по переходу и на зеленый свет! За то, что ты, видите ли, помешал ему ехать! Ведь это наивысшая степень наглости. И меня он хотел побить. Ты же меня защитил, помнишь? – Танюша тоже вспомнила все подробности происшедшего, но ей, наоборот, это придало уверенности в своей правоте. – Золотко мое, как же иначе тут было поступать, скажи? - Не знаю. Но не так. Не так… - Он говорил медленно, словно не только веки, но и губы и язык у него сделались непомерно тяжелыми. - Теперь уже ничего не исправишь, милый. – Танюша обняла Иона и попыталась залезть ему под крылышко – туда, где ей всегда было тепло и покойно. Но сейчас его тело было странно холодным. – Его рука заживет, он же молодой и сильный. Зато он будет понимать, что так себя вести нельзя. Что нельзя сбивать людей, нельзя им потом угрожать… - Да, теперь ничего не исправишь, - выдохнул Ион. Он не слышал продолжения фразы. – Это ужасно, Танюша. - Так ведь ничего страшного не произошло! Не сломана у него рука, поверь мне! Я видела… Танюша отчаянно врала: на самом деле она не знала и не могла знать, сломана ли рука. Судя по количеству крови, повреждения, даже если они коснулись только мягких тканей, были глубокими. Но сейчас ей не хотелось так думать, и она старательно затушевывала в своих воспоминаниях кровь и стоны, а на первый план выставляла хамство водителя – тогда еще здорового. Однако на Иона не действовали ни вранье, ни правда. Казалось, его состояние связано не только с раскаянием в том, что он поступил дурно – будь тут одно раскаяние, его можно было бы переубедить разумными доводами. Это была какая-то особенная, физическая подавленность, не подвластная рассудку. Как будто его тело, именно тело страдало от того, что он причинил боль другому человеку. Это было настолько противно его существу, что оно мучилось, словно от токсического отравления. Но вместе с телом страдала и душа, и ее уж никак нельзя было убедить, что дурного поступка не было. Ведь именно тело, ее вместилище, нанесло тому человеку раны. Рука, которой она управляла, обагрила кровью чужую руку. И перенести этого кошмара она не могла. Танюша обнимала Иона, пытаясь согреть, и твердила в ухо, что все обойдется. Однако она чувствовала, что это бесполезно: раскаяние, как болезнь, сковало милое ей тело. Иону тяжело было даже пошевелиться. Воспоминание о чужой боли проникло в кровь и вместе с нею разнеслось по всему организму. Он не смог бы сказать себе «это сделал не я», или «это было не так», даже если бы захотел. Его тело лучше всех знало, что это было оно и все было так, как было. Наконец, он уснул. Уснула, не раздеваясь, и Танюша. Ночь пронеслась, как одно мгновение: вскоре в ее веки постучался солнечный свет. Проснувшись, Танюша первым делом потянулась к Иону. Он, похоже, еще спал. Дыхание было очень тихое, но ровное. Она удивилась, заметив, что футболка на нем мокрая, словно он только что купался. Мокрая была и подушка, и спинка дивана. Танюша привстала. Лицо Иона, его шея и руки были покрыты крупными каплями пота, которые стекали вниз тоненькими ручейками. Волосы, которые и прежде быстро становились сальными, сейчас вились черными лоснящимися кольцами. Впадины его лица, которые за ночь, кажется, стали глубже, были испещрены грязноватыми линиями: это пот, подобно горным потокам, стекал со лба и носа на щеки и шею, а дальше впитывался, словно в грунт, в ткань покрывала. «Как странно… отчего так много пота?» - думала Танюша, проводя рукой по его коже. От прикосновения Ион слабо пошевелился и открыл глаза. - Танюш… Уже утро, да? Он попробовал подняться, но, встав на локти, со стоном опустился на подушку. - Что с тобой, Ионушка? Что у тебя болит? Танюша прильнула к нему, обняла руками голову, погладила мокрые волосы. Ион прикрыл глаза, пережидая приступ немощи и переводя дыхание. Танюша поцеловала его в макушку. Теперь ее лицо, руки и футболка тоже увлажнились. - Милый, ты так сильно вспотел… У тебя такое раньше бывало? Она коснулась губами лоснящейся щеки и снова удивилась: вместо горьковатого привкуса пота она ощутила во рту обычную воду. Тут она сообразила, что и запаха, сопровождающего потение, у Иона тоже нет. Капельки жидкости, стекавшие по его телу, были чисты и прозрачны, и бежали быстро, как вода. Да это и была вода! - Какой странный пот, Ионушка… Как будто это просто вода из тебя выходит. Чистая, как из родника… Ион отдышался и, открыв глаза, посмотрел на Танюшу. - Мне на работу надо… Как же я пойду? – проговорил он слабым голосом. Складка между его бровями теперь сидела так прочно, словно всегда тут жила. Сейчас в ней тоже подрагивала капелька воды, не зная, как ей спуститься – медленно сползти по мокрым волоскам или же быстро скатиться в глубокую ямку к глазу. - Что ты, солнышко! Какая работа? Ты разве не видишь, что болен? - Юрь Альбертыч ругаться будет… - Да пошел он знаешь куда, этот Юрь Альбертыч! – Танюша никогда не говорила так грубо, но сейчас даже не заметила этого. – Плевать на него. Забудь. Я сама сейчас ему позвоню, хочешь? - Нет-нет, не надо… - Ион из последних сил схватил ее руку, будто боялся, что она впрямь позвонит и нагрубит Юрию Альбертовичу. – Я сам… Ты только мне телефон принеси, ладно? Голос его был глухим, словно шел откуда-то из глубины пещеры. Танюша поспешно схватила рюкзак и отыскала видавший виды мужнин смартфон. Его стекло было покрыто трещинами, и в некоторых местах изображение закрывали черные пятна. Ион протянул к нему обе руки. Но его длинные тонкие пальцы, прежде так ловко державшие любую вещь, сейчас дрожали и никак не могли сделать простых движений, известных всему цивилизованному миру от младенца до старика – активировать экран и набрать номер. К тому же, пальцы тоже были мокрыми: на экран с них капала влага. Ион уронил телефон, и он шлепнулся на его впалый живот, обтянутый потной футболкой. - Ионушка, давай я… - Танюша краем простыни обтерла экран и включила набор номера. – Какой телефон? Ион, как и Танюша, не вел книги контактов. Небольшое ускорение набора номера, по его мнению, не стоило того, чтобы тратить время на изучение электронных недр гаджетов, которые он искренне не любил. Танюша – и подавно. Если мозг Иона был хотя бы способен проникнуть в нудный и бесчеловечный мир смартфона, то у Танюши при одной мысли об этом перед глазами вырастала высокая бетонная стена, которую надо было либо пробивать, либо перелезать, либо подкапываться. Все это вызывало одинаковый ужас, и Танюша выбирала единственно правильное решение – повернуться и уйти. Никаких так называемых «сервисов» и «приложений» (уже одна терминология пугала) она не использовала, а телефонные номера дедовским методом записывала в красивую бумажную книжку. Дома у нее хранились три-четыре старых книжки, заполненных в течение жизни. А у Иона не было ни одной. Проходящие, неважные номера он записывал на листках и клочках бумаги, которые болтались на дне его рюкзака, по карманам, на подоконниках и постоянно терялись. Важные он не записывал вовсе: они хранились в бездонном погребе его памяти. Там они всегда были в порядке, разложенные по полочкам и снабженные ярлычками, и Танюша не помнила случая, чтобы он забыл какой-то из них. Он напрягся, словно ему было физически трудно перебирать ярлычки в погребе, и медленно произнес, доставая цифры по одной: - Восемь... три девятки… пять… три… семь… Последние цифры телефон услужливо вписал сам, не дожидаясь, пока хозяин их вытащит: этот номер он хорошо знал. Во время ожидания ответа Танюша пристроила телефон Иону под ухо. Начальник не сразу, но взял трубку. Танюша не знала даже, какую должность занимает этот Юрь Альбертыч – хозяин, директор или вездесущий прораб – но для Иона он точно был самым главным, потому что выдавал ему зарплату, завернутую в клетчатый листок, вырванный из школьной тетради. В щель между телефоном и ионовым ухом вырвался низкий сиплый голос. Интонации были недовольные – должно быть, он выяснял, почему Ион не пришел на работу. Услышав слабый лепет подчиненного, трубка помолчала – голос Иона говорил сам за себя – а затем, отрывисто буркнув еще несколько слов, нажал на отбой. Ион облегченно вздохнул и отвел от лица трубку. - Слава Богу, все хорошо. Сегодня можно не приходить… Короткий разговор забрал у него столько сил, что он несколько минут лежал неподвижно, тяжело дыша и закрыв глаза. Танюша лежала рядом, не шевелясь, боясь движением или даже глубоким дыханием потревожить его. Все было так же, как когда-то в походе, в первую ночь. Но тогда она безумно боялась, что сделает что-то не так и тем не понравится ему. Теперь она была рядом с любимым и близким Ионом, и больше не нужно было бояться, что что-то пойдет не так. Но почему тогда он истекает потом, почему ему так плохо? Ведь если мечта сбылась, то должно быть только хорошо. Отчего же теперь ей так больно и страшно? - Ионушка… Может, вызовем врача? Узнаем, что с тобой, а? Ион открыл глаза. После неподвижности ему становилось легче. Он даже поднял руку, подполз ею к танюшиному плечу и слабо погладил. - Нет, что ты. Зачем… Простуда обычная. У меня уже бывало так… К вечеру лучше станет. - Ионушка! – Танюшу осенило. – Надо же температуру смерить! И, мучимая раскаянием за то, что сразу не произвела этого необходимого ритуала по уходу за больным, она вскочила и побежала к тумбочке, где хранилась аптечка. Градусник был вставлен под мышку Иону и старательно прижат его плечом, которое, в свою очередь, было подперто Танюшей. Она выждала, сколько положено, и даже больше; Ион успел заснуть и пробудился оттого, что Танюша попыталась незаметно достать градусник. Но научный метод результата не дал. Ртуть поднялась лишь до отметки 36 и 4. Как не пыталась Танюша поднять ее повыше, снова засовывая стеклянную палочку Иону под плечо, серебристый столбик упорно оставался на месте. Повышенная температура означала бы определенность ситуации: да, солнышко заболело, это плохо, но зато понятно чем, и, соответственно, понятно, что Танюше следует делать. Даже 39 и 5 градусов казались ей сейчас лучше, чем эта загадочная неизвестность, воплощенная в холодном теле и льющимся через край поте. Мать по телефону сразу заявила, что беспокоиться не о чем: «Это пониженное давление. У некоторых бывает – при простуде температура не повышается, а понижается. Обычное дело». - А почему он так потеет? – c робкой надеждой спросила Танюша. - Дык он всегда у тебя потеет, как лошадь. Ты на его голову посмотри – не успеет помыть, как уже волосы грязные. Фу, даже противно. Непонятно даже, откуда столько пота берется – тела-то почти нет, худющий, как жердь. - Как бы он тебя не заразил, - продолжала мать. – Прививки вы не делаете, а шляется он у себя на стройке с кем попало. Впрочем, она посоветовала уйму всяких лекарственных наименований; Танюша все это аккуратно записала, собираясь тут же, как Солнышко заснет, бежать в аптеку. В лекарствах она особенно не разбиралась и всегда принимала то, что говорила мать. В списке было что-то противовирусное, имунноукрепляющее и даже один сильный антибиотик. На всякий случай. - А кашель-то у него есть? Сопли, все такое? - Нет, ничего нет. Только пот, холод и слабость. - Странно, что кашля нет. Он же курит у тебя, как паровоз. У таких должен быть. - Сейчас не курит. - Сейчас понятное дело. Но вообще-то он свое здоровье поистаскал, это точно. И рюкзаки, и сигареты, и стройка эта… - Ага, мама, спасибо огромное! Побегу в аптеку. Вроде он заснул. «Повесила себе на шею гастарбайтера, - с досадой думала мать, повесив трубку. – Так он хотя бы зарабатывал, а теперь и вовсе бревном ляжет, еще корми его. Хотя чего он зарабатывал? Слезы одни. Всю жизнь разнорабочим. Не умеет ничего, и не хочет учиться. А зачем, собственно? Нашел себе одинокую старую дуру, и сел ей на содержание. Хоть бы ребенка ей сделал, и то была бы польза. А то «мы так этого хотим, очень ждем, очень верим» - ага, небось наплел ей с три короба. А сам и по этой части больной. …Ладно, сама все это заварила, пусть сама и расхлебывает». Танюша прилежно скормила Иону таблетки из всех упаковок. Хотя симптомов гриппа не было, заставила выпить шипучий стакан антигриппина. - И хоть яблочко съешь. Ты ж ничего не ел со вчерашнего дня. - Я уже таблетками наелся, - пытался пошутить Ион. После интенсивной терапии на впалых щеках появился легкий румянец – правда, скорее лихорадочный – и больной немного оживился. - Я же говорил тебе, что к вечеру получшеет, - шепотом говорил он. – Завтра точно на работу пойду. - Я тебе пойду! – строго хмурила брови Танюша, хотя в душе радовалась. – В таком состоянии тебе нужно лежать не меньше трех дней. А потом еще два дня сидеть и пить антибиотики… - А потом еще два дня стоять, и только потом ходить. - Вот тебе! Она шутливо ткнула его в лоб подушечкой пальца, но сразу одернула руку, потому что Ион, несмотря на слабость прикосновения, болезненно прикрыл глаза. Тогда она наклонилась и прижалась губами к мокрой коже. Кожа была холодна; лишь где-то внутри слабо пульсировала жилка. Весь день Танюша боролась с этим ужасным потом, как могла: обтирала тело Иона влажными полотенцами, меняла его белье и постель. Но проходил час, и свежая футболка становилась мокрой, как половая тряпка, а на простыне отпечатывался силуэт лежащего тела. Диван под простыней тоже отсырел, и на свежей простыне проступала влага, стоило Иону переползти на нее. Танюша сидела и думала, как с этим быть. Идея, которая пришла ей в голову, выглядела унизительно для больного, потому что ассоциировалась с немощной старостью. Но Ион помог ей, первым высказав эту мысль. - Танюш, а ты подстели вниз тент от палатки… Чтоб я на диван не протекал… Так она и сделала. Вытянула из тугой капроновой торбочки, где лежала свернутая палатка, прорезиненный тент, укрыла им диван вместе с подушкой, а сверху постелила простыню. Помогла улечься Иону – во время перестилания он сидел, скорчившись, в кресле. - Знаешь, что… Давай я лучше голый полежу. А то чего лишние тряпки переводить, - сказал он, увидев, что Танюша несет новые футболку и трусы. – Меньше тряпок – меньше намочу… - Он с трудом улыбнулся. – Хе-хе, я и в детстве так не писался, как сейчас. - Перестань, Ионушка. Ну что ты говоришь! Однако она послушалась, отложила белье в сторонку и укрыла его еще одной простыней. Ион вытащил руки и положил их поверх – худые, тонкие руки с маленькими бугорками мышц и набрякшими шнурами вен. Это казалось невероятным, но за ночь он заметно похудел. Острее обозначились линии ключицы, сильнее выдавался кадык на шее, глубже запали щеки. И все это блестело и сверкало капельками воды, как будто Ион только что вылез из озера после купания. - Ионушка, мне страшно, - против воли вырвалось у Танюши. - Ты что? Чего тебе страшно? – Ион растянул губы в улыбке, и ей опять показалась, что морщин на истончившейся коже стало больше. - Мне страшно за тебя… - голос ее дрогнул, как у маленького ребенка, собирающегося заплакать. - Ну, ты даешь. Да мне наоборот лучше. Я, можно сказать, наслаждаюсь, что в кои-то веки удалось в постели поваляться… Ей-богу, вот бы еще так посимулировать! Силы у больного приходили и уходили, как морской прилив. Сейчас он был на пике; но Танюша уже знала, что через несколько минут начнется спад. - Сделай одолжение, посимулируй. А еще лучше – доешь булку. Ты только кусочек отъел. Если ты симулянт, у тебя должен быть хороший аппетит. – Танюша легла рядом с ним на подушку, обняв мокрую курчавую голову. - Аппетит отличный! Давай сюда свою булку. Ой, какой огромный кусок… Мне столько не съесть. А закурить можно? - Ты с ума сошел?! Ты еле дышишь. Хочешь, чтобы еще хуже стало? - Наоборот. У нас, у наркозависимых, поступление в кровь заветного вещества дает огромный прилив энергии. Вот увидишь, как сразу есть захочется. - Обойдешься. - Танюшечка!.. – Он сделал умоляющую гримаску. - Никотиновое голодание в моем состоянии, напротив, подрывает и без того слабые силы. Неужели тебе меня не жаль? Танюша сдалась, дала ему сигарету и поднесла зажигалку; но сделав пару затяжек, Ион сморщился, как от боли, и сунул сигарету в пепельницу. - Знаешь, я лучше посплю… Начался спад. Ион закрыл глаза и отвернул лицо к стене. Он дышал так тихо, что если бы грудь не вздымалась под простыней, то могло показаться, что он не дышит совсем. Танюша мочила в горячей воде одно полотенце за другим, отжимала и, осторожно прикладывая к его телу, впитывала воду. Участок кожи ненадолго становился почти сухим; но уже через несколько минут из пор выступали блестящие капельки. Они росли, разбухали, сливались друг с другом, и вот уже новые ручьи пота стекали вниз в ложбинку над ключицей, и простыня темнела в тех местах, где соприкасалась с телом. К вечеру он снова очнулся, и снова пытался говорить и улыбаться. Он даже вспомнил про их планы поездки в Молдавию. Но вскоре силы опять оставили его, и он несколько часов неподвижно лежал, истекая влагой из пор. Танюша все это время лежала рядом, машинально водя по его коже мокрым полотенцем. Она забыла, что его надо сменить. Она тоже была мокрая – и от мужниного тела, и от собственных слез. Пришла она в себя оттого, что услышала, как Ион что-то говорит. Сперва она обрадовалась, а потом увидела, что его глаза закрыты. Он бредил. Тогда она вскочила и бросилась к телефону. «Господи, Господи, почему же я раньше этого не сделала, Господи!» - застучало в ее голове. Она набрала «03» и долго ждала, пока робот проговорит все свои никому не нужные и страшно долгие фразы. Наконец, отозвался живой женский голос – унылый и сонный. Танюша сбивчиво, боясь рассердить тетю доктора, принялась объяснять состояние больного. - Умоляю, приезжайте скорее! Он… - Температура? – сухо перебили в трубке. - Э-э, понимаете, он очень слабый… Он бредит, он не может пошевелиться… - Температура? – с настойчивостью, привыкшей к сотням на дню подобных излияний, повторил голос. - Из него уже два ведра пота вылилось! – вскрикнула Танюша, не выдержав. - Девушка, вы меня слышите? – холодно отчеканила трубка. – Я спрашиваю, какая у него температура? Вы температуру мерили? - Э-э… Я… Д-да, мерила. - Так какая температура? - Э-э… Тридцать шесть и три… Но послушайте! Это же ничего не значит! Бывает же, что у больных температура падает… - Горячее питье, витамин С растворимый… - Девушка, он весь мокрый! - Меняйте белье. Поймите, мы не можем выехать без температуры. Машин мало, у нас пациенты с высокой температурой и те ждут… - А если бы я сказала, что температура высокая? – в отчаянии воскликнула Танюша. Она поняла, что сделала непростительную ошибку, сказав правду; но ничего поправить было нельзя. - Девушка, вы что, издеваетесь? – возмутились в трубке. - Простите, я все поняла, - пристыжено пробормотала Танюша. В трубке еще что-то повторили про питье и компресс, но она этого уже не слышала – с дивана послышался голос Иона. - Что, любимый, что? – она отбросила телефон, забыв даже нажать на отбой, и кинулась к нему. Ион чуть приподнялся на локте. Глаза его лихорадочно блестели, но он был в сознании. - Который час, Танюш? – хриплым шепотом спросил он. - Ой, сейчас! - Она поспешно взглянула на экран смартфона. – Два часа… Солнышко, ты спи, спи. Она обняла его. Потом, вспомнив про полотенце, принялась обтирать лоснящиеся плечи. - Смотри-ка, - Ион указал пальцем на пол. – Неужто это я так протек, хе-хе? Его любимый смешок на сей раз вышел жалким. На полу, у края дивана, появилось темное пятно – это была вода. Раздался легкий плеск: с дивана на пол упала капля, а следом еще одна. Танюша сунула руку под простыню и сразу от неожиданности отдернула. Она собиралась ощутить мокрую кожу, но вместо этого пальцы погрузились в самую настоящую лужу. Не имея возможности впитаться сквозь прорезиненную ткань тента, вода скапливалась вокруг ионовых бедер. От ее холода, вероятно, он и проснулся. - М-да, вот так обдулся… - Ион зашевелился, пытаясь выбраться из мокрого ложа. От его движения на постели возникла новая складка. По ней, подобно внезапно пробившемуся руслу реки, лужа хлынула на пол. – Оп-па! Ну и дела… - Сейчас, сейчас, Ионушка! Сейчас я постель поменяю… Танюша метнулась было к открытому шкафу, но остановилась: полки, где обычно лежало постельное белье, теперь были пусты. Все их содержимое уже перекочевало на балконные веревки, где тщетно пыталось высушиться. Простыни давно закончились, и в ход шли пододеяльники и наволочки. Да и сейчас Ион лежал на сборном покрывале из наволочки и большого банного полотенца. Танюша перещупала висевшие на балконе полотнища: увы, они еще не успели высохнуть. - Погоди, милый, я сейчас… Она открыла другую створку шкафа и принялась, не раздумывая, вытягивать все, что имело вид большой тряпки – платья, косынки, кухонные полотенца и даже носовые платки. - Танюш, не надо, - произнес Ион, поняв ее намерение. - Ионушка, не беспокойся, я сейчас тебе подстелю… - Правда, не надо. Это все… - он глубоко вздохнул и утер капли со лба, - это все сейчас же промокнет. Уфф… И так уже дома сухого места нет. Знаешь, что я думаю? А давай я в ванну залезу! Там-то все в сток и уйдет. Танюша остановилась в нерешительности. - Как же так, солнышко? Ты будешь лежать… в ванне? - А что такого? – Ион медленно облокотился на спинку дивана, а ноги опустил на пол. Они шлепнулись в лужу. – Как миллионеры в кино. С коктейлями и сигарами… А? Принесешь мне сигары? - Принесу, миленький, все принесу! Ты только поправься, пожалуйста… Да как же ты там будешь лежать? Там же жестко… Тебе будет неудобно! - Почему неудобно? Наоборот. Ты мне это… эти мокрые тряпки туда постели, и воды набери… горячей. Ты обзавидуешься, как мне будет удобно. Сама еще захочешь… Уфф… У больного был очередной пик, но он рисковал обернуться преждевременным спадом: Ион слишком много энергии расходовал на слова, и уже тяжело дышал. Танюша испугалась и решила не спорить. - Хорошо, милый, я все сделаю. Она побежала в ванную и отдернула старую, покрытую ржавыми пятнами клеенку, оберегавшую пол от брызг. Ванна тоже была ржавая; местами керамическое покрытие откололось. Заткнув сток втулкой, к которой была привязана спутанная осклизлая цепочка, Танюша открыла краны. Вода стала медленно набираться. Втулка была неплотной, и часть воды просачивалась. Но все же через пару минут уровень воды преодолел нижний изгиб ванны и вышел на вертикальные стенки. Часть ржавых разводов оказались под водой, и сквозь нее смотрелись не так неряшливо. У Танюши мелькнула мысль, что она должна была раньше позаботиться о том, чтобы поменять эту ужасную старую ванну на новую, чтобы милому Солнышку сейчас не пришлось лежать на этой шершавой ржавчине. Но тут же она вспомнила, что так, в сущности, выглядит вся ее квартира, и что она не замечала прежде ни грязи, ни ветхости именно потому, что он был с ней. «Господи, Господи, пусть все будет хорошо! Пусть он выздоровеет, и тогда я все-все вымою и поменяю!» - взмолилась она, пробуя воду. Нужно было смешать так, чтобы ванна была не слишком горячей, но и не чересчур холодной: все равно она будет быстро остывать. Танюша на секунду задумалась, из чего бы сделать изголовье, и тут же придумала: в шкафу в прихожей лежали два спасжилета. Они с Ионом купили их накануне весеннего сплава, и пока использовали только один раз. Впрочем, они были подержанные и линялые. Танюша соединила крепежи и уложила жилеты один на другой: получилась удобная подушка, как раз для ванны. «Почему я не делала ему так, когда он был здоров?» - снова полезла в голову непрошенная мысль, но Танюша ее отогнала: «Сейчас поздно об этом думать. Ионушка выздоровеет, и тогда я буду делать ему ванны с подушками, приносить коктейли, сигары и все-все-все». Перед тем, как транспортировать Иона в ванную, Танюша уговорила его принять дежурную пригоршню таблеток. Его силы снова иссякали: нужно было спешить. Танюша подлезла плечом под его руку и помогла подняться. Она думала, что это будет страшно трудно. Но, к ее удивлению, она почти не почувствовала тяжести: Ион действительно страшно исхудал. Когда он нетвердо встал, упираясь ей в плечо, она испугалась: в вертикальном положении его худоба стала еще заметней. Еще немного, и он был бы похож на заключенных немецких концлагерей. Неестественно и странно на фоне этого истощенного тела выглядели половые органы. Живые и мягкие, они еще не успели высохнуть вслед за своим хозяином. - Как из Бухенвальда, да? – усмехнулся Ион, заметив ее взгляд. - Ну что ты говоришь, милый! Все будет хорошо. Идем скорее. Вот так, вот так… Ион ступал, оставляя за собой мокрые следы. Казалось, его тело тает на глазах, превращаясь в воду. Они добрались до ванной. Тут Ион приостановился, заметив по пути унитаз. - Погоди-ка, солнышко… Отолью, пока есть возможность. Справив нужду, он замешкался: рефлекс требовал натянуть штаны, но их не было. Он грустно вздохнул, как будто факт отсутствия одежды был для него самым огорчительным. Танюша помогла ему дойти до ванны и забраться внутрь. Она предусмотрительно проложила дно одной из простыней, и теперь ванна со свисающими по бортам драпировками напоминала старинные живописные полотна, где сановные герои возлежали именно в таких застеленных купелях. Танюша захотела позабавить Иона этим сравнением, и стала вспоминать, кто именно из высокопоставленных лиц прошлого представал перед публикой в ванне с простынями. Перед глазами роились образы, но она не помнила имен. И вдруг на передний план памяти выехала картина «Смерть Марата». О нет, нет, замахала Танюша рукой на свою глупую память. Этого не надо. Ион не без удовольствия опустился в теплую воду. Спасжилеты были разложены Танюшей так, что образовывалась удобная вмятинка и для головы, и для шеи. Можно было лежать, не шевелясь, и тело никуда не сползало. Правда, в длину Ион в ванне не помещался: согнутые колени торчали из воды двумя покатыми островками. Танюша забеспокоилась, не будут ли они мерзнуть; но тут Ион, собравшись с силами, уперся руками в задрапированные борта и развернул тело. Теперь колени, сложенные в одну сторону, были под водой. - Тебе тепло, солнышко? – спросила Танюша, поглаживая Иона по голове. Ион улыбнулся: впалые щеки озарил румянец. Улыбка была не такая, как прежде, когда обнажался весь ряд его длинных желтоватых зубов. Сейчас лишь уголки губ потянулись вверх. Но Танюше и этого было довольно. - Не волнуйся, милый, ты поправишься! Вот полежишь в теплой водичке и согреешься… Она знала, что вода будет уходить через неплотную втулку, и приготовилась регулярно подбавлять горячую. Но, когда прошло полчаса и Ион задремал, оказалось, что воды ничуть не убавилось. Правда, она заметно остыла. Танюша поняла, в чем дело: вода уходила, но ее компенсировала влага, сочившаяся из пор кожи. Она быстро придумала, что делать: отчерпала ковшиком немного воды в раковину, а взамен добавила из крана горячей. Температура ванны снова поднялась. Ион слегка пошевелился во сне, что-то бормотнул, но не проснулся. Танюша решила снова попробовать измерить ему температуру. Вода скрывала его тело почти по подбородок, но оставались уши. У Иона ушные раковины плотно прилегали к голове, что он постоянно использовал, засовывая туда ручки и сигареты про запас. Танюша осторожно, чтобы не разбудить его, сунула ему за ухо кончик градусника. Она уверяла себя, что теплая вода в ванне не исказит результат, но вместе с тем толщины заушной щели хватит на то, чтобы нагреть градусник до температуры тела. Минут десять, сидя на корточках, она придерживала рукой градусник, а когда, извлекла его, ртутный столбик показывал 37 и 1. Танюша обрадовалась: повышение температуры ассоциировалось у нее с относительно нормальным течением болезни. Это, по крайней мере, уже не тот загадочный холод, думала она. Она снова и снова выплескивала часть остывшей воды и добавляла горячую. Ион не просыпался, тем самым подтверждая, что она все делает правильно. В какой-то момент ее саму стал одолевать сон. Она принесла пенковый коврик и спальник, расстелила и легла, дав себе слово, что заснет только на пятнадцать минут. Однако лишь только голова коснулась пола, как сознание отключилось. Открыв глаза – наверное, сон продолжался минут сорок - она увидела, что за окном стало заметно светлее. Она немедленно вскочила и прильнула к борту ванны. Ион еще спал, но уже тревожно шевелился: его грудь наполовину выступила из воды. Торчали и колени, сложенные вместе и прислоненные к стенке. Танюша потрогала воду – она была совсем холодная. Боже! Теплая вода ушла, и взамен тело окружил его собственный пот. Танюша поскорее открыла кран. Плеск падающей струи разбудил Иона. Он медленно открыл глаза, вздохнул и поежился. - Сейчас, родненький, сейчас! Сейчас будет тепленько! То ли ей показалось, то ли Ион за это время исхудал еще больше. Покрытая волосками кожа груди туго обтягивала выступившие ребра; суставы казались толще, чем руки и ноги, которые они обслуживали. Глаза смотрели из глубоких темных впадин, и большим клювом торчал заострившийся нос. Или все как всегда, просто она измучилась и ей страшно? - Ничего… мне хорошо, - проговорил он. Голос у Иона стал совсем слабым. Он уже не улыбался, но внимательно смотрел на нее своими черными глазами, казавшимися из-за худобы еще больше. - Знаешь, я… я сейчас позвоню в «скорую» и скажу, что у тебя высокая температура! Совру! Пусть делают со мной, что хотят! Ион попытался поднять ладонь в протестующем жесте, но пальцы даже не добрались до поверхности воды. - Не надо, малыш. Ты знаешь… мне сейчас лучше. Правда. Лучше, чем было вечером. Я так хорошо поспал… Танюша, уже готовая бежать к телефону, нерешительно остановилась. - Правда? Ты так считаешь? Просто… ты так похудел! И столько воды… из тебя выходит. Ион шевельнулся, и прозрачная поверхность воды качнулась, скрыв ненадолго его костлявое тело. - Воды? Ага… Э-гм… Понимаешь, человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Вот она и выходит… лишняя. Много ее, потому и выходит. Его губы слегка дернулись, и Танюша догадалась, что он улыбается. «Слава Богу, шутит, - подумала она. – Значит, ему и правда лучше». Ион снова прикрыл глаза и затих. «Не буду спать, не буду спать», - пообещала себе Танюша, опускаясь на пол. Чтобы не уснуть, она оперлась на локоть и подперла щеку рукой. Прямо перед ней стояла ножка ванны, крашенная в незапамятные времена древней зеленой краской. Под днищем ванны скопилась пыль и валялись какие-то тряпки. Подобно крепостной стене, вверх уходил борт ванны со свисающей сырой простыней. Раздался легкий плеск – это Иона шевельнулся. Должно быть, устроился поудобнее. Вскоре послышалось ровное дыхание. «Уснул», - успокоено подумала Танюша. – «Дай Бог, чтобы завтра ему было лучше! Может, действительно, это просто пониженное давление? Может, это действи…». Сама того не заметив, она соскользнула с подставленной руки и упала на жесткое, но сладостное ложе спальника. Сон накрыл ее, как мягкое теплое покрывало – точно как в походе, когда рядом был Ион. Он и сейчас пришел к ней: осторожно выбрался из ванны, приподнял край спальника и лег рядом, сразу обвив ее всю руками и ногами, словно их у него было много, словно он был многорукий и многоногий бог. Танюша почти не удивилась, что он здоров. «Ты уже поправился, милый?» - только и спросила она, уткнув лицо в «домик» - ему в подмышку. «Конечно, я давно здоров», - ответил он. И как всегда, когда они соединялись в любви, он не улыбался: в такие минуты он всегда был очень серьезен, и даже немного старел лицом. «Ты никогда-никогда не уйдешь, правда?» - шепнула она ему в ухо. «Никогда-никогда» - услышала она в ответ. Вдруг ей показалось, что его тело снова стало мокрым, хотя в первую минуту она этого даже не заметила. «Обними меня покрепче, мне холодно» - попросила она. Он пытался обнимать ее, гладил руками и ногами, но от этого становилось только холоднее. «Ты же здоров. Отчего тогда эта вода?» - спрашивала она. «Я и есть вода», - ответил Ион. Во сне Танюша ничему не удивлялась, но она совсем озябла, и Ион тоже. «Я согрею тебя», - сказала она и стала быстро-быстро тереть его тело. Это было нетрудно, потому что он постепенно уменьшался в размерах, и скоро стал совсем маленьким, как ребенок. Теперь уже она могла укрыть его в себя, как в одеяло. Она еще раз напряглась, прижала к себе его холодное тельце, и – вдруг почувствовала, что обнимает свои колени. От удивления она распахнула глаза. В ванной стало еще светлей: к тусклой лампочке добавились лучи рассветного солнца. Она тискала мокрый холодный спальник. Вздрогнув, она откинула его и сразу поняла, в чем дело: сверху на нее с края простыни капала вода. Одна из капель, сорвавшись, упала прямо в ее приоткрытый рот. Она была вкусная и даже чуть сладковатая, как из родника. Медленно, с трудом распрямляя затекшие ноги, Танюша поднялась, заглянула в ванну, и застыла на месте. Там было пусто. Лежала мокрая смятая простыня, обозначая под собой контуры склона из спасжилетов; внизу, сантиметров десяти ото дна, стояла вода. Иона не было. В первую секунду мозг не предложил Танюше ни единого решения этой непосильной задачи. Она лишь стояла и тупо смотрела в ванну. Потом подняла и отбросила простыню – она мокро шлепнулась на кафельный пол. Один за другим достала и выбросила спасжилеты. И снова было пусто – только вода и старая резиновая втулка на дне. Наконец, мозг что-то подсказал, даже не на уровне разума, но инстинкта. Танюша начала бегать по ванной и заглядывать в углы. Потом выскочила в коридор, оттуда – в комнату. Открыв, осмотрев и перевернув все, что можно, она сбегала на кухню, потом в прихожую. Выглянула за дверь. Снова вернулась в ванную. - Ион, Ионушка, где ты?! – крикнула она. Звук собственного голоса отрезвил ее. Мозг смог, наконец, облечь безмолвное чувство в слова. «Ион исчез», - поняла она. Она снова забегала по квартире, по несколько раз бессмысленно заглядывая в каждый угол. В прихожей ботинки и кроссовки Иона спокойно стояли на коврике у двери, и недоуменно взирали на Танюшу, словно говоря: «Ты что, как он мог уйти, ведь мы здесь!». На вешалке висела его куртка, на полке – забытая и неубранная еще с зимы – черная шапка с маленькой кисточкой. Танюша распахнула одежный шкаф. Тощая стопка его вещей – трусы, футболки, кофты, носки – все было на месте. «Но как, куда, как такое возможно?!» - вопрошала она у вещей и у стен, в сотый раз оглядываясь вокруг себя. Она снова побежала в ванную – место, где видела мужа в последний раз. Вот тут он лежал, истощенный и обессиленный, и не мог даже пошевелить рукой, не то что уйти. В голове вспыхнула обманчивая надежда: «А вдруг, пока я спала, «скорая» все-таки приехала и забрала его?» И, несмотря на то, что по телефону она не успела дать оператору никакого адреса, она принялась лихорадочно набирать «03». Девушка – на сей раз другая, но столь же сонная – сообщила, что никакого Иона Криштяну с улицы Карла Маркса, 12, они не забирали. - А может, он после меня сам позвонил вам? – в отчаянии придумала Танюша, но операторша уже повесила трубку. Она не испугалась позвонить Юрию Альбертовичу, с фантастическим предположением, что Ион, обуреваемый чувством долга, вдруг выздоровел и заковылял на работу. К несчастью для начальника, его номер был последним в списке разговоров, поэтому Танюша сразу его нашла. Сиплый спросонья бас Юрия Альбертовича еще не успел послать ее по всем адресам, куда хотел, как она вспомнила: как же Ион мог уйти из дому, если все его вещи – тут… И она снова и снова склонялась над ржавой чашей ванны, будто та могла дать ей какой-то вразумительный ответ. Но та лишь всасывала в себя остатки воды, уходящие сквозь втулку. Танюша стояла, смотрела и провожала глазами эту воду, на которой уже появились круги, предшествующие финальному водовороту, как вдруг – словно яркий свет вспыхнул в вокруг – она поняла. Ион никуда не уходил. Он не перекидывал слабые ноги через борт ванны, как чудилось ей во сне. Он даже не шевелился. Он просто… Мозг еще не успел подобрать слова для той невероятной мысли, которая озарила ее, как Танюша уже опрометью бросилась на кухню. Инстинкт, который в критические минуты лучше нас знает, что следует делать, выстроил кристально ясную цепочку задач: добежать до мешка под раковиной, где хранились пластиковые бутылки для раздельного приема отходов, взять оттуда самую маленькую – у большой горлышко не достанет до ускользающего слоя воды – метнуться назад и припасть, словно мучимая жаждой птица, пластиковым клювиком к самой нижней части дна ванны. Там оставалось больше всего воды – сантиметра три-четыре. Клювик стал жадно вбирать ее, боясь упустить хоть каплю, а Танюша, которой инстинкт продолжал указывать, что делать, нащупала пальцами ту уязвимую точку, где из-под втулки уходило больше всего воды, и зажала ее. Вода стала уходить чуть медленнее – или так ей показалось. Не прекращая действий, она оглядывалась вокруг, ища то, чем можно было бы зажать дырку в свое отсутствие: инстинкт уже сказал ей, что теперь нужно бежать в кухню за ложкой, и вычерпать ею остатки. Ничего подходящего она не нашла, поэтому, вытащив бутылку и зажав драгоценное горлышко ладонью, кинулась на кухню, надеясь на скорость своих ног. Когда она и ее клювик вернулись назад, воды на дне еще чуть-чуть оставалось. Безжалостно скребя металлом ржавую керамику ванны и производя при этом ужасающие звуки, Танюша собрала еще несколько граммов воды. Все это было, не шевелясь и не дыша, до капли перелито в бутылку. Теперь Танюша стала спокойнее: все ее существо сконцентрировалось на том, чтобы собрать все, что от него осталось. Она заметила валявшиеся в луже на полу простыню и спасжилеты. Но она не стала делать опрометчивого шага, оставив незакрытую бутылку без присмотра. Сначала она снова сбегала на кухню, разыскала подходящую крышку, старательно завинтила, и только потом принесла в ванну большую тарелку. В нее была полностью, почти до сухого хруста, выжата простыня. Отжатая вода была мутней, чем из ванны, но Танюша простила ей это. Ведь простыня, чьи частицы в виде мутной взвеси плавали в тарелке, была последней, кому довелось обнимать его тело. А значит, она была достойна и сейчас быть вместе с ним. Следом пришла очередь спасжилетов. С них Танюша воду соскребала, где можно – отжимала, а где уже почти ничего не оставалось – слизывала. Точно также она слизывала последние капли воды с пола – но это уже после того, как ложка, металлическая линейка (интуиция в последний момент подсказала ей такой способ) и та же простыня сделали все, что могли. Она собрала остатки воды с ванны, обсосала осклизную цепочку и втулку (она не только не брезговала, но горячо завидовала им, что они были с Ионом немножко дольше, чем она сама), а затем исследовала на предмет влаги пол в других помещениях. Везде были мокрые следы только ее недавних шагов; следы Иона уже высохли. Она в надежде хваталась за развешенное и разбросанное белье; но то, что не хотело высыхать весь прошедший день, за несколько ночных часов отдало свою влагу до последней молекулы. Лишь диван, на котором Ион провел больше суток, еще хранил его воду. Ее нельзя было достать, отжать, слить или выпить; и Танюша просто легла не него, крепко прижимая к груди закрытую бутылочку. Она елозила по влажному покрывалу всем телом, стараясь вобрать воду своей кожей прежде, как она испарится в воздухе. И лишь тогда, как тот же добрый инстинкт сказал ей «ты сделала все, что могла» - только тогда она начала плакать. Она тряслась от рыданий, уткнувшись лицом в старую диванную обивку, и ее слезы смешивались с остатками воды Иона, которые уже невозможно было выдавить и всосать. Через них Танюша воссоединялась с любимым, не давая ни единой частичке его тела остаться в одиночестве. Она не знала, сколько пролежала так – несколько часов или дней. Когда она подняла голову, в окно заглядывало яркое солнце. Она пошевелилась, кое-как расправила конечности. И сразу почувствовала бутылочку, прижатую к сердцу. Она была полна примерно на две трети – мутная вода, смешанная с пылью простыни. Танюша с болью поняла, что вода волей-неволей будет испаряться. Пусть медленно – она очень плотно закрутила крышку – но все равно будет. Что же делать? Она, сгорбившись, села на диване. Что ей вообще теперь делать? Как и зачем теперь жить? Танюша подумала, что было бы хорошо самой уйти вслед за ним, просочиться водой сквозь старую втулку. Но она не могла. Она оставалась отвратительно твердой, большой и ненужной, в мире таких же твердых и ненужных предметов. Она не могла убежать вместе со своим мужем, который стал водой. Ни сейчас, ни много после ее не изумляло то, что произошло. Вместе с Ионом, который растворился и стек в сливное отверстие ванны, она тоже перешла в тот мир, где это было возможно и естественно. Единственное, что она чувствовала – боль оттого, что он не смог взять ее с собой. Она знала, что будь на то его воля, он бы ее не оставил; но какая-то иная сила, принимавшая решение за них двоих, распорядилась иначе. Что же, что ей теперь делать, куда идти? Она оглядела комнату, ставшую без Иона пустой и чужой. С ненавистью посмотрела на его вещи, которые оставались на своих местах, в то время как их хозяин ушел. Зачем вы обступили меня? Неужели вы думаете, что сможете заменить его? – с горечью думала она. Потом, спустя время, она уже бережно разглаживала его футболки и прижимала к себе – как-никак, они ведь когда-то облекали его тело. Но сейчас, когда она еще не свыклась с потерей, ей не хотелось искать их утешения: ей нужен был Ион, и больше никто и ничто. Она поняла, что не сможет здесь остаться. Не сможет провести еще одну ночь там, где она была так счастлива с ним и где его больше нет. Но куда идти? И снова товарищ-инстинкт снова дал единственно верный ответ – туда, где в прежние времена ты всегда находила спасение. Там, где жила твоя душа до того, как Ион на время забрал ее и переселил в квартиру на улице Карла Маркса. Иона здесь больше нет, пусть даже отпечатки его пальцев еще долго будут храниться на полках, ложках и пепельнице; но то будут лишь отпечатки. Если он и остался где-то в этом мире, кроме как в виде воды в бутылочке, то ты знаешь, где его искать. Да, только там – в лесу! Там, где простор, зелень и воздух, где нет прямых углов, пластика и людей. Там ты когда-то встретила его, и там он снова будет тебя ждать – безмолвный, живущий в трепете листьев, в запахе хвои, в бликах солнца, в легкой ряби на воде. Он не сможет говорить с тобой, как прежде, не сможет обнимать тебя, но все равно он будет с тобой, и ты это знаешь. Ты должна идти в лес – там твоя родина, твой Бог и твой муж. Там ты будешь служить ему, как умеешь, будешь ждать и надеяться. И может быть, когда-нибудь он сжалиться и подаст тебе знак. Спеши, здесь тебе больше нечего делать! Танюша поспешно стала собираться, словно каждая лишняя минута, проведенная в квартире, опутывала ее невидимыми нитями, пытаясь задержать. Все это время бутылочка была при ней, прижатая к груди, поэтому она собирала вещи лишь одной рукой, что было неудобно и медленно. К счастью, взгляд ее упал на висящую на стене полотняную сумочку; она засунула бутылку туда, а сумочку повесила на шею, и тогда уж принялась укладываться двумя руками. Собственно, собирать было особенно нечего: ее рюкзак, с заранее высушенным и сложенным «базовым походным набором» - спальником, пенкой, пакетом с теплыми вещами и посудой всегда стоял наготове в прихожей. Рядом, в таком же походном порядке, стоял его старший брат – рюкзак Иона. Он был выше, и хранил в себе, кроме прочего, палатку-«полуторку», топор, пилу-цепочку, вставленные друг в друга котлы с костровым тросиком и мешочек с растопкой. Недолго думая, Танюша достала пакет со своей одеждой и переложила в рюкзак Иона. Потом, еще постояв и почесав щеку, добавила свой спальник. У Иона, по его обыкновению, спальник заменял капроновый пакет, символически подбитый обрывками синтепона. Летом он им даже не укрывался. Танюша вытащила его сидушку – с неровными, обожженными и обтрепанными краями – погладила и заботливо положила обратно, а следом сунула свою – толстую и широкую, призванную обеспечивать комфорт своим не худеньким бедрам. «Прости, Ионушка, я слабее тебя, - мысленно оправдывалась она. – Я попробую жить с твоими вещами, но на случай, если совсем околею, возьму еще и свои». Ионову одежду она не стала вытаскивать из рюкзака – тем более, что почти нечего было вытаскивать, худенький сверток толщиной в два кулачка почти не занимал места. Подумав, она сбегала в комнату и принесла две мужнины футболки, несколько пар его трусов и носков – почти все его приданое. «Буду одевать твое, Ионушка», сказала она себе, и на сердце у нее потеплело. Запихнув все это, поверх она положила пакет с едой – мешочки с крупами, сухари, соль, сахар. Она подумала, не стоит ли положить еще пару банок тушенки. Но рюкзак и без того получился тяжелым, а к тому же… «Ты бы все равно не стал их есть, милый. Ты только говорил всегда, что прожорлив, а на самом деле ел, как птичка. Значит, и мне больше не надо». Танюша подтянула лямки и поясной ремень под свой размер. Потом набрала в легкие воздуха, подкинула рюкзак на колено, извернулась, просунула в лямки руки, спружинила ногами и встала. Рюкзак, словно человек, обнимал ее сзади. Она с удивлением посмотрела на поясной ремень: как бы ни был худ Ион, но затертая складка от его застежки теперь болталась на хвостике. Неужели ее талия тоньше? Да нет, просто Ион носил поясник на бедрах, а не на талии, вот и все. Танюша понурилась, поняв, что даже под его рюкзаком она не сможет удержать память о нем. Прежние складки на лямках и пояснике, которые ей пришлось подтянуть, скоро разгладятся. Выветрится запах табака, которым были пропитаны все его вещи – он и сейчас уже стал слабее, словно торопился догнать своего исчезнувшего хозяина. Не останется ничего… Да нет, нет, что же это она! Вещи – это иллюзия, они мертвы. Разве они могли бы заменить собой Иона? Главное, что есть лес, в котором память о нем всегда жива, а еще вода, которая и есть он. Скорее, скорее туда, к нему! И Танюша, не оглядываясь больше, заперла за собой дверь и вышла вон. На вокзале, около касс, она ненадолго остановилась, задумавшись, куда ей ехать. Но размышления были недолгими: она сразу вспомнила красивый густой лес около станции «42 километр», где зимой они с Ионом катались на лыжах. Там был сильно пересеченный рельеф – все время вверх-вниз, вверх-вниз. На возвышенностях - светлые боры-беломошники, чуть пониже – темные ельники, а в оврагах и впадинах – небольшие болотца. Как страшно и вместе с тем здорово было скатываться с такой горы вниз, туда, где расстилалась открытая поляна – летом она была болотом. Но самое главное, что в этом месте не было ни рек, ни озер. Ни одного. А значит, количество возможных отдыхающих там сокращалось примерно на три четверти. Любителей расположиться на берегах с машинами, мангалами и визжащей музыкой там точно не могло быть. Сейчас, летом, Танюше угрожали разве что грибники. Но это особый сорт людей – они заняты делом. Им не нужно заполнять пустоту внутри себя музыкой и пьянством. К тому же, они по определению всегда двигаются, а значит, не смогут долго покушаться на одиночество Танюши, которое ей сейчас было так необходимо. Во всем огромном массиве был единственный тоненький ручеек, который начинался в одном верховом болотце, петлял по лесу и бесследно растворялся в другом, пониже. На его-то холодные струи цвета крепкого чая Танюша и надеялась в части пресной воды. Цвет воды исключал конкурентов: типичные «шашлычники», к счастью, не знали, что болотная вода может быть куда чище, чем светлая и прозрачная. Особенно, если она уже отравлена стоками с колес их машин и завалена мусором. Танюше повезло: электричка отправлялась скоро. Долго незаходящее летнее солнце приветливо освещало ей путь сначала из окна, а потом – сквозь кроны сосен на лесной тропинке. Летом здесь все было совсем не так, как зимой, но каким-то новым чутьем, пришедшим ей на помощь, Танюша угадала путь их с Ионом лыжни. Вот на этой опушке они пили сладкий чай из термоса, заедая его печеньками, и никогда прежде чай и песочное печенье не казались ей такими вкусными. Вот тут, кажется, поворот направо, а затем долгий утомительный подъем. Ну да, так и есть, вот он. Танюша тогда долго-долго ползла по крутому склону «лесенкой», подрезая следы от ионовой «елочки», которой он взбежал наверх одним махом. Наверху, среди редких сосен – точно, вот здесь! – он поджидал ее, улыбаясь и покуривая сигарету, и она, задыхаясь от подъема, снова думала, как расточительно тратит свое здоровье тот, у кого его слишком много… Танюша всхлипнула и дала себе слово, что больше ничего не станет вспоминать, а только идти, идти, идти. Так будет легче. Потом она вспомнит, обязательно. Но не сейчас, не сейчас. Она прошла уже километра четыре, то поднимаясь, то спускаясь, пока не дошла до обширной плоской низины, на дне которой почти не было взрослых деревьев – только тонкий березовый подрост да кусты ивы и черемухи. Зимой они с Ионом скатывались сюда с разных сторон – пусть было и круто, но по пухлому снегу Танюша не так боялась. Доехав до середины, они разворачивались и снова поднимались наверх. Почему здесь не росли деревья? Возможно, когда-то очень давно в этом месте был песчаный карьер, предполагала Танюша. Но тогда почему к нему не ведет хорошая ровная дорога, а лишь убитая тропа с глубокими колеями, которая под силу лишь внедорожнику? – возражал Ион. - Слушай, а может, это древняя карстовая воронка, а? – пошутил он. – В таких, бывает, еще вода появляется. Ничего не было, и вдруг раз – озеро. - В наших местах карстовых воронок нет, - смеясь, ответила Танюша. Хотя ей и самой хотелось бы, чтоб это было так. Нет, нет, не вспоминать, выключить воспоминания! Иначе становится невыносимо. Надо радоваться, надо любоваться на юные зеленые березки и черемушки. Однако, как много их выросло с зимы! Вроде бы тогда снег был ровным. А может, его просто было очень много. Да, точно, ведь говорили, что это была аномальная для области зима. Наверное, они с Ионом привезли ее из похода. Снег подарил им счастье, вот они и взяли его с собой, а заодно и порадовали местных жителей, которые в кои-то веки надолго повытаскивали из кладовок свои лыжи. Танюша спустилась в самый низ котловины и нашла открытое местечко меж кустов. Должно быть, именно здесь Ион стоял тогда, махая ей издали палкой, и что-то кричал – она не слышала, но знала, что это было «все нормально, не бойся!». Она долго решалась, и наконец, соскальзывала с перегиба. Она по всем правилам сгибала колени – правда, на склоне они все равно со страху разгибались – и с выпученными глазами, растопырив палки в разные стороны (их полагалось зажимать под мышками), съезжала вниз, где ее встречал холодный ветер и ионов смех. Он никак не мог понять, что тут сложного, и в десятый раз принимался объяснять, как надо присесть, как надо ехать и куда смотреть. Но его теория Танюше не помогала, да и сам он ею не очень-то пользовался: у него все получалось само собой. Его тело откуда-то само знало, как надо двигаться. …Еще издали среди зелени ее внимание привлекло необычное цветовое пятнышко. Что-то розово-сиреневое, похожее на… да нет, в это время таких цветов уже быть не должно! Однако, это оказалось то самое – цветущее волчье лыко. Чудеса какие-то! Эти тоненькие желтые прутики должны отцветать, самое позднее, в начале мая. А сейчас июль. Как, каким образом? Но ошибки быть не могло – это именно оно. И этот аромат, нереально-сладкий для северного леса! Словно тут потрудился какой-то дорогущий французский парфюмер. Танюша, правда, не знала, как пахнут дорогие французские духи, но это запах был таким густым и приятным, что казался съедобным. Как жаль, что все это обман, и растение ядовито. И розовые цветы, и золотистый стебель, и листочки, которые, опоздав, еще едва-едва проклюнулись из почек… Но все-таки это было так чудесно! Танюша опустилась на колени, чтобы приблизить нос к источнику волшебного запаха. «А может, это знак, - сказала себе она. – Вот вырос цветок, которому нельзя сейчас вырастать. Вдруг это он мне его послал!» Но тут же вздохнула и отстранилась – это звучало слишком наивно даже для того мира, в который она хотела переселиться и где на шее у нее болталась склянка с водой от ее мужа. «Разве мог бы он послать мне ядовитый цветок? Нет, конечно же, нет». Но фантазия не унималась: «Тогда объясни, пожалуйста, как могло зацвести волчье лыко в июле? И к тому же, точно на том месте, где ступали его ноги!» Танюша вздрогнула. Она вспомнила, что в сказках это был популярный сюжетный мотив: герой ступает, и из его следов вырастает какое-то растение. «Ты же знаешь, что сама все это придумываешь, - внушал ей разум. – Во-первых, почему именно волчье лыко? Почему, например, не вот та березка, или не то пятно вереска выросло из его следов? И вообще, почему на месте всей вашей лыжни что-то не вырастало? Кстати говоря, а отпечаток лыжи разве считается за полноценный след?» Танюша спорила: «Все равно, все равно, ты посмотри. Он знал, что я приду сюда, знал, что мне понравится запах, и потому посадил сюда этот цветок». «Мне кажется, ты сама чувствуешь, что искусственно стилизуешь сказку, - не унимался разум. – Ты же понимаешь, что здесь фальшь. Ну, сознайся!» «Может, я что-то такое и чувствую. Но у меня есть вот это – смотри! - она торжествующе сжала в ладони бутылочку. – Это ты как объяснишь? - И, воспользовавшись молчанием разума, продолжала: - Вот именно, никак. Да, я все это знаю и помню – и про фальшь, и про самовнушение, и про фантазии. Но, ты пойми, у меня же больше ничего нет. Мне не за что ухватиться. Ты мне больше не поможешь. Да, признаться, ты и раньше-то мне не помогал. Так что прошу – просто не мешай». Разум, не зная, что еще сказать, отодвинулся в сторону. Танюша продолжала сидеть, глядя то на цветущую веточку, то на бутылку. Солнце уже начинало садиться: его лучи, с трудом пробиваясь сквозь густые кроны, ложились на деревья оранжевыми отблесками. Танюша вспомнила, что она одна в лесу, что скоро станет темно, и что она боится темноты. Когда она уходила из дому, то почему-то не подумала о том, что на сей раз с ней никого не будет. «Надо ставить палатку и включить фонарик», - сказала себе она, пытаясь деловитостью прогнать тревогу. Она уже хотела идти, но бросила последний взгляд на веточку. Почему-то только сейчас она заметила, что не все цветочки чувствуют себя хорошо – часть уже успела завянуть, даже как следует не распустившись. «Еще бы, ведь он расцвел в неположенное время. Да еще и эта ужасная жара. И ведь ни капли дождя!» Тут взгляд ее сам собой упал на бутылочку. «Отдать цветку? Нет!» - заспорила она сама с собой. «Но ведь вода все равно испарится, и ты это знаешь», - принялась она уговаривать себя. «Но ведь это же не просто вода, это…» - «Все верно. Но от этого она не будет испаряться медленнее. Разве ты знаешь другой способ распорядиться этой бутылочкой?» - рассудительно возразило ее второе «я». Танюша задумалась. Нет, она не знала другого способа. Все произошедшее было настолько невероятным, что она вообще не была способна планировать дальше того, чтобы просто сберечь последние капли этой воды. Но, действительно, что делать дальше? «Случилось чудо, и ты ищешь его продолжения. Для того ты и пришла сюда, верно? - говорила рациональная часть Танюши. Теперь она круто изменила позицию, и защищала то, с чем раньше спорила. – Здесь ты увидела еще одно чудо, поменьше. Но все-таки! С некоторой натяжкой можно считать это знаком. У тебя есть два варианта: последовать ему, или решить, что это вздор, поставить палатку и лечь спать. Но тогда, возможно, знаков больше не будет. И знаешь, что будет тогда? Ужас и безумие. Потому что, отказавшись верить в ирреальное, ты не сможешь объяснить себе, что произошло в ванной. Пока чудо еще защищает тебя, словно невидимой пеленой, и тебе не страшно. Но если ты сама от него отвернешься, оно уже не сможет тебе помочь. Тебе придется отвечать на страшные вопросы – куда исчез Ион? Как это было возможно? Оставшись один на один с безжалостной логикой, ты не выдержишь и, чтобы не умереть со страху, тебе придется решить, что его и не было, что ты сама его выдумала. Ты готова к этому?» Танюша побледнела, но тут же и обрадовалась. Оказывается, разумная часть ее души не была врагом той, другой, что лелеяла драгоценную бутылочку; напротив, она заботилась о ее благополучии. Точно мудрая старшая сестра, она учила младшую, как одновременно остаться собой и не страдать от этого. Все верно, поняла Танюша: единожды поверив в чудо, сворачивать с пути нельзя. Она просто не сможет вернуться. Ей некуда идти. Прежний мир уже начисто разрушен тем, что свершилось в ванной. Значит, остается только одно: искать во всем знаки и следовать им, каким бы странным это не казалось. И забудь, забудь это слово – «странно»! Старшая сестра-разум не только не запрещала ей верить в мир чудес, но предлагала разумно составленный путеводитель по нему. «Все правильно, мне так и следует поступить! Это знак! - обрадовалась Танюша. – Волшебство, или Бог, или Природа – это ведь все одно и то же – привели меня сюда, к этим розовым цветам. А я еще смею сомневаться! Чего же я хочу – чтобы цветок заговорил со мной человеческим голосом и сказал «дай мне напиться»? Конечно же, мне нужно отдать ему эту воду. Да-да, спасибо Тебе, спасибо! Теперь я все-все поняла!» Поспешно, будто боясь, что сомнения снова посетят ее, она открутила крышку бутылки, перевернула и выплеснула всю воду под корень цветущему прутику. Мутноватая струя хлестнула по сухой моховой подстилке, но в следующую секунду уже все впиталось. Последние капли упали на мох и на желтый стебелек; вот и все, больше ничего нет. Танюша постояла еще несколько минут, словно ожидая чего-то. Но ничего чудесного не свершилось: побег волчьего лыка не стал расти, как в сказке, чтобы дотянуться до неба, цветы его не увеличились до небывалых размеров. Они даже не оживились, заполнив водой свои усохшие, завядшие лепестки. Танюша нахмурилась: проклятое сомнение снова зашевелилось в ней. «Нет, не позволю! Замолчи!» - сказала она себе твердо. Два пути – путь сомнений и путь веры – нарисовались перед ней в виде двух одинаково неуютных подземных тоннелей. Тот, что слева, был освещен холодными, как в больнице, люминесцентными лампами; тот, что справа, был совсем темный, но в конце мерцал свет – непонятно, из какого источника. «Мне туда», - решила Танюша и, едва представив тоннели, тут же свернула в тот, что справа. Попрощавшись взглядом с цветущей веточкой, она повернулась и зашагала назад, к подъему. Она вспомнила, где протекал тот самый ручеек, начинавшийся в одном болотце и пропадавший в соседнем. Они с Ионом обнаружили его ранней весной, когда началась оттепель и по сторонам лыжни появились первые проталины. Сейчас Танюша очень кстати вспомнила о нем. У нее была припасена двухлитровая бутылка воды, но, чтобы задержаться здесь хотя бы на день, это бы не хватило. «Это тоже знак», - удовлетворенно решила она. Карта чудесного мира вырастала сама собой – если, конечно, верить, что это она. Танюша решила верить. Наверху, неподалеку от их лыжного склона ее ждал еще один знак – старое кострище. Зимой оно было скрыто под снегом, и Танюша о нем не подозревала. Должно быть, его устроили несколько лет назад, и больше к нему не возвращались. Но те, кто это сделал, подошли к вопросу основательно: невесть откуда были раздобыты камни и уложены в два слоя с бортиком. Таким образом, не успела Танюша помучиться совестью, что вот сейчас ей придется ради своего временного костра навсегда прожечь девственную лесную подстилку, как перед ней возникла каменная чаша. Как уж тут было усомниться в верности чудесной карты? «Спасибо, спасибо, спасибо!» - прошептала Танюша, с радостью почувствовав, что последние смутные мысли оставляют ее. Круглая палатка на двух упругих дугах быстро заняла свое место. Это была не та ионова палатка, его знаменитый «гробик», в котором он намеревался зимовать в тайге. В нее они вдвоем не помещались, как не пытались, и Танюша купила подержанную палатку у Данилы. Она тоже была видавшей виды, но, по крайней мере, относилась к современной каркасной генерации, благодаря чему даже Танюша могла ее легко установить. А главное – хоть палатка и называлась «полуторка», они с Ионом легко умещались внутри - потому, что крепко прижимались друг у другу. Танюша развела огонь – не столько для того, чтобы что-то готовить (есть ей совсем не хотелось), а просто для того, чтобы живые языки пламени, просвечивающие сквозь ткань палатки, разогнали тьму, которой она всегда боялась. Сейчас уже заметно повечерело. Отблески заката на соснах исчезли, дальние предметы растворялись в сумерках. «Выдержу ли я страх ночи?» - с тревогой думала Танюша. Чтобы отвлечься от этих мыслей, она заставила себя сходить к ручейку и набрать полные котелки воды – на случай, если ночью огонь вдруг выберется за пределы кострища и начнется пожар. Это было маловероятно, но Танюша все же потратила полчаса, выдавливая кружкой из тоненького русла ручейка скудную воду – сейчас, в жару, он совсем обмелел, и наполнение котелков оказалось долгим делом. Впрочем, будь воды побольше, здесь обязательно кто-нибудь встал бы с палаткой, утешала себя Танюша. А так – никого нет. Пожалуй, сейчас, перед лицом надвигающейся ночи она готова была примириться с гипотетическими конкурентами – лишь бы завтра, при первых лучах солнца, они бы ушли… Но судьба не оставила ей выбора: вокруг было тихо и пусто. Лишь наверху, в кронах сосен, шуршал ветер, да издалека доносились последние крики засыпающих птиц. Танюша вздохнула и, оправившись перед сном (благо, сейчас не нужно было для этого никуда уходить), залезла в палатку и застегнула входную молнию. Костер виднелся сквозь капрон трепещущим оранжевым пятном. Танюша завернулась в спальник и легла. Как непривычно пусто и просторно было здесь одной! Она подумала, что сейчас, наверное, на нее навалится невыносимая тоска одиночества... Но раньше, чем она успела это проверить, пришел спасительный сон и забрал ее к себе. Когда она открыла глаза, было уже совсем светло. Легким запахом дыма тянуло от погасшего костра. Она неторопливо вылезла из спальника и потянулась к защелке молнии. С легким звоном пополз вверх бегунок, открывая за собой узкую щель, в которую сразу же ринулось солнечное утро. Танюша едва успела спросить себя, откуда так много слепящих бликов, которые пляшут перед глазами, словно палатка стоит на берегу озера… Озера?! О нет, этого не может быть!! Танюша, не помня рук и ног, по-лягушачьи выпрыгнула из палатки. Позади нее был лес, на небе было солнце, а перед ней… перед ней тоже было солнце, но тысячекратно отраженное в водной глади! «Нет-нет-нет, погоди, - испуганно зашептала себе Танюша, стараясь не смотреть вперед, - откуда же здесь озеро? Ведь вчера вечером его не было?» Она робко подняла глаза, но озеро никуда не исчезало – довольно большое, правильной закругленной формы, с густо заросшими берегами. Это было непостижимо, и требовало какого-то разумного объяснения. «Я все еще сплю?» - жалобно спросила себя Танюша, но тут же ответила – нет, все это наяву. Не может быть сном легкий ветерок, собирающий воды озера в прозрачные, словно стеклянные складки. Не может ей сниться свежий запах воды, которого вечером здесь не было! «А может, я перешла ночью на другое место, и забыла об этом?» - в последней надежде вопрошала себя Танюша. Она понимала, что сделать это смогла бы лишь в сомнамбулическом состоянии – ибо она до жути боялась ночного леса. Но даже если бы она каким-то образом переехала ночью, то как она могла перенести с собой и кострище?! Ибо оно было тут, сложенное из тех же обугленных камней. Танюша даже запомнила один из них, с острой гранью – он тоже был на месте. На месте были и сосенка с елью, между которыми она думала натянуть – да так и не натянула – свой тросик, чтобы подвесить котлы. И даже болотинка, куда впадал ручеек, тоже была там же, где и вчера. Разве что один ее край теперь омывался озерной волной, и побеги салатового сфагнума удивленно смотрели из-под воды. Похоже, все случившееся было для них такой же неожиданностью, как и для Танюши. Но не было сомнений – это не Танюша, палатка и костер каким-то образом перелетели на берег неизвестного озера, а озеро, которого не было здесь вчера, разлилось сегодня. «Но как, как это возможно?» - пробормотала Танюша, и вдруг с предельной ясностью вспомнила свою руку, держащую бутылочку, и струю воды, льющуюся в землю у подножия ветки с розовыми цветами. - Боже, это… это та вода? Это… его вода? Это он, мой милый?! Она бросилась к Озеру. Ласковые волны колыхали под водой стебли травы, которые еще вчера росли на сухих склонах котловины. Кусты черемухи и молодые березки, опрометчиво выбравшие себе место ниже по склону, теперь торчали из воды по самую макушку. Танюша с разбегу погрузилась в воду и, оттолкнувшись ногой от дна, поплыла. Вода была нежно-прохладной, и это остро напомнило ей тот последний сон, который она видела, когда Ион уходил. Таким же прохладным во сне было его тело. Только теперь она понимала, что это был не холод, а свежесть утреннего купания, которое он подарил ей сегодня. «Спасибо, Ионушка, спасибо!» - повторяла она, неуклюже плавая по кругу. Ей хотелось соприкоснуться со всей водой Озера, ведь все оно – теперь Танюша это знала – было его телом. «Ионушка-солнышко», - смеялась она, щурясь от слепивших солнечных бликов. Она ныряла в глубину, хотя всю жизнь боялась таинственной придонной темноты. Но теперь она знала, что ей нечего бояться, что ее Озеро, ее Ионушка не мог бы причинить ей зла. И правда – там оказалось совсем не страшно. Удивительно было видеть сухопутные растения, вдруг оказавшиеся подводными. Она замечала под собой розовые кусты вереска, пушистые, как зеленые помпончики, кочки кукушкина льна, круглые куртинки брусники с бусинками недозревших ягод. Иногда ее живот задевали листья ивовых кустов; прежде это страшно напугало бы ее, а теперь она лишь ухмылялась, безотчетно радуясь, как чудно это все устроено… Кем устроено? Ионом. Для кого? Ну конечно же, для нее, для Танюши, его любимой жены! Теперь она благодарила себя за то, что послушалась знака и вылила воду на веточку волчьего лыка. Если бы ей хватило дыхания, она не испугалась бы нырнуть поглубже и отыскать на дне эту веточку. Должно быть, этот побег – и есть средоточие чудесного, ведь с его помощью Ион вернулся к своей Танюше, уверяла себя она. Наконец, обессиленная, она выбралась на берег. Но покидать Озеро – мужнины объятия – она не хотела, и потому легла на мокрую траву так, чтобы ноги были в воде. Ветерок утих, поверхность воды разгладилась. В ней, как в зеркале, отражалось небо с редкими белыми облачками и зеленое кольцо леса по берегам. Каково, должно быть, ему было узнать поутру, что теперь он растет на краю водоема? Справа топорщился молодой ельничек; елочки одна за другой уходили под воду, точно шли купаться. Дальше шел кусочек лиственного леса, и его изумрудно-зеленый покров сползал в озеро, как меховое одеяло. Солидней всех держались сосны на левом берегу: он был повыше, и деревья, росшие вдоль обрыва, стояли, как ни в чем не бывало; разве что природа неожиданно подставила им снизу зеркало. Понятно было, что утонувшая зелень не выдержит долго: не привыкшие жить под водой, деревья и кусты постепенно сгниют и опадут на дно. Пожелтеет и умрет береговая травка, и на ее месте скоро вырастет осока, пушица, белокрыльник и остальная компания, хорошо чувствующая себя в воде. Ну а там, где ноги Танюши будут часто заходить в воду, вообще ничего не вырастет, а образуется маленький пляжик… Тут она задумалась. Только ли ее ноги будут ходить по берегу Иона-Озера? Возможно ли, чтобы о нем никто не узнал? При мысли об этом Танюше стало так нехорошо на душе, что она вытащила ноги и села у воды на корточки. Боже, что будет, когда они узнают! Ей страшно было представить себе, что кто-то еще посмеет пачкать своими телами его воды, что кто-то будет вальяжно прохаживаться по берегу, разбрызгивая его хрустальные капли своими злыми и наглыми ступнями. Но как, как избежать этого? Как спрятать от них Озеро? Танюша в тревоге озиралась по сторонам, как будто ожидала вторжения сию же минуту. Лес оставался тихим, не считая ветерка и пересвиста птиц в ветвях. Но ведь это не продлится долго. Они узнают, узнают! Здесь часто ходят грибники. Они наткнутся на Озеро – те, что плохо ориентируются на местности, будут лишь приятно удивлены, а те, кто знают карту, застынут в изумлении. А потом начнут звонить-писать знакомым, ставить точки в навигационных системах, вешать фотографии в соцсети и собирать лайки… Боже, неужели его не спасти? Танюша была готова накрыть Озеро непроницаемым колпаком, лишь бы отвадить свидетелей. Но где его взять, этот колпак? Танюша представила, как ее Озеро осаждается толпами отдыхающих, как они рубят деревья, вытаптывают берега, оглашают лес музыкой и высыпают горы мусора. - Пожалуйста, нет, не надо! – вскрикнула она и тут же поняла: чтобы успокоиться, надо войти в воду. Она снова прыгнула и поплыла, и мягкие струи действительно утешили ее, словно бы говоря: «все хорошо, еще никого нет, зачем бояться заранее?». Танюша поверила, поблагодарила и снова, устав от плавания, легла на траву. Так продолжалось еще много раз, пока, наконец, она поняла, что нужно смиренно принять любое будущее: все равно ей его не изменить. Рано или поздно кто-то найдет новое лесное озеро, молва о нем пойдет по устам и попадет в интернет. Сюда потянутся люди. Можно надеяться лишь на то, что они будут приходить пешком: тропинки, которые зимой становятся лыжнями, слишком узки для автомобилей. Хотя… есть мотоциклы и квадроциклы, и они у́же. А еще у джиперов, которые гордо называют себя «танками», в багажнике всегда имеется наготове бензопила, чтобы срубить мешающие проезду деревья… И тут бесполезно плакать, скрежетать зубами, злиться: они все равно приедут, и ты их не остановишь. Новое, нетронутое озеро в лесу – это слишком большая ценность, чтобы люди его проигнорировали. Конечно же, они скоро здесь появятся. Тебе надо быть к этому готовой, говорила себе Танюша, пытаясь утешиться. А может, так оно и должно быть? Может, так надо? Раз Озеро чудесным озером родилось в лесу, быть может, ему нужно, чтобы о нем узнали? – так размышляла она и тут же находила возражения: нет, не так. Озеро появилось там, где я вылила воду из бутылочки. Если бы я догадалась сделать это в другом месте – например, далеко-далеко, где мы были в походе – то оно было бы в безопасности. Ах, какая же я глупая! Ну почему, почему я немедленно не взяла билет и не поехала туда, в поросшие лесом горы? Там бы я сберегла его. А теперь… Поняв, что совершила ошибку, Танюша принялась было молить Озеро снова собраться в бутылочку – она даже на всякий случай положила ее на берегу, засунув горлышко в воду – хотя и была уверена, что на сей раз чуда не произойдет (его и не произошло – ни в этот, ни в последующие дни). Однако в глубине души она подозревала, что на самом деле все было сделано правильно. Раз ей пришло в голову ехать именно сюда, раз цветущее волчье лыко встретилось именно здесь – значит, так оно было суждено. А значит, Озеро хотело разлиться именно здесь, в опасной близости от толп отдыхающих. Может быть, оно даже хотело, чтобы эти толпы пришли на его берег, со своими мангалами, шашлыками и магнитолами? Да, но… ведь они же осквернят его! – тут же с жаром возражала она. Изгадят мусором, оглушат шумом, вырубят деревья. А главное, каково будет Танюше? Ведь она будет мучиться, бояться, ненавидеть их всех – за то, что не сможет им помешать. Неужели он стал бы подвергать ее таким страданиям? И тут неизвестно откуда в ее голову пришел ответ, словно вспышка прожектора осветила начертанные буквы: это испытание, которого ты хотела. Помнишь, тебе было слишком хорошо, и на пике наслаждения ты ребячески возжелала преград? Ты говорила, что все пройдешь, со всем справишься и станешь достойна счастья. Ну что же, получай! Эта мысль так сильно подействовала на Танюшу, что она мигом выбралась из воды и присела на мшистую кочку. Нет-нет, это невозможно! Полно, я ведь преувеличиваю, заспорила она с собой. Мало ли кто может обронить неосторожное слово. Да если бы все подобные зароки исполнялись, на Земле не было бы счастливых людей. Но сомнение все свербило, и отделаться от него не получалось. Теперь, когда чудеса, фактически, управляли ее жизнью, когда она ощупью пробиралась от одного знака к другому – теперь уже нельзя было игнорировать их. Случившееся в ванной было реальным. Волчье лыко, зацветшее в июле, было реальным, и Озеро, возникшее из воды, которым его полила Танюша – тоже. Значит, отныне не существует странных, ошибочных, абсурдных предположений: всякая мысль не случайна, всякая идея оправдана. В мире, куда Ион привел ее («Спасибо тебе за это!» - пыталась радоваться Танюша), все было устроено иначе, даже логика. Танюша еще не вполне изучила ее, но надеялась, что со временем все поймет. «Значит, ты все-таки взял меня с собой, как я и просила!» - утешала она себя восторгами. Правда, она представляла себе новый мир, в который хотела уйти вслед за Ионом, немного не так. Наверное, это было что-то похожее на рай – с золотым солнцем, голубой водой, разноцветными цветами и добрыми, ласковыми людьми. А оказалось, что мир тот же самый, только видеть и понимать его надо по-другому. Значит, все идет так, как надо… И значит, когда толпы отдыхающих с их шашлыками, музыкой и пьяной бранью найдут ее Озеро, Танюша должна смиренно принять это? - Ну мне же будет плохо, милый! – не выдержав, снова захныкала она. – Ну пожалуйста, пожалей меня. Пожалуйста, пусть они не придут! Пусть они не найдут Тебя хотя бы… ну, год. А за это время я как-нибудь привыкну! Однако, услыхав свои слова, она тут же устыдилась. «Я сама во всем виновата. То, что Ион… что Озеро… что оно здесь – это наказание за мою дерзость. Я должна вытерпеть. А может, может он увидит, что терплю, что стараюсь – и тогда сжалится, и потом…» Но мысль дальше не шла: Танюша не смела представить, что будет потом. Логика нового мира была неисповедима, оставалось лишь смотреть, ждать и… - И делать, что должно, - сказала себе Танюша, почти успокоившись.