so beautiful

Красно-рыжие огни фонарей проплывают мимо, Чонвон пытается сосредоточиться на них, но машина едет слишком быстро, чтобы словить эстетику этого вечера. Попытку снять и запостить в Instagram он отметает сразу же. Ян переводит взгляд на Чонсона и пытается понять, о чем сейчас думает старший. За свои девятнадцать лет Чонвон практически не встречал ответственных взрослых. Он не помнил, как это, когда за тобой в школу или на секцию приезжает хотя бы один из родителей, а не водитель. Пак единственный давал возможность наблюдать за тем, как ведут себя ответственные взрослые. Чонвон работал в полевых условиях, наблюдая за тем, как о нем заботятся и переживают. Только Чонсон, кажется, даже не подозревал, что Ян проводил своё испытание. Или, делал вид, что ему плевать. Только тогда Чонвон не понимал одного – зачем ему такой проблемный ребенок, как он? В двадцать шесть явно не на это тратят свою жизнь. Он хотел было спросить, зачем хёну вся эта хрень? Зачем ему такой геморрой, как Ян Чонвон, в его жизни? Но у Пак Чонсона, по ходу, были свои планы на жизнь, поэтому он приехал по первому же звонку в полицейский участок. Назвался опекуном, долго общался со следователем, оставил свои контактные данные. Чонвон определенно его не понимал, но самолюбие тешил, поудобнее усевшись на сидении. Он смотрел на сосредоточенное лицо Пака, на пальцы, сжатые на руле. На лице старшего отражались габариты проезжающих мимо машин, но не эмоции. Ни одна мышца не дрогнула, хотя Чонсон и был напряжен. Чонвону хотелось, чтобы старший сказал что-то, хоть как-то отреагировал на его проступок. Чонвон почти что преступник в правовой системе. Но что насчет системы Пак Чонсона? Но старший молчал, как рыба, с того самого момента, как они вышли из полицейского участка. И Ян бесился, потому что нужной ему реакции не было. Его начинало потряхивать, потому что накопленные эмоции бурлили внутри. Ему нужно было дать им выход. Но, как на зло, Чонсон реагировал уж как-то слишком спокойно для ответственного взрослого. Пак паркуется, вытягивает ключ из зажигания и выходит из машины, хлопая дверцей. Чонвону не остается ничего другого, как последовать примеру старшего. До квартиры они едут в полнейшей тишине, и это выводит Яна ещё сильнее. Злит так, что хочется самому прицепиться к Чонсону, повиснуть на нём, как мартышка и трясти, словно банановую пальму. Может, хоть тогда каменное лицо старшего дрогнет? За закрытой дверью квартиры Чонвон предвкушал, что наконец-то последует реакция на его выходку. Но опять ничего. Чонсон прошел мимо него, разулся, повесил пальто и пошел на кухню. Клацнула кофемашина. Младшему это не понравилось. Он должен был его ударить, или хотя бы накричать на худой конец. Но явно не молча пройти мимо, будто его и не существует. Будто он – гребанное ничто. - Ты сейчас серьезно, Чонсон! – кричит Чонвон в прямую спину Пака, когда врывается на кухню. – Вот так будешь молчать? - А ты чего хотел? – Пак так и остается стоять к нему спиной. – Что бы я тебе избил до полусмерти? Чонвон молчит, только сверлит злым взглядом. Смотреть на спину почему-то не хочется. Нужно видеть лицо – как оно пылает, как глаза горят гневом, а тонкие губы хёна сминаются в презрительной улыбке. Спина же нема и глуха. - И помогло бы? Ты бы вот прям сейчас всё бросил? Наконец-то Чонсон поворачивается к нему лицом. Чонвон видит вместо него застывшую маску из обиды и усталости. Никакой тебе злости. - Да, - шепчет Чонвон, хватаясь хотя бы за это, как за спасительный круг. Ему нужно, чтобы старший был с ним, а не в своих мыслях. Чтобы он там не придумал себе бросить Яна, отказаться от него. Ведь тогда Чонвону точно конец. Без Чонсона так точно. Младший оттягивает рукава толстовки и опирается спиной о стену, смотрит на старшего. Он всегда так делает, когда осознает, что был неправ. А в этой ситуации он не прав на все сто. - И давно ты этим занимаешься? - Пару недель. - И зачем? - Стало скучно, - Чонвон передергивает плечами и садится на стул. Чонсон остается на своем месте, подпирая стол собой. - То есть, ты хочешь сказать, что занялся наркотиками от скуки? На лице Пака мелькает нервная усмешка. Хороший знак, думает Чонвон, хён начинает злиться. - Ты хоть знаешь, что за хранение и распостранение тебе грозит до восьми лет? Ты уже совершеннолетний. Если ты попадешь в систему, то соскочить просто так не получится! - Чонсон срывается на крик. Чонвону не стыдно, хотя и должно. - Ты - не мой опекун. Единственный аргумент, который сейчас приходит на ум. Хотя он и знает, что играет не честно, бьет по больному, но он – скоростной поезд, который несет, несмотря на сигнальные огни. Чонсон прячет лицо в ладонях, тяжело вздыхает: - Спасибо, что в очередной раз напомнил. Чашку с кофе Пак забирает с собой.

***

Чонсона будит стук. Он открывает глаза и смотрит на часы – семь утра. Слишком рано для Чонвона. Он обычно просыпался намного позже. Пак нашаривает тапочки и идет на звук. Он застает Чонвона над сумкой с вещами. В распахнутую пасть черной спортивной сумки летят пара футболок. Те, которые они совсем недавно покупали вместе. - Доброе утро, - зубоскалит Чонвон, демонстративно забрасывая в прожерливую пасть ещё и толстовки. - И далеко ты собрался? Чонвон не имеет права злиться, думает Пак. Это, он должен злиться, потому что младший совсем потерял стыд. Чонсон складывает руки на груди, занимая пропускную позицию. Если нужно будет, то прикует наручниками и посадит младшего на цепь. - К Нишимуре, - продолжает нарываться Ян, переходя от одежды до гаджетов. Пакует макбук, зарядку к телефону. - Будете вместе жить в его студии танцев? – зачем-то уточняет Чонсон, начиная раздражаться ещё больше. - С милым рай и в шалаше, - ржет Чонвон, совсем наглея. - Значит, спасибо этому дому, пойду к другому? – Пак подходит к сумке, опасно близко к нахалу. Это попахивает скорейшим рукоприкладством. - Именно. Чонвон заигрывается, но пока не понимает, что у Чонсона сил явно побольше, да и опыт тоже на его стороне. Как олень на лесной дороге, он не реагирует на сигналы от водителя. Несется, как придурок, прямо на лобовое стекло. Чонсон реагирует первым, хватает Чонвона поперек живота и тянет на себя брыкающегося младшего. Попытки вырваться заканчиваются ничем, Пак выше и сильнее, тянет в свою комнату и бросает на кровать. Прижатый к матрацу Ян, затихает, ожидая продолжения. Чонвон не сопротивляется, когда Чонсон переворачивает его на живот и садится сверху, когда до боли стискивает запястья. Это должно было бы привести младшего в чувства, но всё напрасно. Олень он и есть олень. Чонвон чувствует возбуждение Пака, и лукаво лыбится, поворачивая голову назад: - Меня ждет наказание? - Хоть кто-то должен научить тебя уважать старших, - шипит Пак ему на ухо, наклоняясь к его лицу. Горячими губами он прихватывает мочку уха Чонвона и прикусывает, не особо беспокоясь о чувствах младшего. А не надо было доводить до этого. Но Яну всё равно на боль. Он, будто бы только и ждал этого: младший издает стон. Чонвон прекрасно отдает себе отчет в том, как это действует на старшего. Поэтому ещё раз стонет и начинает ерзать, двигая задницей. Чонсон рычит и разжимает хватку на запястьях младшего. Чонвон использует это, чтобы повернуться и оказаться лицом к Чонсону. Старший сдувает челку с его лица и кладет руку на живот, цепляясь за ремень джинсов. Чонсон буквально врезается в губы Яна, сминая их и толкаясь языком в горячий и податливый рот. Всем телом вдавливает Чонвона в матрац, сжимает пальцами скулы. Становится слишком сложно контролировать чувства, голоса и собственные руки. Бедра младшего так близко, так блядски сильно распахнуты для него, что выдержки у Чонсона практически не остается. Искусанные, зацелованные губы Чонвона манят спелой вишней. Хочется ещё и ещё их целовать: до крови, до распухшей блядской красноты, что сойдет только через пару дней. Просто закрыть его здесь, спрятать и никуда не выпускать. Потому что Чонвон приналдежит только ему и никому больше. Руки Чонсона сжимают ребра до сухого хруста, до сдавленного хрипа. И Чонвон старается прижаться ещё ближе, если это возможно, потому он уже, кажется, сросся с хеном в единое целое. Гребанное целое, от которого эта Вселенная взрывается феерверками в голове, а мысли в голове выносит только от того, что он трется о бедра Пака, как сумасшедший и кончает, стыдливо закусывая губу. Чонсон криво улыбается и продолжает целовать шею младшего, оставляя следы-укусы на молочной коже. - Сладкий, - тянет Пак и прикусывает ключицу в вырезе растянутой футболки. Чонвон обхватывает бедра Пака ногами, трется мокрым бельем. Возня в одежде надоедает, и они сбрасывают лишнее, оставаясь обнаженными. Чонсон нависает над младшим, любуясь чертами его миловидного личика. Чонвон прекрасен, его тело после десяти лет тхэквондо и танцев, отточено до совершенства. Паку всё в нем нравится. Чонвон для него идеален во всем. Секс с Чонвоном – это ещё один, отельный вид искусства, от которого Чонсона нехило так ведет. Это что-то на грани между пустотой и запредельной сладостью. Первое – ты не сможешь предугадать никогда, а второе – обязательно затянет тебя с головой. Младший обнимает за взмокшие плечи и тянет Чонсона на себя, шепча не останавливаться ни за что на свете. Шумное дыхание, движение навстречу глубоким толчкам. Ян выгибает спину и надавливает пальцами на бедра Чонсона, и бесстыдно выстанывает имя старшего. Чонвон путается ногами во влажной простыни, когда открывает глаза и пытается нашарить старшего рядом с собой. Ян поворачивается на бок, опираясь на локоть. Пак – рядом, спит, как ни в чем не бывало. Редко когда можно было застать старшего, спящего днем, но сегодня – исключительный случай. Младшему хочется коснуться нахмуренного лба старшего и хотя бы во сне стереть эту серьёзность с его лица. Заставить расслабиться и не быть ответственным взрослым хотя бы на какое-то время. Потому что Чонсон – классный, он самый лучший и без него Чонвон бы точно пропал. Если бы не серьёзный Пак Чонсон рядом, то глупый ребенок потерялся в большом городе навсегда. - Обещай мне, что бросишь. Просит Чонсон, открывая глаза и пугая Чонвона одновременно. Младший пожимает плечами. Пак вздыхает и улыбается, касаясь кончиками пальцев щеки Яна. - Я люблю твои ямочки, малыш, улыбнись, - просит шепотом Чонсон. Чонвон улыбается, прикрывая глаза от удовольствия. - Как скажешь, папочка.