А в небе голубом горит одна звезда Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад
Десять стрел (1986)
-: ✨: -゜・．🌑
Ветви деревьев держались друг за друга крепкой хваткой, не имея возможности и желания отпускать. Солнце уже вот-вот уйдёт за горизонт, уступая своё место царице мглы земной — Нюкте — та бережно окутает всë живое вуалью тëмной и брызнет в лицо спокойствием, погружая детей Всевышнего в чарующие их души сны. Тëплые ветра заменят путникам ржавые компасы, направляя заплутавших к домашнему очагу; журчание ручья бережно убаюкает маленьких пташек, что на утро разнесут новость о наступлении нового дня — поэтому здесь их прозвали «птицы счастья» — они напоминали о жизни, пробуждая всех зверей поблизости. И не только зверей. Для обычного ока человека этот лес - ни чем не примечательная опушка с деревьями и мхом. Ничего необычного, что могло вызывать какие-либо опасения. Мирно и тихо. Да вот только… Средь людских прокрался слушок о неизвестном мужчине. Одни поговаривали: мол, обычный бродяжка, и трогать его не стоит, пусть живёт. Таких по всей деревушки и не сосчитать. Хоть та и была небольшим поселением, люди тут отнюдь не дружелюбные. Вторые же считали его самым настоящим маньяком — они были самыми громкими в своих убеждениях — и хотели отловить этого человека, дабы после передать страже и успокоить свои неспокойные души. Эту авантюру поддерживала чуть ли не вся добрая часть матерей деревушки. Конечно, а кому бы хотелось, чтобы его детище затерялось среди лесных теней, а спустя время выяснилось, что тот покинул мир здешний и отправился на небеса. Разумеется, любой, кто находится в здравом уме, поддержит ту затею, дабы уберечь детей и, прежде всего, самих себя. Хотя, как дети, так и взрослые могут стать усопшими по разным причинам, верно? Был ещё с десяток версий, среди которых проскальзывали чересчур уж бредовые, что граничили с мистикой. Буквально. — …где-то во мгле, когда ты ступаешь на его территорию, в отплесках теней он следит за каждым твоим шагом. Коль тяжким грехом ты обременён — больше не вернёшься в край родной, и съедят твои крохотные кости детишки Пана. — Ба, кто такой господин Пан? — паренёк из раза в раз задавал терзающие его наивную детскую душу вопросы непосредственно связанные с этим самым Паном — Богом природы — когда та вновь хотела продолжить послышался измученный голос матушки: «прекрати запугивать ребёнка, опять распускаешь всякие бредни» и бесчисленные наставления о том, чтобы дитя даже не смел и ногой ступить в лес без взрослого. А на вопрос «почему?» в ответ ему кидали только банальное: «заблудишься и со всеми собаками не отыщем». Феликс расстраивался из раза в раз — он дулся не столько на последние слова матушки, которые выражали собой банальное беспокойство, сколько на те самые горечные и колкие, что были адресованы бабуле. Ему нравился мелодичный голос бабушки, а её рассказы о всём былом и нынешнем окатывали теплотой с головы до пят. Мальцу нравилось это чувство. И порой он не понимал, почему эту милостивую женщину так не любят не то что среди этих стен, но и среди всех людишек их небольшой деревушки. Она ведь такая… неземная? В какой-то степени даже волшебная. Походка её была воздушной, кожа нежной с веснушками, а глаза как два насыщенных лазурита без примеси золотистых разводов. В душе её этих золотых нитей прослеживалось бесчисленное количество. Сам бы Монарх позавидовал такой мудрости и утончённости, Феликс был уверен. — Почему ты её так ненавидишь? — ребёнок правда не понимал почему, а матушка из раза в раза уходила от ответа, напоследок бросая укоризненный взгляд на старую женщину. И этот раз не стал исключением — закинув пыльную тряпку себе на плечо та лишь громко фыркнула и развернулась на пятках в сторону скрипучей двери. Феликс, сидя на коленях бабушки, с грустью наблюдал неспокойную картину, что из раза в раз не менялась, оставалась прежней — тëмной, мазутной. — Душка, поди пока на улку, — улыбается как ни в чём не бывало старуха, медленно опуская мальчишку со своих колен на пол, потрепав по пшеничным волосам. Беспорядок и «на», и «в» голове. — Она ведь тебя обижает, почему ты ничего не говоришь ей? — обида терзает ребёнка, это видно по глазам. Ему до ужаса неприятно. — Это достаточно сложно объяснить, душа моя, — лучи закатного солнца потихоньку просачивались сквозь марлевые шторы, обрамляя все морщинки женщины в тёплые оттенки. Лазуриты чуть зажмурились, превращаясь в тонкие полумесяцы. — даве неподалёку на опушках видела кусты смородины. Будь добр, собери пару зрелок, да листвы на чай. Справишься? — Конечно… — настроение ребёнка поднялось, может, на крупицу манки, и то он не был уверен в этом. В его черепной коробке всё не укладывались отношения матери и бабки — они были лишены тепла и ласки. Такие ледяные и бесчувственные. Если Ба как-то старалась идти на контакт и не отвечала колкостями в ответ, то матери было абсолютно всё равно на все те величественные речи о доброте и любви к ближнему, такой это был для неё бред силой кобылы. Существует ли любовь в этом доме? Детский лепет, вот что она скажет про это стереотипное чувство в целом. Опушка находилась на достаточно приличном расстоянии. Феликс решил для себя чётко, что, когда вернётся домой сразу же поговорит с матушкой, ибо негоже вести себя так с человеком, который отдал половину своей жизни на твоё воспитание в столь непростое время: безумцы с богатством и властью с каждым разом хотят всё больше земель в свои владения, обрекая матерей на возможное невозвращение свои сыновей с поля боя; бесконечный поток болезней, что убивает всё живое на своём пути, как и голод... Ребёнок видел, что не смотря на все те горестные речи, которые лились из уст его родителя, Ба по-прежнему любила и ценила своё чадо, и это не давало покоя его голове вот уже какие сутки и какие годы. Некая загадка, которую младший Ли пока не мог разгадать в силу своего мировоззрения и возраста. Набирая очередную горсть сладостной ягоды в рубашку и блуждая где-то в закоулках своих мыслей, Феликс заприметил боковым зрением недалеко от себя маленькую девчушку. Она был необычна как минимум тем, что… светилась? Или же она была настолько белоснежна, что аж зрение мальца начало играть с ним. Вот же привидится всякий чёрт. Такого ведь не бывает? Крохотная фигура двинулась в глубь леса, оставляя ребёнка глупо хлопать глазками. — Постой! — кричит и бежит в след за девочкой. — Туда нельзя! — Наставления родительницы всплыли в сознании сами собой: страшилка всё же оставила неприятный осадок на душе. Но, если уж быть крайне честным, Феликс и не стремился когда-то слушать её — она считала самого близкого для младшего сумасшедшей и дурной. Это так раздражало и драло где-то в груди. И всё же он бежал следом. Бежал до боли в перебитых коленях, до истерзанных ступней от травы, до сбитого дыхания в грудной клетке и мутной пелены перед глазами. Спустя какое-то время средь можжевельников стали появляться похожие силуэты: одни были чёрными, как смоль из печи, вторые белолунными, как самодельные сливки бабушки, и третьи отдалённо напоминали перезревшую малину. Почему-то именно в этот момент мимолетной свободы и раскрепощённости его сердце ликовало. Он никогда прежде не видел такой волшебной красоты. Оказывается, в этом мире столько всего, чего он ещё не знает. Силуэты бежали вместе с ним «рука об руку», уводя всё дальше и дальше вдаль от людской жизни. Феликс осознавал это смутно — сейчас в его крови бушевали всевозможные человеческие чувства и эмоции, от которых только пуще прежнего хотелось ринуться в пекло и ощутить всю прелесть порой достаточно скучной сельской жизни. Почему-то стало так легко и спокойно. Буквально в миг. Разум кричал об одном, но душу туманило неизвестным ранее наваждением тот самый здравый умысел в юной головушке. Детские грëзы не были очернены взрослыми предрассудками, от этого хотелось кричать всему живому на этом континенте (вряд ли бы его услышали хотя бы в деревне, но Феликс считал что может всё, стоит только захотеть). Воздушность и отсутствие обремененности сейчас играли с его светлой душой в смертельную игру. Неизведанные существа шептались, тем самым отрезвляя своей ненормальностью. Существа действительно разговаривали, шептали, запугивали и зачаровывали юную душу. Потому он и последовал за ними. — Давай же, Феликс! Догоняй! — Каши с утра мало ел? «Откуда они знают моё имя?» После осознания адреналин в крови постепенно начал спадать, заменяя собой чувством страха перед неизвестностью. — Создатель будет в ярости! Алые облака постепенно переходили в иную цветовую палитру. Темнота медленно, но верно начала поглощать собою всю былую видимость, от того сердце несчастного человечка сжималось сильнее. Перепад температур ощущался пока не так сильно, но, учитывая нынешнее положение дел Феликса — здесь он задержится как минимум до полуночи, как максимум — не выйдет отсюда никогда. И от осознания своей беспомощности стало невыносимо. «Опять распускаешь всякие бредни!» — проносится в болезненной голове слова матери. А что, если Ба сама видела этих существ? Это что же получается, сейчас перед ним мелькали те самые дети Пана? Что за чертовщина вообще происходит?! — Нужно было свернуть тебе шею намного раньше! Неизвестная ранее местность начала давить на него. С каждым шорохом напряжение внутри возрастало. Мальчишка старался держать себя в руках, но получалось ой как дурно. Он озирался, желая найти хоть что-то отдалëнно похожее на ручей — по нему он бы смог найти путь обратно. И как назло ничего. Вокруг него сгущалась тьма и холод опутал собою невинного ребёнка. Тонкие ладони тянулись к нему сзади. Обжигающий холод дотронулся его шеи полупрозрачными пальцами, а после схватил, да так сильно, будто бы готов переломить сию же секунду тонкий стан. Не успел. Ли не посмотрел на то, что мог навредить кому-то, потому что есть мочи ударил локтём в живот неизвестного и принялся вновь бежать. — Чужак! Израненные ноги кровоточили несильно, но при соприкосновении с мокрым мхом боль ощущалась чуть острее. Ранее растëгнутая на первые две пуговицы рубаха пропиталась потом и неприятно липла к телу, пуская дрожь. Где-то неподалёку послышался вой и треск веток. Это уже не на шутку начало раздражать и пугать мальчонку. Сзади он услышал звук ломанной кости. Ноги хоть и предательски дрожали, но двигались исключительно вперёд, хоть и в неизвестном направлении. Ли убежден железно: сейчас следует как можно быстрее найти безопасное место и переждать ночь, на утро же попробовать найти выход из сложившейся ситуации и спасти свою тушку (если получится). Он продолжал бежать, иногда запинаясь о корни деревьев и падая на холодную землю, пуще прежнего сдирая кожу на ладонях и костлявых коленях, но, слышав рычание, поднимался вновь и бежал-бежал-бежал, пока были силы и ночь окончательно не вступила в свои права. Белёсые создание всё ещё мелькали рядом, нашёптывая жуткие вещи и хихикая от внутренних переживаний мальчишки. На глазах наворачивались слёзы, такого страха он не испытывал прежде: всё нутро холодело и дрожало, всхлипы сами вырывались из искусанных уст, духота колотила по темени. Всё это мешало мыслить рационально. Волку ничего не стоило сейчас загрызть свою жертву — сбив юнца с ног он прижал дрожащее тело к земле, желая вцепиться крепкой хваткой в тонкую шею, пустить девственную кровь и наконец-то насладиться долгожданным ужином. Веснушчатый только сдавленный стон боли сумел выдать, сильно ударяясь спиной о что-то твëрдое. Рубашка прилипла от сока ягод и пота к телу. Перед его глазами его же смерть. Она беспощадно вот-вот вцепится в хрупкое тельце, переломит его так, что сознание так быстро Феликса не покинет. Он будет мучаться в агонии долго и болезненно, пока кровожадный убийца будет упиваться молодой кровью и своей лёгкой победой. — Кадм, отпусти мальчишку, — доносится до продрогшего юноши голос из неоткуда, и опасность действительно отступает — горячие дыхание животного не ощущается на шее, но глаза Феликс так и не открывает, боязно. Его маленькое сердечко бьëтся глухой канарейкой о клетку рëбер, желая как можно скорее вырваться из плена безысходности.Ему до безумия страшно.
— Дитя, слышишь меня? — тихо зовёт его неизвестный и проводит своей большой ладонью по грязной щеке юнца. От этого прикосновения все внутренности сливаются в одну кашу, которую хочется как можно скорее выпроводить из своего организма. Тело Феликса не слушается, его трясёт, как осиновый лист на ветру. Темно и холодно. Мужчина чувствует внутренние переживания ребёнка буквально кожей, но его это не тешит. Одно дело, когда в чаще плутает изуродованная человеческая — взрослая — душа, другое — ребяческая, совсем чистая. Если первых он с упоением утаскивал под земли, желая удобрением на неопределённое время сделать, то со вторыми… только Нюкта знает. Хотя, признаться честно, изуродованных детских душ тоже было немало. Но сейчас перед ним предстала маленькая боязливая нимфа, душа которой постепенно становилась холодной от удушливого страха. Аура из цвета нежного персика переплетается с ядовито-угольным, и нутро мужчины холодеет. — Дитя, открой глаза. Веснушчатый жмурится сильнее, сгребая руками холодную землю в свои крохотные ладони, выдирая с корнями маленькие соцветия. Конечно же, это не укрывается от чужих орлиных глаз. — Тише-тише, зачем же так жестоко с невинными созданиями? Что они тебе сделали? — мужчина аккуратно берёт в свои мозолистые ладони ребяческие, выпуская травинки на свободу. Снова по вине человека те лишились жизни. Феликс вновь чувствует прикосновения и тут же распахивает свои карие вишни. Перед ним на корточках сидит человек, явно старше на лет десять. Возможно, даже больше. Его шею и руки обвешивают всевозможные браслеты из листвы и обереги от нечисти, а на теле красуется безупречно чистый плащ из непонятного для Феликса материала. Мужчина тепло улыбается, но аура мальчишки холодеет ещё сильнее. Ребёнок пытается приподняться, дабы отстраниться от неизвестного. Маленькое тельце по прежнему трусит. Резкая боль пронизывает его от лопаток до поясницы, в следствии чего его крючит пуще прежнего и тот неаккуратно ухватывается за бок, в надежде приглушить неприятные ощущения. — Вы… Кто вы.? — похрипывает юнец мелко содрогаясь от ужаса. — Аэлита, сколько раз просил не играть с человеческими душами? — даже не взглянув за спину бурчит старший, параллельно снимая с себя длинный плащ. Феликс сглатывает тяжкий ком, отталкиваясь ослабшими ногами о корни деревьев в надежде отстраниться. — Ну-у Создатель! Он был неподалёку от границы, нам думалось, что он, — указывает своими крохотными полупрозрачными пальцами в сторону ребёнка, — хочет навредить Вам! — дух переводит свой пустой взгляд на всхлипывающего ребёнка. — В том то и дело, что он был недалеко от границы, а вы каким-то Лешим решили с ним поиграть, хотя правила знаете, — невооружённым глазом было видно, что мужчина перед ним зол. Но непонятно на кого: на мальчишку, что пересёк границы природы и людской цивилизации, или на духов, что чуть не погубили такую светлую нимфу. — Мы пытались вразумить Литу, но она нас не послушала… — Я, — Феликс не может сдержать нескончаемый поток слёз. Пережитый стресс режет его изнутри всеми возможными инструментами. Лёгкие изнемогают настолько, что мальчик буквально начинает задыхаться в истерике. — я просто собирал ягоды! Отпустите, я вас прошу! Моей ноги здесь больше не будет, только отпустите! — Ну что же ты, — останавливает его нескончаемый поток слов. — Они здорово тебя напугали, да? — неизвестный аккуратно накрывает своим длинным плащом продрогшего ребёнка. Тот заторможенно кивает, ухватываясь побледневшими руками за края материи. Феликс закрывает заплаканные очи, всё ещё подрагивая. Если его всё-таки убьют, то пусть это будет безболезненно, иначе Ли не выдержит. Тем временем Создатель продолжал наблюдать за изменениями в цвете ауры этого ребёнка — он по-прежнему был тусклым и всё больше приобретал тёмный оттенок. Если он что-нибудь не предпримет, то тот останется разбитым навсегда и станет слишком пугливым для своего возраста. Или сломается с концами, то есть умрёт. Обычно именно таких он и уносил под землю: жадных до крупицы риса, слишком самоуверенных, вечно злых и недовольных и просто угасающих. — Ты устал, — мужчина вновь кладёт свою большую ладонь на веснушчатую щеку. — Тебе нужно немного поспать, после на рассвете я отведу тебя к родным, согласен? Феликс всё ещё не привык к чужим касаниям и потому вновь вздрогнул, мысленно дав себе подзатыльник. Сейчас он должен спасать свою недолгую жизнь, а не трусить от всего на свете. — Бояться вполне нормальное, не запрещай себе. В твоей ситуации точно. Мальчишка всё же приоткрывает глаза, дабы посмотреть на, возможно, хмурое лицо этого человека. Но, как оказалось, тот был полностью расслабленным, только уголки губ чуть ползли вверх. — Вы… умете читать мысли? — ужаснулся тут же ребёнок. — Вовсе нет, — хихикнул мужчина. — Твоя аура говорит сама за себя. Смятение на веснушчатом лице не заставило себя долго ждать. Голова распухла настолько, что аж выдыхать полностью было больно — тупые импульсы долбили по вискам кувалдой. Феликс трясущейся холодной ладонью прикасается к взмокшему лбу, как бы стараясь утихомирить нарастающие боли. Кто бы мог подумать, но это не помогло. — Создатель, не хочу прерывать ваше знакомство, но я чувствую, что кто-то разозлил Водяного, — нарушает их недолгое молчание тёмный дух. Он ухватывается смольными полупрозрачными пальцами за рубаху мужчины. — Тогда нам следует поторопиться. А с вами я разберусь позже. Неизвестный приподнялся с корточек и молча протянул свою широкую ладонь ребёнку. Ли же смотрел на неё и не мог понять следует ли ему идти с этим мужчиной. Хотя перспектива остаться среди лесной чащи в кромешной темноте его совсем не устраивала, но и идти куда-то он также не хотел. Его пугал не столько человек стоящий напротив, сколько эти чудаковатые и жуткие приспешники. — Человечишка, долго ещё тебя ждать? — послышался голос уже уходящего куда-то луноликого духа. Феликс вскопошился, резко хватая за руку стоящего перед ним человека. Поясница всё-таки даёт о себе знать очередной пронзающей стрелой вдоль позвоночника. Веснушчатый тихо зашипел, отпуская ладонь. — Лита, — шикнул на неё Создатель, аккуратно подхватывая под лопатки падающее тельце. Мальчишка простонал от очередного приступа, захлёбываясь подступающей истерикой. — чш, аккуратнее, — большая ладонь на спине Феликса ощущалась катастрофически тяжёлой, но тёплой, а продрогший ребёнок был только рад. — сейчас будет неприятно. Волна непреодолимого мороза прошлась колкими иглами по коже юнца. Подступающая тошнота начала душить сознание бедного ребёнка, что уже вот-вот был готов потерять сознание. Перед глазами и правда начало мутнеть, и Феликс попытался отстраниться от своего мучителя. — Мне плохо, пустите… — Скоро станет легче, просто доверься, — мужчина начал водить по пшеничным волосам юной нимфы, постепенно вытягивая боли из порядком уставшей головы ребёнка. А Феликс правда начал чувствовать разливающееся тепло по всей коже. Тело постепенно начало расслабляться, утопая в объятьях неизвестного.-: ✨: -゜・．🌑
— … Дитя? — аккуратно отстраняя от себя ребёнка поинтересовался мужчина. Мальчик в его руках почти полностью обмяк — только костлявые ладони продолжали держаться за чужие предплечья. — идти сможешь? — С-смогу. — Феликс! — Ребёнок дёрнулся. Родной голос Бабушки доносился до сознания удушливой мелодией. Она его искала. Осознание накатывает на него с каждым произнесённым ласковым голосом «Феликс» всё больше и больше. От этого хочется разреветься вновь и броситься в объятья родного человека. — Ба… — Ли в спешке постарался встать, но ослабленные ноги не позволили, как и стоящий мужчина рядом. — Создатель, нам нужно уходить! — дух запаниковал. Его и без того белёсые глаза стали, казалось, ещё белее. — Охота началась. — Нет, постойте! Это моя бабушка! — попытался вразумить мужчину ребёнок. — Всё не то, чем кажется. Они специально тебя заманивают.« Они? »
— Давай же, вставай! — подгоняет мальчишку не на шутку перепуганный дух. Феликс не менее был в смятении. — Позже, дитя, — Создатель не дожидается действий со стороны перепуганного ребёнка, потому, подхватив мальчишку на руки, двинулся в неизвестном для Феликса направлении. Тот прижался всем болезненным и продрогшим телом к спасителю своей жизни, мысленно молясь всем существующим в этом мире Богам. Снова позади слышится звук ломанных веток и костей. Только сейчас веснушчатый замечает среди огромного количества мха и опавших листьев кости не то зверей, не то людей. Не сухие травы резали щиколотки и ступни, а чьи-то рёбра. — Э-это… — Не смотри, — старший лёгким движением набрасывает на светлую голову капюшон плаща и прижимает сильнее к своему плечу, продолжая перебирать длинными ногами. — Это всё не правда, с тобой играются. Феликс жмурится, продолжая утопать в бесчисленных криках его бабушки. Та, казалось, срывала голос и дышала чуть ли не в спину мужчины. Только Создатель осознавал всю суть происходящего. Оборачиваться нельзя, иначе не успеешь и глазом моргнуть, как лишишься жизни. И даже сам Бог не посмотрит на то, что сейчас его сын старается уберечь человеческое дитя от непрошенных видений и фантомных болей. — Куда ты его несёшь?! — повторяла как мантру старуха. Её голос ломался неестественным образом, заставляя ребёнка глотать уже собственный крик ужаса. Это не она. Каждое говоренное ею слово било под дых, заставляя захлебываться слюной. — Да когда же ты уже вымрешь? — бормочет себе под нос Создатель, мысленно прикидывая сколько им ещё осталось до назначенного места. — Не уйдешь же, Хёнджин! В этот раз точно нет! — вновь кричит неопознанное существо, крепко ухватит мужчину за плечо. — Просто отдай ребёнка. — Ещё чего захотела? — воспользовавшись сие секундным замешательством нечести, тот хватанул мешок с ремня и молниеносно разорвал его об острую ветвь, высвобождая неизведанную белёсую пыль. Старуха тут же начинает задыхаться и отступать назад, потирая покрасневшие глаза. — Когда-нибудь я действительно унесу тебя под земли. Хёнджин шипит на запыхавшееся существо, при этом быстро пересекая широкий ручей. Штаны от прохладных вод стали второй кожей, неприятно облепляя длинные ноги. Не впервой ему приходится спасать детей от злых духов, уже привык. Ребёнок на его руках вцепился в шею, крепко-крепко, насколько позволяло состояние, стискивая в ладонях пропитанную потом испачканную в соке трав рубаху. Частое дыхание приятно щекотало ключицы мужчины, но подрагивающее тельце напоминало о том, что на его руках сейчас нимфа. Такая крохотная, хрупкая и пугливая. Не будь Хëнджина рядом — чëрт знает что бы стало с этим человеческим ребëнком. Мужчина хотел было чуть отстранить от себя мальчика, но тот громко всхлипнул, зарываясь холодным носом в плечо незнакомца. Перед глазами по прежнему стояло неприятное видение. — К-кости… Я видел кости… Они б-были… — запинаясь от подступающей истерики Феликс невольно видел перед глазами неприятную картину. От неё тошнило неистово. Он никогда не видел столько крови ранее. И мясо, отдалённо напоминавшие руки и ноги людей. — Это было неправдой, там ничего нет, — спешил успокоить старший. — я отведу тебя в безопасное место и никто тебя не тронет, а утром, как и обещал, выведу из леса. — Я хочу домой, — на грани слышимости прохрипел ребенок. — хочу к бабушке… — На рассвете, дитя, сейчас опасно выходить из укрытий. Нас с тобой только что чуть не съели, — послышался тихий смешок. Как бы старший сейчас не хотел развеять гнетущую атмосферу — выходило у него из рук вон плохо — Феликс продолжал лить слёзы, растирая их по плащу своей ладошкой.-: ✨: -゜・．🌑
Глаза опухли от слез и хотели было уже закрыться и провалиться в сон, как из тьмы прорезался свет. Тëплый янтарь искрился в окошке небольшой хижины, что была усыпана листьями и мхами. Небольшая труба высовывалась из крыши и слабо дымилась. — Пришли, — тихо шепнул Создатель, продолжая аккуратно нести ребенка уже двумя руками, чуть убаюкивая. Дверь неприятно скрипнула и в нос забился резковатый запах трав. Мальчик тут же сморщился и прокашлился в кулачок. Ещё в пути веснушчатый начал кашлять и прижиматься горячим мокрым лбом к шеи мужчины. Старший правда хотел применить немного целебной магии, но проблема заключалась в самом ребёнке — его организм был слаб из-за стресса и горячки. А учитывая то, как слабо мальчишка держался за чужие плечи — Хван был уверен в бесполезности разных заговоров и прочего. Там либо человеческое дитя станет звездой на небе, либо будет очень долго восстанавливаться. Но рисковать Хëнджин, очевидно, не стал. Хоть магия и называлась целебной, однако на чересчур ослабленный организм она влияла пагубно. — Вот так, — старший укладывает промёрзлого ребёнка на состаренную кровать, сразу же укрывая толстым одеялом. Феликс поджимает ноги к груди, как бы стараясь согреться быстрее. В хижине правда было прохладно, а в камине тлели дрова и угли. — Мелоди, побудь с ним, я ненадолго отлучусь, — с этими словами он ушёл, а Феликс со своим помутневшим сознанием было подумал его бросили. Вот так быстро, просто и без сожалений. Склизкое неприятие растекалось изнутри медленно и болезненно. — Он вернётся, засыпай, — тихо шепчет дух по левую сторону. Тëмно-красные пальцы принялись зачëсывать светлые прядки волос, и от этих прикосновений мальчик и впрямь расслабился. — сейчас ты в безопасности. Мелоди не казалась каким-то страшным духом, как та же Аэлита, так думал Феликс. Её природный цвет отдалённо напоминал перезревшую малину, а глазки наоборот были узкими полумесяцами с тëмной радужкой (У Аэлиты глаза были катастрофически огромны и это пугало). В её касаниях читались осторожность и любопытство. — Тебе совсем нездоровится? — с нескрываемым беспокойством спрашивает Мел. Ли не понимает причину такой быстрой смены настроения, хмурится на это и вновь горло раздражает кашель. Да такой, что вдохнуть почти невозможно. Глаза предательски слезятся от ощущения удушья и это пугает. Дух тут же бросается к двери, дабы позвать Создателя. Она прекрасно осведомлена, что чары лекарей могут погубить мальчишку, потому и знать не знает что нужно делать в таких ситуациях. Её несуществующее сердечко разрывается на миллиарды осколков. Дух буквально тянет за собой Создателя за рукав рубахи и судорожно рассказывает что именно происходит внутри души ребёнка. — Ему больно, Создатель! — мужчина тут же сбрасывает палки с дровишками на пол и бросается к Феликсу. По вискам мальчика стекают капли пота, пропадая в волосах. Он пытается ухватиться за реальность из последних сил, но кислород так не хочет поступать в лёгкие, и из-за этого так дурно и страшно. Из уст мальчика льются хрипы. — Феликс, смотри на меня, слышишь? — Хëнджин берёт веснушчатое лицо в свои ладони и начинает нашёптывать. Ли не разбирает слов ровно до тех пор, пока не становится легче дышать. Как только тиски с груди исчезают по щекам медленно скатывается хрусталь. Большие пальцы чужих рук со всей не присущей им трепетности убирают солëную влагу. — Насколько сильно болит? — уже тише спрашивает старший. — Т-только когда хочу п-полностью вдохнуть, — также тихо отвечает ребёнок, аккуратно набирая в лëгкие воздух, боясь очередной пронзающей боли. Хëнджин понимающе кивает и отходит к стенке, на которой висят всевозможные засушенные травы и вяленое мясо на ниточках. Феликс чувствует неприятное чувство холода, когда его щёки отпускают. Он смотрит затравленно на стоящего рядом мужчину, крепко-крепко сжимая в грязных от земли и крови ладонях ткань одеяла. Опять он доставляет одни лишь неприятности. Матушка бы его уже давно отметелила какой-нибудь палкой за такое поведение. — Бони, пожалуйста поставь котёл с водой и зажги огонь, — в его ладонях оказывается несколько пучков пахучих трав, среди которых ребенок замечает пару цветений ромашки. Остальные казались обыкновенной травой. Бони, он же чëрный дух, медленно удаляется из помещения, не забывая прикрыть за собой дверь. — Твои руки… — сожаление мерцает причудливым огнём в полумесяцах Мелоди. Она бережно, со всей нежностью берёт чужие руки в свои, осматривая каждую рану. Полупрозрачные пальцы почти невесомо касаются кожи ребёнка. Вслед за её движениями пропадает грязь и кровь, оставляя корочку. На удивление, это было совсем не больно. Ли с широкими глазами наблюдал за чудом, происходящим прямо перед ним. Волшебство и правда существует. — Не больно.? — и Феликс мотает в отрицании головой, шëпотом произнося слова благодарности. Мелоди едва улыбается, продолжая сидеть рядом и рассматривать внешность ребёнка. — Феликс, у тебя есть аллергия на что-нибудь? — Хëнджин спрашивает не поворачиваясь, продолжая что-то с усилием измельчать в деревянной посуде. — Не припомню… — Феликс правда не помнил. Зато он отчётливо помнил о том, что не говорил своего имени незнакомцу. — Откуда вы меня знаете? Вернее моë имя… — Я, можно сказать, один из близких людей для твоей бабушки — Астерии. От неё и узнал. — Так непринуждённо выдаёт старший без капли лжи. — Она только о тебе и говорит, — Хëнджин снова улыбается краешком пухлые губ, продолжая смешивать травы и заливая те какой-то жидкостью. Дверь тихонько открывается и в помещение заходят духи. Бони принялся перекладывать сухие дрова в камин, не забыв перед этим забрать палки возле входа, и поджег буквально щелчком пальцев сразу весь розжиг. Аэлита же помогала поставить котелок с водой над огнëм. — Лита, ты не хочешь ничего сказать? — начинает из далека Создатель совершенно бесзлобно. Дух раздражённо фыркает, не имея желания объясняться перед своим «родителем». А в особенности перед человеком. — Хëнджин, Вы ведь сами знаете причину, — влез в разговор ранее молчавший Бони. — она всё равно не скажет, это бесполезно, — с толикой грусти закончил тëмный дух, оттряхивая ладони от щепок и пыли. Людская привычка, от которой он всё никак не мог избавиться. — Знаю, и всё же мне казалось она немного повзрослела. — Да повзрослела я! — начинает прикрикивать Лита, — кто ж виноват, что это человек так похож на нашего с Мел брата?! — она срывается на бег и со всей силы раскрывает дверь в соседнюю комнату, которую Хëнджин специально выделил для детей-духов ещё Бог знает сколько лет и десятилетий назад, и с оглушительным хлопком закрывает. — Как всегда, — тяжко выдыхает Мелоди, с грустью посматривая на сидящего в недоумение Феликса. — Мы успокоим её, Создатель, занимайтесь делами, — Бони и Мел покинули комнату, оставляя родителя и спасённую душу нимфы наедине. Хëнджин нарезал и тут же закидывал в кипящую воду овощи и травы, продолжая молчать. Мальчик упëрся спиной о деревянную стену, прижав ноги к груди и положив на колени руки, чуть перебирая замаравшуюся ткань одеяла. — Вы создали этих духов? —спрашивает в лоб Феликс даже не думая. — Не совсем, — мужчина всё-таки разворачивается корпусом к ребëнку, — Мелоди вместе с Литой играли в прятки с соседскими мальчишками и упали с обрыва по неосторожности, а Бони был повешен на дереве собственным братом. Люди порой меня поражают, правда. — чуть погодя продолжает. — души людей ещё блуждают по миру около сорока дней, и за эти дни я их нашёл. Каждый из них сидел рядом со своим телом и плакал. Их души всё ещё мерцали, но так слабо и ничтожно, что я уже думал их не спасти. И всё же нам удалось. Я дал им вторую жизнь, но без физической оболочки. — голос Хëнджина слегка дрогнул, — они сами решили остаться среди этих стен, а я и не возражал. Так они и прозвали меня Создателем, хотя мне больше нравится имя Хëнджин. Феликс тихо всхлипнул, представляя то, через что пришлось пройти этим трём детям. А ведь те выглядели считай как его ровесники. Он утирал вновь выступавшие слëзы, мысленно благодаря Хëнджина за то, что спас его от всей нечести, живущей в этом тëмном и безлюдном лесу. Ли мог потерять себя, своё тело и душу точно также, как Аэлита, Мелоди и Бони, только с большим количеством крови. Он так благодарен за всё, что для него сейчас делает этот человек и ребята, хоть те и по началу казались опасными и неправильными. Это в прошлом. Сейчас всё почти хорошо. — Дитя, — Феликс больше не считал Хëнджина незнакомец, отныне он - спаситель его недолгой жизни. Его голос успокаивает и придаёт немного уверенности. Мальчик тянет трясущиеся руки навстречу мужчине в надежде получить тëплые объятья, которые помогут осознать, что да, он жив, это не сон, не бред его уже умершего и атрофированного мозга, всë это реально. И он получает. Чувство защищённости приятно оседает на всём теле, а дыхание выравнивается. — Если бы не Вы… — Я бы не простил себя за четвёртую смерть нимфы, — тихо шепчет мужчина, аккуратно поглаживая по выступающим позвонкам ребёнка. — но сейчас тебе нужно отдохнуть. Утром ты вернëшься домой, и всё встанет на свои места. — А как же… — Я всегда здесь. Если хочешь — можешь приходить, только не так поздно, иначе ты сам понимаешь что может случиться. Впредь будь осторожнее, — Хëнджин чуть ерошит блондинистые волосы, а после кутает в одеяло сильнее и отходит к камину, чтобы подбросить дров.
-: ✨: -゜・．🌑
Столько всего произошло за один только вечер, и всё это по-прежнему кажется чудаковатым сном после малиновой настойки (один раз Феликс с друзьями нашёл что-то подобное и решил попробовать. Эффект был так себе). Даже после спиртного голова не выдавала таких бредней, что уж говорить о трезвом уме. Но вот он здесь: в неизведанной хижине посреди лесной чащи, где находиться намного приятнее, чем дома; за стенкой дремлют духи и множество других неизвестностей; и, пожалуй, самое главное — Хëнджин. Он единственный, кто способен вразумить маленькую нимфу и помочь той не сойти с пути жизни здесь. Хоть это успокаивает. Мужчина рассматривал травинку с пыльцой под кусочком стекла, пока ребёнок сидел по правую сторону от него на кровати и наблюдал за бесконечным романом звëзд на небосводе. Они мерцали через раз, будто бы разговаривая друг с другом. Где-то под окнами точно также переговаривались кузнечики и светлячки. Было уже не так холодно и страшно. Сердце грел вязаный молочный свитер, который Хëнджин дал Феликсу в обмен на его местами порванную и грязную одежду (Рубашка и штаны были заботливо застираны в ручье старшим и отправлены на сушку у камина). Мальчик считал косички на рукавах, удивляясь их крохотности. — Не спится? — разрезает тишину старший, отставляя от себя увеличительный прибор и медленно отпивая чай из деревянной посуды. Он уже какое-то время наблюдал за умиротворенным лицом ребёнка, но в этом умиротворении Хëнджин видел усталость и прежнее непонимание происходящего. Оно и понятно, для Феликса это всё ново и необычно. Хоть внешне дитя и сдерживался, старался всячески подавить и не выдавать свои эмоции — увы и ах — но Хван видел его душу полностью. — Мне кажется, что всё это не более, чем просто сон. Либо же я всë-таки умер и сейчас мою душу отправили в Рай, — с толикой грусти озвучил свои мысли Феликс не поднимая глаз с аккуратно связанного изделия. — Ты шокирован и твой детский мозг всё ещё плохо переваривает увиденное. Это абсолютно нормально, незачем переживать. Единственное, что я могу тебе предложить, дабы ты скорее уснул и отдохнул, так это успокоительный отвар. — Было бы неплохо, — Феликс подтянул уже перебинтованные ступни к груди и уткнулся носом в одеяло, продолжая наблюдать за статной мужской фигурой. Мысли сменяли друг друга, не давая переосмыслить предыдущую, и голова снова начала побаливать. Вот, казалось бы, он на волоске от смерти, буквально пару мгновений и его тушку бы пожирал волк, упиваясь юным телом. От одной мысли о смерти ребёнок вздрагивает, сильнее кутаясь в тëплую ткань. Ангелы есть. Даже если их действительно не существует и все эти молитвы вымысел недалëкого человека — Ли не поверит. Его личным Ангелом хранителем был Хëнджин. Отныне. Создатель его второй жизни. Люди такие слепые. — Признаюсь, я считал Вас выдумкой, — чуть погодя произносит Феликс, принимая вырезанную из дерева кружку с чем-то тëплым. — А сейчас? — Хëнджин аккуратно присаживается рядом, поправляя одеяло, улыбаясь. — Сейчас мне кажется, что люди слишком глупы, и, к несчастью, я к ним отношусь, потому что не верил, а если и верил, то не в то, что нужно, — ребёнок отпивает чай с ромашкой, чуть хмурясь от горького послевкусия. Однако всю горечь компенсирует неимоверное тепло, что обволакивает больное горло в нежных тисках. — Расскажешь? — искренне интересуется Создатель. Душа нимфы постепенно приходила в норму — страх за свою жизнь исчез и воздух стал легче. Мальчишка продолжал кашлять, но уже не так сильно, горячка не отпускала. Но даже не смотря на это ум не туманился и оставался в ясности. — В деревне ходит большое количество слухов, мол, вы душегуб и по ночам воруете детей, после сбрасываете их тела в реку и никто их не может найти. Кто-то говорил, что вы обычный бродяжка без имени и достатка… Но ведь всё это неправда? — заметив непонимание в глазах напротив спешит пояснить, — Вы слишком добры к потерявшемуся мальчику. Хëнджин продолжал слушать, подперев ладонью подбородок. Феликс смотрел в глаза напротив нашкодившим оленëнком, вызывая не более, чем умиление. Феликс Ли — ребёнок, который не умеет отделять добра от зла. Не удивительно, ведь в таких юных головах всё кажется светлым и мягким. Они не верят в смерть, в войны и болезни, будто бы это их совсем не касается. Безусловно, не все были такими — многих воспитывали в большей строгости, лишний раз запрещая съесть крошки со стола от хлеба. Удручающее зрелище. Благо Астерия не бросила на перепутье Феликса, хотя тот мог запросто оказаться за бортом жизни и больше не встать из-под промёрзлых земель. Реки бы ласкали его молодые кости своими течениями, успокаивая, обещая, что в следующей жизни всё будет намного лучше: не будет голода и массовых смертей; люди возлюбят ближнего своего, а в особенности детей, которые нуждаются в защите как никто другой на этом свете. Обозлëнных деток можно перекроить, зарубить на корню все те ужасы и кошмары, что передались им от взрослых и возрастить в их сердцах большие деревья миролюбия и благодати; посадить рядышком полынь, надеясь на то, что колыбель от рождения до гроба будет мягкой и чарующей. Когда мир задыхается ему нужен воздух. — Ты — Нимфа без имени и положения в человеческом мире, но для Господа ты Храм и Дом, в котором хранится всё самое светлое и тёплое. В тебе положено начало незлобивости, бесхитростности, скромности и терпимости, и всё это здесь, Феликс, — аккуратно прикасаясь двумя пальцами к грудной клетке продолжает, — пусть твоя мать не желала детей, но ты должен был когда-то родиться, хотя мне бы хотелось, чтобы мы встретились при иных обстоятельствах, в другое, более мирное время. Мальчик слушал с замиранием сердца, желая услышать больше. Всё по-прежнему кажется колеблющимся и нереальным, будто сновидение. Такой чарующий мир, ранее неизведанный. Были и присказки всегда переполнены своим необыкновением, что добавляет краски серой, почти мёртвой земле. Она бесцветна. И ведь никто не обращает внимание на мелочи. На то они, собственно, и мелочи — никому ненужные пылинки галактик и звёзд, возможно выдуманных историй и трепетных воспоминаний, которые греют лишь единиц. Сквозь поруганное счастье и разбитые окна будущих дней в груди Ли был хрупкий красный уголёк. Заблудившись во тьме он продолжал гореть, дрожал, бесспорно, но упорно держался, медленно тлея. Грудная клетка теплела, позволяя дышать и делиться с ближними светом. — Я так долго искал тебя, Диэлли, — шепчет Хёнджин, чуть улыбаясь. Его глаза не были страшными омутами, они не гипнотизировали, но притягивали отражением искр от огня — смотря в них чувствовалось спокойствие. — Диэлли? — Феликс отводит взгляд в сторону, нервно прикусывая нижнюю губу, чуть хмурясь. Такое знакомое, но в тоже время далëкое имя. Он точно где-то его слышал, только взбухший от раздумий мозг напрочь отказывался слушать своего обладателя. — Всё со временем, Феликс, отдыхай, — Хëнджин забирает из веснушчатых рук тëплую посудину и убирает выбившиеся светлые пряди за крохотное ушко. Ли не сжался, не испугался прикосновения, а наоборот прильнул к не такой уж и чужой руке. — Закрывай глаза. И ребёнок закрывает, ощущая себя по-настоящему дома, в безопасности. Голова по-прежнему немного побаливала, но это было не столь важно. Тепло разливается по всему телу и лихорадка отступает, заменяя собой чувством сонливости и бесконечного умиротворения, когда Хëнджин прикасается своими губами ко лбу Феликса, а после бережно укладывает в тёплую постель и сидит какое-то время рядом. Огни в костре медленно танцевали, нежно опутывая присутствующих в комнате оранжевым оттенком. Запах трав и овощей витал в воздухе, также успокаивая. Феликс тихонько посапывал на кровати, пока Создатель продолжал кропотливую работу над очередной целебной настойкой. Он поклялся заботиться о нём. Он пообещал оберегать его через десятки тысячелетий. Хенджин правда знать не знал, как объяснить новому обличию его Диэлли, что они были далеко не просто знакомыми в прошлых жизнях.