Карамельный сироп

Отражение – вещь довольно интересная: оно может искажать действительность в обе стороны, в неприглядную и наоборот, может открывать тайны, скрытые в тех образах, которые мы открываем напрямую, и за счёт этого зеркала – нечто сакральное и глубоко эмоциональное. Да, эмоции здесь – главное, особенно, когда речь идёт о сексе перед зеркалом, как сейчас. И хотя эмоции испытывают двое, в зеркало смотрит лишь один из двух партнёров, потому что, право слово, и налюбоваться не может. Архонты, как же, чёрт возьми, прекрасна эта разница между стройным (не мускулистым, а лишь приятно подтянутым и слегка даже худощавым) телом Кавеха и полной, округлой, тут и там обрамляемой складками жировой ткани фигурой Итэра. Эта разница, за которую цепляется взгляд каждого, когда их видят вместе, задаваясь закономерным вопросом: «почему он выбрал именно его, такого несуразного, полного и (в некоторых интерпретациях негодования) мерзкого (или, в других, «уродливого»)?»; которую архитектор обожал до покалывания в кончиках пальцев и бабочек в животе. Он двигается, резко толкается в чужое узкое, приятно сжимающее его нутро, наблюдая за тем, как с каждым толчком жировые складки нещадно трясутся, колышутся от движения тела по инерции. Прекрасно, просто прекрасно видеть это, и опустив взгляд вниз, и подняв его выше, утыкаясь в зеркало, что так ярко, кажется даже, преувеличивая, показывает объёмы Путешественника, весь его вес так, словно он, целиком и полностью, каждым граммом, отложился в отражении, и, что самое главное, разницу. Разницу в их телах, объёмах, выдержке, выносливости да и, фактически, во всём. Итэр дышит сбивчиво, кое-как выдерживает происходящее, ощущает, как в коленно-локтевой его животик (к счастью, хотя бы, не наполненный едой, но предполагающий скорое заполнение, коли не пищей, то, хотя бы, спермой) трётся о простыни при движениях, в моменты статичности просто касаясь их. Итэр делает что угодно, только бы не поднимать взгляда, только бы… Чёрт. Случайно, абсолютно случайно, его глаза поднимаются выше, и щёки, и без того раскрасневшиеся от нагрузки на сердце и лёгкие, стремительно алеют смущённым румянцем, когда взору предстаёт та же картина, тот же контраст, который всё это время наблюдал Кавех. — Я устал..— не солгав, произносит блондин, честно говоря, и впрямь еле удерживая своё массивное тело на локтях и коленках, при этом ещё и стараясь сделать всё, чтобы избежать созерцания себя же самого. — Потерпи ещё немного,— толчки ускоряются,— ты очень хорошо справляешься,— рука архитектора ложится на член юноши, начиная в идентичном (ну или почти) темпе надрачивать тому,— Посмотри на то, как ты прекрасен,— ритм и темп сбиваются, становясь рваными и неровными,— как прекрасны мы вместе,— и он кончает, после чего доводит ещё напряжённого Путешественника, который, сразу же, как кончил, падает на кровать, оказываясь лежать на своём животе, как на мягкой, удобной подушке, но только из рыхлой жировой ткани. Мило, безумно мило.