I crumble completely when you cry.

Нет ничего лучше, чем проснуться рядом с любимым человеком, и нет ничего противнее, чем необходимость прервать утренние объятия из-за орущего будильника. Однако, несмотря на небольшие неприятности, это утро отличалось от других своей тишиной. Тишина эта была мягкой, она приятно обволакивала и — в сочетании с нежными поцелуями и аккуратными прикосновениями — создавала чувство безопасности. Лишь лёгкая тревога от утреннего кофе ненавязчиво напоминала, что за тишиной обычно следует буря. По большому счёту ничего в их жизни не поменялось: Сонхва работал на дому, Хонджун бухтел на клиентов, виделись они шесть дней в неделю из семи и покупали один и тот же растворимый кофе. Разница была лишь в том, что больше не приходилось спать на диване и думать, что и почему ты чувствуешь к своему другу, можно было просто действовать. А ещё в квартире Хонджуна стало чуть чище. Лето сменилось осенью, жара наконец-то отступила, как с улиц, так и из головы. Сонхва и Хонджун всё так же практически не говорили о серьёзном. Они знали миллион историй друг о друге, но ни одна из них могла считаться важной, такой, которую боялся бы рассказать, такой, которая выставляла бы душу на показ. Но это и не было важно. Не имело значение, почему что-то тревожит, если и без этого они находили способы успокоить. Они замечали мельчайшие изменения в поведении и всегда справлялись с переживаниями друг друга. По крайней мере так казалось. Но иногда эта наблюдательность оборачивалась странными осознаниями. Сонхва заметил, что Хонджун в телефонных разговорах с братом всегда спрашивает, как дела у родителей, но сам с ними никогда не разговаривает, и от них никогда не бывает входящих. Хонджун же многократно видел, как Сонхва сбрасывал родительские звонки, а когда и брал, то отвечал отстранённо, а на все вопросы, когда он приедет, отмахивался работой, за что его часто отчитывал брат. Но ни Сонхва, ни Хонджун не решались спросить, что происходит. Всё было нормально. Всё выглядело нормально. К концу октября все книги с плиты были прочитаны, и их требовалось заменить новыми. Правда, «новыми» в смысле «не прочитанными». Ни одна из книг у Хонджуна дома не была действительно новой или хотя бы белой, как и не задерживалась там надолго. При этом ещё два года назад Хонджун не читал вовсе, этот процесс вызывал ассоциацию с годами учёбы, одна мысль о которых вгоняла в ужас, будто вот-вот снова предстоит тратить десятки бессонных ночей на подготовку к экзаменам. Всё изменилось после того, как один из клиентов привёл его в очень занятную книжную лавку. Тогда Хонджун стал появляться там с ним регулярно каждый месяц. Однако через год прекратил. И не столько из-за того, что не хотел читать, сколько потому, что каждая деталь того маршрута отдавалась теперь неприятными воспоминаниями. Примерно тогда же в гостиной в квартире Хонджуна появилась ваза с засохшими перевёрнутыми ромашками или, как он сам это называл, инсталляция «Ничего я не забыл». Сонхва не знал эту историю, но всегда с некоторой печалью рассматривал вазу. Сейчас же Хонджун вёл Сонхва в ту самую лавку тем самым маршрутом и про себя молился, чтобы не встретить того самого клиента снова. Дорога оказалась не такой страшной, как он ожидал, и даже мольбы были не отчаянными, а скорее так, сказанными по привычке. Сонхва даже показалось, что Хонджун находился в приятном расположении духа, от чего смотрел он на него заметно чаще обычного. Остановились они у двухэтажного жилого дома, первый этаж которого был отведён под книжную лавку. Хотя, сложно было это назвать полноценной лавкой. На двери висела табличка, которая и объясняла ту самую «занятность», про которую рассказывал Хонджун. «Одна книга — четыре тысячи вон, две книги — шесть тысяч вон, обмен на свою — даром». Рядом с дверью на пластиковых стульях стояли коробки, в которых корешками вверх лежали книги, явно повидавшие уже множество владельцев, а поверх них лежал чёрный кот и ловил последнюю возможность понежиться на солнце. Помимо кота никакой охраны видно не было, как и не было видно внутри человека за прилавком, хотя табличка на окне говорила «мы открыты». — Доброе утро, Нэро, — обратился Хонджун к коту, легонько поглаживая его макушку. Нэро зевнул, обнюхал гладившую его руку, затем встал, потянулся и, не дав никакой возможности уделить ему хоть чуточку больше внимания, запрыгнул в открытое окно в метре над коробками. Он приземлился где-то по другую сторону, но сделал это настолько тихо, что можно было подумать, что он просто взял и испарился, особенно когда увидеть Нэро мешало солнце, которое отсвечивало и будто совсем не проникало внутрь. — Я думал, вы давно знакомы, — удивился Сонхва, пытаясь разглядеть кота за собственным отражением. — Меня здесь не было довольно долго, должно быть, считает меня предателем, — усмехнулся Хонджун. Что-то внутри Сонхва неприятно кольнуло от этой фразы. Захотелось сбежать или хотя бы закрыть лицо руками. Однако вместо этого он лишь прикусил губу изнутри и постарался как можно естественнее улыбнуться. Хонджун выложил на свободный стул книги, которые принёс с собой, и пересчитал их. Требовалось найти восемь новых книг. Сонхва сначала стоял в стороне, наблюдая, как Хонджун изучает корешки, торчащие из коробок, но уже очень скоро подключился к поиску. Постоянно вспыхивали споры, не было ли какое-то название бессмысленным, обложка нелепой, а аннотация глупой, но с горем пополам новые восемь книг лежали в сумке, а старые были уложены в образовавшиеся в коробках пустоты. Солнце скрылось за облаком и всего минуту можно было увидеть, как Нэро снова спокойно спит только теперь на прилавке, подменяя продавца. В тот день больше ничего не происходило, но даже этого было достаточно, чтобы следующие пару недель Хонджун ходил в приподнятом настроении, а Сонхва каждое утро перед зеркалом практиковался, как убедительно выглядеть «в порядке». В первое время получалось действительно правдоподобно, но с каждым новым днём Хонджун смотрел на Сонхва на пару секунд дольше. Он видел, но, как и всегда, не решался спросить. И обычные действия почему-то перестали успокаивать. Вечером субботы на телефон Сонхва поступил звонок. Имя контакта сухо твердило «отец». Обычно Сонхва игнорировал его звонки, или брал тогда, когда нормальный человек уже отчаялся бы и сбросил. Но не сейчас. Сейчас он схватил телефон, как только осознал, кто звонил. Сонхва почти не говорил, отвечал коротко и довольно тихо, так что Хонджуну было сложно из другой комнаты разобрать, о чём конкретно шла речь. Хонджун осознал, что что-то произошло только когда через пятнадцать минут наткнулся на Сонхва с наспех собранным чемоданом в прихожей. — Я к родителям, потом напишу, — бросил Сонхва и громко хлопнул дверью перед носом у ошарашенного Хонджуна. К утру Сонхва действительно написал. Правда, ни на один из вопросов, которые задавал Хонджун всю ночь в миллионах сообщений, он не отвечал, кроме, может, одного, но и в то верилось несильно. «Всё нормально.» Ничего не было нормально. И до Хонджуна дошло это только сейчас. У него не было ни малейшего представления куда, почему и к каким людям уехал человек, которого он привык называть самым дорогим. Он понятия не имел, когда тот вернётся, и что будет дальше. Он даже не был уверен, что знал, кто вернётся. Никогда в своей жизни Хонджун так тщательно не убирался. Никогда его дом не казался таким мертвецки пустым. Никогда его собственные мысли не казались такими тихими. Даже в самые страшные времена его мысли были шумным роем, порой настолько громким, что начинала болеть голова. Но постепенно приходила зима, засыпала природа, успокаивались и вечно беспокойные мысли. Через неделю Сонхва начал писать что-то больше, чем «всё нормально», а через две уже был готов на телефонные разговоры. По тревожному размеренному писку Хонджун догадался, что примерно произошло. Сонхва каждый раз повторял: «если всё будет хорошо, то к Рождеству вернусь, если… — он всегда делал тут паузу. — то после нового года.» Хонджун знал, какое выражение лица было у Сонхва, когда тот делал эти паузы. Он хотел бы не думать об этом, но образ Сонхва сам всплывал перед глазами. Хонджун множество раз предлагал приехать, привезти что-нибудь или хотя бы отправить почтой, но Сонхва всегда отказывался. За десять дней до Рождества случился единственный их видеозвонок. И как бы Сонхва не старался вести себя сдержанно, его встревоженный голос и белые стены на фоне спокойствия не внушали. Сонхва не говорил много, не упоминал чётких фактов, но короткое «на следующей неделе дам знать» вселяло одновременно надежду и ужас. Хонджуну хотелось, чтобы Сонхва вернулся раньше. Не потому что скучал, но потому что это бы значило, что всё хорошо. Прошла неделя. Сонхва будто забыл, что обещал написать, а Хонджун боялся напомнить. Сочельник. Хлопья снежинок медленно витали в воздухе, но сразу таяли, попадая на землю. Обычный рабочий день для одних, романтичный вечер для других, и вечер полный тревог и вопросов для третьих. Каждый год до этого Рождественские праздники проходили для Хонджуна одинаково — за работой. Эти начинались так же, от чего даже становилось несколько обидно. Но эта обида никак не могла побороть тревогу. Что он увидит, когда придёт сегодня домой? Ему очень не хотелось вернуться в холодную пустую квартиру. Однако встретить там Сонхва было ещё страшнее. Все эти недели Хонджун репетировал, что скажет в этот момент, но всё было не то: слова были либо слишком резкими, либо слишком отчуждёнными. Лишь одно Хонджун решил наверняка. По возвращению Сонхва, он собирался бросить курить. Не сейчас, нет, потом. Несмотря на то, что последние сутки Сонхва не то что не выходил на связь, а даже не появлялся в сети, Хонджун всё равно заказал ужин на двоих, так, на всякий случай. Будто бы еда должна была сработать как магия призыва. Он сделал это, зная, что если Сонхва не приедет, он не сможет даже прикоснуться к его порции. Без него запах и вкус еды будет пресным и по-странному неприятным. Держа в руках две чашки кофе из той самой кофейни, Хонджун быстрым шагом шёл домой. Если бы не кофе, он бы точно бежал. И, хотя тревога ещё сидела где-то глубоко под рёбрами, в эту секунду он впервые не думал о том, что он увидит по приходу. От скорости ходьбы Хонджун быстро терял дыхание и потом жадно глотал воздух, от чего в горле появлялся неприятный щекочущий призрак грядущей болезни. И вот Хонджун стоит мнётся перед дверью его собственной квартиры, как несколько месяцев назад это делал Сонхва, боясь нарушить покой внутри. В какой-то момент ему даже надумалось позвонить в звонок, словно одно это действие должно было решить все проблемы. От тревожных мыслей и поисков способов «безопасно» зайти в квартиру Хонджуна оторвал звук шагов на лестничной клетке откуда-то снизу. Это были точно не его шаги, а выглядеть идиотом перед незнакомцем Хонджун точно не хотел. Трясущейся рукой он еле вставил ключ в скважину, чуть помедлил и, зажмурив глаза, наконец отворил дверь. Тихо. Тихо и тяжело. Казалось, если дать этой тишине себя заполнить, то непременно утонешь. Не включая свет, Хонджун разделся, и ещё минуту или две он стоял в прихожей, не решаясь пройти дальше. Он почти не дышал. Чем дольше он стоял, тем больше ему казалось, что он чувствовал такой родной и до боли необходимый запах. Любопытство взяло верх. Хонджун двигался аккуратно, будто пытался не спугнуть аромат. Сам Хонджун практически не использовал диван в гостиной и точно оставлял его пустым этим утром. Однако сейчас диван пустым не был. Не веря своим глазам, Хонджун подобрался ближе. Он присел на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом спящего Сонхва. На одном уровне с настоящим Сонхва. Настолько настоящим, что Хонджун мог почувствовать его дыхание. Но что теперь? Не придумав ничего лучше, Хонджун нежно поцеловал губы Сонхва. Тот промычал что-то, поморщился и наконец открыл глаза. — Привет, — прохрипел Сонхва и тепло улыбнулся. Хонджун удивился, услышав его голос. Почему-то он был уверен, что стоит ему коснуться Сонхва, и тот испарится. Но он тут. Не сказав ни слова, Хонджун обнял Сонхва так крепко, как только мог. Его тепло заставляло тревогу растаять, как снежинки на улице, и это тепло не хотелось отпускать ни на секунду. — Я… — Сонхва хотел начать извиняться, но был прерван. — Я заказал доставку на восемь часов из твоего любимого ресторана. Сонхва понял. «Не сейчас», — имел в виду Хонджун. Не сразу. Не в сочельник. — Спасибо, — сказал наконец Сонхва и обнял Хонджуна в ответ. Не сейчас. Пускай хотя бы в этот момент будет всё нормально.