Волшебный мир: зазеркалье

POV Маркуса (продолжение) Дорога была долгая. Я отчаянно пытался не замечать урчание своих кишок, а просто катился по ежовому ковру, заботливо придерживаемый стальной хваткой миссис Крот. Наконец мы оказались перед дверью. Огромной стальной дверью, напоминающей крышку гроба, под которой лежал маленький розовый коврик. В тот момент я думал только о том, как мне не везёт. Каждый чёртов раз в свой первый учебный день я оказывался в кабинете директора. Что же будет на этот раз? Они заставят нас стричь волосы в носу всем учителям? Лизать пятки своей маман? Сварить суп из ушной серы бегемота? Догадки переполняли меня, но я сохранял невозмутимость и не заметил, как миссис Крот, поправив свой лысый парик, зыркнула на нас и постучала в дверь. — ВОЙДИТЕ! — раздался голос Бога, но вскоре я понял, что это и был тот самый директор БЛЯ (табличка на двери гласила: Лысый Адольф Христофорович). Дверь открылась, Дохлый попытался спрятаться за ляжками миссис Крот или слиться с ковром... я так и не понял. Один пинок учительского копыта — и мы оказались перед НИМ... Я распластался на ковре, а где-то рядом валялся Дохлый. Ему тоже было страшно (я понял это по жуткой вони, которая от него исходила). Однако я решился и поднял глаза. За огромным дубовым столом расположилась колоссальная лоснистая туша с кочергой в руке. То был огромный усатый морж, то бишь наш директор, которого местные буфетчицы принимали за боженьку. Он грозно зыркнул на нас с Дохлым, дрожащих как две кучки улитьего дерьма. — Благодарю, Ефросинья Херовна, можете быть свободны, — проскрипел этот старый хрыч, невозмутимо разгребая кучу каких-то листовок («Заходите в нашу новую чебуречную! Проспект Серой Жижи, дом 2, вход со двора») у себя на столе. Миссис Крот довольно хрюкнула и выползла из кабинета. Как только дверь за ней закрылась, морж поднял глаза и посмотрел на нас. О, что это был за взгляд! А потом он сказал: — Славные ребятки... — словно сам Сатана шептал нам в уши. — Что ж, добро пожаловать... — с этими словами он позвонил в колокольчик, и откуда-то из шкафа вышли две громадных гориллы, которые подхватили меня и дико визжащего Дохлого. Однако после крепкого леща он наконец заткнулся, лишь изредка что-то вякая, пока нас волокли куда-то в дебри этого мусорного городка, эпично называемого Божественным Лицеем Языкознания. Хотя «БЛЯ» звучит гораздо проще и выразительнее, да и вообще лучше всего характеризирует это место... Так я размышлял, пока ход моих мыслей не был прерван проклятым моржом, чья вонь чувствовалась через километры. Я огляделся и окатил водопадом пота гориллу, сковавшую меня. Мы были в какой-то полутемной комнате. Старая лампочка трещала над потолком, вдоль стен вытянулись гнилые полки (наверняка ещё со времён молодости бабки Матильды), на которых в ряд стояли пыльные баночки, полные каких-то соплей и... органов. Я очумело смотрел на почки, кишки и прочие прелести анатомии, когда морж начал свою речь. — Итак, детишки, — заскрипел директор. Морж выдержал эпичную паузу, смерив нас оценивающим взглядом из-под своих густых, как лес, бровей. Он скрепил толстые волосатые пальцы-сосиски за спиной и начал расхаживать взад-вперёд, наверняка что-то обдумывая. Нас с Дохлым оставалось лишь только закрывать носы рукавом, спасаясь от убийственной вони, источаемой моржом. Он решительно хрюкнул, снова обратив на нас свой взор. — Вы... Да, вы. Ты, остряк-ДЦПшник в отцовских стрингах, — он указал на меня, — и ты... ты... инвалид! — он указал на Дохлого, жалобно обливающегося соплями. — Таким, как вы, не место в БЛЯ! Да я собственными руками строил всё это! И для чего? Для того, чтобы такие оборванцы поганили мою четь и честь моей маменьки? — его потная рожа была в расстоянии половины дохлой синицы от моей. — Вот! — он указал на нечто в углу. — Моя маменька! — я пригляделся и понял, что это был СКЕЛЕТ, держащий в руках сумочку из чьего-то желудка. Я уже хотел блевануть, как вдруг морж выхватил из-под стола топор и швырнул его в приоткрытое окно. Послышался визг, звук удара и тишина. На окне осталась маленькая струйка крови... Адольф Христофорович харкнул на палец и вытер кровавую соплю, бормоча: — Хренова утка... Никто не посмеет подслушивать мои планы! Я все-ех, все-ех вас растопчу в дерьмище, вы-ы-ы, вонючие куски биомассы, потребляющие кислород, вы-ы-ы-ы, у-у-у-ублюдки-и-и, вы все сдо-о-охнете, а этот мир будет мои-и-и-им!!! — его голос перешёл с шепота на жуткий визг, как у сорокалетней куропатки, у которой в тёмном переулке отбирают сумочку. Мы с Дохлым ошарашено смотрели на моржа, который очумело вращался на месте, размахивая руками и пуская пену изо рта. Я уж думал, он прямо тут ласты склеит — ан нет. Он крякнул, закурил и стал нас осматривать. Его речь неторопливо текла по моим барабанным перепонкам. — Вы, детишки, идеальные экземплярчики для моих опытов... Хотя вот у тебя папаня с мамкой не особо постарались, гаха-ха-ха, хе-хе! — заржал он, тыча мне в глаз своей сосиской. Я еле сдержался, чтобы не укусить его за палец. Наконец он отвалил и продолжил бормотать: — Слышали ли вы, говнюшата, о такой организации, как САМКА? Союз Африканских Моржей Какающих Арбузами, если вы не знали. Так вот, сосунки, я — величайший и главнейший в САМКе! Я, Лысый Адольф Христофорович, хорошенько запомните это имя, соплохвосты! Потому что вы удостоитесь чести поучаствовать в опытах под моим руководством! Посмотрим, как на вас отразится вирус ЛМС! Гьяха-ха-ха! Лихорадка Морских Свинок, для особо тупых! Я сидел, обливаясь соплями. Дохлый трясся где-то рядом, приглушенно рыдая и сморкаясь в свои носки. А морж продолжал трещать. Я не особо слушал всю ту муть, которую он нёс, а размышлял, как поскорее сделать ноги. Как вдруг он гаркнул: — А до того момента вы посидите в карцере! Вы меня вообще слушаете? Эй! Он ткнул меня в ухо. Я обозлился и заорал: — На «эй» зовут свиней! — и чуть тише добавил: — Старый хрен... Морж от негодования покрылся прошлогодней лебедой. Он забормотал, затем пришел в ярость и начал драть колокольчик. Оторвав его от веревочки и швырнув в окно, убив ещё одну утку, он заверещал, брызжа слюной: — ГДЕ ЭТИ ЧЁРТОВЫ ОСТОЛОПЫ? КО МНЕ, УБЛЮДКИ! Два неуклюжих самца горилл (те самые, которые лапали нас до этого) выползли из-за двери. Едва завидев их, морж схватил с полки банку с какой-то бурлящей хренью и запульнул её в своих приспешников. Она попала одному из них в нос и разбилась, окатив второго слизью, от которой у гориллы выпали волосы, а рука превратилась в туфлю. А через миг у него вытекли глаза и отвалились уши. И он упал замертво. Морж адски заржал и, довольный, махнул клешней, по своей неуклюжести воткнул её в глаз другой горилле, после чего проорал, окатив нас своей вонью: — Познакомьтесь, усовершенствованный ЛМС! ХА-ХА-ХА! — он подавился собственными соплями и закашлялся. Затем щёлкнул сосисками — и появились ещё две гориллы. Пока я думал, сколько горилловых армий у этого усатого долбоящера, гигантские обезьяны подхватили нас с Дохлым и потащили вглубь комнаты. Там оказалась ещё одна стальная дверка, ведущая в гнилую комнату 2х2х2 метра, куда нас и закинули. В маленькое зарешеченное окошко был виден кусочек неба, которое уже было говняно-серо-синим. Мои нервы были жутко вымотаны, я хотел жрать, спать и врезать Дохлому, который дико выл, но больше, конечно, спать. Поэтому я решил отложить все свои дела на завтра. Мой мозг уже изменял мне с правой почкой, а потому я подложил себе под голову масляную ляжку Дохлого и захрапел, как домашний доисторический мамонт бабки Матильды, которого она хранила в погребе в городском парке. Не спрашивайте, откуда я это знаю. *** ...И вот я сидел за последней картонной коробкой, то бишь партой, обхарканной и исписанной похабщиной, грыз ручку, на вкус напоминавшую носок Дохлого, и мечтал о еде, чувствуя, как запах школьной столовки щекочет мне ноздри. Миссис Крот в своём обычном наряде (чулки из слоновых ушей и халат из дикобраза) стояла у доски, рассказывая про круговорот говна в природе. Жир на её ляжках грациозно подрагивал вслед за хозяйкой, а указка в её руке... о нет, это же моржовый бивень! Я напряг кишки и пригляделся. «Дорогой Ефросиньи, с любовью от...» — ПОТРОШЕНКО, ПОВТОРИ, ЧТО Я ЩАС СКАЗАЛА! — раздался её визг. Я увидел, как несколько ботанов за первой партой упали заживо. — Э... — трясясь и заламывая клешни, я начал придумывать. — Что-то про говно... Класс взорвался смехом. Эти тупые улитки ржали с меня. Дохлый тоже тихо хихикал. — Ты, — она сделала шаг ко мне, — не слушал меня, — ещё шаг, — МАЛЕНЬКИЙ ГОВНЮК! Туша миссис Крот надвигалась на меня, словно вулкан или гора... или всё вместе. Я старался не смотреть на её подбородок, висящий до пола, лишь тихо запищал, предчувствуя скорую кончину... — А-А-А, АЛКАШ ОБОССАНЫЙ, ЕБ ТВОЮ ДЯДУ, ОТПУСТИ НОГУ! — это верещал Дохлый. Я открыл глаза и увидел перед собой не миссис Крот, а Дохлого, который пытался вытянуть ногу из моего рта. — Тьху! — я харкнул, Дохлый отлетел на три сантиметра и ударился о стену нашей... комнатки 2х2х2 метра. В моём рту остался запах дохлых слонов. — Сколько мы здесь? — пропищал я, нарушая тишину. Дохлый запыхтел: — Несколько часов... Святые потроха! Миха ехидно улыбался. Я подорвался с нар и начал чесать пузо, ища способ бежать. Через маленькое отверстие в двери, больше похожее на глаз, нам, скорее всего, будут сыпать еду. Что, если попытаться... — Отвернись, уёба, — рявкнул Дохлый. По его печальным глазам я понял, что Дохлый был полон говна и злости, но больше, конечно, говна. Я взвыл, стараясь не смотреть на то, как он снимает панталоны и садиться на унитаз, напоминающий кормушку для птиц. Из его живота начали исходить такие звуки, которые я слышал только по телеку в передаче про спаривающихся горилл. — Я сказал не смотреть, очкарик! Я отвернулся и захлюпал носом, слыша, как Дохлый разрывает газетку. Я достал карандаш и нарисовал на стене обреченную линию, как делают все зэки. Наконец Дохлый закончил своё грязное дело. Я сидел в одном углу, а он сидел в другом. И мы оба чувствовали аромат его дерьма, которое лежало ровно по середине тесной комнатушки, в которой и так не развернешься. С того момента я передвигался по камере только вдоль стен... Мы сидели час, сидели второй. Я считал козявок на стене, а Дохлый плевал в потолок. Вдруг маленькое окошечко открылось, и в камеру влетела тарелка с кошерным кормом и пакетик прошлогодних сухарей со вкусом прошлогодней плесени. И даже этим крохам не было суждено попасть в мой пищеварительный тракт, поскольку повариха не рассчитала силы и слишком сильно запустила тарелку, которая влетела прямо в кучу Мишкиного дерьмища, и оно стало вонять не только дерьмом, но ещё и прошлогодними сухарями. Не в силах стерпеть такую несправедливость, я отчаянно взвыл, пытаясь пролезть в окошко: — НАЧАЛЬНИ-И-ИК! ЗАБЕРИ ГОВНО! Я зарыдал, давясь соплями, когда через это же окошко “начальник” посоветовал мне идти куда подальше. И вся соль была в том, что я бы пошел, если бы не чёртова дверь и не чёртова камера, и не чёртов вонючий-падла-сука морж!.. Я орал во всю глотку, скача по стенам, раскидывая конфетти в виде кошерных говносухарей. Один из них попал в глаз Дохлому, который и так уже был на грани. Миха вскочил и вмазал мне в челюсть своей волосатой клешней. Я вмазал ему в ответ. А он — мне. А я — ему. А он — мне. А я — ему... Так продолжалось два часа. А потом мы, избитые и полные говна, расползлись по своим углам зализывать раны и подбирать сопли. *** — Эй, Михан, — я первым подал голос за все пять часов нашего безмолвного батла. Дохлый не отозвался. Может, он сожрал сухари и впал в анабиоз? Может, он задохнулся от вони собственных носков и совершил суицид? — Мих... Дохлый, эй, — позвал я чуть громче. Тишина. Этот алкаш лежал в нескольких сантиметрах от меня, его вонючая лапа утыкалась мне в живот. — ДОХЛЫЙ, ПРОСНИСЬ! — заорал я и дико затряс своего сокамерника, пока тот не проснулся и утробно зевнул. — Чего тебе, э... Сракус? — Я Маркус, — обиженно хрюкнул я. — Прости, брат, — Дохлый протянул мне свою клешню, и я, очумев, начал искать подвох. Может, он измазал её говном и в очередной раз хочет поглумиться надо мной? — Не боись ты, Сра... ай, не важно. Он потряс мою руку, я потряс его. Дохлый улыбнулся мне выбитыми зубами и достал папироску фирмы «Не продавать детям». — Трубка мира, — пояснил он, наполняя нашу комнатку 2х2х2 метра адским дымом, от которого у меня заслезились уши. Михаил протянул сигарету мне. — Нет, благодарю, — отказался я, вспоминая свой печальный опыт в поезде. — Ну че ты как баба! — гаркнул он, впихивая в меня эту адскую вещь. Я начал харькаться и выть, а Дохлый любезно стучал меня по хребту, пока охранники за дверью не заглянули к нам. — Тьху, голубки! Зерна не насыпать? В камере стало совсем темно. Выплевывая ядовитую слюну, я вздохнул и глянул на Дохлого. Его глаза светились в темноте. — Ну, мы так и будем тут торчать? — Это ты у меня спрашиваешь?.. — и я по привычке чуть было не добавил «соплежуй», но вовремя спохватился. У нас же вроде как мир. — Мне почём знать, кхм! Дохлый цокнул языком. — Мде-е... Валить нада, вот чо я скажу, Сракус! — Я Маркус! — сопли обиды вылетели на свободу и облепили всё лицо Дохлого. Он с трудом подавил блевотину, которая уже текла у него из ушей, и соскреб сопли с бороды. — Неважно. И не... плюйся так больше, Сра... короче, ты, — он ткнул сосиской в меня. — Ну-ну. — Валить нада, вот-с... — повторил Дохлый, разглядывая свои наколки. — Это ясно, что надо... Только... В этот момент комната наполнилась звуком, какой бывает слышен только при извержении вулкана или снежной лавине. Грохочущий рокот, сопровождаемый воем снежных йетти. Я сконфужено схватился за урчащий живот и глянул на усравшегося Дохлого. — Только вот жрать хочется... Прям очень... И мы одновременно посмотрели в сторону кучи кошерного дерьма, над которым летали дохлые мухи. *** С тех пор мы с этим гов... Дохлым, как настоящие авторитетные бомжи, установили несколько правил. Правило первое — жрем по очереди. Нельзя сказать, что в этом блошином притоне кормили ужасно. Например, сегодня в протухшей кукурузе, которую я сперва принял за дерьмо Дохлого, заботливо выложенное на тарелочке, я обнаружил кусок накрашенного ногтя поварихи Лиды, который навеки застрял у меня в гландах. Правило второе — спим по очереди. Как оказалось, ссохшимся говном можно отпугивать охранников, которые частенько дразнили нас палкой колбасы. Шли часы, дни, недели... Я начал забывать то чувство, когда кошерная лебеда маман застревает между зубов, а борода Дохлого делала его похожим на бомжа Ваньку. Кроме того, мы начали продумывать план побега. Итак, полагаясь на свою кратковременную память улитки, Михан начертил на стене план БЛЯ своим помётом. — Кароче, слухай сюда, Срачкин, — начал он с видом учёной ягодицы индюка, — щас мы находимся... э-э-э... ну допустим, вот тут! — он ткнул куском говна в стену. Блевотина неспешно текла у меня из носа, а он всё продолжал. — Значит, нам следует идти... э-э-э... туда! — он ткнул сосиской в дверь и вляпался в кучу своего дерьма, которое теперь валялось по всей комнате. — Тьху, бля... Дохлый ругнулся и стал вытирать ботинок об меня. Я дико заверещал и уже собрался было врезать ему, как вдруг в окно влетела молния и что-то воткнулось в левую булку Дохлого. Он задёргался в предсмертной агонии. Я подскочил и выдернул из его зада пилочку для ногтей и голубя Василия, который её принёс. Он возмущенно курлыкнул и выплюнул Мишкино говно, затем вылетел в окно. — Это ещё чё за хрень?! — заорал Дохлый, направив на меня пулемётную очередь из соплей. — Спокойно, соплеж... — порция говна залетела мне в рот, я стал задыхаться и потом, кажется, упал в обморок... *** Вскоре я очнулся, но не с помощью Дохлого, а от яростного бурления кишках, которое можно было принять за брачный клич динозавра. — А-а, я думал, ты сдох, — поприветствовал меня Миха. Дохлый встал и я тоже. Он аккуратно ходил взад-вперёд, а я втихаря стал сосать пыль на стенах, понимая, что лишний раз не стоит трогать этого говнюка. — Что-то здесь не чисто, — вдруг сказал он, резко остановившись. Миха показал мне две пилочки, больше похожие на орудия для убийства. — НАХРЕННА ЭТО СРАНОЕ ЖИВОТНОЕ ПРИНОСИТ НАМ ЭТУ ХРЕНОТЕНЬ, А НЕ ХАВКУ? В порыве ярости Дохлый взревел и швырнул в меня эти зубочистки. Я дико завизжал, когда одна из них пролетела в миллиметре от моего уха и, стукнувшись о стену, упала на пол. Когда опасность миновала, я снова вскипел и накинулся на Дохлого: — Ну ты дурачок?! Че ты но-о-оешь, сопля магаданская?! — орал я, брызжа слюной на притихшего Дохлого. — Если твоих извилин не хватает, чтоб понять истинное предназначение этой хероты, то заткнись и слушай меня-я! Я схватил пилочку и ебнул её об дверь, заставив охранников трястись от страха и даже кинуть нам кусок колбасы. Я посмотрел на них как на говно страуса и просроченную лебеду, но больше, конечно, как на говно из лебеды. Затем лизнул колбасу и вернулся к Дохлому, который уже оклемался и набрался наглости. — А ты чё на меня оре-е-ешь, Люся?! — гаркнул он, отобрав у меня колбасу. — Кого ты учишь, Сракус? Мама-а-ашу свою учи! А раз такой умный, то скажи, для чего эти штуки, ясно тебе, а-а-а? Я с трудом удержался от порыва воткнуть ему в глаз вторую пилочку. Но взял себя в руки и начал объяснять. — Голубь — мой сообщник. Он спасал меня в самые трудные моменты, тьху! — я харкнул. — Во-от. И сейчас он дал нам эти пилки, чтобы мы свалили отседова. Каждый день он будет приносить нам по одной. И потом мы взломаем замок с помощью моего гениального ума и пилочек, но больше, конечно, моего гениального ума! Я гордо поднял голову и вляпался в говно. И в этот же момент в окно влетала ещё одна пилочка и воткнулась в ногу ржущего Дохлого. Он тут же перестал гоготать и громко матернулся, вырвав пилку и кинув её в меня. Я бережно сложил все три пилочки в карман. *** Шли дни. Временами я мутузил Дохлого, который намертво врастал в нары, а иногда он мутузил меня. Охранники все реже и реже бросали нам пожрать, ограничиваясь рагу из соплей, от которого у меня в глазах росли волосы. Голубь Васька приносил нам пилочки (я не знал, где он их берёт, лишь смутно догадывался). И вот наступил очередной говно-день. Я сидел у окна, грея свои телеса, и писал письмо маман на куске прошлогодней газеты. «Дорогая маман, пишу тебе из Магадана. У меня всё хорошо, правда, без твоей лебеды мой желудок уже не тот. Ну что ж, заканчиваю письмо. Твой сын, М...» Я сложил бумажку пополам и принялся ожидать Ваську, слыша, как Дохлый вышибает искру из пилочек и распевает «Мурку». *** Однако он всё не летел и не летел. Даже когда я решился отдать ему свои последние три семки, он не появился на горизонте и, подобно золотой сопле, не спустился на подоконник, принеся недостающую пилочку. Я просидел так до вечера и даже не поругался с Дохлым, а это — поверьте — великое достижение. Я уже начал засыпать, как вдруг получил заряд кислотной мочи в глаз. Адски матерясь, я вставил себе запасной глаз и моргнул. Я видел, как Василий бросает в камеру последнюю пилочку и спаривается с какой-то куропаткой. Это конец. Это означало, что больше пилочек не будет. Я вздохнул и вывалил на пол ровно тридцать пилочек. Дохлый сидел рядом и жевал ухо охранника. Я подавил рвоту, взял кусок говна на палец и начал склеивать пилочки, чтобы получилось единое лезвие. *** — БИНГО! КОМБО! СВЯТЫЕ ПОТРОХА ТЁТИ ЗИНЫ! — я попытался придумать ещё какие-нибудь слова, описывающие мой восторг, но вовремя заметил чавкающего дауна Миху. — Это чё?.. — безэмоционально хрюкнул он, глядя на нечто в моих руках. — Это... это... Астральный меч «МАРКУС-2000»! Дохлый тупо проморгал. Я слышал, как трещал заржавелые извилины у него в мозгах, со временем превратившиеся в Доширак. — С помощью него мы разхуярим дверь и выберемся на свободу! О, клянусь, в тот момент я не смог сдержать соплей радости!.. Услышав несколько знакомых слов, Дохлый тоже заулыбался и похлопал меня клешней по плечу. — Ну что ж, дерзай, Ср... Братан! Я хмыкнул, мысленно приказав себе сбросить Дохлого в унитаз с пираньями, как только мы выберемся отсюда, но... даже столь тупой олень, как Мишаня, не мог испортить этот момент. Я поднёс ушную раковину к дверям, прислушиваясь к мелодичному храпу охранников. Да-да, те самые самцы горилл в количестве две штуки. — Вроде тихо, — просопел я Дохлому, чувствуя внезапно переполняющую меня тревогу и блевотину, но больше, конечно, тревогу. — А вдруг они проснутся? — Охрану я беру на себя, — сказал Дохлый, закатывая несуществующие рукава и мысленно готовясь к битве. Я схватился за посох обеими руками и напряг кишки, с разбегу (насколько позволяла наша комнатка 2х2х2 метра), но... тщетно. — Дай-ка мне, — Миха отпихнул меня и долго смотрел на непонятный предмет у себя в руках, пока не психанул... — ЗА-А-А-А МАГАДА-А-А-АН! — басом заверещала Мишкина глотка, заставив пыль на стенах танцевать канкан. Камера содрогнулась, и когда я открыл глаза, то увидел разъяренного Дохлого, сидящего в куче дерьма и пилочек, но больше, конечно, дерьма. — Сра... Иди-ка сюда, друг. Не дав мне времени для раздумий, Миха схватил меня за ляжки и замахнулся. Это всё, что я помню. Потом белый свет в конце... неважно. Когда я очнулся во второй раз, сам Бог стоял надо мной в розовых тапочках. — Я... в раю... — Подъем, инвалид! Очумелые охранники были прижаты к полу обломками двери с кусочками... моих мозгов. Мы были в уже знакомой мне каморке. Дохлый встряхнул меня и потащил за собой, а я только и успел по-королевски харкнуть на прощание своей родимой камере... *** Мы бежали, бросая кусочки говна в оклемавшихся охранников, которые теперь гнались за нами. Я чувствовал их дыхание над своим ухом и от этого бежал ещё быстрее. Дохлый размахивал тапками и покрывал весь мир трехэтажным матом. Наконец наша орава добралась до комнаты с баночками-соплями. Оставалось пройти ещё одну дверь, и — свобода! Но мой взгляд зацепился за склянкой с табличкой «ЛМС»... В тот момент я был полон героизма и страха за свою шкуру, но больше, конечно, героизма. Я отпихнул Дохлого, тащившего меня куда-то, схватил баночку, сунул её в трусы и рванул к двери... И тут на мою голову обрушился комок слизи, перьев и бумаги. Какая-то треклятая сова выплюнула в меня конверт и улетела. Я нервно распечатал письмо и сразу узнал каракули, написанные куриной клешней Акакия... Дочитав послание, я почувствовал бурление говн в глубине своих кишок. Сожрав бумажку и тем самым уничтожив доказательства, я обернулся, как вдруг... Дохлый схватил меня за слюнявчик и прижал к стене. Он больше не походил на долбоящера-переростка. В его глазах непрерывно сверкал мозг изощренного убийцы, а на клешне, сжимавшей мою глотку, красовалась «Клавушка». Я стал пускать кислотные слюни, но его это не остановило. Я слышал, как он бурлил мне в ухо: — Настал час расплаты... Маркус Потрошенко! Я перехожу на тёмную сторону! Муха-ха-ха-ха! — он адски заржал. Я икнул. Неужели всё это время лишь притворялся непробиваемым тупицей? Неужели... это какой-то изощрённый план, это заговор?.. Но все мои вопросы улетучились, когда из-за угла выполз волосатый морж-еврей в костюме директора. Он крякнул, шевеля своими щупальцами, и подполз к нам. — Хорошая работа, Миша, — гаркнул он, окатив Дохлого слюнями и остатками обеда. — Дальше я сам... Он достал шприц и поднёс его к моей клешне. Я понял, что если сейчас не выберусь, то не вернусь домой никогда... К тому же, меня ждёт Акакий... Издав душераздирающий вопль, я резко откусил Дохлому палец, заставив его ослабить хватку, выбил шприц из рук моржа и воткнул его ему в глотку, вызвав отвратительные булькающие звуки. Я побежал без оглядки, но слышал топот, словно за мной гналось стадо разъяренных мамонтов. Я мчался к вокзалу, наплевав на свои вещи и чемоданы. Наверное, в тот день мне очень повезло, потому что я ни разу не вляпался в говно, на меня даже птичка не насрала! Но самое главное, я успел (УСПЕЛ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!) заскочить на набирающий скорость поезд «Магадан — Пивное Королевство», а проводница тётя Люся оказалась троюродной сестрой моего несуществующего брата и не устояла перед моим обаянием, а потому сразу пропустила меня в купе... *** Я прилип к вонючему окну и смотрел на стремительно удаляющихся врагов. Я слышал, как этот старый хрен, мой бывший директор, орал на весь Магадан: — Я ещё доберусь до тебя, говнюк! Берегись, Маркус Потрошенко! — но тут шприц в его глотке сделал своё дело. Морж повалился на гориллу и стал пускать слюни, не сводя с меня злобного взгляда. Ему оставалось недолго. Но после всей это заварушки мне уже ничего не было страшно. Я не пугался больше зубастых моржей или волосатых горилл. Показав фак Адольфу Христофоровичу я отвернулся от окна, засунул капсулу с вирусом поглубже в трусы, а затем крикнул проводнице тёте Люсе, чтоб она принесла мне чайку...