Дочь культа

      Он выглядел, как застывший на полотне рисунок, до мелких деталей прописанный умелым художником. Тонкие губы сомкнулись в раздумьях, блестевшие под очками кристаллики глаз показались неестественно красными в хорошо освещённом кабинете. Мужчина отмахивался проблемами со зрением, и только единицы знали, для чего этот аксессуар в таком неподходящем месте в такое хмурое даже для солнечной Испании время года. В своём намерении казаться грозным он более походил на застывший в безмолвии экспонат музея, чем на человека. Острая внешность, дополненная очертаниями сомкнувшихся в полоску губ и бледной чистой кожей, обогатилась выражением снисходительности, а его подозревающий взор сменился небывалой вдумчивостью, отпечатавшейся на притягательном лице. Не сдвигаясь с рабочего места, он осмотрел меня с ног до головы снова оценивающе.       Под рукавами моей лёгкой чёрной рубашки прятались давно набитые татуировки — папоротники и лунная моль — Альберт никогда не комментировал моё подростковое творческое решение, а я хотела, чтобы заметил. Заметил хотя бы что-то — и было что-нибудь помимо леденящего, пусть щадящего взгляда, едва выхватываемого из-под тёмных прямоугольных очков. Он сидел во главе длинного стола для совещаний, над которым красным и белым зиял логотип корпорации — я не могла сказать, что не любила «Амбреллу». Она дала мне всё — принятие, реализацию и даже новый дом. Но в последнее время я чувствовала себя в золотой клетке, в ней я была крохотным птенцом, а Вескер — кружащим снаружи стервятником.       Поднялся со стула бесшумно — облачëнная в чёрный деловой костюм тень, белые волосы блестели ещё ярче под прямыми лучами лампы, выделяясь на фоне мрачного образа. По ту сторону прозрачных стен безликими силуэтами мелькали белые халаты и смокинги, и никто из них не замер в интересе, даже когда высокий хорошо сложенный начальник подплыл ко мне нависающей тучей, — я не двигалась, только нервно прижала пустую папку к груди. Тёплая ладонь приподняла мой подбородок, длинные пальцы впились в тонкую кожу нещадно — я видела, как он смотрел прямо в мои серые глаза, доставшиеся от фанатика-отца. Смотрит бегло, но всегда замечает заживающие ссадины — часто ругает Джека, но тот итак жалеет меня на тренировках — я не хочу быть неумелой слабой заучкой, способной поднять только пробирку с подставки. Улыбается, всё ещё обдавая пахнущим мятными конфетами дыханием. Никакая дешёвая порнушка не сравнится по ощущениям с такими моментами, я была готова приплывать к боссу лужей в любое время суток, только поймать лишний раз его грубое прикосновение, способное вмиг ранить или убить — он опасен не меньше, чем кажется с виду.       Вескер приближается ближе, наклоняется к уху, незаметная щетина царапает щеку, когда он дёргает за такие струны в душе, которых никогда не касался. Едва касается губами уха, и меня пробивает дрожью откуда-то взявшегося возбуждения так, как не пробивает даже когда Краузер мощно хватает за задницу на уроках, оставляя ряд синяков от мозолистых пальцев.       — Даже если решишь поступить по-своему — всё равно приблизишь меня к цели. — Говорит негромко, но я улавливаю всем нутром и дрожу от властного тона, задворками ума понимая — он знает, что я хочу сбежать.       Его двойная игра и безумный проект, способный убить миллионы людей, уже в зачатке — и я стану его частью, если останусь. Безмолвной подопытной, — Альберт так и не сказал, что в моей крови так сильно зависело от его успеха. Я не спрашивала — не ответил бы, но и не догадывалась, что всё равно действовала не вопреки, а по чужому плану. Вернулась в свою квартиру спешно, — она встретила ещё более щемящим одиночеством, чем прежде, — слова босса мельтешат в ушах помехами, когда нависаю над засунутым в чехол ножом, подаренным Джеком. Теперь я сама по себе. Сжимаю чёрную рукоять крепко, смотрю на гравировку впервые так внимательно: встретить лисицу — к плохим вестям.       Я остановилась подле опустевшего причала, к которому ранее была пришвартована лодка — от неё осталось лишь напоминание в виде потрескавшейся верёвки, болтавшейся в мутной воде. Вода тихо шептала, пахла горной свежестью и прохладой, успокаивала, и я присела на дощатую поверхность, теребя грязную шерсть на холке усевшейся рядом собаки. Куто не отходил ни на шаг, белым призраком мелькал на периферии зрения, слишком соскучился по годы назад пропавшей хозяйке — едва ли чувствовал, что я — не совсем она. Над головами висели треугольные глыбы, от мрачной пещеры эхом отбивались тяжёлые спешные шаги осматривавшегося рядом агента. Вокруг него трухлый сарай для лодок, недалеко обосновалась добротно слепленная торговая будка с импровизированной витриной, на которой скоро окажется оружие на продажу — продавец вынырнул из-под прилавка не сразу, мрачным силуэтом застыв, будто призрак. Мы начинали к нему привыкать.       — Чужак! — Торговец позвал, замечая, что на него не сразу обратили внимание. — Я нашёл кое-что на окраине деревни. Думаю, тебе пригодится. — Вывалил что-то на укрытый скатертью стол с глухим звоном, Леон шмыгнул к будке спешно, застыл, поднимая вещь, что-то проурчал довольно. Я не сдвигалась с места, всё ещё частично приходя в себя после недавней перепалки с мутантской псиной — недолгое мгновение покоя.       — Мой нож, — воскликнул по-юношески довольно, и я немного повернула голову, чтобы лучше расслышать диалог.       — Починил. И всегда к твоим услугам за определённую плату.       — За такой сюрприз я заплачу тебе вдвойне.       Торговец уже знакомо утробно смеётся, ещё недолго гудит на фоне задумчиво, принимая шероховатые купюры. Отвлекается от клиента, продолжая сортировать на полках товар. Деревня уже не та, что раньше, — но он всё ещё усердно ожидает покупателей, охраняя своё добро — и тревожно предполагать, кому ещё оно достаётся. Может, ещё сохранившим разум культистам? Или ещё каким-то заблудившим бродягам, которым точно понадобится средство защиты…       — Яра? — Леон вдруг позвал, заметив, что я слишком расслабилась, вытянув ноги, чем-то зашелестела в набедренном кармане штанов. — Можем идти дальше. — Приблизился, всё ещё разговаривая с моей спиной, навис, не приседая, немного наклонился, чтобы рассмотреть источник шума в моей ладони. — Что это?       — Бензодиазепиновый транквилизатор, — ответила быстро и взмахнула наполовину опустошëнным блистером. Яра ловила панические атаки не реже меня, только причины были разные. — Этот нож тебе дорог? — Меняю тему быстро, наблюдая за тем, как агент прячет зубчатое лезвие в ножны.       — Это подарок… — Недолго мнётся, решая, приоткрыть ли завесу своего болезненного прошлого — но я и так всё знаю. — От полицейского, которого я не спас. — Замер, выжидая моей реакции, но, недолго выдержав паузу, выпалил: — Эпидемия в Раккуне. Мне повезло попасть в её пучину в первый рабочий день после академии.       Молчу многозначительно, неловко, недолго, не знаю, что ответить, видела всё своими глазами в игре, но Яра в своей жизни пропустила этот инцидент мимо ушей — совсем не заботили жертвы, лишь судьба скомпрометированной корпорации.       — События долго держали в тайне, до сих пор держат. — Продолжает, замечая, что мне нечего сказать, делает внутри какие-то выводы. — Но было много трудностей… из-за «Амбреллы», — добавляет строже, не сводит взгляда, когда я слишком безразлично с виду хмыкаю, забывая на миг, что я тоже её часть. Хоть Яра и решила сбежать, корпу из человека не выгонишь. Не такую. — А твой? — Кивает на мою набедренную кобуру из коричневой коровьей кожи.       — Тоже подарок… от учителя, — жую последнюю фразу, всем видом даю понять, что не готова к подробностям, хотя обещала рассказывать всё, что вспомню. Такой факт агент сейчас точно не переварит.       — Так всё-таки обучалась, — говорил о ножевом бое. — Он жив? — Спрашивает вскользь, скрещивает руки, делая пару шагов назад, намекая, что нам нельзя задерживаться.       — Да, — кидаю коротко, не уточняю, не хочу взращивать между нами напряжение, но получается само по себе. Надо как-то сбросить. — Sigamos adelante, amigo . — Протараторила неосознанно, кидая собаке, и хотя разговаривать на испанском позволяли даже собственные знания, — я дёрнулась тревожно, перейдя на родной язык Яры спонтанно. Леона покоробило не меньше от понимания, с кем имел дело, но едва ли в его голове уложилось бы то, что во мне две личности. Не дерутся, пока не препираются — ютятся, и медленно сливаются, создавая что-то новое — это не диссоциативное расстройство идентичности, что-то другое, более… мистическое. Словно так и должно быть: у нас разные истории, миры и возраст, но одна девчонка наивнее другой.       Мне страшно, но вспоминаю теорию мультивселенной, — хочется смеяться, ведь личико Леона в моём мире тоже есть, его владелец работает моделью, ведёт блог. У него другое имя и он связан со злосчастной игрой как актёр. Всё всегда связано.       — С таким красивым лицом… — Заметно кусаю губы, поднимаясь на ноги. — В модели податься не предлагали?       — Хм… спасибо. — Очень мнётся от неловкости, как мальчишка, словно сам не осознаёт своей привлекательности. — Предлагали перед академией. — Кивает, не сводит с меня вопросительного взгляда — совсем не понимает, к чему такие неожиданные вопросы, и настолько не способен улавливать намёки, что даже не принимает их за попытку пофлиртовать.       — Занятно, — бросаю себе под нос случайно вслух, подтверждая про себя собственноручно надуманную теорию. Что если мы с испанкой — разные люди в разных мирах, но всё равно — один человек? Такие мысли немного приводят бедлам в голове в порядок. Но оставалось узнать, что же спровоцировало мою «связку» с другой версией себя. Леон снова недоумëнно смотрит, мы немного замедлились перед тем, как открыть очередной проход на улицу. Замечаю не впервые, что он почти ничего не спрашивает, даже почему я назвала себя студенткой при первой встрече, хотя студенческие годы Яры давно позади, — списывает много странного во мне на фрагментарную потерю памяти, не давит на меня — боится, что тресну, и почему-то не хочет этого. Совсем не хочет меня в чём-то обвинять. Не может ненавидеть.       — А тебе? — Вдруг прерывает мои раздумья, перед тем как открыть скрипучие ворота.       — Что? — Потеряла нить разговора, смотря недоумевающе.       — С такой внешностью тебе бы тоже в модели…       — С моим носом, большими круглыми глазами и большим круглым задом? Ты о чём, Леон? — Кидаю, не скрывая улыбки, в животе полумëртвые бабочки снова взмахнули побитыми крыльями — скоро взлетят.       — Не знаю. Как по мне, всё при тебе, и с задом тоже всё отлично. — Неожиданно заговорщически поднимает брови, кивая, когда я сбавляю шаг. Едва ли он видит мой зад под собственной курткой на мне, но блеснувшие серые глаза заставляют налиться краской от смущения — одно удовольствие получать комплименты от красивых парней, тут даже Яра со своей любовью к старикам не противится. Настроение быстро меняется у нас обоих, может, паразит так действует внутри, пускает свои токсины в кровь, тянется к себе подобному, как может.       Мягкий желтеющий свет лёг на обнажённую кожу нежной вуалью, на мгновение заслепил, когда я судорожно вдохнула хлынувший из распахнутых дверей прохладный воздух, пахнувший водой. Мысли о садящемся солнце спровоцировали очередную волну тревоги, и жар добрался до щёк, пощекотал ноги необходимостью идти дальше. Адреналин — полезная штука, заставлявшая прийти в себя, но когда его слишком много — зрение становится туннельным и все мысли сосредотачиваются на дрожащих кончиках пальцев. Человеческий мозг пластичен, привыкает со временем к любому безумию — но времени прошло слишком мало. Я цеплялась только за Леона, уверенно шествовавшего впереди, наблюдала за мощными шагами собаки, — хотела вцепится в Леона в прямом смысле, чтоб он никуда не ушёл, не пропал, — хотя по своей сути была совсем не тактильной. А Яра вообще любила всякие грубости, по типу шлепков, хватаний за задницу и шею, позволяла подобное окружавшим её мужчинам — но, на удивление, ничего более.       Просторный горизонт, дощатыми ступенями тянувшийся до открытого причала с пришвартованной моторной лодкой, выглядел пустым, и я оставила «Чернохвост» в кармане, хотя следовало бы уже обзавестись кобурой. Сжимала челюсти и рукоять ножа, наперёд зная, что ждёт в безмолвном озере. Агент подошёл к краю обрыва, с которого привлекательной панорамой чертилось озеро во всей красе, лучи висевшего низко солнца убаюкивающе играли бликами на водной глади, далеко в тумане виднелись очертания замка. Столько всего впереди — а у меня всего полпачки успокоительного.       Агент вскидывает компактный бинокль, когда я прислоняюсь к вбитому в почву деревянному ограждению — не нужно увеличение, чтоб заметить двух деревенщин на трясущейся лодке — безголовое старое тело, которое они сообща скидывают в воду. Кеннеди наблюдает недолго, карпы и окуни плещутся на поверхности беспечно, а потом огромная пошарпанная пасть заглатывает человеческое тело целиком — исчезает в глубинах так же быстро, как появилась. Ганадос тоже уплывают, жужжа мотором лодки, о чём-то осмысленно переговариваются по пути.       — Блядь, это что за херня была? — Агент выплёвывает, пряча бинокль, вопрос риторический, но я констатирую то, что и так понятно:       — Хранитель озера. Очередной мутант… — Леон кивает понимающе, мне страшно от того, что его это мало удивляет. Всё-таки в моём мире нет биологического терроризма, а он изучает его целые годы. Сталкивается с ним целые годы.       Кеннеди снова вытаскивает с набедренной сумки телефон — я вспоминаю об айфоне испанки, куда он пропал — могу лишь догадываться. Скорее всего, его отобрали фанатики или папаша Яры, когда проводили свой безумный ритуал. Ввели ей плагу, и я очнулась в чужом-своëм теле — это как-то связано. Леон стучит пальцами по грязному экрану нервно, приближает сфотографированную в подсобке церкви карту, ловко ими скользя, — предстоит пересечь стоячее озеро не один раз. Мы оба понимаем, что нас ждёт, стоит сесть на лодку — идти в пучину пекла, зная весь его сюжет — глупо и клишировано, подходит больше для зарисовок с безбашенными героями. Яре плевать на агента, ей нужен Луис и его умение убегать из корпораций через чёрный выход, а меня тянет к Леону, сжимает невидимыми колючими тëрнами — мне жаль его наперёд, но не могу выпалить о своём знании канона.       Его уже не видно по краям зрения, когда ускользает куда-то ниже по склону, гулко спрыгивает с дощатого уступа на платформу, затихает, похоже, уже привычно ждёт меня. Не сразу отлепилась от бездумного созерцания озера, возникший вид внушал впечатление умиротворения, лодка культистов скрылась в лежавшей на воде дымке, голова прочистилась, но мышцы напряглись по новой, когда отдалëнный зов Леона добрался до чувствительного слуха.       Мелкие губы, выходя за контуры обведённые бордовой помадой, расплылись в полуулыбке, когда приблизилась к обрыву, завидела вскинувшего перед собой две руки агента внизу. Он смотрит вопросительно, но терпеливо ждёт, — я могу и сама спрыгнуть. Высота метра два с половиной, но ноги не сломаю точно.       — Давай сюда свой мягкий зад, — роняет слишком серьёзно для такого выражения, всё ещё ждёт, готовый поймать. Я приседаю и соскальзываю с шершавых досок покорно — мне в удовольствие упасть в чужие накаченные руки, если предлагают — кто откажется? Он, не дрогнув, ловит меня в падении, не сгибается ни на сантиметр, смотрит всё так же невозмутимо мгновение до того, как опустить меня на землю. Не сдерживается и вмиг улыбается, ловя моё девичье хихиканье, вызванное недавним недолгим полётом.       Не благодарю, обходя американца, тут же спрыгиваю с уступа поменьше — ноги сгибаются единожды, мышцы кажутся пружинистыми и упругими. Он недовольно кивает, скользит следом, крепко приземляется на почву тяжёлыми ботинками, брякает оружием на кобуре. Впереди заметила домик рыбака, к нему ржавым гвоздём прибита записка, — но замираю, слыша гул позади, осматриваюсь вместе с Леоном — Куто не отстаёт, как чугунная гиря с грохотом спрыгивает — совсем не боится высоты, начинаю подозревать, что в нём тоже какая-то мутация. В безымянной деревне ничто не остаётся прежним.       Леон дышит рядом тяжело, встряхивает электронными часами — чётко вижу на них расплывчатые цифры, оповещающие о том, что время перевалило за четыре вечера — не в нашу пользу. Хватаю записку со стены покосившегося от старости домика небрежно, и агент ныряет в его темноту с опаской, возвращается очень быстро — дом пустой и воняет плесенью. Испанские слова удаётся перевести почти мгновенно:       

«Я заправил лодку на случай, если Переродившаяся захочет освежить память и осмотреть местные достопримечательности. Покормите Дель Лаго — не дай бог он тронет дочь Пастыря — никакого прощения не заслужит ваша бренная оболочка, а после — вы забудете о святой плоти и высшем предназначении!»

      — Какие заботливые, — Леон быстро переводит, отбирая у меня жёлтую бумагу, владеет испанским совсем неплохо для человека, спешно готовившегося к неожиданной операции.       — Эта тварь проглотит лодку, стоит нам оказаться на воде. Судя по надписи на карте, она нацелена на тебя. Может, логичнее мне самой плыть? — Подытожила неуверенно, в ответ Леон отрицательно машет головой, следуя за мной к причалу. Дымка над водой напоминает мягкий обволакивающий пух, старая лодка с поржавевшим моторным блоком вяло качается на тихой водной глади.       — И ты думаешь, я на это соглашусь? — Спрашивает, наблюдая за тем, как я оказываюсь на краю деревянного трапа, склоняюсь над сомнительным транспортом, готовая запрыгнуть в него. Хватает меня за плечо, облачëнное в собственную куртку, почти в прыжке. — Может, наоборот, тебе лучше остаться.       — Нет, так не пойдёт. Что ты, что я — не защищены от бездумного животного. Может, ему плевать на запреты, и оно жрёт всё подряд. Если мы вместе, то вместе. К тому же, тут гарпуны, — тыкаю на днище лодки, под сиденьем которой мельтешат железом острые копья. Леон улыбается украдкой, в уме хвалит меня за смелость, но снаружи осуждает за жертвенность. Яра бы согласилась на предложение, осталась на причале, но я чувствовала невидимую связь и ответственность перед героем любимой видеоигры, словно я снова была игроком по ту сторону экрана, и от меня зависела его судьба, — но это всего лишь мираж, точно вечерний туман над озером.       Американец прыгает в шатающуюся лодку первый, ногами звонко шевелит гарпуны, подаёт мне руку, когда запрыгиваю следом — настоящий джентльмен. Снова скрыто ухмыляется, машет головой, перед тем как гулко завести громыхающий мотор. Не понимает, откуда такая отверженность у работницы ненавистной корпорации, ему кажется, печальная репутация «Амбреллы» совсем со мной не вяжется. Ведёт лодку умело по мутному озеру, вдыхает затхлый аромат разворошенной воды, наблюдая за садящимся солнцем и тем, как я нервно сжимаю в руке гарпун до боли в кончиках пальцев.       Проклятье над головой, оно появилось неповоротливым камнем, ударившись с хлопком о грязную водную поверхность. Я сбросила сковывавшую движения куртку куда-то под ноги державшего на плаву лодку агенту, вскинула перед собой руки, готовясь, — трепет ночных бабочек на коже в дымке тумана, — нас колыхнуло, когда подводное существо зацепилось за тонкий якорь, как за блесну. Тянет нас нещадно, раскачивает некрепкую посудину, я едва удерживаюсь от падения на свистящей скорости — Леон повторяет моё действие, тоже хватает подготовленный гарпун. Позвоночник мутировавшей саламандры бледно высунулся из-под воды, яркая багровая жидкость разбавила мутность озера, когда лезвие брошенного мною снаряда впилось в слишком мягкую плоть — потом ещё один снаряд, запущенный Леоном, попал в цель. Агент пыхтит, направляет меня несвязно, тыкает пальцами в пустоту, когда тварь шмыгает из стороны в сторону слишком быстро, и я хватаюсь за поручни водного транспорта от очередного толчка — не удерживаюсь в этот раз, лодку слишком мощно пинает клыкастой мордой огромное тело, — свалилась под воду грузно, нырнула так быстро, что в панике распахнула глаза — едва не сделала судорожный вдох, наполняя лёгкие.       Озеро стало пунцовым, густым и ещё грязнее, чем до этого была стоячая вода. Почти ничего не видно эти мгновения, а потом круглая острая пасть ящерицы распахивается в нескольких метрах, угловатые жёлтые зубы перетëрли бы меня в мясной фарш, но слепое древнее существо уворачивается после очередного влетевшего в разложившуюся в воде плоть треугольного лезвия, идёт куда-то на глубину, я замечаю погрызенный затупленный хвост, махнувший в нечёткой синеве, когда нечто мощно хватает меня за майку, вытаскивает на поверхность, и я делаю рваный вдох, как новорождённый — точно перерождаюсь, когда крепкие ладони затаскивают меня в уже не движущуюся посудину. Непомерной тяжестью шлëпаюсь обнажённой спиной о деревянную поверхность, пару гарпунов ещё валяются под мокрыми ногами, трещат громко, когда уши прочищаются от воды. Леон смотрит на меня с таким страхом, с которым ещё ни разу не смотрел, обеспокоенно помогает подняться на локтях. За границами лодки замечаю, крови вокруг стало больше — расплылась по воде пахнущим железом и рыбой кипятком, густотой томатного сока. Сгибаюсь вдвое, хочу проблеваться, но вместо этого выплëвываю чужую кровь судорожно, морщусь от почувствовавшегося наконец мощного сердцебиения, выбивавшего и так недавно поступивший воздух в лёгкие.       Леон всё ещё бережно придерживает меня, боится, что мне станет хуже, но не тревожится больше, что тварь вернётся, похоже, всё-таки здорово её ранил. Лодка слишком спокойно качается в настигшем затишье, агент не заметил, как забыл обо всём, на его румяных устах крутятся какие-то слова, но он не может их выпустить. Тоже выгибается в настигшей боли, тянущей мышцы спины, живота — сердце жжёт, кашляет, выпуская меня из заботливой хватки, корпусом валится на край посудины, кашляет не кровавой водой, как я, а собственной плазмой и слизью, смешивавшейся с остатками саламандры в озере. Я быстро прихожу в себя, подгибаю под себя колени, подползая к агенту, скрючиваюсь от скрежета, зажевавшего мысли:       — Не сопротивляйся, агнец… Не отвергай святую плоть. На рассвете ты станешь одним из нас, забудешь о боли и страхах. Паства ждёт тебя…       — Свали из его головы, мудак! — Сцепляю зубы, унимая пробившую дрожь, по сосудам разлился токсин, плага сопротивлялась — или я. Леону было значительно тяжелее, но я тяну его к себе, когда он сильнее переваливается за борт.       — Ах! Дочь моего верного прислужника, пастыря, старосты. Вместо тебя уже кто-то другой, кто-то сильнее. Лисица завелась в курятнике, а вредителей положено истреблять…— Неизвестный продолжает долбиться мне в мозг, но недолго. Хрипящий говор, напоминающий звучание ужастиков, затихает, когда агент немного приходит в себя, поднимает голову, отрывая взгляд от воды, пялится на меня — немного покрасневшие, но не так, как озеро вокруг, глаза сверлят, смещаются к губам — ему всё ещё больно, и дыхание как под тяжеленной плитой — рвётся к моему покрытому каплями воды и плазмой рептилии лицу.       Пшеничные волосы липнут к нему, вспотевшему, раскрасневшемуся и потерянному, когда он взмахивает с моей щеки тёмные, наполненные вонючей влагой локоны, хватается своими губами за мою нижнюю губу, тянет небрежно, не размазывает водостойкую помаду. Прижимается, замирая на пару мгновений, хочет унять таким образом боль — а может вовсе себя не контролирует. Мазнула языком его покрытые малиновой кровью уста, попробовала на вкус быстро и неловко, и нитка слюны ненадолго соединила нас, когда он отстранился. Сжал кулаки от очередного накатившего недомогания — наверняка глава культа продолжал пробиваться в его сознание. Голова Леона обессиленно легла на мои колени, крепкое тело в чёрной форме обмякло, когда я нырнула пальцами в его песочные пряди. Он справится. Я застыла, как в формалине, поглаживая чужие расслабившееся плечи. У меня лицо и имя Яры. Саддлер заметил подмену.