Дочь культа

      Дымный ореховый привкус волочится на корне языка, жжёт дëсна, когда делаю очередной большой глоток подаренного дорогого виски. Я ненавидела бумажную волокиту, и возня с ней не входила в мои скромные обязанности работника лаборатории, поэтому отложила увесистую папку в глубокий ящик натëртого стола — ждать своего часа. Конкретного рабочего времени у меня не было, только задания: анализы крови, мочи, харчи, — меня тошнило. Последнее время разбирательств с документами становилось только больше, американский отдел засудили по всей строгости после утечки вируса в маленьком Раккуне. Друг Альберта погиб от своего же творения, с ним, по очень отдалённым слухам — ещё сотни людей, может, больше. Во мне не ёкает — что там в Америке меня не сильно волнует, пока работают филиалы в Европе.       Откладываю гранёный стакан, уставившись спокойным взглядом в пятнистое от дождя окно, замираю, вслушиваясь в шум города. В оживлённые разговоры на соседней улице, шипение колёс проезжающих машин, наблюдаю за тем, как испанцы и туристы ловят слетающие от ветра чёрные зонты в узких переулках — думаю об «Амбрелле» почти постоянно. Не успела закончить учёбу, когда они втянули меня в свои недра заманчивым предложением работы — других вариантов не было, но я и не искала. На экране айфона в потрëпанном чёрном чехле высвечивается уведомлением знакомый контакт: «Джек», без формальностей. Пишет, что скоро зайдёт в гости, никогда не объясняет, зачем. В центральной мадридской клинике «Амбреллы» работает ещё много биологов и медиков, но со мной никто не общается ближе, чем по-рабочему — только бывший майор, совершенно не разносторонний в темах разговоров. Говорит то о тяжком прошлом, то о ненависти к власти своей родины, войне и еде — как заевшее радио. Но я не жалуюсь, — лучше, чем ничего. Чем молчание тихой квартиры-студии с противными белыми стенами, заточение в этой башне поверх клиники.       Джек становится настойчивее в своём надзоре и расспросах, стоит разок покинуть апартаменты, а начальнику сомнительной породы, Альберту Вескеру, нужно всё больше моей крови для непонятных исследований. Связывая с моим происхождением из древней, забытой всеми богами, деревушки на окраине страны, он называет её «сильной» — не по-научному просто. Боевой пёс моего босса появляется на пороге с хлынувшей из одинокого коридора прохладой, не спрашивает разрешение перед тем, как войти в немного перевёрнутый зал, так я накануне впервые за долгое время решила устроить перестановку — монотонность приедалась слишком быстро, даже рубцы на чужом лице уже не привлекали никакого внимания, хотя отталкивали девчонок, по словам молодого наёмника. Давно оставил мысль, что станет кому-то важен. Мечтал о силе, был готов на любые эксперименты корпорации, о которых были осведомлены единицы.       Он работал на корпу уже два года, два месяца из них в Испании, говорить со мной не о безопасности начал совсем недавно, а обнял при встрече только раз — мгновение после того, как оказался в моей квартире. Позвонки приятно хрустнули от того, как сильно и нервно большое натруженное физической подготовкой тело сжало моё — крепкое, но мелкое по сравнению с громилой. Засматриваясь на его уложенную блондинистую шевелюру, невольно вспоминаю об оставленной годы назад уже немолодой белой овчарке. Как искрилась на свету её светлая шëрстка, тряслись от восторга длинные треугольные уши, когда я возвращалась в прохладный особняк с церкви, где помогала отцу. На шее Джека привкусом чувствуется табачная вуаль — курил он очень редко, всегда по какой-то весомой причине, а перед встречей со мной — никогда, знал, что от запаха сигарет меня тошнило. В груди кольнуло, когда он не захотел привычно сесть за стол на кухне, поболтать — тоже больше не с кем было. Застыл в дверном проёме, смерил сосредоточенным взглядом синих глаз мои сползшие на бедра широкие брюки, слегка обнажившие лямки трусов. Раньше метнул бы сальную шутку, флиртуя, но в этот раз никак не решался начать разговор.       — Джек? Что-то случилось? Ты неделю не давал о себе знать. — Сжимаю кружку с надоевшим логотипом зонта, сворованную с работы, нервно выпаливая. Снова заинтересованно осматриваю эту мощную рельефную фигуру напротив, думаю о том, что сама поправилась, но снова вспоминаю попытки парня со мной позаигрывать, успокаиваясь. Иногда хочется видеть его в своей маленькой полупустой квартирке чаще, иногда не хочется видеть вообще — мы могли бы стать неплохой парой, странной, но интересной. Вместо этого между нами только приятное напряжение, дразнящие взгляды — мне почти двадцать шесть, а места отношениям в моей жизни лаборантки нет, ко всему либидо от стресса совсем на нуле, даже с собой развлекаться не в радость. Хотя мне вообще нравятся мужчины построже и постарше, как Альберт. Но больше, чем его точëная внешность, привлекала только тайна, окутывавшая его прошлое и настоящее. У Джека всё было на поверхности. До этого вечера.       — У меня задание от нашего босса. — Он уточнил, ведь Вескер не был начальником всея корпорации, лишь важным винтиком и очень влиятельным научным сотрудником, курировавшим меня на научном пути. — У тебя дома… Там что-то случилось за эти годы. Мне нужно узнать, что. Связано с эпидемией.       — Эпидемия в такой глуши… Откуда? Туристы привезли? — Цокаю незаинтересованно, вспоминая, что заблудшие души восхищались безымянным поселением ещё когда я была подростком.       — Всё не так просто. Они возвели культ вокруг заразы. Альберт думает, там что-то стоящее внимания. Хочет, чтобы я влился. — Заканчивает отчёт, скрещивая руки в закрытой позе. Говорит через зубы — болтать не положено, но уровень доверия позволял сказать, почему он меня бросает.       — Это так важно, что он посылает одного тебя — именно тебя? Именно Вескер? — Переспрашиваю, краем разума размышляя, почему только один сотрудник заинтересовался ситуацией и почему именно тот, к которому остальные шишки «Амбреллы» относились весьма настороженно и едва доверительно к тем, кто с ним работал.       — Я по большей части еду присмотреть за его ручной азиаткой…       — Он и эту Аду послал? Ясно. Как всегда рискует. — Киваю, громко приземляя белую с красным чашку на стол. Джек едва догадывается, что в ней виски. — Хочет образец этой «заразы»? Ему всегда нужны образцы, стоит вспыхнуть новой заболеваемости в каком-то регионе — хочет создать что-то новое, выпендриться перед главенствующими в этом гадюшнике, рискуя всеми вокруг… — Алкоголь, бахнувший с ног в голову, развязывает язык резко. — Mierda… — Тихо ругаюсь на испанском, Джек оказывается достаточно близко, чтобы унюхать зловонный запах бухла. Хмыкает, не упрекает, обхватывает плечи руками, снова жмётся в объятия, как большой урчащий зверь, чувствую, что это на прощание.       — Не наделай глупостей в моё отсутствие, Малявка. — Треплет тёмные волосы на голове, как младшей сестрёнке, больше ничего не говорит, когда широкий силуэт уплывает к выходу. Тихо хлопает дверьми, мысли в моей голове тоже схлопываются. Хватаю телефон, взмахом пальца открываю на тусклом экране сокрытые сообщения, кликаю на некого по имени «Сера»:       

«— ¡Hola! Плохо дело, земляк. Корпа заинтересовалась образцом, они послали двух ищеек — будь осторожен. Им нужен «главный» янтарь. Избавься от него и укройся до моего прибытия, я постараюсь вытащить тебя, а потом ты поможешь мне исчезнуть, как обещал. Если тебе пишет что-то подобное кто-то ещё — не ведись на уловку, эта женщина может выдать себя за меня. Запомни, я не азиатка!»

      Глупости уже давно у меня на уме, Джек. Местные фанатики вместе с моим и без этого больным отцом вряд ли позволят тебе вернуться… нормальным. Раз ты ушёл, мне тоже пора поставить точку в прошлом, вернувшись туда, откуда всё началось.       — Добро пожаловать! Давно не видал вас, чужаки…       Торговец выхватывает из моей дрожащей ладони увесистое украшение, инкрустированное рубинами, оценивает своими графитными глазами — единственной заметной за тёмным полосатым платком частью лица. Иногда кажется, он такой же мутант, как все вокруг, прячет что-то ужасающее под ней — отгоняю мысли, когда он цокает языком, довольно урчит, сыплет на стол огромную кипу бумажек с нечитаемыми лицами — какая-то фальшивая местная валюта. Добавляю ещё потемневший кулон, сорванный с бабки в долине. Леон меняет блеклые бумажки на патроны, две банки мутнеющего лекарства, терпеливо ждёт, когда незнакомец в мантии заменит какие-то детали на его «Карателе». «Откуда у меня всё это — не спрашивайте», — торговец отмахивается на любые попытки задать уместный вопрос. Леон больше не пытается.       Я замечаю в одном из карманов торговца пачку сигарет испанской марки, в другом — зажигалку, старую, как его трухлая торговая будка, — не курила давно и не тянуло. После недавних воспоминаний хочу проверить — у Яры всё проще — она их ненавидит. Продавцу всё равно, что продавать, он не задаёт лишних вопросов, а Кеннеди недовольно хмыкает, ворчит про себя, наблюдая, как я откидаю верх бензиновой зажигалки, добывая огонь, прикуриваю крепкую вонючую сигарету, истошно кашляю, едва сдерживая рвоту. Табачный дым оседает на стенках лёгких и горла, со второй затяжкой хочется проблеваться ещё больше — такое впервые. Торговец тихо смеётся с вопросом «Первая затяжка?», я отрицательно мотаю головой, когда агент отнимает у меня бычок, бросает на каменную кладку, притаптывая. Голова кружится нещадно, тело — подделка, не моё, нет — старшая копия моего. Нет шрамов на руках, одышки, зрение намного лучше. Я хочу пива — она ароматизированного сидра. Я курю — она блюёт. Меня тянет к Леону, а она думает о каких-то стариках из начальства.       — Это нам не нужно. Зажигалку оставь. — Отнимает у меня пачку сигарет, возвращая продавшему, тошнота постепенно отступает, когда внутри становится смешно, и я лыблюсь, как дура.       — Ты что, моя мамочка? — Вопросительно дёргаю головой, Леон ещё больше хмурится от моей улыбки — не до смешков сейчас — когда он наконец понял, что тоже заражён и минутами ранее чуть не отдал контроль плаге.       Торговец смотрит привычно спокойно, отдает остаток денег в руки Кеннеди, тот пихает свёрток в самый глубокий карман на бедре, кивает, забирая улучшенный пистолет. В его светлых глазах мельтешит синий огонь горящего рядом факела, он просит, моля одним взглядом, чтоб следовала за ним без лишних высказываний.       — Встретимся в следующий раз! — Продавец кидает вдогонку, когда мы движемся по мощëной тропинке и быстро ныряем в каменную арку. Не понимаю, почему агент не взбесится, не схватит странного торговца, отчего-то прекрасно разговаривающего на английском, и не выбьет у него правду о том, как он так быстро перемещается по деревне…       Мысли прервались с возникшей перед взором панорамой, из-за стремительно садящегося солнца по кладбищу вилял предзимний холод, надгробные плиты с неказистыми инициалами угрюмо выглядывали из-за острого забора. Угловатая церковь казалась с такого ракурса по-исполински высокой, больше напоминая шпилями тянущийся к облакам замок из тусклых исторических фото. Рядом с серым домиком гробовщика трудился он сам, что-то машинально копал, увеличивая количество холмиков между ям, бесшумно ждавших своих владельцев. Стало не по себе — всё-таки они хоронили умерших, и много из них погибло по вине Леона, пару из-за меня — винить себя можно было бесконечно на дне сознания, и это чувство отличало нас от других заражённых. Леон пригнулся, замечая, что я повторяю все его действия, прокрался вдоль ограды — после ратуши все звуки и запахи усилились втрое, но я не знала, чувствовал ли агент то же самое. Этот рыхлый аромат разрытой почвы, выжженной под солнцем травы, несвежей одежды окутанного в лёгком тумане деревенщины.       Подобрался к под стать зданию высоченному защищëнному ограждению, впился в него пальцами эмоционально, словно не замечал очередного мудрëного замка на воротах. Что-то настрочил в телефоне — послал сообщение в штаб о том, что идёт в обход. Лучше, чем болтать через непонятный приёмник и привлекать внимание.       — Всё перекрыто. Причина только одна — Эшли здесь. — Проговорил не то мне, не то себе, резко вильнул в сторону, замечая сбоку церкви неприметный проход с деревянной дверью. Внутри опустевшей комнаты пахло сыростью, ещё больше пробивал холод, воспоминания Яры невольно показывали её рутину в запертой церкви — внутри она пахла так же, как эта подсобка, а ещё любимым ладаном.       Американец минует запылëнный стол, припëртый к шкафу с выцветшими книгами, рассматривание декора его не сильно волнует, осматривает рваную карту с метками на грязной треснутой стене — ключ в какой-то пещере. Перед ним люк с деревянной крышкой — вероятно, срез. Безмолвно машет мне рукой, когда спускается, приказывает ждать. Я невольно слышу его частое дыхание после приземления на гальку, заглядываю в дыру в полу, там темно и сыро, Леона не видно недолго до того, как он осматривает местность, появляется бледным силуэтом, вскидывает руки. Лестницы нет.       — Давай, я поймаю. — Выпаливает, ожидая моего приземления. Я недолго мнусь, боюсь, что мои шестьдесят килограмм сломают ему спину, хотя он сам не худой. Сунусь к краю вприсядку, мужчина недовольно кряхтит внизу в ожидании, резко соскальзываю, понимаю, что могла бы приземлиться и без чужой помощи. Он снова кряхтит, когда с ударом по спине чувствую его крепкие руки, недолго смотрит мне в глаза, пока я на руках, и позволяет встать на ноги. — Тяжелее, чем кажешься. — Он пожаловался, хотя даже не дрогнул после поимки всего моего веса.       — Было круто. — Недолгое падение меня развеселило, но возникшие на пути гробницы быстро отняли улыбку с лица. Благо, путь к свету был коротким — сырость и деревянный запах старых гробов, натыканных в углубления по все стороны, сменился привычной свежестью. Он не медлит, отчего-то спешит, спасение дочери президента почти свершилось — только открыть церковь. Толкает очередные припëртые ворота с усилием, впереди забаррикадированный мост, снова эти блядские оборонные постройки, хлипкие смотровые вышки и мелькающие арбалеты. Врагов много, пуль пало — в игре всё проще.       Топчусь за его спиной, когда выстрел из дробовика свистит в ушах так болезненно, словно с ушей в миг пойдёт кровь, — он поражает сразу трёх противников, безумные деревенщины — не зомби. Живые, но настолько под контролем древнего паразита, что их не спасти — я всё понимаю, но убийства всё ещё темнотой воспринимаются моим сознанием и сознанием Яры. Старик в соломенной шляпе держал динамит — глупо, зажёг слишком рано, агент был достаточно ловким, чтоб выстрелить на опережение — возникший взрыв грозился повалить хлипкий мост. Американец это понимал — слишком узкое и тесное пространство для боя, никакого преимущества, — схватил меня за руку, таща вдоль трясущихся старых балок; бегство — это не стыдно, всего лишь часть тактики, нацеленной на выживание. Они выкрикивали по-испански, ругались тщетно, топор прилетел под ноги, но двигались медленно, реакцию притупляла убивавшая плага. Не нашу. Леон влетел в пещеру с выбитым туннелем, громко задыхаясь, даже для него такие перебежки были несносны — я отдышалась быстрее, чему удивилась, но в груди больно кололо.       — Жива? — Бесит, что волнуется только за меня.       — Да, а ты? — Спрашиваю серьёзно, но он безмолвно кивает — слышит подобное слишком редко. Рядом что-то истошно пищит, но, кажется, улавливаю только я.       Агент двигается вдоль полутëмной пещеры беспечно, но, держа оружие наготове, ожидает только отставших позади противников, замедлившихся отчего-то, совершенно не замечает протянутой вдоль одного из разветвлений выхода проволоки — гудит, когда хватаю его за плечо со всей силой, копящейся в груди. До такого извращения додумался бы только один человек — Джек. Остаток ума Яры вздрагивает внутри, но я переключаю внимание на Леона, когда он замечает мигающее краснотой устройство — хитро установленную растяжку.       — Спасибо. — Бегло кивает, благодаря. — Мощные у тебя руки, однако, — подмечает, и я не отвечаю — не совсем понимаю, плохо это или хорошо.       Слепленные из острых копий ставни, кем-то предусмотрительно поднятые, вывели к просторной местности, зазывавшей опасной открытостью — напоминало арену, а хрупкие сооружения и наблюдательные вышки всё так же угрюмо тянулись по кругу змеёй — почти Колизей. Чёрными тучками всю площадь усыпали бродившие по местности вороны, одна из огромных птиц заступила дремавшую на почве псину. Красные кровавые глаза были прикрыты, слипшаяся от засохшей грязи шерсть вздымалась от тяжёлого дыхания — спала, но уши чутко дёргались, было видно даже с расстояния. Ничего хорошего не предвещало урчание за одними из перекрытых огромной балкой воротами, Леон ощущает всем нутром, чем больше ему кажется, что хуже уже не будет — тем упорнее мир вокруг доказывает обратное.       — Как думаешь, сможешь поднять эту штуку? — Леон тыкает в приставленный к ограждению огромный молот, больше напоминающий бутафорию — несуразный декор для насаждения страха. Я хмыкаю в этот раз холодно, копирую агента, сжимая челюсти до желваков и сужая брови.       Пару шагов вприсядку, вороны засекают двух смертоносных хищников, хозяйствующих в наших грудных клетках, срываются в полёт, будят собаку, точно скрещëнную с волком. Угольное крыло с песком влепляется в лицо агента, порох хлопьями посыпался в его светлые глаза, покрыл округу туманом, он заслонился неудачно, — птица в испуге когтями царапнула обнажённую белую кожу. Псина злится, чувствует кровь, хочет вцепиться в чью-то шею, шерсть на затылке, шее и туловище поднимается, приближается неестественно быстро, громко отталкиваясь мощными лапами — прыгает, когда выстрел Леона впивается в почву — мимо. Прыжок с далека, но нацеленный очень чётко — высокий, грязные подушечки лап и разрезанная рядом зубов пасть проносится молниеносно, когда делаю выпад назад, уворачиваюсь, хлестнув по животу твари острым лезвием. Дорожка крови как на полотне разливается на сухую песчаную землю, агент делает ещё пару выстрелов — плага в собаке защищает получше любого бронежилета, быстро генерирует.       — Яра, в сторону! — Кеннеди уже обычным для себя образом хочет прикрыть меня заботливым плечом, оказывается рядом, не успевает заново поднять оружие, когда собака делает очередной слишком быстрый прыжок, не могу полноценно увернуться из-за подпершего спутника: упала на спину, точно увесистый мешок. Нож улетел в сторону. Как на тренировке, где Яру по её инициативе пытались научить основам ножевого боя, — такое случалось часто. Удар в корпус, нож в стороне, попытки прийти в себя.       В этот раз ни я, ни она не растерялись, вцепились руками в оскаленную морду — острые клыки поцарапали тонкую кожу рук — Краузер бы разозлился, появятся новые шрамы, ненавидел, когда испанка действовала в бою, как заблагорассудится, портила технику, неправильно дышала, паниковала. Выстрел с дробовика вблизи был слишком опасным, пока псина на мне, пытается дотянуться до шеи, — Леон вцепился в шею собаки, безуспешно тянет, хочет перенять её внимание на себя, — она топчется по мне — продержусь недолго, капля слюны упала на лицо, когда белая дымка столкнула чёрное существо мощно. Леон выстрелил дымке под ноги, спутал с ещё одним мутантом, когда я бодро поднялась, поднимая с песка нож. Снежная морда запачкалась пунцовой водой, заливая раскосые голубые глаза густой плазмой, она липла к чёрному носу, стекала с впившихся в плоть нападавшего животного зубов. Схватила дуло пистолета Леона резко, отводя в сторону до того, как он совершил ещё один выстрел. Овчарка перестала грызть шею волкособа, отвлеклась на нас, на и так красной от крови шее завиднелся тонкий красный ошейник, блеснул серебристым адресником, — на накаченной ноге дырки от капкана.       — Это та собака, которую ты спасла? — Сообразил наконец-то, опустив «Каратель». Я вернула нож в чехол на бедре, во всем теле болезненно ныло от недавнего столкновения, мышцы не расслаблялись ни на секунду, в груди тянуло непонятным для меня колючим сожалением.       — Куто. — Я шепнула с болью долгожданной для Яры встречи, но Леон расслышал, непонимающе покосился, когда собака подошла ко мне ближе, выпрямила длинные сильные лапы, подставила грязную морду, прося потрепать холку. Агент немного расслабился, когда тоже завидел в густой шëрстке ошейник, — собака домашняя, но только что сожрала тварь побольше себя. Американец мнётся нервно, наблюдая за тем, как овчарка ластится, тыкается грязным носом в мою поцарапанную ладонь, — не знает, воспринимать это за угрозу или немного успокоиться.       — Твоя? — Спрашивает коротко, пока с его руки внушительными дорожками стекает алая жидкость, — нам всем бы подлатать порезы.       — Похоже. — Отвечаю вяло, но уверено, и Леон устало потирает глаза, сжимает переносицу носа, всё ещё быстро дышит от пережитого потрясения, но не дрожит — владеет телом получше меня. — Дай мне банку. — Протягиваю руку, агент не мешкает, ныряет в один из карманов тактической сумки, подаёт желтоватую жидкость. Не думает о себе, смотрит сосредоточенно, как откручиваю алюминиевую крышку, вскользь хмуро сверлит севшую рядом с моими ногами собаку, заинтересованно высматривавшую вещицу в моей руке. Куто не сводит с меня взгляда вместе с Леоном, когда жгучая жидкость умывает мои повреждённые зубами мутанта пальцы, я не шиплю от стрельнувшей боли, только улыбаюсь, завидев, как овчарка обнюхивает накапавшую на почву настойку, отстраняясь опасливо.       Кеннеди тоже немного вздрагивает, когда я подплываю ближе, окуная почти чистые фаланги пальцев в травяное лекарство, прохожусь аккуратно по трём дорожкам от когтей взбесившейся от страха вороны. Он не сводит взора, молчит, сжимая розовые губы, облизывает их неосознанно от кольнувшей боли, — точно хочет что-то возразить о том, что и сам бы справился, и что это «пустяк», но не решается.       — Нам точно что-то подсадили, и я не знаю, как оно влияет на иммунитет — усиливает или понижает. Лучше не рисковать, от заражения крови никто не застрахован. — Тараторю, чётко слыша, как подрагивает голос, и парень, соглашаясь, кивает пару раз, вторая рука в бесшумной благодарности проходится по моей щеке, гладит, а может просто смахивает грязь с кожи. Заглядываю в этот сероватый омут кристалликов, но агент смотрит недолго, хотя во взгляде столько всего, что страшно копать — сам прерывает зрительный контакт, переключаясь на проход недалеко, ныряющий в очередную пещеру.       — Неплохо владеешь ножом, где-то обучалась? — Сдвигается с места, намекая, что пора идти, но снова сверлит взглядом, когда я отворачиваюсь, наблюдая за собакой, идущей следом. — Такие чёткие выпады, как размеренно смотришь на противника, держишь нож без лишней нагрузки на кисть. Видел такое. Дежавю, — добавляет, не дожидаясь моего ответа, не сводит глаз, и сам не знает, о чём говорит — выхватывает что-то с трудом из прошлого, жмёт челюсть так, что пробиваются линии скул. Никогда не догадается.       — Как-нибудь расскажу, — отмахиваюсь, снова машинально сжимая выступающую из ножен рукоять. Куто продолжает топтаться у ног, без страха ныряет с нами в мокрую тёмную пещеру, тянущуюся к урчащей внизу реке. Ныряю всё глубже в чужие воспоминания, иногда чувствую себя новым человеком — Леон не меньше.