Дочь культа

      Пустой стакан для виски приземляется на пластиковый стол с треском, распадается надвое, — впившиеся в ладонь осколки стекла меня не сильно тревожат, только раздавшийся запах железа и ноющая боль в руке. Она прибавляет красок, стоит пошевелить натруженными плечами, вдыхая аромат собственных духов на запястьях, чтобы отвлечься: пачули, хвоя, мандарин. Разбитые пробирки, кровь, ошмëтки тела… Его самодовольная улыбка. Вспоминаю невольно, до скрежета эмали сцепив зубы, как очередной эксперимент над Т-вирусом обернулся неудачей — заражённый подопытный едва показал зачатки разума, но быстро вернул уродливый звериный облик, напал на двух лаборантов в защитных костюмах. Альберт недолго мрачным вороном наблюдает позади, нещадно вцепляется в моё предплечье, тянет за границы стеклянной смотровой. Раздвижные двери смыкаются перед моим лицом с незаметным шорохом, руки в окровавленных перчатках стучат и просятся на волю, я наблюдаю за тем, как работников кусают и жуют, с досадой стиснув губы, копируя наставника. Мне всё равно. Расходный материал.       Опыты «Амбреллы» оставляют в психике рубцы и шрамы, несмотря на железное безразличие. Скоро их станет больше, больше инцидентов, когда Вескер доберётся до желаемого вируса в Африке — лишь часть его ужасающих планов. Но я их уже не увижу. С меня хватит. Посетители автовокзала косо осматривают разбитый мною стакан, наблюдают исподтишка, как покрытыми каплями пунцовой жидкости пальцами ныряю в карман крепких брюк, вытаскиваю сверкающий блистер таблеток — диазепам. Сердце колотится в горле, сжимает все мышцы и клетки тела накатившим адреналином, — окружение и окружающие становятся ненастоящими копиями себя. Рассматриваю белую кругляшку недолго, крутя на свету лампы, перед тем как закинуть под язык, потом ещё несколько. Немного времени проходит до того, как препарат мешается в сосудах с алкоголем в опасном танце — теперь легче. Зрение сосредотачивается на одной единственной точке — прибывшем пикапе, неповоротливом внедорожнике «Форде».       Шипастые колёса липнут к скользкой земле, стучат вместе с сердцем в груди, как разбегавшийся табун лошадей, отрывая от враждебной для меня территории навстречу следующей, которая точно окажется хуже. Вспоминаю отца в его лишённом зла безразличии, не хочу встретиться с ним ненароком. Тонированное окно искажает пейзаж застывшими на нём мутными разводами грязи, и тепло прогревшегося транспорта создаёт в недрах тела притворное ощущение безопасности — недолгое. Остроконечные скалы, припорошенные тонким слоем снега, поднимались и опускались, точно линия пульса, безмолвно касаясь друг друга кронами жёлтых деревьев; двигались сухой листвой от разразившегося ветра. Сжимаю рукоять ножа в ножнах до боли в костях, пытаюсь умственно переместиться на площадку, где меня тренировал бывший майор. Всегда помогает. Хочу увидеть его снова. Хочу снова увидеть Альберта — не могу ненавидеть даже после грубоватого прощания. Он хотел, чтобы я ушла. Всегда играет.       От него тянет ментолом и дорогим парфюмом, скорее всего, какой-то «Gucci»: пачули, цитрус, лаванда — белая кожа пахнет почти, как моя. Улыбается странно, когда невольно замечаю под тесной чёрной рубашкой брякающий тонкий браслет — кусающая хвост змея. Уроборос — перерождение, бессмертие, — он обожает эту тему. А когда я только пришла в «Амбреллу» после университета — обожала всякие побрякушки и обереги, пыталась обвешать ими всех, кто становился близким хоть немного. Наивность умерла с годами, а браслет на мужчине напротив остался. Первая влюблённость, наставник, научный руководитель — всё сразу. Хочу всё сразу.       — Ты не сможешь измениться. Ты всегда будешь монстром. Как я… — Крепко сжимает мои щёки, ударяется о губы своими, — слабо напоминает поцелуй, скорее помечающий укус. Но такое у меня впервые после университета. Тело пробивает подбрасывающая дрожь, когда распахиваю веки и не замечаю его рядом — исчезает, как развеявшаяся дымка.       Влетаю в открытую бывшую ратушу, толкая на ходу двери, пододвигаю стол, чтоб их заблокировать. Тут всё переделали, похоже на церковь, пахнет воском и ладаном — эти запахи преследуют меня ещё с детства. С детства вдыхала споры ещё спрятанного в янтаре паразита, но не ожидала, что за столько лет он полностью изменит бывших земляков. В дверь невыносимо стучат — я не готова к драке и не хочу победы. Некто в красной мантии легко выбивает себе проход, словно подпиравшая баррикада была не из тяжёлого дерева, а пластика.       — Gloria Las Plagas!       — Яростная девчонка, достойное пополнение! — Скалю зубы, когда пара вонючих деревенщин валят меня на каменный стол — слишком много противников для ближнего боя. Страх сменяется интересом, когда в дверном проёме, с которого сочится жёлтый мутный дневной свет, появляется некто гигантского роста — буравит двухцветными глазами, не улыбается. Сразу узнаю эту широкополую шляпу и длинный горбатый нос. Замираю в интересе, переставая брыкаться — что с ним стало?       — Пора взрастить твой божественный дар. — У него пробирка в знакомом контейнере. Не верю, не понимаю, не сопротивляюсь. В глазах темнеет с пробивающей в шее болью. Всё идёт по чужому плану.       Морозит внутри и снаружи, мозг атакуют мутные, содрогающиеся страхом мысли, трясёт от накатившего ужаса и хлещущего ветра. Мне думается на кончиках сознания, Леон не проснётся, и я не впервые склоняюсь к нему в попытке уловить ровное дыхание, с облегчением опускаю голову, только его заслышав. Щекочу мокрыми прядями чужой ровный нос, рассматриваю эти утончённые черты миловидного лица, проблески светлой щетины на подбородке с ямочкой. Толкающееся сердце и паразит стучат по рёбрам, приходится зашелестеть блистером, вытащить таблетку транквилизатора — на Яру он действует хорошо, а вот плага злится, я ощущаю её всё отчетливее, словно моя грудь наполнена по края, нам обоим тесно. «Твои родители случайно не из Лас Плагас?.. Тогда понятно, откуда у них такой паразит». Усмехаюсь тупым шуткам, всплывающим в уме — это я настоящая, пытаюсь пробиться через атакующую темноту, боюсь пошевелиться, разбудить агента. Ставлю его отдых превыше своего, зная, что впереди только хуже.       Не помню, куда двигаться дальше — не рассматривала подолгу карту у церкви, не умею вести лодку, но, пользуясь моментом, выхватываю выглядывавший смартфон из кармана мужских брюк. Облачённый в противоударный чехол, он выглядит так, словно повидал много дерьма, светится треснутым экраном недолго, до того, как открыть меню. Пароля нет, агент ничего не скрывает, — не от кого; я не пытаюсь шариться — но это что-то новое, как ещё одно приоткрытое окошко в мир некогда персонажа видеоигры. Номера не записаны, почти нет приложений, только стандартные айфоновские и что-то похожее на программу для знакомств с десятком висящих непрочитанных. Тыкаю на иконку галереи, в ней ещё грустнее — фотки счетов, бутылок алкоголя по скидке, которое собирался купить позже, одно единственное изображение обнажённого торса в зеркале — сжала губы, едва сдерживаясь, чтоб не рассмотреть рельефное тело поближе. Фото карты находится очень быстро в редкой галерее, приближаю размытые отметки на ней: сначала очередная стоянка для лодок впереди, тогда через заросли в пещеру…       Леон шевелится вяло, двигает головой и лицом по моим отëкшим ногам, и я ловко возвращаю мобильник в его раскрытый карман, обеспокоенно замирая. Даже если бы заметил мою шалость, всё равно не злился бы — да я ничего не увидела, хотя весьма занятно было бы глянуть на профиль на сайте знакомств… Американец немного дëргается, пока хмурит брови в неприветливом сне, снова расслабляется. Мне некомфортно в таком положении с зажатыми под колени ногами, почти не чувствую нижнюю часть тела, но рассматриваю очертания тихой местности вокруг — рисую холодными руками бесцветные пейзажи присыпанных порохом гор, возвращаю пальцы на торс сопящего мужчины. Думаю о недавнем неловком, но щепетильном поцелуе: меня целовал Леон или плага? Легко кладу голову на его натруженное плечо, не ëрзаю, недолго сопротивляюсь валящейся усталости после пережитого сражения.       Вздрагивает резко, и я отрываю голову, вырываюсь из обрывками вилявшей дрëмы, когда агент приподнимается. Спешно выпрямляю гудящие колени, пыхтя. Он судорожно, бегло смотрит на собственные предплечья — приснилось, что сквозь кожу пробиваются припухлые вены с бурлящей внутри чернотой. Я накидываю куртку, ещё сонная, чувствую, одежда немного просохла — и бежевый мех согревает продутую кожу обнажённых плеч очень приятно, так, что хочется снова прикрыть веки. Но замечаю, как Леон отстраняется, отодвигается заметно, снова тянет руку к моему лицу — на этот раз не знаю, что ждать.       — Яра, — наконец-то решается вымолвить, — твой глаз…       Я пялюсь на возникшее на лице уродство через фронтальную камеру айфона Кеннеди всю недолгую дорогу до освещённого факелами грота. Хочется спрыгнуть с жужжащей лодки на ходу, слëзы и страх избивают голову и затянувшиеся канатами мышцы. Пока мы с Леоном устроили вынужденный привал — потемнело быстро, только языки пламени выхватывались вдалеке, подсвечивая путь. Издали выхватываю слышный вой Куто. Не прощалась с ним, ещё встретимся. Даже в лëгшей вечерней пелене вижу красноту, упавшую на один кристаллик — не так ярко, как у Вескера, но слишком напоминает отца Яры. Агент смотрит с беспокойством, но без отвращения, управляя лодкой, второй рукой подбадривающе через раз гладит моё бедро. В его видении я странна, как смешок на похоронах, и страшна не более чем материнская колыбельная.       — Мной теперь только детей пугать. Чудовище.       — Это побочный эффект заражения. Мы со всем разберëмся, — повторяет одно и то же, как мантру, и самое необычное — верит в то, что говорит.       Трещавшая по швам посудина побита, но ещё работает, не протекает, иначе давно бы опустились на дно озера, пока мы были в отключке. Леон отвечает на поступивший вдруг звонок спешно, не успевая вытащить меня из виляющей на воде лодки на причал. Тараторит о том, что не заметил, как прошло три часа, и что такого больше не повторится. О том, что ищет ключ, и женский голос по ту сторону одобрительно бормочет в ответ недолго.        — Кондор-1. Конец связи. — Сбивает вызов, рассматривая возникшую перед собой стоянку; рядом на водной глади качаются ещё пару заброшенных шхун, — старые, почти музейные экспонаты. Поднимаясь по ступеням, залетаю за ним в пролëтную комнатку, слабо освящённую единственной качающейся тенью свечой. С покрытой засохшей кровью поверхности, на которой с виду точно кого-то освежевали, агент поднимает синюю фуражку с полицейским значком, тоже грязную, окровавленную — заметно, что владельца давно нет в живых. — Это одного из полицейских, которые меня подкинули, — заговорил, нарушая неприятное молчание между нами. Вернул головной убор на толстый стол.       — Их убили? — Прозвучало больше как утверждение, и это было очевидно. Не отрываюсь от рассматривания блеклых книжных корешков на потрескавшемся шкафе напротив.       — Да… — Он тянет слишком печально, и я с трудом делаю вид, что мне тоже есть дело, оборачиваясь. Всматриваюсь в посиневшие в жёлтом свете глаза, растрëпанную чёлку песочных волос, выдерживаю зрительный контакт недолго, и внутри бьёт током, когда мужчина сдвигается с места. Свеча откидывает на чахлую стену его внушительный силуэт, когда оказывается ближе, заступая свет, — пахнет порохом и водой. — Насчёт того случая в лодке…       — Не парься, — бросаю беспечно, но не удается изобразить безразличие. Американец зорко выхватывает мой приунывший на миг облик. — Ты тоже слышал этот голос?       — Да, — выдыхает слишком обречённо, снова смотрит в душу, на этот раз я тоже не отвожу взор, хотя прячу часть лица под чёрными прядями. — Но он тут ни при чём, — признаëтся нежданно, немного жмёт кулаки от напряжения, — я просто испугался. Я устал терять людей, которые оказываются рядом.       — Даже таких, как я? — Смотрю своими двухцветными глазами, не перестаю буравить вопросительным, немного молящим взглядом американца — он непоколебим, только линии вокруг век становятся чётче. Ничего не отвечает, улыбается хитро, как скалящаяся лисица, но быстро возвращает вид хорошего мальчика, хватаясь за лямки куртки на мне, стягивает её, расхлеставшуюся, потуже.       — Холодает. — Бросает обыденно, снова отходит, приоткрывает скрипучую дверь наружу с опаской. По ту сторону темно и сыро, вертит в руке фонарик. — Так ты вспомнила, почему решила уйти из «Амбреллы»? — Нежданно кидает — для него это одна из весомых причин мне доверять. — Судя по досье, ты не была напрямую связана с разработкой БОО, поэтому тебя вряд ли преследуют.       — Я была в отделе, что работал с ретро-вирусами. Большую часть времени делала анализы, наблюдала за другими сотрудниками и бегала хвостиком за боссом… — Сжимаю губы с досадой, пока агент на меня не смотрит.       — Но из «Амбреллы» просто так не уходят. — Он вновь оборачивается, заверяя холодно, отводит ещё выключенный фонарик, сверлит ожидающим ответ взглядом.       — Нет, — подтверждаю мрачно. — Иногда мне кажется, что я и не ушла.       Агент резко сводит русые брови, вопросительно морщится, но остаётся расслабленным. Я откладываю затхлую книгу обратно на полку — почти на каждом из корешков знак секты, а внутри история деревни и кое-что о паразитах. Это Яра читала ещё в детстве вместо сказок.       — Словно я ушла не совсем по своей воле. Словно меня отпустили, а поводок всё ещё прицеплен к моему ошейнику. Я правда не хочу иметь с ней никакого дела. Этот парень — Луис, смог этот поводок оборвать.       — Но он явно делал что-то похуже обычной научной работы, — Леон отрицательно машет головой, вспоминая, что досье на него почти пустое.       — В «Амбрелле» нет обычной научной работы, — констатирую, цокая языком. — Ты говорил, я под покровительством какой-то важной шишки. — Заявила, и Леон заинтересовался ещё больше, вовлечëнный в разговор потоптался на месте нервно, не сокращая дистанцию. — Это из-за моего происхождения. Тут долгие годы ведутся раскопки янтаря, и чем глубже копали — тем больше распространялись споры запечатанного в нём организма. У меня сформировалось что-то по типу иммунитета. Но стоило оказаться тут — как всё пошло по пизде, или по какому-то предвиденному сценарию. Будто так и нужно было. Во мне образец, который ищет (Вескер) корпа — и если она достанет меня — получится, я сама подвела себя к исполнению чужой цели…       Кеннеди слушает внимательно, сосредоточенно, что-то анализирует в уме, пытается соединить всё услышанное в логическую цепочку. Но понимает с трудом, пока не знает, кто мой босс. Пока осведомлён о происходящем в границах корпорации очень поверхностно. Задумчиво кивает, наконец-то остриём разрезая нависшее безмолвие:       — Тогда и из меня могут извлечь образец? И из твоего отца, и из любого деревенщины. Почему именно ты так важна? — Затараторил, придя к неожиданному вопросу.       — Не я, — обрезаю, облокачиваясь бёдрами о пыльный стол, смотрю на колышущееся пламя свечи вместо агента. — А плага во мне. Она бывает разная. У меня украденный Луисом Серой образец. Я же просила уничтожить его… — Жму челюстью до желваков, весь план Яры сорвался из-за хитрости испанца, пытавшегося перестраховаться, — в случае чего точно продал бы колбу азиатке. — Должна была помочь ему отсюда свалить, но это ты и так знаешь.       — И думаешь, он бы правда помог тебе взамен?       — С самого начала не была уверена, глупо опиралась на то, что у нас похожие истории. Сам наступил на собственные грабли… Плевать. Уговор между нами всё ещё в силе, он мне нужен. Поможет. Нам, — киваю на наблюдающего непрерывно американца. — Парень очень перспективный паразитолог, несмотря на некоторую нехватку смекалки. Разработал «блокаторы» для паразита. И какое-то радиоактивное устройство для уничтожения плаги. За деревней есть лаборатория… — Запинаюсь, не уточняя, насколько далеко отсюда. Без ключа Серы её всё равно не открыть.       — Звучит так, словно он работал на этих фанатиков. Поэтому захотел сбежать? Лучше бы прибил его при первой встрече, — Леон загорелся, мелкие сосуды пробились на виске, когда сжал зубы и серый пистолет во второй ладони.       — Я бы не стала, — выдыхаю слишком спокойно, наблюдая за пылающими глазами агента. Мне, наоборот, наконец-то стало хорошо — транквилизатор ещё дрейфовал по крови.       — Я не впервые сталкиваюсь со злой стороной биологии, но такое со мной ещё не случалось, — вдруг переводит внимание на немного синеющие от напряжения вены, едва заметно пробившиеся сквозь светлую кожу на натруженных руках.       — Это не злая сторона, Леон, а совершенная, — клацаю, отчеканивая, немного останавливаюсь в ступоре, осознавая, что выкинула. «Заткнись, Яра, говоришь, прям как Вескер!», — хочется рыкнуть вслух, но не ругаюсь даже в уме, так как различие между мной и испанкой уже такое размытое, что напоминает постепенное слияние. Говорю уже не от её имени, а её словами. Всё обретает понятные краски, но не для Леона.       Снаружи оказывается не пасмурно, не сумеречно, а темно, когда перегоняю агента молча. С виду наш странный диалог закончился на логической ноте, но со стороны обоих ещё так много недосказанности, а ещё между неслучайными взглядами виляет приятное напряжение. Немного тянет узлом внизу живота, не перебивается даже равнодушием Яры, — хочется держаться к американцу ближе во всех смыслах. Неполная луна ещё едва видна, и Леон встряхивает перед собой слабо светящиеся часы привычно тревожно: полвосьмого вечера. Для осени — правда ночь. Оружие болтается в его кобуре беспечно, пока тишина навевает ощущение мнимого затишья — мрак вокруг душит, по ногам с шелестом хлещет высокая острая трава; пробираемся вглубь, ищем проход в пещеру с ключом. Леон ещё не знает, что достать его предстоит не так просто. Хватает меня за руку резко, заслышав впереди неясное испанское песнопение. Наши пальцы переплетаются очень крепко, до скрипа чужой перчатки.       — Держись ближе.       Кеннеди приказывает быть тихо одним жестом, и в сумраке слабо ловлю выражение его лица, ныряя следом в небольшую пробоину, создавшую проход в посыпавшейся скале. Уже зареет мягкий дрожащий свет факелов, когда испанские заклинания становятся громче, — дрожу сама, наступая на несносно громко хрустнувший череп — впереди ещё много: пирамидой высыпанные кости и уже ставшие коричневыми старые капли плазмы крови. Не пахнет ничем, поэтому желудок не реагирует, а психика взрывается паникой немного позже, стоит вылезти из ущелья и оказаться на своих двух. Специальный агент отпускает меня, ловко с бряком вытаскивает из кобуры свой двухцветный пистолет, направляет на возникшую тень, что обрамляет горящий костер издали. Чётко видно, как голова тени разрывается, череп лопается, из него — щупальца с кинжалами. Оно появляется из-за поворота так резко, облачённый в блеклые одежды бывший человек — вместо головы у него теперь месиво, странная опухоль, машущая мясными выростами с жалами, сбоку виднеется заметный глаз, — оно не слепое.       — Блять, ни хрена… — Леон палит не очень удивлённо, делает пару звенящих в ушах выстрелов на опережение. Делает шаги назад, уверенный, что я держусь позади. Но я подпрыгиваю, как встрепенувшийся птенец, со звонким коротким визгом, выбегаю из-за защищавшей спины, поддатая панике порхаю вперёд, быстрее пули агента проношусь мимо окровавленного заражённого, стараюсь не смотреть на попытавшиеся достать щупальца, почти полностью зажмуриваю глаза, минуя ещё одного такого же. Успеваю распознать по рваному платью женщину.       Агент перестреливается позади, зовёт меня только один раз, перед тем как продолжить сражаться, а я упрямо виляю по беспросветной пещере, совсем не понимаю, куда занесло, судорожно дышу сырым промозглым воздухом, чуть пахнущим огнём и железом. Дрожу, ныряя в очередной низкий проход, ползу как раненная, подтягивая ноги, очень бегло и размыто вижу возникшее перед собой святилище — в центре ключ с вылитыми на нём руками, выхватываемый в свету дымящихся факелов. Богохульник, еретик — отец называл меня так чаще, чем дочерью. Две рогатые головы установлены по бокам, леденяще наблюдают со своих престолов. У подножия ожидающего ключа снова клочок бумаги, подползаю к нему едва на коленях — пережитый стресс выбил воздух из лёгких, сделал мышцы недееспособными.       

«Время вернуться к служению церкви, Дочь. Святая плоть уже управляет твоим разумом»

      Подгибаю под себя колени, отбрасывая записку. Ни о каком каноне игры не может быть речи, пока я в теле дочери сумасшедшего культа. Папаша пытается мне помочь? Вряд ли. Там нас схватят деревенщины. Они ждут нас всюду после указания Саддлера. Трясусь, как выброшенная на сушу рыба, зарываясь в колени лицом, жмусь спиной к алтарю, — успокоительное уже не действует, но не успеваю решиться принять ещё. Не успеваю потерять связь с реальностью, потерять Леона, когда он проползает в пещеру, слышно пыхтя, узнаю бряканье его тактической сумки, лямок, кобуры с дробовиком. Силы возвращаются точно по щелчку, и оказываюсь на ногах очень бодро — он смотрит из-под чёлки озабоченно, становится стыдно, но радость превалирует. Подбегаю, как ошалелая школьница, жмусь в объятия со всей нарастающей силой, он бы захрустел и закряхтел от боли, но вместо этого жмёт меня рукой со светящим фонариком в ответ, обхватывает не менее крепко, неслышно зарывается губами в макушку растрепавшихся, недавно просохших волос.       — Прости, — я отстраняюсь, но он всё ещё ощутимо держит за талию, будто я снова готова бежать. — Я очень испугалась. У них… Головы взорвались. — Голос заметно дрожит, и признание напоминает неясное мяуканье котёнка. Немного пробивается разница в возрасте между мной и Ярой, но Леон непонятно и спокойно тянет губы.       — Я видел, — отвечает как-то несерьёзно, не перестаёт лицезреть — голубые кристаллики уже не кажутся непроходимым омутом, а чем-то более просторным, точно горная река. — Всё в порядке. Просто пора бы уже довериться мне. — Вновь успокаивает, уверяет беззаботно, хотя едва дышит после перепалки с паразитами. Старается не думать, что может вскоре сам стать таким же, убирает чёрный локон с моего поблекшего глаза, рвано целует в щеку: ведёт себя, как стеснительный подросток, но просто мгновенно отвлекает от страха. Голова прочищается, и мужчина исчезает из виду, со скрипом вытаскивает из пьедестала круглый рукастый механизм.       — Теперь дочка президента? — Спрашиваю бегло, следя за тем, как агент рассматривает слишком легко доставшийся ключ. Не упоминаю о Мендезе.       — Да, теперь Эшли, — он задумчиво кивает, жмёт на айфоне знакомый ему номер. — Гнездо, это Кондор-1. Нашёл ключ, иду к церкви.       Ныряю в мягкие даже после крови Дель Лаго пряди волос, всё равно прячу результат мутации на лице обратно. Леон бросает мобильник назад в сумку, без спроса сплетает наши пальцы, смотря на срез в пещере. Держит ещё крепче. Находит в моём обеспокоенном взгляде что-то щемяще знакомое, давно потерянное в Раккуне.