Дети Вороньего Камня

6. Святой Себастьян. I Энн Блэкуотер была из тех людей, которые как будто занимают собой всё отведённое им пространство, подстраивая его под себя. Её белая неуютная типовая палата была полна ярких деталей: клубок лимонной пряжи с начатым вязанием на хвосте, то самое радужное парео, свисающее со стула, несколько букетов пышных багряных роз, салатовый мобильный телефон… Сама Энн, ненакрашенная, в белой больничной пижаме в мелкий горошек, слегка терялась на фоне всего этого, но стоило ей улыбнуться, как сразу становилось понятно - в созвездии окружающих мелочей она - самая яркая звезда. - Кто меня нашёл! - она сняла простенькие прямоугольные очки без оправы и отложила тетрадь, в которую до этого что-то записывала. - Счастливый принц! Энди, где ты его поймал? - Здесь, у входа в корпус, - Эндрю пропустил Ника вперед и прикрыл за ним дверь. - Не знал, что вы уже знакомы, - он, с легким любопытством взглянул на Феникса. Ник разглядывал Энн и в очередной раз удивлялся тому, в каком маленьком городке они все живут. Наверное, это отразилось на его лице, потому что Энн рассмеялась. - Знакомы, хотя кое-кто до последнего момента не верил, что я cуществую. Ну да ладно, племянник, это не твоё дело, у нас с мистером Шеобанном свои тайны. Кстати, твоя Крошечка Лесли скоро принесёт мне таблетки, так что не убегай. Она подмигнула Эндрю. Феникс не знал, куда себя деть. Он был немного смущён тем, что ничего не принёс: ни конфет, ни цветов - и это ощущение было для него странным. Он редко смущался по-настоящему, только если делал что-то не так перед человеком, которому хотел понравиться. А Энн он понравиться хотел. В каком-то смысле она напоминала ему бабушку. Не его родную, а бабушку в общем смысле. С бабулей Шеобанн у него были хорошие, но не доверительные отношения: она жила далеко, приезжала нечасто и, кажется, не очень интересовалась внуками, хотя охотно давала им денег. Феникс ездил к ней на каникулы всего пару раз, в детстве, и в этих поездках не было ничего особенно запоминающегося, кроме бабушкиного сливового пирога. Положа руку на сердце, он куда охотнее променял бы здоровую и скучную бабулю Шеобанн на умирающую, весёлую Энн, дразнящую сейчас своего племянника. - Почему это моя? - с самым искренним недоумением поинтересовался Эндрю, но глаза его весело блеснули. - Не могу же я не смотреть на самую симпатичную девушку отделения, если она так часто здесь бывает. Только это еще ничего не значит... - он с нежностью приобнял тетушку и поискал глазами свободную вазу для нового букета. - Он думает, я не знаю, что у него шашни с медсестрой, - сказала Энн Фениксу, глядя на него из-за плеча племянника. - Но годы, проведённые с Эбби, любого сделают проницательным. - Эбби? - Ник пододвинул Эндрю пластиковую вазочку, скрытую за шикарными розами и сел на край кровати. Чувство неловкости потихоньку отпускало. - Эбби Роад, частный детектив. Слышал о такой? - теперь Энн улыбалась немного самодовольно, явно желая произвести впечатление. Ник особенно не впечатлился. Мягкие покетбуки про Эбби Роад продавались в каждом газетном киоске. Остроумные, интересные, написанные неплохим языком, но всё-таки из тех книг, которые скорее забывают в метро, чем ставят на полку. - Я пару раз читал. Что-то там про кольцо… - Феникс наморщил лоб, припоминая. - И ещё там было какое-то отравленное письмо и тип, который позвонил самому себе на автоответчик…а вы что, любите детективы? - Она не только любит их, но и пишет, - Кейн водрузил букет в вазу и, любовно поправив цветы, наполнил ее водой из стеклянного графина, стоящего на окне. - И после каждой книги жалуется, что у нее иссякли идеи, хотя я всегда удивляюсь ее фантазии, - доверительно наябедничал он Нику. - Если ты читал про Эбби, то, может, помнишь автора - Люси Даймондс? Так вот, она перед тобой. - Эбби Роад, Люси Даймондс… это что-то из «Битлз», да? - Ник не слушал такое старьё, но названия песен были знакомы по отцовским пластинкам. - Точно! - Энн радостно хлопнула себя по колену. - Ну надо же, молодёжь ещё хоть что-то помнит! «Царство одиноких - мы рядом с ним живем. Царство одиноких - подумайте о нем». - Вы не выглядите настолько старой, - Феникс не удержался, чтобы не подольститься, хотя отчасти это была правда. - Спасибо за комплимент, малыш, но на самом деле я настолько старая, что Энди мог бы меня засушить и держать в библиотечном архиве. - Тетя, ты преувеличиваешь, - Эндрю мягко улыбнулся. - Архив - это для ненужного хлама, в котором только повернутые на старье люди копаются. Чтобы я тебя туда отправил? Да ни за что. В памяти Феникса вдруг всплыл сегодняшний разговор с матерью. Если в Рейвенстоуне не принято говорить о некоторых вещах, не значит ведь это, что тут на самом деле ничего не случается? О случае с тем мальчиком, пропавшим из собственного двора, и Лепреконом скоро перестанут вспоминать, но в старых газетах наверняка что-то останется. Ник был согласен с Эндрю, он тоже считал, что архивы это скукотища для стариков, особенно теперь, когда всё можно найти в интернете за пять минут, но что если там было что-нибудь о… горящих людях, например? Вдруг он был не первым? Или о маньяках? Что если убийства происходили и раньше, но их никто не замечал? Конечно, библиотекарь не мог хранить весь архив в голове и просить его порыться среди заплесневелых газет вот так сразу (самому Нику там сидеть не хотелось) было грубовато, зато Энн была достаточно старой, чтобы помнить что-нибудь интересное. - Вы, наверное, ещё помните, как фашисты бомбили нашу крепость, да? - поддел он Энн, еле удержавшись от того, чтобы показать ей язык. Почему-то её хотелось дразнить, как девочку, только чтобы посмотреть на реакцию. Странно, но Энн удивилась. - Бомбили? Кто это тебе сказал? - спросила она, переглянувшись с племянником. - Все говорят… и в школе мы проходили… - воздух в палате будто похолодел и сгустился, совсем как в больничном буфете. Будто в комнату впускали какой-то невидимый газ, от которого люди замолкали и запирались в себе. - Я тоже проходил. Милая история, правда? – Эндрю первый нарушил тишину и насмешливо взглянул на Ника. - А какая правдоподобная! Немцы сочли старые развалины гораздо более опасным объектом, чем действующую на благо фронта шахту, до которой рукой подать. Феникс промолчал, немного надувшись. Ему вдруг показалось, что библиотекарь смеётся над ним, потому что он понятия не имел, почему лучше бомбить шахты, а не замки и зачем вообще было всё это устраивать. В его понимании, основанном на разрозненных фактах, которые ему когда-то нехотя пришлось учить, все войны велись только для того, чтобы убить побольше людей и забрать какой-нибудь кусок земли с труднозапоминаемым названием. Понимать всякие хитрые планы и интриги было для него слишком сложно. - «Милая история»! - Энн выудила из тумбочки полупустую коробку шоколадных конфет и протянула Нику, будто утешая. - Твои «милые истории» все о каких-нибудь ужасах, которые произошли сто лет назад. Я тоже этим грешу, но мои ужасы хотя бы посовременнее, и я в них не закапываюсь с таким удовольствием. Это всё Эбби виновата. - Ворошить старье - моя профессия, а мне нужно поддерживать себя в форме, - библиотекарь только развел руками и довольно усмехнулся. - Нет ничего показательней в истории, чем старые людские грешки. - А что случилось с крепостью? - Феникс подумал и взял конфету, сменив гнев на милость. - Она была разрушена не немецкой бомбой, а нашими военными, - Кейн нахмурился, взгляд зеленых, как бутылочное стекло, глаз стал задумчивым. - Это старая история, из тех позорных пятен на репутации города, которые нельзя отмыть, но можно забыть. Может ты сам уже заметил, здесь, в Рейвенстоуне, вообще не принято говорить о таких вещах - только о погоде, рассаде и о семейных интрижках соседей, - не без яда в голосе отметил библиотекарь. «Заметил», - мысленно согласился с ним Феникс. Раньше, когда у него всё было в порядке, мир вокруг казался простым и честным, а теперь… что на самом деле происходит? Ему не особенно хотелось знать историю крепости, но она была нужна, чтобы оценить, насколько всё плохо в этом городке. - А зачем им было взрывать развалины? - спросил он, глядя на Эндрю как на школьного учителя: внимательно, но уже приготовившись скучать. - Жертвоприношения, - Кейн бросил это слово равнодушным, будничным тоном, словно они говорили о позавчерашнем дожде, но лукаво прищурился. - В этой крепости убивали людей. Во время второй мировой на волне страха от авианалетов в Рейвенстоуне появилось что-то вроде языческого культа, возглавил его директор компании и мэр Джек Роули. Он был владельцем шахт, а значит, и владельцем всего города, и мало кто мог встать ему поперек дороги. Конечно, сначала не все жители поверили безумцу, но довольно быстро количество сторонников Роули превысило количество здравомыслящих и закончилось все банальной резней, которую остановили подоспевшие к тому времени военные. Они переловили всех зачинщиков и взорвали крепость. - Да ладно! - вырвалось у Ника. Он готов был поверить, что в Рейвенстоуне кто-нибудь химичил с банковскими счетами или кто-то кого-то тайком убил, но жертвоприношения? Такое школьники в летнем лагере друг другу рассказывают по ночам. Энн, кажется, была того же мнения. - Тебе надо поработать над интонацией, - она критически ткнула племянника в плечо указательным пальцем. - И не щурь глаза, а то получается недостаточно страшно. - Значит, это неправда? - несмотря на бредовость истории, Ник всё-таки почувствовал облегчение. - Про солдат - правда, - охотно согласилась Энн. - А вот зачем они взорвали крепость, никто точно не знает. Может быть, хотели что-то скрыть, например, замести следы какой-нибудь тайной операции. Она взяла очки и, протерев их пододеяльником, надела обратно. - Прежде чем верить во всякие оккультные штуки, мальчик-звезда, всегда ищи объяснения в реальном мире, вот мой тебе совет. «Легко сказать», - мрачно подумал Феникс, мельком оглядев собственные руки. Он, конечно, плохо учил биологию в школе, но был уверен, что миссис Пирс ничего не говорила о том, что люди загораются сами собой. Или о том, что можно увидеть прошлое человека, прикоснувшись к нему. Или об изнанке города, на которую может попасть твой брат, если окажется в коме. Найти этому объяснение в реальном мире? Что это за мир такой должен быть? - А что если кто-то узнал про эту историю и тоже пытается приносить жертвы? - вдруг спросил Ник, поразившись пришедшей ему на ум мысли. - Ну, тот маньяк, который… вы понимаете. - Может быть, - Эндрю невозмутимо пожал плечами, замечание тетушки его нисколько не смутило. – Любое настоящее жертвоприношение требует соблюдения определенного ритуала. Чтобы определить, оно это или нет, нужно тщательно изучить все факты. Пока он говорил, Энн смотрела на Феникса необычно пристально, будто пытаясь разглядеть на его лице ответ на какой-то вопрос. Судя по тому, как сдвинулись к переносице её брови, она этот ответ нашла. И он её не порадовал. - Энн? Я в шоколаде вымазался? - простодушно спросил Ник, вытирая рот. - Да нет, просто хочу дать ещё совет от старой бабки, - её взгляд стал жёстким, почти колючим. - Не ввязывайся в это дело, я тебя прошу. Оставь всё полиции. А ты, Энди, не поощряй его. Нику стало обидно. Он только начал думать, что Энн его понимает, что она - свой человек, но сейчас она говорила в точности то же самое, что сказал бы любой «взрослый». - И это мне говорит бабуля, которая детективы пишет? Вы сама наверняка только и думаете, как бы это использовать в книге или узнать раньше всех, кто убийца… - начал было он, но замолчал. На секунду ему показалось, что она сейчас даст ему пощёчину, но Энн только закрыла глаза, глубоко вдохнула и снова улыбнулась, хотя улыбка вышла немного натянутой. - Ладно, - она сказала это в потолок, будто говоря сама с собой. - Мальчишки медленно взрослеют, Дориан Грей. Ты ещё никогда не хоронил близких и не знаешь, что в жизни серьёзно, а что - нет. И уж тем более не понимаешь, как пишутся книги, поэтому я на тебя не сержусь, понятно? Но, в следующий раз, когда захочешь что-то сказать, лучше подумай. И не лезь в расследование, я тебя умоляю. Это опасно, это не игрушки. - Я и не лезу, - Ник решил пойти на попятный. Его вдруг испугала перспектива того, что если он расскажет про Артура, Энн или её племянник, чего доброго, позвонят его родителям. А он всё-таки ещё сильно зависел от мамика и отца, даже несмотря на свои почти полные двадцать лет. - Да ладно вам, - Кейн нарушил затянувшуюся неловкую паузу, с удивлением переведя взгляд с лица тетушки на Феникса. - Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, я тоже стану отвратительно серьезным, а это сегодня не входит в мои планы. - Хорошо, хорошо, - замахала руками Энн. - Меня всё равно никто не послушает, я же знаю. Возьмите по конфетке и выметайтесь отсюда оба. Можете хоть чертей на кладбище вызывать, хоть маньяков ловить, мне всё равно, но если вас поубивают - домой не появляйтесь… кстати, Феникс, если меня выпишут до конца твоих каникул, заходи в гости, испеку тебе пирог. И спасибо за цветы. - Цветы? - Ник удивлённо глянул на роскошные розы на тумбочке. - Я цветы не посылал. - Хмм… - Энн прикусила губу, глядя в пространство, и чуть прищурилась. - Значит, опять анонимный поклонник. Лестно, лестно. Только поздно. Феникс едва не переспросил, кому поздно и для чего, но вовремя сообразил, что эти слова относились не к нему. - Ладно, нам действительно пора. Если я сегодня опять опоздаю, меня линчуют, - извиняющимся тоном произнес Кейн, хотя еще минуту назад, судя тому, как недовольно вытянулось его лицо, готов был возмутиться. - Завтра увидимся, - он тепло улыбнулся тетушке и мягко коснулся плеча Ника, намекая на то, что разговор окончен. Прикрыв дверь палаты, Эндрю замешкался, ищущим взглядом обшарив коридор, – к его разочарованию, он оказался пуст. - Ладно, пойдем, - нехотя произнес он, словно убеждая больше самого себя. – А ты ей понравился, не каждого Энн приглашает на пирог. И не каждому дает советы, - Эндрю уткнулся в мобильник, быстро набирая какой-то текст. - Мы просто с ней говорили один раз, случайно, - Феникс решил не вдаваться в подробности. Ему неловко было вспоминать ту ночь. Теперь, успокоившись и привыкнув, он считал, что показал себя тогда размазнёй. Эндрю незачем было об этом знать. - Но это не удивительно, что я ей нравлюсь - я всем нравлюсь. «Кроме Старгера», - хотел он добавить, но уж об Артуре библиотекарю точно докладывать не надо было. Тихо звякнуло отправленное сообщение. Кейн спрятал телефон и с удивлением посмотрел на Феникса, а потом улыбнулся. - Действительно, похоже на то, - расспрашивать о подробностях Эндрю не стал, видимо, они его не очень интересовали или он просто догадался о нежелании Ника говорить на эту тему. - Кстати, тебе ведь тоже в библиотеку, если хочешь, могу подбросить. Я на машине. Ник не заставил упрашивать себя дважды. «Старгер меня послал», - подумал он, - «значит, могу ехать с кем хочу». Несмотря на это, его всё-таки не оставляла мысль, что он как будто… немного отстаёт от жизни. Это было, конечно, глупо, детектив сам его выставил, да и в библиотеку не собирался, но быть рядом с ним значило быть в курсе расследования. Не спускать его с поводка, подталкивать, чтобы работал, и выведывать у него то, о чём он сам говорить не хотел. И всё-таки, не ехать в библиотеку нельзя было - мистер Клэренс обиделся бы, - хотя Ника туда не тянуло ещё и из-за того дурацкого случая с «Брианом». «Когда-нибудь я об этом вспомню и посмеюсь», - подумал он, усаживаясь на переднее сиденье старенького, но чистого кейновского Фольксвагена, пахнущего бензином, ароматизатором и ещё чем-то сладковатым, знакомым. Единственными признаками беспорядка были несколько окурков в пепельнице и большой фотоаппарат в чехле, небрежно брошенный на заднем сиденье. - А почему вы интересуетесь всякими оккультными штуками? - спросил Феникс, чтобы не думать больше о том, что придётся опять становиться женщиной. - Просто любопытно, как предрассудки влияют на людей. А так я всего лишь обычный историк, - Эндрю завел машину и, аккуратно развернувшись, вырулил на дорогу. - Оккультизм, жертвоприношения, как некоторые из аспектов истории, довольно занятны. Я смотрю, тебя это тоже заинтересовало. - Просто подумал, что у нас тут слишком тихо. Было. А это ведь подозрительно, когда совсем ничего не происходит, да? - Да, подозрительно. Когда-то я и сам задал себе этот вопрос, а пока искал на него ответ, узнал много необычного, - Эндрю усмехнулся. - Ты думаешь, я придумал ту историю с жертвоприношениями? - Придумали. Чтобы тем, кто спрашивает после вас, не было скучно, - Ник всё-таки не мог заставить себя в это поверить. Для него кровавые жертвоприношения существовали только у индейцев, и то в очень средние века, или у очередных врагов Индианы Джонса. Но точно не в маленьком скучном захолустье, которое и городом-то является с натяжкой. - Что ж, пусть будет так, - библиотекарь насмешливо покосился на Феникса. – Но, что я точно знаю, если город на первый взгляд кажется тихим, то это не значит, что в нем ничего не происходит. На самом деле в Рейвенстоуне за этими красивыми заборчиками полно психов. Может, когда-нибудь я напишу об этом, ради того, чтобы взглянуть, какие будут лица у местных, если они это прочтут. Ника от такого предположения слегка передёрнуло. - Это вы про мисс Бланк и миссис Розуотер сейчас, да? - с надеждой спросил он, пытаясь обратить всё в шутку. - Хм… да, пожалуй, старых гарпий тоже можно отнести к их числу, - весело согласился Кейн, предположение Ника его позабавило. - А ещё… про кого? - Ник не был уверен, что правда хочет знать, но вдруг Эндрю мог увидеть или услышать что-нибудь, что могло бы помочь Артуру? - О, если я начну рассказывать о каждом подробно, то и до вечера времени не хватит, - на улице заморосил дождь, размывая очертания города за стеклами машины в грязно-серые пятна. Библиотекарь включил дворники, внимательно глядя на почти пустую дорогу. - Но если тебе так интересно, могу назвать нескольких. Джером Огливи, священник англиканской церкви, в тысяча семьсот тридцать втором году отравил во время причастия десять человек из своей паствы из-за того, что ему во сне явился ангел и рассказал, что местные корнуолльцы, с неприязнью относившиеся к государственной церкви, на самом деле отродья сатаны. За это разъяренные жители деревни устроили над ним самосуд, сбросив его в море со скалы, где находятся развалины Вороньего Камня. Мария Леман, середина девятнадцатого века, порядочная жена состоятельного торговца и заботливая мать, которая на протяжении года тайком травила свою семью и успела отправить двух своих детей в могилу, прежде чем муж ее раскрыл. Наконец, тысяча девятьсот девяносто седьмой, мой последний год в школе, правда, я его почти весь прогулял... Том Уоррен, тихий математик, работавший учителем уже лет десять, собирался поджечь школу - у него дома нашли бензин и заготовку взрывного устройства. Свои планы он объяснил тем, что женщина из зеркала сказала ему, что в детей вселились опасные пришельцы, которых надо остановить... - Эндрю, бесстрастно перечислявший имена, остановился, притормозив на светофоре. - Этот список можно продолжать и продолжать. Почему-то здесь любят убивать, часто и безо всякого смысла. Ник молчал. Мистер Уоррен иногда приходил к ним домой, - кажется, они дружили с отцом, по крайней мере, отец всегда говорил: «Томасу место как минимум в Оксфорде, но точно не в средней школе. Он для этого города слишком талантливый математик». А потом мистер Уоррен просто исчез и никто о нём больше не говорил. Нику тогда было всё равно, и он быстро забыл даже о том, что был такой человек. Люди ведь постоянно переезжают - что в этом удивительного? Может быть, мистера Уоррена наконец-то позвали в Оксфорд? «Собирался поджечь школу. У него нашли заготовку взрывного устройства». Ник отвернулся к слегка запотевшему окну. Почему люди сходят с ума тут, в Рейвенстоуне, где нет никаких стрессов? Он попытался представить себе, каково это, когда ты из девятнадцатого века, и год за годом живёшь в маленьком городе, где нет ни кинотеатра, ни интернета, ни телевизора - только грязный пляж, на который никто не приезжает даже летом, низкие серые дома, похожие один на другой, холодное море и брошенные шахты. Каждый день. Всю жизнь. За окном как раз медленно проплывали старинные каменные лэйнхаусы Мэйн Стрит, с которых уже убрали все гирлянды. Ник не замечал раньше, насколько они мрачные, будто строгие старухи, которые столпились у обочины и осуждающе смотрят сверху вниз. Современные пластиковые вывески на них будто поблёкли и уменьшились, казалось, дома готовы стряхнуть их в любой момент. «Брр». Феникс отвернулся, стараясь избавиться от наваждения. Ему никогда не было так неуютно в родном городе. Скучно - очень часто, но страшновато и некомфортно… - И вам не страшно всё это знать? - спросил он, внимательно разглядывая профиль сосредоточившегося на дороге Эндрю. - Да как сказать... - Кейн нахмурился, раздумывая. - Страшновато конечно, но не настолько, чтобы оглядываться на каждого соседа, выискивая среди них маньяков, - его губы тронула легкая усмешка. - Энн права, я слишком люблю мрачные истории, гораздо больше, чем их боюсь, как бы эгоистично это ни звучало для тебя, как... пострадавшего. Я был бы рад помочь, но я обычный библиотекарь, а не начальник полиции, чтобы поднимать тему о высоком уровне убийств в Рейвенстоуне. К тому же людей невозможно заставить слушать про то, что они категорически не желают признавать. - Я бы послушал. Как-нибудь, когда не надо будет идти на репетицию, - Ник сказал это безо всякого расчета. Ему нравился город, в котором ничего не случается, но жить, когда знаешь, что вокруг одна ложь и замалчивания… разве это жизнь? - Если хочешь, заходи, поболтаем как-нибудь. Я обычно или в библиотеке, или у Энн, или дома – это на Роуз-стрит, у озера. Четырнадцатый номер, увидишь, ни с чем не перепутаешь. Кейн замолчал, так как из-за поворота появился дом Редли с остатками снега на крыше, мрачный и величественный, заметно выделяющийся на фоне окружающих старинных домов, как знатный господин среди своих слуг. Широкая брусчатая площадка перед ним была пуста, видимо, сегодня они были первыми посетителями библиотеки. Эндрю въехал на узкую боковую дорожку, огибающую здание, и припарковался с краю у библиотечного крыла под старыми раскидистыми деревьями - маленьким воспоминанием о саде, который когда-то окружал здание. Дождь прекращаться не собирался, мелкий и противный, он безжалостно накрыл головы и плечи холодными мокрыми капельками, стоило выйти из машины. Старую истертую брусчатку заливали широкие непросыхающие лужи, в которых отражалось хмурое небо, высокие викторианские окна и арки мрачного здания. Библиотекарь, прихватив с заднего сиденья фотоаппарат, быстро перебежал через широкий двор, рискуя промочить ноги. Спрятавшись от дождя под аркой входа, Кейн загремел у двери большой связкой ключей - это заняло некоторое время, старый замок поддался не сразу. - Заходи, - Эндрю толкнул дверную створку, которая тяжело распахнулось с протяжным скрипом, разнесшимся эхом в пустом сумрачном холле. - А мне надо покурить, - извиняющимся тоном добавил он и невесело усмехнулся, - кажется, после посещения больницы это уже стало дурным ритуалом. Ненавижу запах лекарств. Кейн достал сигарету и, торопливо щелкнув зажигалкой, с удовольствием затянулся. Глядя в холодную темноту дома Редли, Ник почувствовал, что ужасов и маньяков ему на сегодня хватит. Захотелось отвлечься. - Я помню мистера Уоррена, - сказал он, не спеша заходить. - Кроме него, кажется, никто из старых учителей не ушёл. Даже миссис Ллевеллин у меня вела, хотя она вообще уже рассыпается. Вы её помните? - Эту старую мумию? Конечно, она учила еще наших бабушек, а нас переживет и подавно, - Эндрю облокотился на дверь, поправив на плече фотоаппарат, и стряхнул с сигареты пепел. – Правда, ничего не помнит, даже какой день недели, но спроси у нее, в каком году Генрих II Плантагенет покорил Ирландию... - А моего отца помните? Интересно, какой он был учитель, в моём классе он никогда ничего не вёл. Каждый раз, говоря об отце как об учителе математики, Ник немного напрягался. Ему всегда хотелось, чтобы ученики любили отца, тогда их отношение распространялось бы и на него самого, но Стивена Шеобанна большей частью побаивались за строгость. - Никому не давал спуску и мог приструнить любого всего лишь парой слов и интонацией, получить у него оценку за красивые глазки было невозможно. Но он мне даже нравился, только, боюсь, сам я был слишком отвратительным учеником, чтобы вызывать ответные восторги, - Кейн задумавшись, сделал несколько длинных затяжек. - Кстати, ты говорил о преподавателях, которые ушли... был еще один. Уолтер Сандерс. Жутко не ладил с твоим отцом. Ник задумался. Это имя ему ничего не говорило. Отец вообще старался ни о ком не отзываться плохо и никогда не жаловался - по крайней мере, при детях. - Сандерс, Сандерс... - Он наморщил лоб. - Нет, не помню. А почему вы вдруг о нём сказали? - Просто вспомнился, когда ты про своего отца спросил. Мерзкий был тип. - Почему мерзкий? - Ник немного попрыгал на месте, чувствуя, что замерзает. - Что он вёл? - Литературу. Противный предмет - противный преподаватель, - Эндрю замолчал, нахмурившись, но тут его телефон тихо звякнул, сообщив об смс. Библиотекарь пробежался по тексту сообщения глазами, и лицо его смягчилось. - Извини… Ну что, пойдем? – он торопливо потушил окурок и бросил в урну. - У меня есть неплохой чай, можно скоротать время, пока остальные не пришли, - предложил он без особого восторга по поводу появления оставшихся актерских талантов Рейвенстоуна. II Артур поднял воротник куртки и в очередной раз поклялся себе, что в следующий раз и шагу по городу не сделает без машины. Ветер на улице поутих, но, несмотря на то, что время уже близилось к полудню, теплее не становилось; с низких, мрачных туч вот-вот норовил сорваться дождь. Единственным плюсом было то, что местный полицейский участок находился почти напротив больницы - трехэтажное современное здание, которое при свете дня выбивалось своей почти кричащей новизной на фоне доживающих не один век домов, как новая заплата на изъеденном молью пиджаке из сундука антиквара. Даже припаркованные перед входом полицейские машины не смягчали картины. С неприязнью разглядывая его, детектив потушил сигарету и лишь потом перешел через дорогу. Сидеть в больнице слишком долго было подозрительно, поэтому Артур улизнул оттуда как только Шеобанн скрылся из виду. Мальчишка был обузой. Сегодня детектив планировал поговорить с сержантом, воспользовавшись их договором о сотрудничестве, и вытрясти из него все, о чем тот умолчал, например, о предыдущем пропавшем мальчике, и о том, приходил ли к ним священник. Этим коротышкой следовало заняться вплотную, раз он первым попался на вранье, да еще таком глупом и неприкрытом. Трейси казался слабым – надави пальцем и развалится, но Артуру все равно казалось, что простодушный и бесхитростный на вид священник его в чем-то обманывает. Дверь управления распахнулась вдруг, будто её толкнули немного резче, чем нужно, но выходящий мужчина придержал её в последний момент. - Я не буду с вами сотрудничать, мистер Саммерфилд, - сказал он кому-то через плечо спокойно, но чётко и громко. Обладатель сладкозвучной фамилии не замедлил показаться: молодой хлыщеватый носатый юнец, чем-то напоминающий отбившегося от табора цыгана, укравшего дорогое пальто, довольно резко контрастировал с открывшим дверь высоким мужчиной в старомодном сером тренче. - Люди должны знать правду, - «цыган» дёрнул головой, откинув с лица длинную чёлку. - А если ещё один ребёнок вот так выйдет погулять и больше не вернётся? Вы же понимаете, это не только ваше дело теперь. Это дело всей городской общины. Мужчина остановился и бросил на собеседника презрительный взгляд сверху вниз, будто окатил холодной водой. Строгий серый костюм с галстуком, очки в массивной оправе, седеющие светлые волосы, аккуратно расчёсанные на косой пробор - казалось, все краски вокруг него блёкнут, а все вещи утрачивают цвет. Низкорослый молодой человек рядом с ним казался неуместным, цветным персонажем, каким-то образом попавшим на старую чёрно-белую плёнку. Хулиганом, которого вот-вот отчитает учитель. Отповедь не заставила себя ждать. Такая же чопорная и безэмоциональная, как и тот, кто её произносил: - Я не считаю нужным распространяться о подробностях, Лиам. Особенно в вашем присутствии. Советую вам отправиться в Редмилл и написать статью о телёнке с двумя головами. - Вы что, против свободы слова? Сейчас каждый норовит закрыть рот прессе, я достаточно навидался таких, как вы. Маньяк - это слишком серьёзное дело, чтобы замалчивать его! - Саммерфилд не отступал. В нём было что-то от кудлатого охотничьего терьера, вцепившегося крепкими челюстями в добычу. Артур замедлил шаг. Мужчину в очках он сразу узнал, хотя не видел лицом к лицу ни разу в жизни, если не считать за реальность ту гостиную с бубнящим телевизором и блеклые, неживые фигуры людей, расположившихся вокруг него. Шеобанн-старший. Вот уж воистину, Феникс не был похож на своего отца ни единым жестом: ни манерой разговаривать, ни характером - и только в чертах лица можно было заметить отдаленное сходство. - Кто тут хочет узнать о маньяках? - невинно осведомился детектив, подходя к ним ближе. Журналистов Артур не любил, но терпел, потому что иногда их можно было использовать для дела, но в данный момент он был рад, что давно оставил службу и больше не связан никакими обязательствами. Единственное приятное воспоминание об этой братии было связано с одной рыженькой зеленоглазой репортершей, но это было давным-давно, а вцепившийся в отца Ника юнец не был девушкой. - Мистер Старгер, - безо всякого удивления произнёс Стивен, протягивая руку для рукопожатия. - Стивен Шеобанн. Приятно познакомиться. Саммерфилд навострил уши. - А, так это вы нашли мальчика! - он странно двинул рукой в кармане пальто. - Ужасное зрелище было, да? - Это «ужасное зрелище», как вы выразились - мой сын, - не меняя интонации бросил Стивен. - И это не тема для обсуждений, повторяю ещё раз. Артур пожал Шеобанну руку и повернулся к журналисту. - Ужасное? А ты сам хоть представляешь значение этого слова или тебе оно так же неизвестно, как слово "нет"? - детектив усмехнулся. - Так позволь, я тебе популярно разъясню: слово "нет" значит, что пора заткнуться и проваливать, пока не начал действовать на нервы. А мне ты уже начал, так что выключай диктофон и пошел нахрен, а то он окажется у тебя в заднице. - Я думаю, не стоит сердить мистера Старгера, Лиам, - Стивен и бровью не повёл. - И предупреждаю тебя, никто в моей семье не будет с тобой разговаривать. - Это мы ещё посмотрим, - надменно бросил уязвлённый Саммерфилд, и добавил, обиженно, по-мальчишески. - Ваш Феникс трепло известное. Артуру стало смешно - старший брат Алекса действительно был на редкость болтлив, но чтобы рассказывать о том, что произошло на пляже... Судя по всему, Ник вообще предпочел бы обо всем забыть, чем посвящать окружающих в подробности произошедшего. - Слушай, маленький сопливый засранец, думаешь, я пошутил и можно дальше испытывать мое терпение? Если не знаешь, когда нужно вовремя остановиться, так я тебя научу. Один раз будет неприятно, но потом мне же спасибо скажешь. - Не стоит, мистер Старгер, - предостерёг его Стивен. - Он уже уходит. Вы ведь уходите, Саммерфилд? Журналист, явно не собиравшийся отступать, наконец сдался и махнул рукой. - Мы ещё с вами поговорим, - бросил он и ушёл в дальний конец стоянки, к потрёпанному мотоциклу. Стивен проводил его взглядом, который сложно было расшифровать, и повернулся к Артуру. - Мой бывший ученик, - хладнокровно сказал он, и непонятно было, то ли он поясняет ситуацию, то ли извиняется. - Почему-то некоторые считают, что если я несколько лет преподавал им математику, они имеют право фамильярничать со мной. Благодарю за поддержку, я как раз собирался позвонить вам, кстати. - Зачем? - равнодушно поинтересовался детектив. - Выразить благодарность от своего имени и имени жены. Если бы вы не нашли Александра… - Стивен замолчал, плотно сжав губы так, что они превратились в тонкую линию. - Если мы можем чем-то вам помочь, не стесняйтесь, скажите. - Спасибо, я учту ваше предложение, - похоже, сегодня семейство Шеобаннов внезапно вспомнило о благодарности, но не сказать, что Артур был этому особенно рад. - Только на самом деле моей особой заслуги здесь нет - просто вашему сыну очень повезло. - Повезло… - Шеобанн-старший окинул Артура взглядом холодных голубых глаз. - У меня есть к вам небольшая просьба: не приближайтесь к моим детям. И не ведитесь на глупые провокации Феникса, если он вдруг придёт к вам выяснять отношения. Для него слова «презумпция невиновности» пустой звук, а я как цивилизованный человек предпочитаю решать дела при участии полиции и суда. - Я буду иметь в виду, - детектив усмехнулся. В конце концов, это даже не было ложью - Феникс пришел к нему первый, и Артур не был инициатором ни одной из их встреч. - Только город здесь маленький, и в любой день очень легко встретить каждого из жителей... но могу пообещать, что не буду подходить к ним специально. И даже проявлю терпение, в разумных пределах, конечно, если этот ваш Феникс будет слишком настырен. - Я надеюсь, что не будет. Умом он не блещет, но инстинкт самосохранения у него есть, - Стивен снова протянул Артуру руку. - Всего доброго, мистер Старгер. Не скажу, что вы мне приятны, но не хотелось бы встречаться с вами в суде. - Я надеюсь, этого не случится, - детектив ответил на рукопожатие. *** Выходя от Эндрю, Ник едва не влетел в толпу детей с мамашами. Они, шумя, двигались к главной лестнице, и замыкала это шествие миссис Финч. Феникс замешкался, с нехорошим предчувствием вглядываясь в вереницу пёстрых курточек, но нехорошее предчувствие его обмануло - Мэри была среди них, живая и здоровая. Она как раз сняла вязаную шапочку со снежинками, и золотые волосы рассыпались по плечам, тускло поблёскивая в неярком свете холла. Куклы при ней не было. Миссис Финч заметила его и подошла поздороваться первой. Элен грузной тенью переминалась с ноги на ногу за её плечом. - Феникс, здравствуй, как твоя мама? - сходу атаковала его кубышка-мать, и, не дожидаясь ответа, продолжила. - Ты не находил тут вчера куклу? Может быть увидел где-то случайно… просто кукла Барби с длинными волосами. Малышка Мэри вчера её потеряла и до сих пор не может найти. Прямо беда - мы всё обыскали, наверное, её утащили мальчишки, они часто так делают, знаешь ли… - Нет, не видел, - Ник отступил на шаг, чувствуя, как под восхищённо-плотоядным взглядом Элен по коже забегали мурашки. - Я пойду переодеваться, буду наверху, если что. Он собрался с силами и одарил миссис Финч обаятельной улыбкой, которая обычно сглаживала любое хамство. Судя по тому, как мать и дочь одновременно порозовели и разулыбались в ответ - манёвр сработал. Милли уже была в гримёрке, но радости по поводу его прихода не испытывала. Даже напротив - она тянула кости корсета с такой неженской силой, будто хотела по меньшей мере рёбра бывшему парню сломать. - Миллс… - начал было Ник, но ему в губы неласково ткнулся кончик карандаша. - Заткнись, я тебя крашу! Больше поговорить не удалось, но он не очень-то сожалел: злая Милли была ему неприятна, а от мысли, что она может вдруг начать виснуть на нём и жаловаться на жизнь, становилось тошно и хотелось сбежать. В последнее время ему вообще ото всех и всего хотелось сбежать. Это было ненормально, но, почему-то, казалось правильным. От одного только человека было не спрятаться – Клэренс умел вцепляться в людей, как репейник, и выжимать из них все соки. К тому времени, как неутомимый режиссер объявил перерыв, Ник уже чувствовал себя как смятая лимонная корочка. Мало того – вертлявый папочка Милли притащил в зал Эндрю, и ходил за ним попятам, раздавая ценные указания, пока тот фотографировал репетицию со всех ракурсов. Зная характер Клэренса, Ник даже не удивился тому, что работы перепало всем, кто не смог вовремя смыться из библиотеки. Он сел на край сцены, свесив ноги в жутко натирающих туфлях, и несколько секунд просто бездумно смотрел в тёмный партер. Такая усталость была ему даже внове - то ли слишком много событий сваливалось на его бедную, не привыкшую много задумываться голову, то ли странные ночные сны-блуждания высасывали силы, но в Лондоне он уставал так только на бесконечных прогонах перед экзаменами. Рядом что-то зашуршало и лязгнуло. - Отличное платье, Шеобанн, зачёт! - кто-то дружески хлопнул Ника по спине так, что тот чуть было не улетел со сцены. - Значит уже всё? Того? Поднял голубой флаг? Или как это у вас называется. Скажи это кто-то другой, и Феникс тут же сжёг бы его чисто автоматически, но от Джимми МакРейна это перестало быть обидно ещё в пятом классе. МакРейн за год почти не изменился: высокий парень, так и пышущий здоровьем, темноволосый, голубоглазый, одним словом - красавчик. Квадратная челюсть и волевой подбородок с ямочкой делали его похожим на какого-нибудь американского героя типа Супермена - девчонкам это всегда нравилось. Их с Фениксом связывали странные отношения - они оба были популярными красавчиками, но настолько разными, что фактически представляли собой два совершенно противоположных типа мужской красоты: изнеженный, тонкий, херувимоподобный сладкий мальчик и мощный, гладкий, состоящий из одних мускулов атлет. Неудивительно, что детская неприязнь между ними переросла потихоньку в соперничество, которое длилось до самого выпуска. Счёт в этой игре вряд ли можно было определить - они никогда не боролись за внимание какой-то одной девушки; так сложилось, что Милли совершенно естественным образом выбрала Ника, а Меган, её невзрачная подруга-серая мышка неожиданно отхватила себе баскетболиста-МакРейна. Казалось бы, что ещё нужно, но в Джиме всегда чувствовалось тупое, полуосознанное желание альфа-самца быть первым, убирая всех соперников. Он никого не бил и не задирал, хуже - он подшучивал, находил или придумывал в противнике черту, которая казалась ему смешной, и давил, давил, давил на эту точку, принижая соперника в глазах окружающих. Шутки МакРейна часто не отличались остротой, но в школе это и не требовалось - достаточно было сказать: «Эй, Шеобанн, чего вы с Фаррелом в раздевалке так долго? Обжимались что ли?», как среди парней раздавался дружный гогот. Феникс ненавидел МакРейна за это и всегда гордо задирал нос, от чего гогот становился только громче. Теперь такими немудрящими шуточками вряд ли кого-то можно было рассмешить, а Ник начал принимать их не так болезненно. Его мирок, раньше ограничивавшийся только школой и городком, расширился до размеров столицы, а Джим остался всего лишь провинциальным бывшим одноклассником, хоть и сыном мэра. Правда, нельзя сказать, чтобы Ник ностальгировал по его шуточкам, а вот МакРейн, кажется, испытывал к прошлому тёплую привязанность, потому что теперь от него исходило волнами сентиментальное, неуклюжее медвежье дружелюбие. Рыцарские доспехи только усиливали эффект. - Нет, я встречаюсь с девушками. А ты - типичный средневековый сакс или как их там, - Ник встряхнул длинными искусственными волосами, убирая их с лица неосознанно изящным, женским жестом. - Сам ты сакс, - Джимми сел рядом и жадно присосался к бутылке колы. - Видел тебя на вечеринке у Милли. - Интересно, я тебя не заметил, - холодновато отозвался Ник, добавив про себя: «И даже если б заметил, сделал бы вид, что мы не знакомы, понял?». МакРейн в ответ только неразборчиво хмыкнул и снова сделал глоток. - Да надо было свалить. По делу, - лениво признался могучий командир форта Вороний камень. - Но там было неплохо, только Милли странная была... в последнее время она какая-то чокнутая ходит, ты не заметил? - Понятия не имею, я с ней почти не разговаривал. - Ник немного раздражённо пожал плечами. Если подумать, в словах Джимми было зерно истины: Милли действительно изменилась, но раньше Феникс думал, что это всего лишь из-за отчаянного желания его вернуть. «Свалить по делу тебе надо было, значит», - хмуро подумал он, вспоминая вечеринку. Неужели Миллс взялась отпаивать его алказельцером только потому, что МакРейн ей в эту ночь не достался? Версия была неприятная. «И что в нём такого?», - раздражённо спрашивал себя Ник, немного завистливо рассматривая Джимми, такого мужественного и самоуверенного в костюме Талейна. - «Тоже мне, рыцарь! Здоровенный, как шкаф, тупой, как бревно. Миллс нашла, кого охмурять!» - Вы что… - начал он, чуть прищурившись, но как бы между прочим. - Общаетесь? - Да так, случайно пересеклись, она мне с французским помогла, - простодушно признался Джимми и размял плечо, из-за чего бутафорские доспехи жалобно заскрипели. - Хотя какого черта он мне сдался? Но в Академии по языкам с ума сходят, из-за этого приходится учебники с собой даже на выходные сюда таскать, - недовольно добавил он. «Спорим, они у тебя просто в багажнике валяются?» - едва не съязвил Ник, но скрип доспехов его немного испугал. Точно так же могли затрещать-заскрипеть кости его черепа, если бы шутка показалась Джимми недостаточно смешной. - Кстати, неплохо справляешься с ролью, поздравляю. Я ещё вчера заметил, - соврал Феникс. На самом деле, он видел МакРейна только мельком на сцене, когда «Талейн» давал присягу, и в партере, среди ржущих над какими-то своими приколами «солдат», так что понятия не имел о его актёрских способностях. - Теперь я за нашу любовную сцену почти спокоен. Почти. Ник помедлил. - Только умоляю, Джим, не капризничай, хорошо? Целоваться со мной тебя никто не заставляет, просто изобрази чувства, - Он неопределённо махнул рукой. - И не ной Клэренсу, что ты гомофоб, потому что ничего гомосексуального тут нет. МакРейн скривился, как будто вместо колы выпил лимонный сок, но потом с жалостью взглянул на своего старого соперника. - Я понимаю, вам в меньшинстве одиноко, но в вашу братию ты меня не запишешь, - беззлобно пообещал он, окинув Феникса насмешливо-удивленным взглядом, и удивления в нем было все же больше. - Кто бы мог подумать, ты - Луайне, - Джимми коротко хохотнул и поднялся, дружески хлопнув его по плечу, - умеешь же ты находить заморочки на свою задницу, Ник. - Я не гей! - тут же взвился Феникс, но, тут же, устало махнул рукой. - Ладно, забей. Ты со школы вообще не изменился. Он подобрал подол и мрачно побрёл к кофейному автомату в холле. Впереди был ещё один прогон с детьми и пресловутая любовная сцена: Луайне, соблазняющая капитана Талейна и захватывающая власть в крепости. «Артур, наверное, сейчас с преподобным Трейси», - мрачно подумал Ник, глядя, как кофейный автомат с натугой выдавливает из себя остатки кипятка. Спектакль как-то постепенно потерял своё значение: подумаешь, Луайне! Даже если не появиться на паре репетиций, никто ничего не заметит - текст-то он знает хорошо, а на актёрскую игру рейвенстоунской публике плевать. Наверняка все буду на него пялиться только потому, что он в женском платье. А дружки Джимми, наверняка, будут свистеть и орать что-нибудь. Из-за придурка МакРейна Ник уже начал сомневаться в том, что играть Луайне - хорошая идея. - Актёр, боящийся зрителей - не актёр, - всегда говорил преподаватель истории театра, седой, стриженный под машинку мистер Деймон, хромая перед доской. Он сам когда-то был знаменитым актёром, играл в Шекспировском театре и пару раз снимался в сериалах, но после автомобильной аварии занялся историей и даже что-то там где-то защитил. - Вы укротители! - кричал он иногда, совсем забыв о теме лекции. - Вы факиры, гипнотизирующие змей! Держите контроль! Держите зал! Они должны смеяться над Меркуцио, когда он смешон и рыдать, когда он умирает, не наоборот! «Значит, я должен играть так, чтоб даже Джимми захотел меня трахнуть», - подумал Ник, подозрительно разглядывая белую пенку на кофе. Он боялся признаться себе в том, что не старается играть, потому что боится вжиться в образ. Как тогда, с Артуром. Такое в карьере мистера Деймона вряд ли было, иначе он бы так не распылялся про факира со змеями. Одна загипнотизированная змея, впрочем, всё-таки приползла. Жирный питон, который готов был, кажется, Ника целиком проглотить. - Привет… Ник, - Элен в своём крестьянском платье бочком прокралась к кофейному автомату, делая вид, что пришла только за какао. Она усиленно сопела и таращилась на Ника, не глядя тыкая на кнопки и глупо улыбаясь. - Мы вроде виделись, - Ник быстро огляделся по сторонам, просчитывая пути отступления. Можно было сбежать в зал и отсидеться за кулисами, но подходящего предлога он сходу придумать не мог. - Ага... Помнишь, ты меня спрашивал про горящих людей? Я тут нашла… кое-что… - Помню, - неохотно признал он. Теперь, когда библиотекарь был под рукой, Элен могла идти на все четыре стороны, но что если она правда нашла что-то интересное? Сам Ник в море оккультной ерунды не ориентировался, а ходить по многочисленным ссылкам в Интернете ему было лень. Зачем делать что-то самому, когда есть люди, которым нравится в таком мусоре копаться? Лучше свалить это на них, а самому поиграть в очередную игрушку на Фэйсбуке. - Я завтра утром свободна… - Элен так и продолжала жать на кнопку, не замечая, что какао не льётся. Она покраснела, как свёкла, но прыщи почему-то стали выделяться ещё больше. Ник очень хотел сказать «я завтра не могу», но любопытство пересиливало. Лучше потратить пять минут, чем потом бегать от неё все оставшиеся каникулы. - Ладно, - безразлично ответил он. - Заеду, если смогу. Посидим где-нибудь. Дома у Финчей он не остался бы ни за что. При мысли о том, что миссис Финч может решить, что он ухлёстывает за её ненаглядной, его затошнило. Тяжёлая входная дверь мучительно заскрипела, открываясь - кто за ней стоял, не было видно, но, судя по знакомому голосу, миссис Финч была легка на помине. Элен тут же взбежала по лестнице и скрылась из виду. Ник рад был бы последовать её примеру, но было уже поздно. - ...ладно вам, миссис Финч, неужели этим больше некому заняться? Там же целая толпа "энтузиастов", - язвительный голос эхом разнесся в холле. Компанию матери Элен составлял Эндрю, который был явно не в восторге от разговора и не скрывал этого. - Энтузиастов? Да они не знают, с какой стороны молоток держать! А вы тоже хороши, нашли время наводить порядок в багажнике, когда у нас замок заваливается! Мужчины! Машины для вас всегда на первом месте! - миссис Финч шла позади библиотекаря и чуть ли не подталкивала его в спину. - Машина – это святое. Я тоже не специалист по молоткам, лучше бы припахали вашего Талейна, он один поднимет эту кучу пыльной фанеры и приколотит куда нужно. Намертво. Добродушные, кругловатые глаза миссис Финч похолодели и неприятно сузились. - Очень же это мило с вашей стороны, мистер Кейн, заставлять себя упрашивать! Не сочтите за грубость, но вы молодой, здоровый мужчина, а только и делаете, что пьёте чай, как старик. В вас никакого энтузиазма, никакой тяги к общественной работе, вот и выходит, что трудятся тут только женщины и дети! Кэти хоть как-то вас мотивировала, а после развода вы просто в какого-то мистера Старгера превращаетесь. Ну сколько вам говорить, что нельзя идти против общества, мистер Кейн, особенно в таком маленьком городе, как наш? Вы просто как ребёнок, своего сына я бы давно за такое наказала! - Да вы настоящий диктатор, миссис Финч! - Эндрю с восхищением окинул ее взглядом. - А как же по-вашему все великие умы, которые никогда не вписывались в общественную систему, в которой жили? Я конечно к ним не принадлежу, но кто знает… стоит сбросить цепи брака, как чуть ли не второе дыхание открывается. Полное переосмысление жизни, оно не дает отвлекаться на посторонние вещи, - с важностью подытожил он. – А вам бы я посоветовал тоже почаще смотреть, как другие работают – это вдохновляет. Миссис Финч устало махнула рукой. - Шутите, шутите, мистер Кейн, - сухо сказала она. – Больше не буду вас трогать, у меня своих забот хватает. - Поздно, вы уже разбудили мою совесть, - вздохнул Эндрю и развел руками, но стоило ему заметить Ника, и его донельзя кислое лицо прояснилось. - Беги отсюда, Феникс, пока не поздно, - посоветовал ему библиотекарь, - а то загребут в чернорабочие. Ник не заставил себя упрашивать и принял это, как разрешение. Сказать Клэренсу, что родителям нужна помощь - что проще? Тем более что сама судьба, в лице Энди, за. - Когда-нибудь я вернусь и отомщу за вас! - крикнул он, и, подобрав подол, пулей кинулся в гримёрку. *** В Рейвэнстоуне было два кладбища. Самое старое и маленькое находилось при церкви и давно приобрело статус городской достопримечательности – его закрыли еще в 1810 году. К тому времени центр города застроили, и расширяться было некуда, поэтому кладбище перенесли за город. Со временем оно плавно вросло в Западный парк, поэтому гуляющие среди могил мамочки с колясками там были обычным явлением. Этот парк был хоть и намного больше, чем Центральный, но менее любим жителями, потому что больше подходил любителям природы, которой и без того было вокруг в избытке. Он представлял собой всего лишь запутанную сеть аллей среди разросшихся кустов папоротника и ежевики под тенью старых дубов, буков и тисовых деревьев. Здесь не было ни одного аттракциона для малышни, а единственным развлечением служила лишь парочка закусочных, закрытых еще с осени. Зимой сюда мало кто ходил и мало кто убирал, поэтому пока Артур разбирался, какая из дорожек ведет в нужную сторону, ему попались только две пожилые дамы, выгуливающие собачку, и один унылый мужчина в серой куртке, выглядевший так, словно сам не знал, куда попал. Жиденькие усики и небритый подбородок делали его похожим на офисного клерка, потерявшего работу. Детектив поддал ногой ворох старых листьев и наугад свернул с центральной аллеи – войти на кладбище со стороны парка оказалось не лучшем решением. Однако Артур не ошибся: справа из зарослей кустарника неожиданно выступил серый замшелый камень, затем за ним еще и еще. Все надгробия были похожи друг на друга – старые, с почти стершимися надписями, заросшие мхом и плющом; некоторые - украшенные крестами, некоторые – просто ровные квадраты могильных плит безо всяких излишеств. Земля надежно хранила останки давно умерших людей, а на их костях выросли деревья, равнодушные к тем, кто лежал между корнями, к их надеждам и свершениям. «Все мы там будем», - так приветствовало прохожего каждое надгробие, отрешенно и меланхолично напоминая о бренности жизни, о прахе и о том, что все имеет свой конец. Сейчас детектива интересовал только конец этого дела, который даже не маячил на горизонте. Артуру казалось, что впутавшись в него, он попал в такой же темный лабиринт старых аллей, любая из которых приводила либо к глухому, заросшему тупику, либо к оврагу, либо к гнилому болоту. А он даже еще не выбрал конкретного направления. Рейвенстоун был маленьким, и дразнил обманчивой легкостью расследования, ведь круг потенциальных подозреваемых казался не так велик. Детективу хотелось просто методично обойти все дома и вытрясти душу у каждого из их обитателей без исключения - сейчас он как никогда жаждал разделаться со всем побыстрее. Забыть этот вороний городок, укрывший где-то под серыми крышами извращенца, забыть надоедливого мальчишку, а вместе с ним чужие воспоминания и город-призрак. В ушах до сих пор стоял мерзкий визг шин и глухой стук, с которым тело ударилось о капот. Артур стиснул ключ в кармане. Он думал об информации, которую удалось выбить из несговорчивого сержанта, о том, что не обязательно было приходить на кладбище, чтобы точно узнать был ли здесь священник или нет, но только стоило ступить под темные деревья этого мрачного парка, и мысли стали сбиваться с расследования. Глядя на серые надгробия, он вспомнил другой день, другое кладбище, и несколько зонтов, сиротливо чернеющих над свежей могилой – мать его жены не отличалась общительностью, а ее последних друзей и родственников разогнала болезнь Альцгеймера. Лил дождь и пальцы Элис, которые он сжимал, были холодные, как ледышки. Он хорошо запомнил ее тогда: напряженную и неподвижную, с мелкими капельками дождя, застрявшими в волосах, и яркой помадой, оттеняющей бледное лицо. Она молча смотрела, как гроб осторожно опустили в могилу, и не проронила ни слезы. Что скрыто за этим самообладанием, можно было лишь догадываться – Элис никогда не любила говорить о своей матери. Потом, когда священник закончил свою заунывную речь, она неподвижно сидела в машине, глядя, как струи воды быстро бегут по лобовому стеклу машины, и тихо произнесла: «Знаешь, мы никогда не любили друг друга… но до сих пор она меня пугает. Не хочу умереть так же, год за годом теряя рассудок. Лучше пусть это произойдет быстро». Например, как в автомобильной аварии. Артур понял, что сжимает в руке уже не ключ, а сотовый. Детектив убеждал себя, что увиденное в фальшивом городе - всего лишь иллюзия, но он так же хотел набрать старый номер и услышать знакомый голос. Просто чтобы удостовериться. Впереди, среди темных мокрых деревьев, мелькнул силуэт: девушка в сером склонилась над чьей-то могилой. Вид ее фигуры вызывал неприятное ощущение искусственности - слишком неподвижно она стояла, неестественно застыв среди окружавших ее надгробий. Детектив невольно замедлил шаг, чтобы не спугнуть посетительницу, но подойдя ближе, только усмехнулся - серая девушка оказалась статуей ангела, старой, но все еще сохранившей толику красоты: она стояла на коленях у могилы, благословляющим жестом простерев над каменной плитой руки. Выполнена скульптура была в натуральный размер и с поразительной реалистичностью, поэтому любой со стороны мог легко перепутать ее с человеком. Время хорошо поработало над лицом статуи, но еще можно было разглядеть его черты: мягкий и тонкий девичий рот, но решительно нахмуренные брови и точеные скулы воина. - Вам тоже она нравится? – гнусаво произнесли сзади. Там стоял невысокий коренастый мужчина, вооруженный граблями и держащий под мышкой ящик с садовыми инструментами. Его фигура была еще крепкой, но морщины на лице и седые растрепанные волосы, торчащие из-под кепки, говорили, что их владелец хоть и неплохо сохранился, но давно стар. - Ищете кого-то, сэр? – шмыгнув носом, поинтересовался он, подозрительно, но без страха разглядывая детектива. - Да, ищу. Пару дней назад тут похоронили одного парня, хочу взглянуть, где это, - Артур решил быть вежливым и приготовился к испытанию – местный диалект из уст этого старика звучал еще более отвратительно, чем обычно. - Кхе, - в глазах «садовника» подозрение сменилось любопытством. – Пойдемте, я покажу, а то до вечера искать будете, - крякнув, он пристроил ящик поудобнее и заковылял, ловко пробираясь среди могил и кустов, словно только и ждал такой просьбы. - И не спросите, зачем мне эта могила? – детектив слегка удивился. - Да по делу, видать, - старик хитро прищурился, - а чужими делами я не интересуюсь, ежели это не непотребство какое, а такие штуки я сразу чую. Эх, некому следить за этим местом как следует, кроме бедного старика Уоллеса. И гуляют здесь редко… А они любят, когда сюда кто-то приходит – не так скучно лежать. Не уважают мертвецов у нас в городе, совсем не уважают. - Почему? – без энтузиазма поинтересовался Артур, но его собеседника это не остановило. - Да боятся, видать. Много тут всякого закопано. Хотя чего мертвецов бояться, по мне, они как раз самые беззащитные. Эх, - старик тяжело вздохнул. – Молодежь совсем не та пошла, так и норовит во всякие лондоны улизнуть, словно медом им там помазано, а могилки дедов потом стоят бесхозные, - он осуждающе покачал головой. – Хотя те, кто здесь остаются, тоже не лучше. Роджерсы вон совсем свою бабку забыли, Огли тоже не заходят почти… А вон та могила, видите? – дед показал на одно из нестарых надгробий. - Бывший наш начальник полиции, мир его праху. Какой человек был! Он-то умел навести порядок, не то, что сейчас… Жить бы ему еще лет двадцать, да семейка доконала: жена и особенно младшенький. Пакостный был мальчишка. Сейчас вроде остепенился, но нахальства не убавилось, После похорон так ни разу не зашел проведать ни отца, ни мать. Артур обрадовался образовавшейся паузе, но старик замолчал только для того, чтобы высморкаться, правда, его голос от этого не стал более разборчивым. - О, нам сюда, - он спрятал огромный клетчатый платок в карман. – Насчет той могилы, о которой вы интересуетесь… Про нее уже и сержант спрашивал, так что посетители у этого парня один чуднее другого, хотя к таким обычно никто не ходит. Бродяги они ведь такие, не пойми кто, да откуда взялся... - А кто еще к нему приходил? – детектив оживился. - Приезжал. На похороны один джентльмен заявился, по-другому и не скажешь. Отродясь сюда такие люди не захаживают: по виду - прямо с заседания парламента, не меньше, один пиджак стоит, поди, не меньше нашей библиотеки. Так и хоронили – этот тип, священник, я и пара моих подручных. Они потом еще долго в часовне разговаривали, а потом этот джентльмен уехал, и скажу, что высокомерия у него поубавилось. Как пить дать, плакал. Но здесь место такое, здесь все плачут... - А что преподобный? - Да как обычно, вроде, только говорил меньше обычного… Он конечно, мужичонка хлипкий, не то что покойный преподобный Бартоломью, упаси Господь его душу, но мертвецов не боится. Помнится, когда хоронили молодого придурка Ридли после аварии, он и глазом не моргнул. Кажется мне, что на это добро наш святой отец уже где-то насмотрелся... А вот и она. Они подошли к свежей могиле, заботливо устланной зеленым дерном, на котором лежал увядший букет темных роз. Ее украшал только деревянный крест - видимо, надгробие еще не было готово. Артур достал сигарету и протянул пачку старику. Тот не заставил себя просить дважды. - Он потом еще стоял здесь на коленях, молился. Преподобный иногда так делает, но я в первый раз видел, чтобы так долго. И еще сегодня утром приходил, рано-рано… - задумчиво выдохнув дым, старик вдруг нахмурился. – Или мне показалось… память уже подводит. - Интересные у вас люди здесь. - И не говорите. Ладно, мне пора, мистер, работа не ждет, – он поправил кепку. – Приходите еще, они рады будут, - старик добродушно оскалился редкозубой улыбкой. Артур, дождавшись, пока широкая спина смотрителя кладбища скроется среди могильных крестов, достал ключ, который пожертвовал Джереми. Маленький, типовой с номером – такой можно получить в банковской ячейке, на почте, в гостинице. Он был точно не из «Морнингсайда», поэтому детектив сразу отмел этот вариант. Пожалуй, стоило начать с банка и обойти все временные хранилища в Рейвенстоуне хотя бы для успокоения совести – ключ могли привезти из любого другого города. Когда детектив обернулся, между двух старых склепов промелькнула чья-то бледная тень, но Артур все равно успел ее разглядеть – это было лицо того серого «клерка», который шатался по парку, но сейчас в нем не было ни капли уныния, а только внимание, цепкое и острое. «Превосходно, теперь за мной следят». Притворяясь, будто ничего не случилось, детектив не спеша направился к выходу с кладбища. Мобильник так и остался лежать нетронутым в кармане куртки, хотя телефон своей бывшей жены Артур помнил до сих пор. III Сбежать от Клэренса было нелегко, но серьёзный взгляд и упор на особые семейные обстоятельства сделали своё дело. Ник этому обрадовался, но не особенно удивился - такое прокатывало и в школе. Свобода, правда, как всегда, поставила перед ним множество вопросов. Например: «действительно ли Артур пошёл к преподобному?» Он говорил, что это нужно сделать, но Ник всерьёз подозревал, что такой ленивый тип может отложить поход и на завтра. Или на послезавтра. Вторая проблема: где искать священника? Она, впрочем, была легко решаема - в церковь можно было заглянуть по дороге, а дом Трейси стоял неподалёку от автобусной остановки. Обычно приходские священники Рейвенстоуна с восемнадцатого века жили в небольшом уютном коттедже рядом с церковью, но преподобному Трейси не повезло - как раз перед его приездом крыша домика не выдержала весенних дождей и обвалилась. Поднялся скандал - ещё бы, в городе было не так уж много исторических достопримечательностей - коттедж обнесли лесами и, чтобы не приниматься два раза, решили его заодно отреставрировать. По этой причине, новому священнику пришлось поселиться поближе к пастве - на дальнем конце Хаммилз Клоуз, в сером домике, затянутом плющом. Этот дом тоже был не в лучшем состоянии, но его ремонтировать не спешили - в конце концов, он не был достопримечательностью - поэтому внутри и снаружи постоянно что-то ломалось, трескалось и отваливалось, так что бедняга Трейси постоянно вынужден был иметь дело с хамоватыми ленивыми электриками, водопроводчиками и прочими мастерами. Он был не силён в том, чтобы заставлять других работать и поэтому прибегал к помощи этих страшных людей, только когда становилось совсем невмоготу, хотя старался всеми силами поддерживать в домике уют. К примеру, он уже год прекрасно обходился без дверного звонка и собирался обходиться без него впредь. Обо всём этом Ник узнал после того, как наведался в церковь и не нашёл там преподобного. Капеллан Уоттс, которому, видно, было скучно одному, рассказал ему не только как пройти к нужному дому, но и как отворять калитку, чтобы она не завалилась, и сколько раз стучать в дверь. Старгера в церкви он не видел. Нагруженный этими полезными знаниями, Феникс дождался автобуса и, наконец, смог сесть и спокойно подумать. Первое было легко - автобус был полупустой, а вот с «подумать» выходило хуже, мысли перескакивали с одного на другое и самая навязчивая была почему-то о том, что давно пора забрать машину и поездить хоть немного - таскаться на общественном транспорте, когда у тебя есть Феррари, всё же немного унизительно. Ник с завистью подумал о Джиме МакРейне, который ещё в старших классах разъезжал на собственной машине, хоть и подержанной. Сейчас, небось, купил себе что-нибудь поновее и развлекается с Милли на заднем сидении. Он представил, как Миллс лежит на дорогой обивке в расстёгнутой белой блузке и клетчатой юбке и чулках, придавленная тяжело сопящим Джимми, а на полу валяются ненужные учебники французского… Догадка была такой внезапной, что Ник едва не вскрикнул. Лепрекон! Лепрекон видел в машине маньяка французскую книжку! Но тогда выходит, что МакРейн… Он вцепился в поручень, чтобы не начать взволнованно ходить по салону. Догадки путались и клубились в голове, налезая одна на другую. Если б тут был Артур! Он здорово умел отличать правильное от неправильного и рассуждать логически - у самого Ника не хватало терпения, да что там, у него просто дух захватывало от того, что Джим мог оказаться преступником! Но ведь всё совпадало: французские книжки, то, что он уехал с вечеринки раньше… Не в силах сидеть спокойно, Ник выскочил из автобуса на остановку раньше – на ходу лучше думалось. Разве Джимми сказал бы про французский и про то, что ушёл раньше, если бы был преступником? Но он не мог знать, что есть способ поговорить с Алексом. Не знал, что Лепрекон разглядел что-то в машине. А вечеринка… может, он был уверен в своём алиби? В конце концов, Джим МакРейн туповат, он запросто мог себя выдать. Только в кино и сериалах преступники умные, как на подбор, чтобы зрителям было интересно. В жизни ведь всё проще. Наверное. К дому священника Ник подошёл, изрядно запыхавшись - всю дорогу он почти бежал, занятый внезапными головокружительными возможностям, и только у самого порога сообразил, что как-то не подумал о главном: как себя вести и что спрашивать у преподобного. Придумывать было уже поздновато, поэтому он решил выступать экспромтом и, со всеми предосторожностями открыв калитку, уверенно постучал в дверь. *** Чарльз Трейси сидел на кровати поджав ноги и читал. Спина и колени уже давно затекли от неподвижности, отзываясь болезненным покалыванием, но священник не шевельнулся, напряженно скользя взглядом по станицам помятого блокнота, раскрытого перед ним. Это был дневник Винса, Чарльз держал в руках последнюю часть, самую потрепанную и грязную из всех тетрадей с записями. Он обходил их стороной и решился открыть только вчера, после похорон - это было сокровище, которое Чарльз берег до последнего и теперь не мог выпустить из рук. Здесь, в этих неровных злых строчках, написанных знакомым до боли небрежным почерком, Винсент был еще жив, и священник был готов ухватиться даже за эту сомнительную иллюзию, лишь бы вновь ощутить его присутствие хоть на секунду Чарльз нашел эти записи вместе с остальными вещами в номере гостиницы. Он навсегда запомнил эту картину: темную маленькую комнату, тусклый свет лампы и неподвижную фигуру, вытянувшуюся на кровати, – это был человек, который потерял все, и Чарльз не сразу узнал в нем Винсента. Ему показалось, что он опоздал и тот уже умер, но какой обманчивой радостью было услышать его хриплое дыхание! Расплата была отсрочена лишь ненадолго: Чарльз так и не смог поговорить с ним даже в больнице. Пару раз, когда лихорадка отступала, затуманенный взгляд останавливался на его лице, но можно было лишь догадываться, заметил ли его Винс. Священник так отчаянно ждал этих нескольких мгновений, когда можно понять, видит ли тебя умирающий, но минуты слились в часы, и надеяться дальше было бесполезно. Чарльз пришел слишком поздно: для него не осталось ни любимого взгляда, ни прикосновения, ни звука голоса – лишь старые записи. С ним могла говорить только помятая бумага, и он нетерпеливо листал страницы, читая и перечитывая абзацы, которые подходили к концу слишком быстро. … 28 марта 2011 год Колин сбежал. Когда я продрал глаза, его сумки, с которой он ко мне пришёл когда-то, уже не было. Кажется, пара моих чистых рубашек тоже исчезла, но я не мелочный. Да и неособо чистые они были всё равно. Кое-как дотащился до кухни и поставил чайник. Ещё не решил, болезнь меня валит или отходняк просто жёстче обычного. Да какая разница, скоро всё равно отдам концы. Хочу думать, что Колин сбежал просто потому что я заразный, а не потому что я вчера снова материл Чарли и пинал по квартире стулья. А может, я просто хотел это сделать. Чем больше думаю о том, что скоро кончусь, тем чаще вспоминаю Чарли. До сих пор ненавижу его. «Святой Себастьян» стоит развёрнутый возле дивана, и у меня нет сил встать убрать его или хоть к стене развернуть. Я и до блокнота еле добрался. Когда мне совсем херово, я ору на этого «Себастьяна». Ору ему, что он крыса, ебанашка, юродивый и всё такое. Но это ни черта не помогает. Я сам нарисовал его так, будто он столько наслушался всякой дряни, что его это просто уже не колышет. Он выше меня. Всегда был выше. Чарли, маленькая мышка-полёвка… … 5 августа 2012 год Кажется, теперь я могу сдохнуть в любую минуту. Руки дрожат так, что иглу не могу воткнуть. Хочется выблевать лёгкие. Нашёл телефон Энджи - той девчонки, которая рисовала своими волосами и всё время таскала Чарли какую-то жратву, потому что он какой-то всегда недокормленный. Вспомнила меня только после того, как я сказал, что я - бывший парень Чарли. Она до сих пор рисует волосами. И детей своих учит. А Чарли… святоша Чарли сбежал туда, где ему хорошо, к ещё большему лицемеру, чем он сам. К папочке-Богу. Странно, ведь этому папочке всегда было на него плевать, так же, как и родному. Но я всё равно не удивляюсь. Энджи сказала, он был волонтёром. Спасал людей. Присылал ей открытки и бусы деревянные. Вроде даже действительно кого-то спас, хотя я в это не верю. Меня-то он не стал спасать. Да он и не смог бы, кому я вру? Не надо мне было его спасения. Всё было хорошо, я шёл в гору. А потом… Не хочу про это. Хочу думать про Чарли. Жаль, что протестантские священники не носят сутану. Мышке пошло бы. Если б у нас было побольше времени, я б писал с него святых… настоящие картины, а не то дерьмо, которое я пихал американцам. В Чарли была жизнь, мать его. Чувство. А кто говорил, что у него ни кожи ни рожи, просто не видели моего «Святого Себастьяна». Не видели его, значит не знают ни меня ни Чарли. Попросил у Энджи адрес. Просто так. На всякий случай. Пусть, когда я умру, «Себастьяна» пришлют ему. Я всё продал, кроме него. Всё продал, всех продал… но продать Чарли… нет, не могу. … 10 декабря 2012 год Кажется, отпустило. Лежу в своей комнате. Не в том гадюшнике, из которого меня выперли за неуплату, а в своей, в той, где вырос. Тут всё так же, разве что подвыцвело. Отец ничего не менял, ждал, наверное, хотя сам всегда выставлял пинками. Только это не моя комната. Отец не понимает, хочет, чтобы я его простил за что-то, только я уже не понимаю, за что. У меня в голове так всё смешалось, что я уже не помню, где он правда меня обидел, а где я сам всё придумал. Я вообще ни о чём не думаю. Даже не знаю, сколько я стоял у нашей ограды. Ограда тоже не поменялась - колонны те же, решётки как пики. Только сад запустили. Горничные новые. Позвали охрану и выкинули меня. Смешно - получилось прямо как у Диккенса. Если б были деньги на дорогу до Рейвенстоуна или как его там, я бы правда посмеялся. Но пришлось ждать. Отец приехал через пару часов, кажется, я не считал. Осунулся. Стал бледный. Насовал налички, будто от страха, обещал отвезти меня в больницу. Ладно. Это потом. Сначала Чарли. Передать ему картину. Я думал, дома будет хорошо. Но дома никак и стоит какой-то мерзкий запах, то ли мертвечина, то ли кал... Я идиот. Это же от меня пахнет. Чтобы дома пахло чем-то таким… смешно, в нашей-то чистоте. Это я грязный. Всегда тут всё пачкал. … 19 декабря 2012 год шарф у меня был отличный шарф чёрно-белый клетчатый нашёл в шкафу чтоб было не холодно остался ещё со школы всё равно не греет у моря холодно чёрт чарли где ты чарли не могу тебя найти в этом городе что за город у всех собачьи лица чарли где ты чарли будто в книгу кафки попал замок помнишь чарли тебе не нравился кафка ты морщил нос смешно так где ты чарли почему тебя нет я приехал к тебе сказали тебя нет в зеркале не я кто пустил в номер женщину мне не нужны женщины я к тебе чарли нет не могу не могу к тебе стыдно ты осудишь твой бог осудит твой святой себастьян в камере хранения ждёт чарли чарли найди меня я устал ходить я замёрз шарф у меня был отличный шарф чёрно-белый остался со школы всё равно не греет обними меня чарли ты такой худой это ты всегда мёрз теперь я замерзаю чарли чарли чарли по телефону я смогу найди меня найди меня страшно без тебя люблю тебя страшно чарли чарли Последняя страница. Чарльз медленно закрыл блокнот, невидяще глядя на его потрепанную обложку. В комнату давно вползли густые сумерки, темнота свернулась по углам между старых шкафов и корешков книг, спряталась, выжидающе наблюдая из-под маленького письменного стола, заваленного папками и бумагами. Последние строчки священник читал в этом полумраке, с трудом продираясь между перекошенными буквами, но даже не шевельнулся, чтобы включить свет. Он был ему не нужен, а вместе с ним и все остальное. Окружающее потеряло свой цвет и звук, спрятавшись где-то далеко за толстым мутным стеклом, а Чарльз остался в одиночестве на противоположной половине, где не было ничего, кроме злости и ощущения чудовищной пустоты, холодной и безжалостной в своей неотвратимости. Он даже не мог заплакать. Если бы не необходимость двигаться и что-то делать, священник мог бы сидеть у тела целыми днями, разглядывая болезненно заостренный профиль, но когда на крышку гроба упала первая горсть земли, не осталось даже такой возможности поддерживать иллюзию. Это был конец, окончательный и бесповоротный. Глядя на то, как рабочие разравнивали могилу, он понял, что в ее темной сырой глубине теперь покоится и он - та часть, которую Чарльз давно и ошибочно считал умершей, и лишь теперь, когда она действительно умерла, он почувствовал, как много она на самом деле занимала места. Места, которое больше никогда не заполнить. Винсент мучительно умирал, а он ничего не сделал, даже не попытался за все это время. Хуже – Чарльз знал, что так будет, но когда-то предпочел не видеть правду. Священник стиснул блокнот, с ненавистью уставившись на собственные пальцы, слишком бледные и тонкие. Чарльз Трейси мог бы считать себя неудачником. В детстве он часто с завистью наблюдал из окна, как его сверстники гоняли на площадке в баскетбол, пока он лежал в постели, глотая бесконечные таблетки. Просиживая в очередной раз физкультуру, пока остальные занимались, Чарльз еще тогда понял, что ему никогда не стать одним из этих шумных ребят, весело носящихся по лестницам в школе. «Не всем же быть ловкими и здоровыми», - так утешала его опекунша, которую, казалось, весьма устраивала слабость ее последнего воспитанника. Когда он болел, он становился смыслом ее жизни, но ровно до тех пор, пока не находился еще кто-то более страдающий и обездоленный, и тогда пожилая вдова состоятельного банкира мистера Ричарда К. Хиггинса в очередном приступе доброты устремлялась утешать другую страждущую душу. Он мог бы считать себя неудачником, когда его в первый раз избили в школе за то, что он вступился за одноклассницу. В первый, но далеко не в последний. Он мог бы считать себя неудачником, когда искал своих настоящих родителей, которых почти не помнил, и узнал, что отец собственноручно отдал опостылевшего отпрыска в приют, а мать давно и счастливо замужем с двумя горячо любимыми детьми и не хочет вспоминать об ошибках юности. Тогда он так и не поговорил с ней, не решившись ее потревожить, а с отцом даже не встретился – тот уже несколько лет как покоился на тюремном кладбище. Несмотря на это, Чарльз никогда не жаловался, все-таки в жизни ему несколько раз повезло, и ему казалось, что этого достаточно. Он давно привык и почти сжился со своей неуверенностью и многочисленными страхами, да и никогда не считал себя значимым и выдающимся человеком, достойным чего-то большего. Не слишком хорош для хорошей жизни – это было для него истиной, про которую Чарльз забывал лишь в те странные минуты, когда лежал в кровати, слушая ровное дыхание Винса и поддавшись приятному изнеможению. Только тогда он не стыдился себя, не чувствовал себя глупым, трусливым, вздрагивающим от каждого звука, и уродливым, нескладным в своей отвратительной худобе. Казалось, он давно смирился со всем этим, но сейчас вновь возненавидел себя за свою слабость, и эта злость медленно поднималась изнутри, заглушая горе и отчаяние. Почему он не согласился поехать с ним? Из-за чего? Тогда, казалось, он знал ответ на этот вопрос, но теперь Чарльза тошнило от него. Он пытался писать об этом, но потом разорвал все в клочки, он пытался молиться, но слова получались сухие и ядовитые. Бог молчал, и священник не чувствовал ничего в ответ, кроме молчаливого укора. Так и должно было быть, но он ничего не мог с этим сделать, не мог перестать ненавидеть себя. Семь лет, которые Чарльз медленно собирал душевное спокойствие, исчезли, словно песок, смытый волной, и он вновь вернулся в тот безумный осенний день и бродил под проливным дождем по безлюдным улицам в бесполезных поисках своего Винсента, чтобы вернуть свои глупые слова. Неподвижность стала невыносимой. Он поднялся и, поморщившись от боли в затекших ногах, нетерпеливо зашагал по комнате, не выпуская из рук тетрадь. Ощущение твердой бумаги в ладонях словно защищало от желания схватить что-нибудь и швырнуть со злости. - Я так виноват, Винсент, как же я виноват, - забормотал Чарльз, нервно расхаживая от угла к углу. Бесполезные слова, которые больше никто не услышит. Но как иначе он мог ответить бумажным записям? Дневники… Картина. Чарльз замер. Как он мог про нее забыть? Он метнулся к столу и, вытащив из-под него бумажную коробку, бережно положил блокнот внутрь. Здесь лежали все вещи Винса, которые собрала по его просьбе горничная: клетчатый шарф, дневники, мятая пачка денег, автобусный и железнодорожный билет, остальные мелочи, и нехитрый набор наркомана - Чарльз не смог выкинуть даже его, хотя смотреть на грязные шприцы было больнее всего, словно они были отравлены не кровью, а виной. Он хотел отдать все это его отцу, но мистер Дэниелс отказался. Он вообще ни о чем не спрашивал и во время похорон просто молчал; Чарли странно было видеть кого-то столь разительно похожего на его Винса, но живого. А потом он долго слушал его, те слова, которые мог бы сказать сейчас сам. Вот только с отцом Винсента священник смог говорить, а сам с собой нет. Об этом он думал, когда направился в прихожую - ждать до утра, чтобы забрать картину, было невыносимо. Нетерпеливый стук в дверь прозвучал неожиданно, как выстрел, и священник испуганно выронил пальто, которое только-только нашарил в темноте. Он сделал несколько осторожных шагов к двери и, неуверенно коснувшись ручки, распахнул ее. - Ээ... Феникс Шеобанн? Чарльз сразу узнал своего гостя, хотя ни разу не видел его вживую - миссис Шеобанн любила показывать знакомым фотографии своего старшего сына. Правда, молодой человек выглядел озабоченным и вовсе не таким самоуверенным, как на материнском фото. Неуверенным, будто готов был в любую секунду повернуться и уйти, но что-то его удерживало. - Преподобный Трейси… - он опустил взгляд, теребя край куртки, и прикусил губу, но тут снова уверенно посмотрел Чарли в лицо, решившись на что-то. - Здравствуйте. Я, наверное, не вовремя, но мне нужно с вами поговорить. У нас не принято исповедоваться, но мне правда очень нужно. В выражении его красивого, нежного лица было теперь нечто упрямое, детское и умоляющее. - Здравствуй... - Чарльз на мгновение растерялся. Он бросил нетерпеливый взгляд в холодную темноту за спиной Шеобанна – где-то там его ждала картина, последнее, что оставил ему Винс, но… Священник стиснул дверную ручку. - Конечно, заходи, - он слышал, что прозвучало это не слишком искренне, но просто захлопнуть дверь, сославшись на занятость, казалось еще более отвратительным. Чарльз мог еще подождать, а этот мальчик нет. Он провел Шеобанна в полутемную гостиную и нажал выключатель. Желтый электрический свет ярко залил комнату, и Чарльз увидел ее неожиданно резко и отчетливо, словно зашел в нее впервые после длительного отсутствия, и с удивлением обнаружил царящий здесь хаос: на диване и на столе беспорядочно громоздились письма и фотографии. Он их пересматривал еще три дня назад, пытаясь отвлечься от мучительного ожидания, когда позвонили из больницы, а они так и остались лежать здесь молчаливым укором в том же беспорядке, как он их оставил. - Извини, здесь не прибрано, - Чарльз кинулся торопливо собирать фотографии с дивана. Как он мог про них забыть и не заметить? Это была его жизнь, здесь было все, что он успел сделать, запечатлённое на фотографиях, старых и новых: вот он, Чарли, застенчиво улыбающийся, странно бледный и высокий среди белозубых шоколадных детишек, тощих, как спички, странно молодой среди чистеньких, ухоженных, очень английских старичков и старушек, почти теряющийся на фоне молодых людей и девушек в одинаковых кепках и футболках, серьёзный и напряжённый рядом со смуглым, горбоносым мужчиной в хаки и куфии, небрежно держащим на перевязи простреленную руку… Были и письма: и на дорогой бумаге с изысканными вензелями и простые, написанные на обёрточной бумаге и вырванных из тетрадей листах, одни - старомодные, составленные по всем правилам, другие - на ужасающем английском, с кривоватыми детскими рисунками, на которых горело обязательное солнышко, намалёванное так старательно, что от него веяло теплом... от всех них веяло теплом, но Чарльз торопливо сложил их на стол, стараясь не смотреть. Сейчас они ничем не могли помочь, а лишь рождали подспудное чувство вины. - Чем я могу тебе помочь? - священник напряженно опустился на диван, приглашая присесть гостю напротив. Присутствие постороннего только усилило ощущение неловкости. Молодой человек сел, ссутулившись и зажав ладони между колен. Он выглядел так, будто на его плечи легло что-то тяжёлое, пригибающее к земле. - Я даже не знаю, с чего начать… - он спохватился и внимательно посмотрел на преподобного. - Вы никого не ждёте? Или, может быть, у вас кто-то был, а я помешал? Тогда я могу уйти. Мне не срочно. Вопреки своим словам, уходить он явно не спешил. - Нет, никого, - Чарльз с трудом скрыл удивление. Откуда тот мог узнать? Священник вгляделся в лицо юноши, но тут же отмел свое подозрение. - О чем ты хотел поговорить? - мягко поинтересовался он. - Понимаете, это о моём брате. Я… мне кажется, я что-то сделал не так. Что я немного виноват, - Феникс вновь опустил голову, хмуро разглядывая стол. - Почему ты думаешь, что виноват? - священник нахмурился, пристально глядя на Шеобанна. - Потому что он убежал ночью, а я даже не подумал, что, может, надо его остановить... Потому что… я плохой старший брат. «Не сторож я брату своему» и всё такое, понимаете? Хотя не такой плохой, конечно. Просто мне это не даёт покоя. - Ты не плохой. «Может немного легкомысленный», - Чарльз внимательно разглядывал красивое лицо юноши, и оно ему внезапно напомнило другое. В том утонченность черт была не нежной, а страстной, но все равно они были похожи - одинаково изменчивые и непостоянные. Чтобы не опустить глаза, пришлось сделать усилие. - Ты любишь Алекса? Феникс неопределённо дёрнул плечом. Видимо, разговор перешёл в не очень приятное для него русло. - Наверное, - коротко ответил он, но тут же поправился, будто вспомнив о чём-то. - Да, он же мой брат. Он поднял голову, и в голубых глазах сверкнуло раздражение, как у человека, который решил, что лучшая защита - нападение. - Странный вопрос, вообще-то. Вам не кажется? - Но это ведь тебя беспокоит, - теперь Чарльз видел, что он не ошибся. Странно, но чужая злость помогла собраться и на время забыть о своей. Он должен был помочь этому мальчику или хотя бы попытаться. - Принято считать, что все обязаны любить братьев, сестер и родителей, но, мне кажется, это самое сложное, - он нахмурился, подбирая нужные слова, - любить того, кого не выбираешь, со всеми его недостатками. Это самый родной человек… но в тоже время он может быть непонятен или просто далек. Молодой человек сдвинул пшеничные брови. Всё его покаянное настроение как рукой сняло, даже пальцы сжались в кулаки. Видимо, слова о любви] задели его за живое. - Вам показалось, - отрывисто сказал он, по-детски обиженно надув губы. - Может, я безответственный, но я всех люблю. И со всеми у меня хорошие отношения. С чего вы вообще это всё взяли? Каждую фразу он произносил громче и громче, будто кидал камни - больше и больше, - чтобы задавить ими надоедливого священника, копнувшего слишком глубоко. - Когда ты начал рассказывать про брата, я сразу подумал об этом, - обида и раздражение на красивом лице… все это было так знакомо, что смотреть было больно. Винсент злился часто, но, что самое худшее, он делал это молча или только ругался и швырял что-нибудь, и у Чарли начинала раскалываться голова. Иногда он не выдерживал, и тогда оставалось последнее средство – попытаться его разговорить, а потом слушать и только слушать, ведь на его советы Винс всегда мало обращал внимания. Священник чувствовал, что сидящему перед ним юноше тоже не нужны чужие слова. - Я вижу, ты действительно переживаешь за Алекса. Поэтому мне очень жаль, но я должен спросить… - Чарльз помедлил, - ты говоришь, что виноват, но не из-за того ли, что только после этого кошмара впервые что-то почувствовал к нему? В гостиной повисло молчание. В тишине отчётливо было слышно, как старые, оставшиеся ещё от прошлых хозяев, напольные часы с резными стрелками, гулко отсчитывают время. - Вы меня не знаете, совсем, - сказал Феникс тише, и откровенно зло. На его гладких щеках проступил румянец. В комнате стало жарче, стёкла запотели. - Сразу подумали об этом? Да ладно! Дайте угадаю - отец вам жаловался? Говорил, что я самовлюблённый и никого кроме себя не замечаю? Он всегда это говорит, просто потому что я не такой, как он, и знаю себе цену! Мой «моральный облик» ему покоя не даёт, - к концу тирады злость в его голосе сменилась почти детской обидой, но взгляд остался таким же упрямым. - Нет, он никогда не жаловался на тебя, - Чарльз замолчал. Он вспомнил утренний телефонный разговор с отцом Ника, и смутная тревога, возникшая тогда, только усилилась. Чарльз внезапно испугался за эту семью и сейчас, глядя на юношу, взъерошенного как бойцовский петушок, почувствовал горечь бессилия. - Ты ждешь, что я скажу то же самое, что и он? Феникс, казалось, слегка стушевался и задумался. - А что вам мешает? - сказал он с вызовом, но уже не с таким явным. - Я ведь не твой отец, - Чарльз позволил себе немного расслабиться, облокотившись на спинку дивана. - Почему тебя так злят его слова? - А вас бы не разозлили? - Он посмотрел исподлобья, как ребёнок. - Хм… не знаю, - честно признался священник, - меня называли по-другому. Это давно перестало быть обидным, наверное, я просто привык. Понимаешь, Винсент, нельзя ведь залезть в голову другому человеку и заставить его думать так, как ты хочешь, даже родному отцу. Феникс нахмурился, открыл было рот, чтоб возразить, но, вместо этого, удивлённо переспросил: - "Винсент?" Чарльз запнулся, с недоумением взглянув на юношу. Осознание сказанного пришло не сразу, медленно вползло холодным ознобом, который сковал тело, как промозглый уличный сквозняк. - Ээ… - он попытался извиниться, но даже эти простые слова застряли на языке. Неловкую паузу неожиданно нарушил громкий стук в дверь. Чарльз испуганно вздрогнул, обернувшись на звук, и этот привычный страх помог стряхнуть оцепенение. - Кто-то пришел. Извини, мне надо открыть дверь, - невпопад ответил он и выскочил из гостиной, только бы не видеть удивленного взгляда своего гостя. IV Артур вот уже пять минут стоял и с интересом разглядывал дом священника, опершись рукой на большой прямоугольный плоский сверток, аккуратно завернутый в упаковочную бумагу – ключ прекрасно подошел к одной из камер хранения на автовокзале. Таинственный наблюдатель, все это время неотступно следовавший по пятам, исчез или просто не показывался на глаза. Детектив сделал вид, что ничего не замечает, решив разобраться с этим позже – любопытно было узнать, кто же заинтересовался им настолько, что ради этого повесил на хвост первоклассного шпика. Дом молчал. Детектив столько раз проезжал или проходил мимо этого места, но никогда не обращал внимания – коттедж примостился в самом неприметном закоулке на его улице, пряча фасад за двумя тисовыми деревьями. В вечернем сумраке он выглядел таким приземистым и старым, что, если бы не свежие занавеси и горящий в одном из окон свет, то казался бы нежилым. Старые кирпичные стены заросли густым плющом почти по самую крышу, которая явно нуждалась в ремонте. Стоящая во дворе машина, накрытая брезентом и присыпанная хвоей, только усугубляла чувство заброшенности. Детектив осторожно приоткрыл покосившуюся калитку и вошел внутрь, подобрав свою ношу. Заросшая травой каменная дорожка вела прямо к самой двери. Артур пристроил сверток у входа, намереваясь постучать, но остановился в раздумье. Вокруг стояла тишина. Никто не выглядывал на улицу и никто не открывал дверь, чтобы посмотреть на незваного гостя. Единственное освещенное окно выходило на другую сторону, и священник, наверняка, находился сейчас там и не мог видеть, кто к нему пришел. Этим можно было воспользоваться. Оставив сверток у двери, Артур подошел к машине и, оглянувшись, откинул покрывающую ее ткань. Потухший огонек сигнализации и легкомысленно открытые замки гостеприимно манили внутрь. «Почти что официальное приглашение». Детектив усмехнулся и, осторожно приоткрыв дверь, сел на переднее сиденье. Внутри машины было еще холоднее, чем снаружи. Артур бегло осмотрел салон, заглянул в бардачок - но даже он был пуст. Было похоже, что хозяин машины пользовался ей не слишком часто. Детектив опустил руки на руль и сосредоточился, пытаясь восстановить сумбурные ощущения убийцы в ту злополучную ночь. Та это была машина или не та? Ему нужна была всего лишь маленькая зацепка, самая ничтожная улика, но память упорно молчала, назойливо подсовывая только эмоции ублюдка. Детектив откинулся на спинку, окинув салон машины разочарованным взглядом. На улице почти стемнело, но на полу, под сиденьем соседнего кресла лежало что-то светлое. Артур нагнулся и с удивлением поднял предмет - это оказалась небольшая изящная женская перчатка из светлой кожи. - Вы меня удивляете, преподобный, - произнес детектив вслух и спрятал ее в карман. Закрыв машину, Артур вернулся к входу. На стук ответили довольно быстро - дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась маленькая взъерошенная фигура. - Добрый вечер, преподобный. - Добрый вечер, мистер Старгер, - Трейси рассеянно, но без удивления поприветствовал незваного гостя. – Я вижу, вы держите обещания. - Да, иногда я так делаю, - Артур внимательно разглядывал священника, тот выглядел так же, как и в прошлый раз – бледный и бесцветный, зябко ежась на холоде. - Вы не совсем вовремя – у меня гость… - он бросил беспокойный взгляд назад и задумчиво нахмурился, – хотя я не думаю, что он будет против. Проходите. Трейси отступил в полумрак тесного коридора, оставив детектива закрывать дверь. Артур подхватил сверток, прислоненный к стене, и вошел следом в темную прихожую, наклонившись под низким дверным косяком. Изнутри дом выглядел не менее старым, чем снаружи, хотя было заметно, что его старались привести в порядок. Однако никакая чистота полок и свежевыкрашенные подоконники не могли спасти положение: под ногами жутко скрипели рассохшиеся доски пола, а низкий потолок, когда-то белоснежный, теперь покрывали разводы от протекающей крыши. Гостиная ничем не отличалась от общей обстановки - это была небольшая, плохо освещенная комната с единственный окном, выходящим на заросшую лужайку и небольшой островок леса, который спускался до самой центральной дороги, ведущей на набережную. Темная мебель, занимавшая слишком много места, выглядела ровесницей Виндзорской Вдовы, а то и Георга Третьего: огромные шкафы заметно рассохлись и стали пищей и домом для целых поколений древоточцев, но стояли все так же незыблемо, как и тяжелый стол на низких ножках. Когда-то благородные зеленые обои с розами выцвели и потускнели, делая гостиную еще более мрачной и унылой, как и потухший камин. Маленький и бледный священник на фоне этого запустения выглядел как привидение, вернувшееся из могилы, чтобы наводить печаль на новых владельцев дома, за одного из которых вполне мог сойти его «гость», с комфортом расположившийся на старом потертом диване. - Привет! - Ник помахал ему рукой прежде, чем вообще подумал о том, как это будет выглядеть. - Я тебя заждался! Странно, но стоило Старгеру войти, как напряжение немного рассеялось. Нику казалось, что Артур только что спас, защитил его от чего-то - от всей его тощей фигуры веяло слегка ленивой, железобетонной уверенностью. «Я с ним!» - хотелось крикнуть Фениксу. - «Я с этим длинным, и вы ничего не можете мне сделать!» Хотя преподобный Трейси и так не мог. Его неприятные слова, которыми он, как крючьями, пытался вытащить из упирающейся души Ника какого-то плохого парня, который не любил брата и ни черта не понимал про отца, теперь казались просто детским лепетом. Подумаешь! "Почему тебя так злят его слова?" Любого нормального человека разозлили бы. А этот... Он покосился на Трейси. Почему-то ему казалось, что хитрого священника их с Артуром знакомство не удивит. Тот и в самом деле не стал задавать вопросов - он неподвижно застыл на диване и, не отрываясь, смотрел на сверток, словно забыв про своих незваных гостей. Священник так сильно стиснул на коленях руки, что костяшки пальцев побелели, так же, как и его лицо. - А я тебя не ждал и ждать не собираюсь, так что проваливай домой, - неожиданное появление Шеобанна не стало для детектива большим сюрпризом, но он бы многое отдал за то, чтобы мальчишки здесь не было. - Это не твой дом, - не остался в долгу Ник, скрещивая руки на груди с явным намерением не двигаться с места ни на дюйм. - Вот если преподобный меня выгонит - другое дело, но он меня не выгонит, потому что он добрый и милый… а что ты принёс? Он с интересом кивнул на свёрток и даже заёрзал от нетерпения, будто нашёл рождественский подарок. - А вот это - не твоего ума дело… - «цыпленок» - хотел добавить слегка раздраженный детектив, но священник прервал его. - Вы можете остаться, никто никого не выгоняет, - торопливо произнес Трейси, словно очнувшись от звуков их голосов. Он с усилием оторвался от созерцания свертка и пристально взглянул детективу прямо в глаза. - Думаю, Феникс имеет полное право услышать все. Вы ведь будете спрашивать про это страшное происшествие? - Да, - Артур невольно усмехнулся. «И ведь не только про него», - молча говорил этот взгляд. Трейси знал, что будет, но не произнес ни звука, а просто ждал, с хладнокровным спокойствием предоставив детективу инициативу начать первым. - Я все расскажу. Вы были правы, я тогда поступил очень глупо, не сказав всей правды, - Трейси нахмурился. - Тогда, когда меня видели… я действительно выходил ночью из дома, мне нужно было попасть в больницу, там был мой… друг, - по лицу священника пробежала едва заметная тень, но голос остался ровным и спокойным. - Я уже рассказал все это полицейским. Когда я шел, там неподалеку была какая-то машина, припаркованная в переулке. Только было темно, я ее не разглядел. Феникс даже не заметил его напряжённого состояния. - Друг? - жадно спросил он. - Это тот самый Винсент? Вы о нём думали и назвали меня Винсентом? А машина? Какая это была машина? Вы точно не помните? Ну, хоть что-нибудь! Он был близко к тому, чтобы взять преподобного за узкие плечи и как следует потрясти, чтобы отвечал быстрее. - Да, это он. Ты похож на него… немного, - голос священника потеплел, но бледное подобие улыбки стерло сосредоточенное выражение. - Машина была обычная, легковая, я почти не разглядел ее в темноте. Помню только цвет – черный. Боюсь, я даже не узнаю ее, если увижу, - он сокрушенно покачал головой. Ник нахмурился. Преподобный был их единственной зацепкой, и бросать его вот так казалось ему… расточительным. Ну не мог же он совсем ничего не знать! Это было бы нечестно, не по правилам! - А она точно была чёрная? Знаете, она могла быть просто тёмного цвета, например, тёмно-зелёная. Ну пожалуйста, преподобный, вспомните! - На этот раз он не смог удержаться и всё-таки коснулся его плеча, правда, осторожно. - Может, она и была другого цвета, но ночью все черное. Извини, Феникс, что я бесполезен. Я думал об этом, я пытался вспомнить хоть что-нибудь, хоть небольшую деталь, но все ускользает, - пальцы священника сжались в кулаки, и он мрачно уставился перед собой, напряженно сдвинув тонкие брови так, что на лоб легла глубокая морщина. - Все мы бываем иногда невнимательны, особенно в определенных обстоятельствах, - Артур усмехнулся и, прислонив сверток к стене, медленно прошелся по комнате, внимательно разглядывая обстановку. - Быть внимательным – это моя обязанность, - жестко и убежденно произнес Трейси и поднял голову. – Обстоятельства есть всегда, но люди не будут ждать, пока они пройдут. - А что в свёртке? - Ник кивнул на нечто, похожее на картину в обёрточной бумаге. - Что-то важное? Какая-то улика? Даже несмотря на то, что преподобный расписался в своей бесполезности, Ника охватило почти детское возбуждение, будто разгадка всё равно была где-то рядом. Он даже с трудом подавил желание вскочить и распотрошить обёртку самостоятельно. - Не совсем. Это принадлежит мистеру Трейси. Конечно, за роль Санты мне никто не заплатит, но мне было по пути, - проигнорировав слова священника, детектив подошел к камину. На нем стояло несколько фотографий: сухонькая дама со старомодной прической, расположившаяся в роскошном кресле, на ее коленях сидел раскормленный царственно-белый кот, на подлокотнике - черный, а у ног увивались еще несколько полосатых; двое пожилых священников; парочка каких-то подростков, юноша и девочка лет пятнадцати, улыбающиеся в объектив - фотография была нечеткой и надорванной, но так же, как и остальные, бережно вставлена в рамку. - Вы ведь знаете что там, ведь так, преподобный? – Артур обернулся. – Ваш любовник рисовал действительно неплохо, даже на мой непросвещенный взгляд. А его фотографий у вас не сохранилось или вы бережете их от любопытных кумушек? Интересно узнать, как он выглядел до того, как скололся. - Нет, вам не интересно, - устало качнул головой священник, глядя детективу прямо в глаза. Он медленно поднялся с дивана и шагнул вперед, коснувшись рукой свертка. - Вас интересует совсем другое, - тонкие пальцы стиснули край рамы, и он рванул обертку на себя, обнажая содержимое. Ник, сидевший, как зачарованный, подался вперёд, пытаясь разглядеть, что там было нарисовано. Перед ним словно обнажали не картину, а очень личную, стыдную тайну. …замусоренный переулок серого города, придавленного грязным небом, мусорные баки, сетчатый забор, огораживающий баскетбольную площадку, сор, бычки, клочки бумаги, фонарный столб с обрывками объявлений и молодой человек, подросток, на первый взгляд, почти мальчик, примотанный к этому столбу за запястья колючей проволокой. Его избили, раздели и оставили умирать на холодном ветру - бледного, с синяками на красивых длинных ногах, с ровными дырочками пулевых отверстий на груди и животе. Подсохшие струйки крови спускались вниз, по выпирающим рёбрам и ложбинкам тазовых косточек к поросшему едва заметными светлыми волосками паху и печально съёжившемуся мужскому достоинству. Одной ногой он опирался на бордюрный камень, выставив колено, но это не добавляло позе кокетливости - он просто устал стоять и уже не надеялся, что кто-то ему поможет. Его запястья кровоточили, и от левой руки, через подмышку, тянулся такой же красный ручеёк-след, как и на животе. Он умирал и знал это. Подняв нервное, тонкоскулое лицо к небу, он, измученный болью и стыдом, казалось, что-то спрашивал у бугрящихся туч, а может, просто не хотел, чтобы последним воспоминанием были мерзость и запустение, царящие вокруг. С таким же стыдом и страданием на лице он смотрел сейчас на картину, освобождённую от обёрточной бумаги, и снова чувствовал всем телом холодный сквозняк, чувствовал упирающуюся между лопаток влажную трубу парового отопления, руки, зудящие от наручников, и пытливый, острый взгляд Винса, сидящего напротив с мольбертом. «Святой Себастьян», - говорил Винсент, улыбаясь, но не ему, а своей работе. - «Современная версия. Ты у меня будешь святым, мышка, как тебе и положено. Жертвой современного общества. Знаешь, сколько ребят погибло только потому, что они любили не того, кого положено? Я хочу, чтобы люди об этом помнили. Чтобы они увидели тебя и заткнулись насчёт «Адама и Стива» и прочей херни. Я хочу, чтобы все любили тебя и ненавидели, но никто не посмел бы остаться равнодушным». «Я хочу показать им, какой ты красивый…» Но тот шрам, оставшийся с детства, он почему-то так и не нарисовал. Винс ненавидел этот шрам, часто говорил, что стёр бы его, если б смог. "Это нечестно", - упрямо говорил он, но что "нечестно" - не объяснял. - Мистер Трейси… - сказал Феникс и умолк. Любопытство исчезло, как не бывало, осталась только неловкость, будто он влез не в своё дело, и жалость к ним обоим - и к парню на картине, и к его живой копии. Ему уже не хотелось знать, что там такое было у преподобного в прошлом - хотелось, скорее, заставить Артура уйти, потому что детектив, как ему показалось, смотрел на всё это с мрачным удовлетворением, будто загнал Трейси в угол и готов был разодрать его до полного чистосердечного признания, как стервятник. «Не надо», - мысленно попросил Ник, бросив на него умоляющий взгляд. - «Он ничего не знает, ты же сам слышал, не мучай его, ладно?» Артур молча проигнорировал его взгляд. Он неподвижно стоял, пристально и терпеливо глядя на священника, на его бледное, искаженное болью лицо, ссутуленные узкие плечи и нелепую фигуру в мешковатых брюках и свитере. Детектив ждал ответ и готов был простоять здесь столько, сколько потребуется до тех пор, пока Трейси не заговорит. - Винс приехал сюда, чтобы попрощаться, мы не виделись почти десять лет. Это его лучшая работа… из тех, что он нарисовал при мне, - наконец медленно произнес Трейси, не дрогнув. – Она была единственной картиной, которую он забрал, когда мы поссорились. После этого я заболел и так и не смог поговорить с ним еще раз, – он стиснул пальцы в кулаки. - А когда лежал в больнице, то решил, что ему так будет легче – мне всегда казалось, что он слишком хорош для меня. Винс уехал, а я утешался мыслью, что ему за океаном гораздо лучше без моего нытья, - с горечью произнес священник. – Я ошибся, и теперь заплачу за это. - Твой любовник был слабаком. Талантливым, но слабаком. Он сам выбрал скатиться на самое дно, и вряд ли бы кто-нибудь смог его остановить, - хмыкнул детектив. - Да, он был не идеален. Всегда боялся признаться себе, что отчаянно в ком-то нуждается, - Трейси смотрел с мрачным вызовом, его глаза стали темными и холодными, а лицо исказила странная гримаса то ли боли, то ли злости. - Вы презираете слабость, мистер Старгер? Тогда скажите, у кого бы на его месте хватило мужества позвонить? Сказать три простых слова «ты мне нужен»? Осторожно взглянув на Артура, Ник понял, что сейчас что-то будет. Не драка - хуже, Старгер просто уничтожит беднягу, сожрёт его душу и сотрёт в порошок. И, что хуже всего - его, Ника, тоже сотрёт - как свидетеля. - Может, мы пойдём? - Голос его дрожал, как овечий хвост. - Мы же узнали всё, что надо, а поругаться вы всегда успеете… Арти, ну пошли, я есть хочу! На самом деле, эта жалкая фраза значила: «убей лучше меня, но не трогай мирных жителей». Обычно такая жертвенность Фениксу была не свойственна, но ему начало казаться, что даже если тихий преподобный обидится на Артура или выгонит его, случится что-то совсем непоправимое - может, под детективом разверзнется земля, и черти заберут его в Ад прямо так, без суда и следствия. Старгер молчал. Он сложил руки на груди, холодно и мрачно глядя на священника, словно тот находился в комнате один. - Хмм… достойный ответ. Напомните мне в следующий раз быть более осторожным, если начну спорить с вами, преподобный, - детектив ядовито усмехнулся, нарушив гробовую тишину, повисшую в комнате. - Прежде, чем я уйду, ответьте еще на один вопрос - почему вы пошли в больницу пешком, если у вас есть машина? - Она не завелась. Моя машина часто ломается, поэтому я редко езжу на ней, а такси в Рождество не дождешься, - тихо пробормотал Трейси, словно испугавшись своей вспышки. - Мистер Старгер, я… я не должен был всего этого говорить. Вы принесли сюда картину, а я даже не поблагодарил вас. Если вам будет что-нибудь нужно, я всегда готов помочь. - Я рассчитывал на это. Приятного вечера, преподобный, - детектив вышел из гостиной, даже не взглянув на Феникса. Ничего не произошло. Артур, только что казавшийся страшным и ужасным хищником, снова стал обычным прокуренным дядькой себе на уме. Теперь Ник даже не знал, перед кем чувствует себя виноватым сильнее - перед преподобным или перед ним. - Извините, - сказал он, поднимаясь. - Артур, он просто… въедливый. Я не хотел вам мешать, или допрашивать, или ещё что-нибудь такое. Просто мне правда надо было узнать про машину… - Не надо извиняться, - священник все так же неподвижно стоял у картины, устало опустив плечи, но когда Ник направился к двери, то шевельнулся, словно очнувшись. - Подожди, Феникс… Я должен тебе кое-что сказать, хотя ты меня все равно не послушаешь, - торопливо и с жаром произнес Трейси. - Пожалуйста, ни ты, ни твой отец - не ищите этого человека. Пусть это сделают другие: полиция, мистер Старгер - кто угодно, только не вы. Вы не должны с ним встречаться. - Я знал, что вы так скажете.- Ник нарочито равнодушно пожал плечами и вышел было, но на пороге обернулся. - А картина… в ней что-то есть. Наверное, ваш парень сильно любил свою работу. - Он немного подумал и добавил. - И вас. Пока! Ник смущённо махнул рукой на прощание и чуть ли не бегом выбежал за Старгером. - Артур! - Крикнул он в сгущающиеся сумерки. - Подожди! На улице почти стемнело, и если бы не тусклая лампочка над входной дверью, то можно было легко перепутать калитку с заросшей изгородью. В темноте, чиркнула зажигалка, осветив мрачное, непроницаемое лицо детектива, а потом загорелся огонек сигареты. - Я смотрю, преподобный теперь твой лучший друг? А ведь он еще не перестал быть подозреваемым, - Артур задумчиво выдохнул горький дым. - Как это не перестал? - Ник подбежал к нему, на ходу застёгивая куртку. - И вообще, ты тоже не перестал, но не жаловался, что я тебе доверяю... подожди, ты что, ревнуешь? Эта мысль так его насмешила, что он даже прыснул со смеху. - Ага, ревную, только об этом думаю, - хмыкнул детектив. Темнота практически скрывала его лицо, но даже сквозь сумрак чувствовался его взгляд, холодный и равнодушный. - А я тебе еще должен быть обязан за доверие? - в голосе мелькнула тень насмешки. - Можешь так думать, если тебе нравится, но я не затем тебя ждал. Хочу предупредить последний раз насчет того, если ты еще раз вякнешь слово «Арти». Ник надулся, хотя страх всё равно щекотнул его откуда-то изнутри. В прошлый раз, когда Артур пообещал убить его за такое прозвище, это не было похоже на шутку. Вот и сейчас… - Ну и что ты мне сделаешь? - нарочито равнодушно спросил Феникс. - Не убьёшь же на самом деле. «Только не говори, что бросишь заниматься моим делом, пожалуйста», - попросил он про себя. Почему-то мысль о том, что Старгер просто возьмёт и бросит его, была ещё страшнее. Пусть уж лучше грозится убить - это хотя бы значит, что ему не всё равно. - Вернусь домой досыпать, запру дверь и выключу звонок. Да, кстати, это же я сделаю, если ты еще раз мне помешаешь работать, - Артур повернулся и не спеша направился в сторону освещенной улицы. - Подожди ты! - Ник бросился за ним и тут же проклял себя: ну кто так унижается? - Что с тобой сегодня такое? И за что ты так с преподобным? Ты себя вёл, как мудак! Но я бы понял, если б он правда был виноват! А он не виноват! Ему и так было плохо, а после тебя стало ещё хуже, и ты знал, что так будет! - Я рассчитывал на это, - детектив затянулся сигаретой и даже не поморщился на гневную тираду. - Он все еще подозреваемый, а допрашивать людей легче, если вывести их из себя. Или ты забыл про то, что у меня есть работа? Сам-то ты зачем сюда пришел, неужели исповедаться? - Артур криво усмехнулся. - Я тебя контролирую, чтобы ты не сожрал никого, - Ник бросил на него обиженный взгляд. - Сразу было видно, что он не маньяк, и вообще… людей нельзя обижать. Нельзя на них давить вот так, если они ничего не сделали. Их надо арестовывать и всё такое, если они виноваты, но унижать их - это мерзко, понял? Артур насмешливо фыркнул и поперхнулся сигаретой. - Я буду их унижать столько, сколько посчитаю нужным и, если понадобится, выверну каждого наизнанку, пока не узнаю, кто в этом захолустье любит трахать малолеток, - несмотря на насмешливый тон, глаза детектива остались холодными и пристально и цепко следили за лицом юноши. - Ты меня для этого и нанял, не забыл? - Но он был не виноват! - Феникс в отчаянии даже не заметил, что кричит. И что по рукаву, от пальцев, уже поползла узкая огненная дорожка, подрагивающая на ветру. - Полегче с эмоциями, мистер Шеобанн. Опомнившись, Ник глубоко вздохнул, и, набрав грязноватого снега, которого даже на полную пригоршню не хватило, приложил его к огненной змейке, даже не задумавшись о том, что куртку придётся стирать. - А ты поосторожнее с сигаретами, - буркнул он, брезгливо стряхивая мигом потёкший мутными каплями снег. - А то заболеешь раком и умрёшь. И тебя никто не найдёт даже. - Тогда меня такие мелочи будут беспокоить в последнюю очередь, - Артур пожал плечами. Они стояли под фонарем у самого перекрестка, и от ног детектива вытянулась огромная ссутуленная тень, сливаясь с окружающим сумраком. - Преподобный не виноват… А как ты это определил, только по тому, что у него кто-то умер? Но это не алиби. Спустись на землю, - детектив язвительно усмехнулся, - таких невиновных целый городишко, но один из них избил и изнасиловал твоего брата. Думаешь, он тебе в этом признается в милой беседе за кружечкой чая? Нет, цыпленок, так не бывает. Если хочешь вести расследование, то не сможешь остаться белым и пушистым, потому что придется делать людям больно. Определись уже, наконец, сможешь ли возиться в этом дерьме и при этом не ныть, что кто-то не виноват? Подумай хорошенько. Детектив сунул руки в карманы и повернулся, показывая, что разговор окончен. - А теперь ты куда идёшь? - крикнул ему в спину Ник, но крик получился неубедительный - слова Артура неприятно царапнули своей правдивостью. - Ещё на ком-нибудь оторваться перед ужином? - Может быть, - детектив даже не обернулся, и его высокая, длинная фигура растворилась в вечерних сумерках. *** Легкие шаги стихли в коридоре, и в прихожей глухо хлопнула входная дверь, оставляя священника в одиночестве. - Я опять не могу ничего сделать. Со временем ничего не изменилось, - мрачно произнес вслух Чарльз, глядя на юношу на картине, когда-то такого юного и наивного в свои девятнадцать. Он отвернулся. Бессилие, такое знакомое и уже привычное чувство, сегодня стало неподъемно тяжелым, как никогда раньше. «Пожалуйста, Господи, помоги ему. Я боюсь за него, он такой самоуверенный и легкомысленный, но он нуждается в твоей поддержке. Дай ему мужества, если что-то случится…» - священник поморщился и, нащупав подлокотник дивана, тяжело опустился на потертое сиденье. Головная боль, медленно тлевшая весь день, внезапно обожгла так, что гостиная поплыла перед глазами. Обычно она всегда приходила с рассветом, стоило только открыть глаза, и неохотно исчезала в течение дня, но после похорон так и осталась с ним. Это было созвучно тому, что он сейчас чувствовал, тому, от чего просто хотелось завыть, тому, что так хладнокровно разбередил детектив. Чарльз потер виски, и боль нехотя отступила, поджидая следующего шанса. Сегодня придется еще выпить таблеток, чтобы не ждать ее возвращения до самого утра. Он поднял голову. Двойник на картине все так же печально смотрел куда-то, и на мгновение священнику захотелось поменяться с ним местами – у того уже почти все закончилось, а у Чарльза все только начиналось. - Я стал слишком малодушен для твоего оригинала, - он с отвращением посмотрел на собственные руки. – Помнишь, как хорошо было тогда? Так мало времени прошло и так много. Теперь остался только ты. «Себастьян» хранил молчание. Теперь Чарльз начал понимать, почему Винсу так хотелось кричать на него, потому что почувствовал то же самое желание. Он сдернул с дивана плед и осторожно накрыл картину. Так было легче. Постояв немного, священник медленно побрел к лестнице. Чарльз только сейчас ощутил, насколько устал - подъем наверх неожиданно показался бесконечным, а ступеньки слишком высокими. Здесь, на чердаке, бывшие владельцы из-за экономии места устроили детскую, и с тех пор комната так и осталась полупустой, почти без мебели. Он осторожно постучал в дверь и приоткрыл ее, но внутри никого не было, только сиротливо темнела в полумраке смятая кровать. Чарльз в нерешительности замер на пороге, тревожно озираясь, а потом спустился вниз и лишь тогда вздохнул с облегчением - в его комнате горел свет. Она была там - наверное, спустилась бесшумно, пока он разговаривал с гостями. Стоило ему войти, как она тут же вскинула голову, будто испуганная лань, и крепче вцепилась в старенькое, лёгкое, не по сезону, пальто, которое прижимала к груди. На столе перед ней лежала открытая тетрадь, исписанная его, Чарли, мелким почерком. - Мне надо уходить. Я понимаю. - Пушистые чёрные волосы девушки оттеняли её бледное от волнения лицо, как ночная темнота - осеннюю луну. «Осенняя» - это было первое слово, которое пришло в голову Чарли, когда он впервые увидел её. Осеннее пальто, осенние туфли, коричневая юбка, кирпичного цвета свитер и голубые, холодные, как льдинки, глаза. Испуганные, замёрзшие и заледеневшие. - Останься… если хочешь, - это слетело с языка быстрее, чем Чарльз успел подумать. Эти глаза не просили, но не было в них и надежды, из-за чего он не смог бы сказать «уходи», даже если жаждал одиночества. Хотя сейчас оно не приносило спокойствия – только мучительные воспоминания, которые одно за одним приходили в темноте под скрип старого дома. Сегодня он так устал, что, казалось, еще одна бессонная ночь, и последняя ниточка, удерживающая от падения в какую-то черную бездонную яму, не выдержит и оборвется. - Извини, я не хотел тебя напугать. - Ты и не напугал, - она с явным облегчением повесила плащ на спинку стула. - Я просто подумала, что тот человек пришёл из-за меня и у тебя могут быть проблемы... но на самом деле он не похож на того, кто стал бы… мной заниматься. Вернее, я думаю, что не похож. Никогда точно не знаешь, как они будут выглядеть. Её пальцы рассеянно скользнули по тетрадным листам, а взгляд устремился куда-то вдаль, сквозь стены, мимо Чарли. - Правда, он красивый? - спросила она с лёгкой улыбкой. - Ник, то есть. Прямо как принц. - Да, - священник даже не почувствовал привычный стыд. - Он твой друг? Чарльз никогда не понимал женщин, они казались ему странными и загадочными, такими же чужими, как яркие, но далекие звезды, но он не мог не сочувствовать этой девушке, настороженной, как испуганный зверек. "Какая же она все-таки юная, а заметно это только сейчас", - с невольной горечью подумал он, глядя, как смягчилось и расслабилось ее лицо. - Друг… - девушка задумчиво убрала за ухо прядь волос. - Нет, не друг. Больше, чем друг. Я тебе как-нибудь расскажу, если выживу. Ты хороший, Чарли, тебе хочется всё рассказать… и стихи у тебя хорошие. Быть таким хорошим больно, наверное. - Я... – он открыл было рот, но так и не смог ничего произнести. Рассказать ей обо всем, чтобы едва расцветшая улыбка поблекла? Никогда. - Я рад, что могу тебе помочь, - он озабоченно нахмурился. - Ты не голодная? Я приготовлю, кажется, у меня еще должно что-то остаться... - Я и сама могу. Если я ничего не буду делать, я совсем сойду с ума, - она попыталась улыбнуться, но губы её не слушались - только дёргались, и улыбка словно соскальзывала с них всякий раз. Догадавшись, что ничего не выходит, она прикрыла рот рукой и пошла на кухню, но по дороге обернулась. - Чарли… - из-под ладони слова звучали глухо, задушенно. - Как ты думаешь, он нашёл моё письмо? Жалко портить твою книгу просто так. Она старая. - Ну, она не совсем моя, осталась от прежних владельцев, а здесь давно никто не жил, - он с невольным облегчением уступил обязанности повара. - Все будет хорошо, не бойся, - твердо и уверенно произнес священник. Глядя на это нервное, бледное лицо, Чарльз пообещал себе, что она снова будет улыбаться, чего бы это ему не стоило. V У моря было холодно. Пронизывающий ветер пробирал до самого нутра так, что даже пальцы, защищенные перчатками, начинали неметь от холода, если не спрятать их в карманы. Почему Артур пришел именно сюда, он не знал, ноги просто сами вынесли его на набережную. Может быть, потому что это место теперь прочно ассоциировалось с теми событиями, невольным участником которых он стал. Если бы не мальчик у воды, то Артур бы никогда не сделал шагу из дома, чтобы поучаствовать в расследовании, не вспомнил о бывшей жене - до этого странного города-двойника он никогда так много не думал об Элис. Хотя это было ложью. Конечно, он думал о ней, и гораздо чаще, чем должен. Это было единственным, что он не смог сделать – окончательно от нее отказаться и забыть. Где-то далеко впереди, в темноте громко шипел прибой, ударяясь о прибрежные камни, в холодном воздухе стоял запах соли и сырости. В этих звуках детективу слышались отголоски собственной злости, и это немного успокаивало. Как сказал этот маленький святоша? «У кого бы хватило мужества позвонить?» Но Артура злили не эти слова, а то, с какой легкостью коротышка прочел его мысли, то, о чем он не мог перестать думать весь день. Слишком проницательный священник словно знал обо всем еще до того, как он появился на пороге. Детектив не стал спускаться на пляж, а медленно пошел вдоль набережной, на улице окончательно стемнело, а вместо звезд и луны тускло горели уличные фонари. На лицо упала мелкая морось, Артур поднял воротник куртки, но это не слишком помогло – ветер продолжал назойливо задувать мелкие капли за шиворот. Телефон, лежащий в кармане, словно потяжелел на килограмм. Артур достал его и набрал номер из записной книжки, хотя помнил его наизусть. Сколько раз он так делал, а потом просто смотрел на цифры на дисплее? Когда-то Артур пообещал себе, что делает это ради ее безопасности, но… Может быть просто все развалилось еще задолго до того дня, когда он в первый раз надел перчатки? Детектив нажал на «вызов». Ждать пришлось недолго. - Алло, - произнес в трубке слегка усталый низкий женский голос, и вместе с ним на темную, промокшую набережную ворвались звуки праздника: приглушенный шум музыки, отдаленный шелест разговора, смех и детский визг. Где-то далеко в теплой гостиной в Лондоне было настоящее Рождество, без пропавших и изувеченных детей и мрачных, настороженных лиц. - Мам! – пискнуло где-то рядом, но веселый шум почти проглотил эти слова. – А можно и мне завтра с тетей Мэгги в зоопарк? Робби дразнится, что я слишком маленькая и буду бояться всех зверей, но это неправда! Я буду смелой-пресмелой и никого не испугаюсь, честно, честно. Папа мне разрешил, но сказал спросить у тебя. - Я знаю, ты у меня храбрая малышка, но давай поговорим об этом чуть позже, ладно? Я сейчас подойду, а ты пока беги к папе… Алло? Извините, я слушаю. Кто это? Артур молчал. Телефон все еще повторял «кто это?», когда он медленно опустил трубку. На экране сразу замерцали маленькие капли дождя; детектив стер их пальцем, а вместе с ним и этот такой знакомый удивленный голос, и звуки веселья, далекого и чужого. *** Мама разрезала картофелину пополам. Затем - каждую половину на четыре части. Затем - каждую четвертинку, пока на тарелке у неё не начало получаться странное, комковатое пюре. Она делала вид, что пытается есть, но на самом деле прислушивалась к телевизору. С самого Рождества длинный стол в гостиной не складывали, и ужинали они теперь не на кухне, как обычно, за старым круглым столиком, а как какие-нибудь аристократы, потому что рождественские свечи тоже никто не убирал, хоть и не зажигал. - …полиция делает всё возможное, чтобы найти маньяка, вышедшего на охоту в Рейвенстоуне, - приглушённо бубнил в телевизоре какой-то седоусый тип, кажется, шеф полиции графства. - До того, как ситуация нормализуется, не отпускайте детей одних… Ник особенно не вслушивался - его мысли витали далеко. Глядя на пустое место рядом с сидящим напротив отцом, он вспомнил вдруг Рождество много лет назад, когда Алекс ещё сидел на детском стульчике, и вся мордочка у него была отвратительно вымазана засохшей манной кашей. Тогда Ник ненавидел его. Ему казалось, что маленький ребёнок хуже даже животного - такой он глупый, крикливый и вечно грязный. «Я же был не такой, да, мамик?», - спрашивал он, и мама всегда говорила: «ты у меня был самый лучший, самый славный маленький мальчик». «Он на какого-то лепрекона похож», - сказал он в то Рождество, наморщив нос и чувствуя, что его от одного вида Алекса и его каши сейчас стошнит. «Не говори так про брата», - сухо ответил тогда отец и вытер Алексову мордочку салфеткой. Он всегда так делал. Всегда заступался за Лепрекона. А сейчас… Сейчас ему не за кого было заступаться. Глядя, как он сидит, уткнувшись в свою тарелку, Ник вдруг снова почувствовал себя несчастным. Мама теперь казалась ему далёкой, а отец - ещё дальше, чем обычно. - Пап, - негромко позвал Феникс, чтобы отвлечься. - Как… как твоя статья? В тот журнал для учителей. Отец поднял голову и удивлённо посмотрел на него. Это было не искреннее удивление, больше сарказм - так иногда смотрел Артур. «То есть, ты хочешь сказать, что тебе правда интересно? Да неужели?», - как бы говорил его взгляд. Нику было неинтересно. Он вообще вспомнил об этом так же случайно, как услышал, но ему просто не хотелось, чтобы отец сидел вот так - молча и одиноко. У мамы, по крайней мере, был телевизор. - Почти закончил, - коротко отозвался отец, и, озабоченно ковырнув вилкой стейк, потянулся за солью. Повисло молчание. В этом молчании телефонный звонок грянул, как выстрел. Отец выронил солонку, её крышечка отскочила, и соль веером разлетелась по белой клеёнчатой скатерти. Снова молчание. В любое другое время мама обязательно тяжело вздохнула бы и просительно-приказным тоном потребовала бы убрать со стола. Теперь - ничего. Никто даже не пошевелился. - Возьми трубку, милый, - наконец, напряжённо сказала мама. - Это, скорее всего, из полиции. Ник не заставил просить дважды. Даже если б звонка не было, он сбежал бы ещё раньше. - Феникс! - обеспокоенно отозвалась телефонная трубка после его вялого «алло». - Мистер Клэренс? Позвать маму? - Он не был уверен, что мама сейчас вообще в настроении с кем-нибудь разговаривать, а особенно с Клэренсом, которого сложно было терпеть, даже будучи в хорошем настроении. - Нет-нет… - его голос звучал озабоченно. - Я и так совершаю преступление, отвлекая тебя от ужина, мальчик мой. В твоём возрасте и при твоём роде занятий необходимо регулярное питание. Но сегодня мне самому не до еды, так что я эгоистично отрываю и тебя. Дело в том, что Мэри Лоу пропала, родственники её ищут, и мы опрашиваем всех, кто мог хоть что-то знать… - Мэри… Лоу? - Феникс наморщил лоб. Это имя не говорило ему вообще ничего, и он искренне не понимал, почему вдруг должен об этом знать. - Да, Мэри. Маленькая Мэри, милая девочка из детей Луайне. Сегодня вы славно с ней репетировали, ты ей, кажется, понравился… Феникс? Ты тут? - Она была жива… - Ник даже не понял, говорит он вслух или про себя, да и ему было всё равно. Он видел, как Мэри заходит в фойе вместе с толпой детей и снимает шапочку, из-под которой на плечи рассыпаются золотые волосы. Он видел, как она подбегает к нему на сцене и говорит: «Здравствуй, Королева Фей!». Видел, как она сидит рядом в свете софитов, бледная и взволнованная, и испуганно вздрагивает когда Джимми, гремя доспехами, опускается на одно колено, целует «Луайне» руку и нарочито оттопыривает средний палец латной перчатки, которая держит шлем. С ней всё было в порядке. Дурацкий сон был просто сном. С ней всё было в порядке. - Я не знаю, - еле выдавил из себя Ник и нажал отбой, притиснув кнопку так, будто душил кого-то. - Дорогой? - озабоченно спросила мама, но он только махнул рукой и рванул наверх, где оставил мобильник. «Арти» - первый и самый новый номер в телефонной книжке. Он назло записал его так. - Ну давай, давай, - бормотал Ник, пытаясь пробиться через длинные гудки, но телефон Артура молчал. - Ну пожалуйста! Это срочно! Длинные гудки участились и замолкли, будто испугавшись чего-то. Старгер сбросил звонок.