***
В комнате первое, что ты делаешь, — закрываешь полог кровати и дрожащими руками достаёшь дневник, чтобы записать и сохранить всё сразу. С обложки дневника на тебя насмешливо смотрит жёлтая тиснёная гвоздика, и ты понимаешь, откуда тогда взялось слово. Записи получаются скомканными, неровными. Мысли скачут с места на место. Но это нормально; ты быстро записываешь основные моменты, а затем повторяешь воспоминания более подробно. Некоторые моменты выписываешь несколько раз, чтобы понять их. Мысли успокаиваются, и ты начинаешь видеть несоответствия в истории, которую показал тебе Себастьян. Сейчас ты рада, что не разговаривала с ним после легилименции. Его слова могли исказить впечатление. Именно Себастьян научил тебя этому трюку — распознавать, действительно ли ситуация требует мгновенного решения или кто-то пытается манипулировать тобой, заставляя действовать необдуманно. Жаль, что иногда ты не можешь отделить одно от другого. Например, даже спустя некоторое время ты не уверена, был ли план Хранителей просто глупым или у них было что-то другое на уме. Они сообщили тебе местоположение хранилища только тогда, когда гоблины уже напали на него, и времени на раздумья не было. Благодаря им и профессору Фигу, ты прибыла в хранилище почти одновременно с могущественным убийцей — гоблином Ранроком. Какое невероятное совпадение! Ты оказалась вместе с Ранроком в помещении, где хранилось мощное магическое оружие. Но только тебя Хранители по неясным этическим причинам попросили не трогать его. Это всё равно, как если бы два человека оказались в комнате с одним ружьём, и их заставили сражаться друг с другом до смерти. Одного человека вежливо попросили не прикасаться к оружию, в то время как если второй возьмёт ружьё — он убьёт всех внутри и снаружи комнаты. Обстановка явно подталкивала тебя «взять оружие» — поглотить магию Исидоры, но тебе удалось победить Ранрока. И потом ты сохранила сферу нетронутой. Не потому, что решила не использовать её, а потому, что не было необходимости в спешном принятии такого важного решения. Но с Себастьяном Сэллоу ситуация более прямолинейна и сложна. Он может быть каким угодно, только не глупым. Это значит, что можно надеяться разгадать его план. Главный вопрос заключается в одном — хочешь ли ты вообще начать копаться в происходящем и прояснять ситуацию, или безопаснее придерживаться своего прошлого решения не иметь ничего общего с Себастьяном? Жаль, что на самом деле это не «или», а «и», потому что да, ты и хочешь, и безопаснее этого не делать. Пролежав без сна почти всю ночь и заснув только под утро, ты не успеваешь на завтрак. Это неважно, потому что еда всё равно не лезет в горло. Поэтому, как только ты одеваешься, сразу же мчишься на урок зельеварения. Почти все ученики уже собрались в классе. Пока ты добираешься до своего места, слышишь несколько приветствий с разных сторон и одно громкое: — Доброе утро, любовь моя! Ты спотыкаешься и возмущённо оборачиваешься, уловив хихиканье учеников вокруг, но Себастьян лишь бесстрастно поднимает бровь в ответ. Стыдно признаться, но услышать его почти признание приятно. Ты невольно краснеешь и отворачиваешься, стараясь больше не смотреть на Себастьяна в течение урока. Это даётся с трудом. После занятия он сразу подходит к тебе: — Рад тебя видеть. — Ты ведь понимаешь, что твоё приветствие окончательно убедило всех, что мы пара? — Это бонус. Мне не нужно убеждать всех, только тебя. — Нет необходимости в публичной демонстрации твоей несдержанности, — ты хмуришься и делаешь шаг назад. — Тогда как насчёт приватной демонстрации? — он ухмыляется. — Придёшь сегодня в крипту? — Приватная д-демонстрация? — ты сглотнула. — Что ты хочешь показать? — Это не я хочу показать, а ты хочешь увидеть, — он окидывает тебя порочным взглядом с головы до ног. — Легилименция, любовь моя. Тебе нужно попытаться проникнуть в мой разум; там много воспоминаний, которые стоит увидеть. — Разве твоё мастерство в окклюменции уже не достаточно велико? — ты решаешь игнорировать его обращение. — Я бы не стал ставить на это жизнь Оминиса. А ты? — Я... Да, хорошо. Увидимся вечером в крипте. Теперь он открыто шантажирует тебя. Что ж, ваши отношения определённо вышли на новый уровень.***
День проходит тяжело. Себастьян больше не находит нужным скрывать свои чувства и душит своим голодным взглядом. Он всегда рядом, всегда наблюдает за тобой, как хищник. Он ждёт, чтобы увидеть, что ты сделаешь, чтобы тут же отреагировать. Находясь в классе, Себастьян явно не слушает профессора, а словно гладит твоё тело пристальным взглядом — взглядом, на который раньше он бы не решился! От этого у тебя по коже бегут мурашки, и сильно колотится сердце. Ты точно знаешь, о чём он думает. И что чувствует. По мере того, как длится день, ты начинаешь чувствовать себя всё более и более поглощённой вниманием Себастьяна. Он как будто захватывает тебя, обозначает как свою территорию, чтобы все видели. Но в то же время в этом есть что-то захватывающее. Опасная грань его собственнических чувств и то, как его взгляд прожигает твою кожу, заставляет тебя чувствовать себя живой, как ничто другое. Когда на гербологии профессор Чесноук просит тебя и Леандера принести ростки бадьяна из ближайшей теплицы, вместо Леандера сразу же вызывается пойти Себастьян. Он наклоняет голову вбок и назад, глядя на Леандра из-под пренебрежительно прикрытых век. И идёт вперёд вальяжной самоуверенной походкой, расправив грудь, словно готовясь к драке. Его единственное объяснение профессору Чесноук — явная ложь о вывихнутой лодыжке Леандра и угрожающий взгляд в его сторону, обещающий превратить ложь в правду. Ты быстро говоришь: — Всё в порядке, я знаю, где находятся ростки. И выходишь за дверь, чтобы избежать неловкости. Но Себастьян всё равно следует за тобой, игнорируя явное недовольство и молчание. За обедом ты сидишь рядом с Поппи, но это не помогает справиться с вопросами других учеников, которые сыплются на тебя со всех сторон. Ты отрицаешь, что вы с Себастьяном пара, но вопросы становятся всё более навязчивыми. — Это правда, что вы уже давно встречаетесь? Правда, что вы целовались в теплице на гербологии? Правда, что Сэллоу признался тебе в любви на глазах у всех? — Правда, — отвечает сзади медовый голос с лёгкой хрипотцой. — Двигайтесь. И Себастьян садится рядом с тобой, завершая допрос своим присутствием. Ты вздыхаешь, оставив всякие надежды убедить остальных, что вы с Себастьяном не вместе. Слухи о вас ходят с тех пор, как он призвал тебя на уроке чар. Знал ли он тогда, что позже он загонит этим тебя в угол и сможет вести себя как настоящий парень на глазах у всей школы? Нет, вероятно, это просто паранойя. Кстати об этом. Можешь ли ты ошибаться, приписывая Себастьяну исключительно злой умысел? Может ли быть так, что он действовал из лучших побуждений? Стоит изучить прошлое под углом новых знаний. Ты молча сидишь за обеденным столом. Вы двое уже давно не были так близко друг к другу. Случайное столкновение локтей выбивает из колеи. Кажется, будто в воздухе витает одеколон Себастьяна и запах мяты и шоколада. Себастьян, с другой стороны, кажется совершенно спокойным. Он очаровывает сидящих рядом с ним учеников, захватывая их внимание своими историями. Кажется, что он не обращает на тебя особого внимания. Тем не менее, не спрашивая, Себастьян издалека пододвигает к тебе твоё любимое пирожное, продолжая разговор. Несколько девушек вокруг вздыхают, восхищаясь этим жестом.***
После обеда наступает небольшое затишье. Урок прорицания проходит спокойно, а на Истории магии Оминис говорит: — Я ценю то, что ты помогаешь Себастьяну с окклюменцией ради меня. Понимаю, что тебе было нелегко согласиться на это. — Не стоит, Оминис. Ты бы сделал то же самое. Ты ни в чём не виноват. — Ты знаешь моё мнение на этот счёт; оно не изменилось. Однако я по-прежнему благодарен тебе за помощь. — Я надеюсь, что защита Себастьяна сработает. — Я тоже. Он предупредил меня, что твои тренировки требуют концентрации, поэтому я не буду мешать, приходя в крипту в течение следующих нескольких дней, не волнуйся, — ты сразу начинаешь волноваться. Оминис на мгновение замолкает, но затем все же спрашивает. — Вы, кажется, помирились с Себастьяном? Я слышал его на зельях. — Нет, всё не так. Это трудно объяснить, даже непонятно, с чего начать объяснять, если честно, но всё не то, чем кажется, — а затем добавляешь, громче, чем следовало: — Мы не пара! — Понятно, приношу свои извинения. Не хотел лезть не в своё дело. — Ничего страшного. Просто сегодня такой странный день. Как Анна? — У неё все хорошо. Мы навещаем её так часто, как только можем. Пока ситуация не прояснится, мы... мы не будем возвращать всё на свои места, — Оминис говорит завуалированно, но ты улавливаешь идею. Они пока не будут возвращать воспоминания Анны. — Теперь, когда мистер Сэллоу умер, у Анны осталась только одна опора. Себастьян рад, что может помочь Анне. Я тоже. Конечно. Конечно.***
Ты боишься идти на ужин из-за того, что может вытворить Себастьян, но его там и не оказывается. Напротив тебя сидит только Леандер, который ест быстро и молча. Ты проводишь мысленный эксперимент, ставя Леандера на место Себастьяна. Что бы ты чувствовала, если бы именно Леандер был тем, кто сделал с тобой всё — обманы, предательства, ущерб здоровью, вред личности, стирание памяти и многое другое? Мгновенная ярость вскипает в крови, ты готова проклясть его «Круцио», и не раз. Он не отделался бы простым «Круцио»; ты уничтожала бы его медленно и мучительно за всё, что с тобой произошло. Однако Себастьяну ты как будто почти готова простить. Наверное, это и есть любовь, верно? Какие ещё доказательства нужны? Хорошо бы держать это знание в голове и делать поправки на твою необъективную оценку Себастьяна. Ты не хочешь идти в крипту, но от судьбы не убежишь. Как только дверь открывается, ты чувствуешь сплетение ароматов тысячи цветов, сливающихся в одно целое. Комната оживает от цвета и сладких, пьянящих запахов, которые исходят от бесчисленных ваз и корзин с цветами, искусно расставленных по всему помещению. Здесь розы, лилии, маргаритки, подсолнухи и многое другое; все они буйно цветут, сочетаясь друг с другом в удивительной гармонии. Ошеломлённая метаморфозой крипты, ты не замечаешь самого Себастьяна, пока он не подходит к тебе достаточно близко, останавливаясь рядом. На нём белая рубашка, галстук и зелёный приталенный жилет. Сегодня мантия не скрывает стройную фигуру. — Наконец-то ты пришла, любовь моя, — он наклоняется и нежно целует твою руку с довольной улыбкой. — Что? Что это такое? Я... Я не думала, что придётся объяснять ещё и тебе. Мы. Не. Пара. Ты раздражена, смущена и довольна одновременно. Простым эмоциям не место в присутствии Себастьяна Сэллоу. — К сожалению, пока что это верно. Но я всё ещё могу подарить цветы прекрасной даме, — он улыбается и делает широкий жест, указывая на букеты повсюду. Ты медленно идёшь к вашему обустроенному углу, поражаясь убранству. — Должна признать, что это выглядит завораживающе. Но я не вижу ни одной гвоздики. Это специально? — Как проницательно, — Себастьян идёт следом. — Это худший цветок в мире. Ненавижу его. Но всё равно хочу подарить — в символическом смысле. Из-за моей навязчивости, особенно по отношению к тебе. Скажи «Гвоздика», если когда-нибудь почувствуешь, что я зашёл слишком далеко, и захочешь остановить. Я остановлюсь сразу же, несмотря ни на что. — Вот это да! Спасибо, Себастьян! Это мои любимые подарки — цветы и пустые обещания, — ты оборачиваешься и видишь его вопросительный взгляд. — Как я могу верить словам человека, который нарушает даже прямой приказ под действием «Империо»? — Но ты знаешь, почему я воспользовался возможностью сохранить память. Ради тебя. Всегда для тебя, — он выглядит искренним. — Почему ты не признался на следующий день, как планировал? — Я признался! Ты не приняла признание, хотя обещала, что всё будет хорошо! Даже не знаю, почему. Может быть, я подобрал не те слова. Но теперь я подберу другие, хорошие. Я всё сделаю правильно, — его карие глаза горят убеждённостью. — Почему я не помню этого, Себастьян? Выкладывай. — Всё пошло не по плану, — он опускает глаза, и его голос становится тише. — Я признался в любви, но ты молчала и пыталась отодвинуться, как будто я был тебе максимально неприятен, как будто ты боялась меня. Я не знал, что делать. Конечно, ты не помнила о прошлом вечере и о своём намерении признаться в ответ. Поэтому я никак не мог посоветоваться с тобой. И боялся, что потеряю тебя, если оставлю всё как есть. Поэтому я стёр тебе память, чтобы было время определить, что пошло не так. Мне невероятно жаль. — А если я попрошу показать это воспоминание сейчас, ты снова покажешь специально подготовленную версию? Не думай, что я не заметила признаков искажения прошлого воспоминания! — О, это немного неловко... — он не выглядел как человек, которого поймали на лжи. Хотя он никогда так не выглядел. — Я знаю, что у тебя особый талант к легилименции, поэтому ты можешь чувствовать мои эмоции и читать мысли. Поэтому постарался вырезать те части, которые могли тебя смутить. Где начал мечтать о тебе слишком интенсивно, ярко представляя, что хочу с тобой сделать. Но если пожелаешь, я покажу тебе полную версию со всеми подробностями, — он приглашающе приподнимает бровь. Ты можешь примерно представить себе его мысли, когда воспоминания «подёргивались». Твоё лицо горит от стыда, а взгляд невольно падает на его шею, которую ты облизывала с таким старанием. — Подожди, не заговаривай мне зубы! Откуда ты знаешь о моём особом таланте в легилименции? Опять окажется, что ты стёр мне память о каком-то дне? — Ну... — Себастьян неловко пожал плечом. Это же просто абсурд. Ты хочешь выбраться отсюда, сбежать, но должна узнать правду. Речь идёт о сохранении жизни. Ты раздражённо подходишь к своему любимому креслу, сметаешь с него прямо на пол кучу незабудок и садишься, скрестив ноги. — Выкладывай. Какая остроумная причина у тебя уже заготовлена? — Твоё недоверие понятно, но все равно ранит, — Себастьян садится в кресло напротив тебя. Он задумчиво берет с подлокотника белую розу и начинает говорить. — Ты знаешь, насколько я одержим тобой. С этим ничего нельзя поделать; это часть того, кем я теперь являюсь. Было бы легче, если бы это чувство было хотя бы менее интенсивным. Или исчезло совсем, — он неосознанно отламывает шипы на розе один за другим. — Как будто я потерял контроль и стал зависим от тебя. Это ужасное чувство, нездоровое состояние, которого не пожелаешь и врагу. И все же оно приносит удовольствие. — Себастьян, мне очень жаль, — ты останавливаешь свой порыв положить ладонь на его колено. — Это не твоя вина. Ты же не выбирала родиться такой привлекательной, — он криво улыбается тебе, но ты видишь боль и усталость в его глазах. — Может быть, мне не следовало говорить с тобой после дуэли. Или, может быть, даже тогда было уже слишком поздно. В любом случае, эта часть истории началась с того, что я убил своего дядю. Я не жалею об убийстве — на то была веская причина, — но жалею, что использовал «Аваду». Это положило начало расследованию, в которое могли быть вовлечены и вы с Оминисом. Вы покрывали моё преступление и тоже могли быть осуждены. Мне нужен был способ противостоять допросу. По иронии судьбы, именно Соломон рассказал мне об окклюменции. Он иногда жаловался на неё, когда обсуждал своё прошлое в качестве аврора. Мы решили попробовать. Опять это «мы». Неужели «мы» будет лежать в основе каждого сомнительного действия Себастьяна? Он продолжает свой рассказ, погрузившись в мысли. Неровный свет свечей играет на его лице, оставляя глаза в тени. Сильные тонкие пальцы сорвали с розы почти все колючки. — Конечно, оказалось, что у тебя феноменальный талант, а я совершенно не знал, как защитить сознание. Так что ты сразу увидела мой самый большой секрет, — он устало поднимает на тебя глаза. — Ты помнишь, что приказала мне под «Империо»? Ты сказала: «Не дай мне случайно узнать о твоей любви». Поэтому после первой же тренировки я стёр тебе память. Потом таких дней было больше. — Это чудовищно. Почему ты просто не признался в любви? Не случайно, а специально? Ведь приказ не запрещал этого? — Я боялся потерять тебя. Однажды после признания это чуть не случилось, и я так и не узнал, почему, — он напряжённо смотрит в твои глаза, пытаясь объяснить, пытаясь заставить понять. — И ты думал, что это хорошая причина, чтобы продолжать стирать мою память в течение нескольких дней? Подвергая риску саму целостность моей личности? — Я понятия не имел, что всё окажется настолько серьёзно. В книгах ничего не говорилось о таких долгосрочных последствиях, иначе я бы никогда не использовал эти заклинания на тебе, клянусь, — с шипами покончено, и Себастьян нервно продолжает отрывать лепестки. — В тот момент это казалось лучшим решением, чем потерять тебя. Этого я не смог бы вынести. Но я много читал и почти уверен, что нашёл, что вызвало у тебя такой эффект. Мы всё исправим, любовь моя. Я обещаю, что защищу тебя от всего и сделаю счастливой. Ты хочешь в это верить. Стебель розы из рук Себастьяна падает на пол.