— А кем ты работаешь? — Я богатая женщина. — Чудесная работа. к/ф «Великая красота»
Из Пекина в Токио Джу добралась эконом-классом, наотрез отказавшись от всяческих удобств, предоставляемых агентством. Это в очередной раз подтвердило опасения Дазая о ее политических взглядах. Он должен был забрать ее из аэропорта, но безнадёжно проспал, и решил отправиться в офис, ожидая встретиться там, ведь он не давал ей свой домашний адрес, и кроме снятой однушки ей ехать было некуда. Но, зная общительный нрав Джу, граничащий с навязчивостью, он смело предположил, что она захочет перезнакомиться с японскими коллегами. Выяснилось, что из офиса она уехала с Кенджи под ручку, незадолго до того, как приехал Дазай. Ей без проблем передали его домашний адрес. Прежде, чем поспешить вслед китайской гостье, Дазай выслушал десятиминутную лекцию Куникиды о расизме, отношениях на работе, и посоветовал ввести Джу в курс дела; что касается японского менталитета, он предложил организовать двухдневную экскурсию, пока разрабатывается план перехвата контрабанды. Дазай с общего согласия не участвовал в разработке стратегии, только вносил правки уже в готовый план и руководил процессом на расстоянии. Работать с ним было невыносимо из-за намеренно несерьёзного отношения, но никто не отрицал его полезности в команде. Рампо раньше всех смекнул, что лучше предоставить ему свободу действий и не обращать внимание на заскоки. Каждый раз, встречаясь с Рампо, Дазай заговорщицки подмигивал, словно обменивался каким-то секретом, а тот снисходительно кивал. Уж что-что, а снисхождение человека, превосходящего его по интеллекту, ничуть не обижало. Смех Джу не узнать было невозможно. На этот раз он был окрашен в другие оттенки, какие-то более простодушные и понятные, чем прежде. В разговорах с ним она всегда сохраняла флёр таинственности. Так ночь укрывает мир тенями, придавая обычным предметам ужасающие очертания. Но сейчас она смеялась без подтекста или недосказанности. Дазай даже позавидовал ее способности в открытую проявлять эмоции. Создалось впечатление, что с ним она нет-нет, да игралась. Нужно сохранять бдительность. А он так опрометчиво предложил ей жить под одной крышей. Глупо, но в то же время безумно интересно, что из этого получится. Джу нашлась на первом этаже, в квартире соседки, которую Дазай в лицо ни разу не видел. Ключей-то у нее не было, и, по приезде поцеловав закрытую дверь, она не растерялась — спустилась вниз, напросилась к пожилой женщине на чай, да ещё и представилась как дальняя родственница Дазая. Кенджи болтался с ней. Они нашли общий язык благодаря любви к сельскому хозяйству, и Джу пообещала ему семена гаолян, клубнеплоды и ещё какую-то ерунду прямиком из Китая. Довольный, он нежился с мешочком семян и уже собирался уходить, но ласковый вопрос Дазая остановил его: — Кенджи, детка, зачем тебе это? — Чтобы было, Дазай-сан. Никогда не знаешь, что пригодится в хозяйстве. Ну, пошел я. Бывайте! Фей-сан, обязательно приезжайте ко мне на ферму! — Кенджи, да просто Джу! И ты тоже заходи на чай! — Джу ослепительно улыбнулась. Она распаковала второй по счёту чемодан, но устремилась к окну — помахать Кенджи. — Какой милый ребенок, — мечтательно добавила она, проводив мальчишку взглядом. Дазай смотрел на нее с широко раскрытыми глазами, думая о том, что она, в общем-то, тоже как ребенок — милый, только обнаглевший малость. — Не хочешь объясниться? — В чем? Я сделала что-то плохое? — Даже не знаю, — Дазай пожал плечами. — Ты приехала в мой дом и распоряжаешься в нем как хозяйка, а не прошло и сколько? Часа? Джу, наконец, оторвала взгляд от улицы и посмотрела на него с раздражением, приправленным язвительной вежливостью. — Как человек, который сам себе не хозяин, может вести хозяйство? Ее вопрос остался без ответа. Тогда Джу вынула из объемной розовой сумки пакет неизвестного происхождения и подошла к нему вплотную так медленно, словно смаковала каждый шаг. Дазай, по-мальчишески смущённый ее детской непосредственностью, обескураженно позволил ей надеть на себя сомнительного качества оберег. За три часа, пока она обживалась у него, он, кажется, узнал всю историю ее жизни, но в то же время ничего важного. Уметь заполнять пространство пустотой так, как это делала она, нужно уметь. Софистов бы хватил удар, если бы они решили вступить в полемику с Джу Фей. Закончив с распаковкой вещей и приведя общую комнату в божеское состояние, Джу сердито уперла руки в бока и обвинила Дазая в негостеприимстве из-из пустующего холодильника. На это Осаму поднял руки в жесте капитуляции, который был несопоставим с ухмыляющимся ртом: «Разве с десяток банок пива — это пустота?» Джу буркнула что-то про «Пивом, как и фантазиями о самоубийстве, сыт не будешь», и Дазай решил отвести ее в бюджетный китайский ресторанчик в Накано — «Hidakaya». Тогда она сказала, что он издевается, ведь китайские блюда можно отведать и дома. Дазай развел руками: «Я эгоист, и привел сюда себя, а не тебя». На самом деле Дазай хотел проявить чуткое внимание, надеясь, что Джу, оторванной от родины, будет приятно, но раз уж она не поняла, зачем оправдываться? Благими намерениями вымощена дорога в ад. Желающий обидеться всегда повод найдет. Но Джу не умела обижаться долго — во всяком случае, врождённая болтливость не позволяла ей такую роскошь как злопамятность. Дазай заказал скромный ужин в виде пельменей, на что Джу обеспокоенно поинтересовалась, все ли у него в порядке с аппетитом. Он небрежно отмахнулся: — У меня нет денег. — В смысле, ты все пропил? — В смысле, я не беру много, когда куда-то иду. — Боишься, что тебя ограбят? — Скорее, что меня убьют. — Ох, ты слишком недоверчивый. — Зачастую это спасает мне жизнь. — А ты хочешь быть спасённым? — Смысл жизни, как ты и говорила, в самой жизни. Мне не хочется умирать, вдоволь не насладившись. А ничто не доставляет мне такое удовольствие, как безутешные слезы побежденного врага. — Значит, ты злорадный? — Недостаточно, чтобы ослепнуть. — Чувство меры — это хорошо. Как и курица в кисло-сладком соусе на ужин. Джу мягко намекнула, что хочет, чтобы Дазай заказывал порции покрупнее, а деньги — не проблема, она заплатит. Дазай знал эту материнскую улыбку и ненавидел, когда у окружающих создавалось впечатление, что, невзирая на всю рассеянность, ему требуется их забота. Не требуется, отъебитесь. Он спросил с ответной улыбкой, но глаза его оставались холодны: — Долго ты собралась играть в поддавки? — В отличие от тебя, я не играю — я живу. И если я в чём-то соглашаюсь, значит я действительно согласна, а не преследую какие-то свои цели. — Все преследуют свои цели. Всегда. Гении или дураки — эгоизм никого не обходит стороной. — А я считаю, что честность — лучшая политика. — Пересчитай. Джу, не привыкшая к таким грубым нападкам, подавилась и вытерла рот салфеткой, скомкав и бросив в Дазая. Он увернулся и с удивлением проследил за тем, как Джу встала из-за стола, подобрала многострадальную салфетку и запихнула ему в капюшон. Вновь опустившись на диванчик, она облизнула палец в соусе, щедро запила газировкой и как ни в чем не бывало осведомилась: — Что за пассивная агрессия? У тебя болит голова или сдают нервы? — И то и другое. Всегда. — В твоей речи часто сквозят такие размытые понятия как «всегда» и «никогда». — Завидуешь? — с вызовом спросил Дазай, подавшись вперёд. Джу снова подавилась — на этот раз от смеха. — Я тут недавно узнала, что ты соблазняешь жертв несчастных происшествий. — Какая небрежная попытка сменить тему. — Ее звали Сасаки, и она ночевала у тебя. Ты ее принуждал? Дазай громко фыркнул и насупился. — Я, по-твоему, похож на насильника? — Скорее на чувака, у которого фетиш на принуждение. Ну, знаешь, тот самый тип, который, заказав проститутку, попросит ее сопротивляться. Если обобщить… Скорее да, чем нет. — Ужас. — Ой, да ладно, — Джу томно приложила палец ко лбу. — Хотела бы и я быть дамой в беде. — Разве ты не уже? — интонация была обманчиво вопросительной и сбивала с толку. Дазай многозначительно вскинул бровь, но Джу не поняла. А когда почувствовала копошение сзади, ей было не до намеков. Она резко обернулась и застигла врасплох хулигана, который, присев на корточки, рылся в ее сумочке, болтающейся на спинке стула. Джу повезло, что парень замешкался, иначе бы она сама, немало шокированная, не успела бы отреагировать. Она быстро схватила сумку и прижала к груди, сверля мальчишку гневным возмущенным взглядом; казалось, ей не верилось, что она вляпалась в подобное происшествие. Разворачивающаяся сцена со стороны выглядела презабавно, и Дазай, опустив подбородок на скрещенные пальцы, занимал роль невозмутимого наблюдателя. Джу явно была не из тех, кто позволял собой помыкать. Недолго думая, она схватила мальчишку за запястье, выкручивая его, пока он не простонал от боли. Будь она японкой, то оставила бы вопрос открытым, но Джу устроила настоящий переполох: обратилась к патрулирующим полицейским с просьбой дозвониться до родителей или опекунов подростка, провести с ним воспитательную беседу и предпринять всевозможные меры, чтобы не допустить такое поведение в дальнейшем. Дазая так и подмывало спросить «Ты же понимаешь, что воруют не от хорошей жизни?» и получить предсказуемый сердитый взгляд, но Дазай сдержался. Джу не понимала, что шум, который она подняла, плохо скажется на репутации кафе и испортит настроение посетителям. Япония любит тишину больше, чем справедливость и правду. Дазай извинился перед персоналом, сам не зная, что за прилив вежливости на него напал. Он впервые ощутил, что несёт за Джу ответственность, и это его удивило. Это чувство было знакомо ему в отношениях с Акутагавой или Ацуши, но он впервые испытал нечто подобное с женщиной. К лучшему это или к худшему — время покажет. Когда Джу разобралась с несостоявшимся нападением, она примчалась обратно в кафе разъярённая, как фурия. Дазай почти видел, как гнев струится по ее венам, и она поспешила выплюнуть разочарованный укол: — Ты мог бы предупредить! — Я это и сделал, — Дазай небрежно пожал плечами; он сделал все, что от него требуется, и если Джу была недостаточно догадлива, чтобы понять намек, то это только ее проблема. — Кроме того, я рад, что ты можешь позаботиться о себе. На этом инцидент исчерпан? Джу на мгновение потеряла дар речи, и прежде чем наконец собраться с мыслями, поджала губы, кажется, пытаясь сдержать слезы обиды. — Дело не в этом, — тихо начала она: теперь ее голос был мягче, но настойчивее. — Я хочу иметь возможность положиться на тебя в подобных ситуациях, и я не могу это сделать, если ты будешь просто сидеть и смотреть. В конце концов, это было бы не так важно, но мы работаем вместе. Я надеюсь, ты ответственен хотя бы на работе? Возможно, тебе кажется, что это мелкое происшествие, но, на мой взгляд, это характеризует тебя не как самого лучшего товарища. Дазай с усмешкой, которую скрыл за кашлем, признал ее правоту. Он расслабился и недооценил ее. Ошибка, которую он совершает достаточно часто, чтобы назвать ее серьезным недостатком. Он серьезно кивнул. — Я тебя услышал. В следующий раз можешь рассчитывать на меня. Джу удовлетворённо кивнула. Однако память о том, что могло произойти, осталась с ней, и впредь она будет осторожнее в подобных ситуациях, полагаясь только на себя в защите. Дазая устраивал такой расклад. Они расплатились и решили прогуляться по городу. Джу с любопытством рассматривала автобусы с причудливыми аниме рисунками и ряд кранов позади Старбакса. Солнце клонилось к закату, похолодало. Дазай хотел накинуть на голые плечи Джу плащ, но она продолжала возмущаться — похоже, происшествие задело ее куда глубже, чем могло показаться: — Ограбление века! Первый день в Токио и тут такое. Не слишком-то приветливый город. — Тебе просто не повезло. — И часто ты оправдываешь такие казусы невезением? — Когда не могу найти логическое объяснение. То есть почти всегда. — И снова «всегда». Думаешь, в жизни больше нелогичного, чем логичного? — Если не льстить себе, то да. — Ты только что оскорбил свой тип — циников и нигилистов. Дазай взглянул на Джу с усмешкой, впервые подумав, что ее внешность — плоское лицо, большие светло-карие глаза и маленькие пухлые губы — выдают в ней человека наивного и прыткого. Интересно, находила ли она в его лице черты, которые совпадали с его характером? — Я смотрю, тебе необходимо типизировать людей. — А как иначе? Только так я могу чувствовать себя в безопасности. У человеческого мозга, может, и нет предела, а вот у психики — вполне ощутимо. Всё-таки мы существа несовершенные. Джу вынула из сумочки темные очки и надела их. Большие стёкла смотрелись на ее круглом лице нелепо. Но нельзя было не признать, что она производила впечатление. — Зачем тебе тёмные очки вечером? — А что? — передразнила она. — Завидуешь? Дазай деланно оскорбился: — Мои приемы против меня? Ты быстро учишься. — Иначе бы я не выигрывала. — Ты ещё не выиграла. — Но и не проиграла. Я предпочитаю ни то, ни другое. Мне нравится оставаться посередине. — Ничья — это хуже, чем поражение. — Как пессимистично. — Разве ты не должна радоваться, что я оправдываю свой «тип»? — Ну ты подлюга. Дазай остановился и посмотрел на наручные часы. — Сейчас как раз закрытие ресторанчика, в котором мы ужинали. Давай нанесем визит с извинением? Джу недоверчиво и как-то презрительно сложила руки на груди. — С чего бы это? Раскаяние тебе не к лицу. И разве ты уже не болтал о чем-то с той официанткой, которая обслуживала наш столик? Суцуки-сан, кажется. Я думала, ты как раз извинялся. Или ты флиртовал? «Все ты понимаешь, — усмехнулся Дазай. — Тебе просто плевать на общепринятые нравы. Ты делаешь так, как тебе заблагорассудится. Будь я таким же перфекционистом, как Куникида, меня бы это возмутило, но я даже горд». — Подлецу все к лицу, а ты, кажется, именно так меня назвала. — Я назвала тебя подлюгой, а между этими словами разница колоссальная! — Следует ли мне рассматривать это как посыл, что звание «подлец года» я ещё не заслужил? — У нас ещё все впереди, — добродушно улыбнулась Джу, и Дазай заметил нелепо выпирающий верхний клык. Эта деталь показалась ему ироничной, и он развернулся на пятках, чтобы успеть до закрытия. Когда Джу попросила помедлить, он намеренно ускорил шаг. Джу на приличном расстоянии следила за Дазаем — ее враждебный взгляд прожигал затылок. Когда Дазай вернулся, она не встретила его с распростёртыми объятиями, скорее напротив: — Да ты же кокетничал с ней! Ха! Какая я дура! Уж поверила в искренность твоих чистых намерений! — Это проблема? — Конечно, и она называется «у нее есть муж». Говорить, что не видел кольцо, бесполезно. Я не поверю. О чем ты только думал? — Тебе во всех сочных подробностях описать? — Фу-фу-фу! — Джу закрыла уши. — Я ничего не слышала. Ее ребячливое поведение напомнило Дазаю, что он всего лишь человек, и это было настолько же неприятное напоминание, насколько и непривычное.*
Переступив порог дома, Джу первым делом пропылесосила, сходила до сапожника, чтобы починили отвалившийся каблук; во время прогулки она неловко подвернула ногу, и теперь сидела на кухне, приложив к разбухшему пальцу пакетик со льдом. Если бы Дазай был суеверным, он бы счёл это недобрым знаком, но высшие силы (разумеется, если они существует) отвернулись от него ещё при рождении. Неожиданно из кухни полилась музыка: Джу разлеглась на полу, слушая пятую симфонию Бетховена. Ее закрытые веки подрагивали от сильного душевного смятения. Дазай расположился рядом, чувствуя только пустоту, которую невозможно заполнить музыкой, сколь бы красивой она ни была. Устав рационализировать, Дазай устремил любопытные глаза на новоявленную сожительницу. Сложно отрицать, что в музыке есть что-то особенное, но Джу была совершенно околдована. Ее тело находилось здесь, рядом с ним, в скромной двухкомнатной квартирке с традиционной отделкой, но ее дух, ее существо — нечто незримое, что не поймать, не испить — витало где-то за пределами досягаемости. Музыка текла сквозь нее, перенося в совершенно другой мир. Дазая охватывала злость при мысли, что ему доступ туда воспрещен. Наконец, он решил нарушить молчание. — Напомни, зачем мы это слушаем? Джу лениво приоткрыла глаз и посмотрела на него с легкой зачарованной улыбкой, которая напомнила ему о блаженстве верующих и вызывала скорее отторжение, чем умиление. — Классическая музыка лечит душу. — Если она у меня есть, — невесело хохотнул Дазай, и Джу ударила его по локтю даже не глядя. Дазай потёр ушибленное место и продолжил наступление: — О чем ты думаешь? Джу покачала головой, словно стряхивая с себя его вопрос, отрицая его право на существование. Безусловно, слова для нее были излишними, и она подтвердила это сухим ответом: — Когда соприкасаешься с прекрасным, нужно чувствовать, а не мыслить, иначе ты рискуешь потерять суть, ища смысл там, где его нет. Ответ Джу озадачивает. Осаму ожидал, что она будет очередным музыкальным снобом, но, очевидно, она просто получала удовольствие оттого, что делала, и не пыталась извлечь из этого выгоду в виде восторгов других людей. Но он не мог упустить шанса пожурить. — Прямиком из учебника этики? Ну-ка, раскрой эту тему поподробнее, своими словами, ты же примерная ученица. — Придурок. Слова, идущие из сердца, в пояснениях не нуждаются. — Лишь те, кто познали любовь, интересны душой. Ну, как тебе эта сентиментальная чушь? Одобряешь? Джу смеется, звук наполняет комнату, как чистая музыкальная нота. Дазая раздражает ее смех — в нем ни капли упрека или желания защититься. — Издеваешься? Зря. Это чистая правда. — У каждого правда своя. Как в той притче про семерых сыновей. — Если ты спросил, о чем я думала, значит и твои мысли были заняты. Чем, если не секрет? — Ножками Суцуки-сан. — Фу. — Не хочешь правды — не спрашивай. Симфония закончилась, и Джу, полежав ещё с минуту, закрыла ноутбук, зевнула и предложила лечь спать, не выпив, как они договорились на улице. Дазай с преувеличенной радостью согласился. — Если спать — значит прекратить диалог с тобой, то я двумя руками за. Джу закатила глаза и, перебравшись в спальню, устроилась на футоне. Несмотря на то, что Дазай лежал рядом и слышал ее дыхание, видел мерно вздымающуюся грудь, у него не возникло ни малейшего желания прикоснуться к ней. Заснули они одновременно, решительно недовольные друг другом.