Romance des vieilles cours

Средство, которое Дазай придумал, точно работало: через полгода истерик, всплесков, порезов и прочего дерьма Сигме начало становится лучше. Он уже не будил Осаму тем, что дëргался от кошмаров, и не просыпался в слезах по утрам. Конечно, оставалось много работы: то, что он пережил (ей-богу, торговля детьми!), никак не выправить за полгода. Никак. И, без шуток, Сигме очень повезло, что психика у него достаточно крепкая (хоть по нему зачастую и не скажешь), и смогла пережить это всë и даже остаться "в живых". Хоть и бóльшая часть воспоминаний наглухо заблокированы, и ему потребовались медикаменты. Судя по всему, Гоголь об этом не знал, и просто принимал его особенности в виде кошмаров за должное. Опекуны Сигмы пытались водить его к психиологу, даже к психотерапевту, но очевидно, что ничего у них не получилось, — Сигма не хотел никому открываться. Ну, разве что плюшевым игрушкам, им можно. *** Сигма помнит свою детство очень плохо. Часто ему кажется, что он вообще не рождался, а просто появился, когда ему было 10. Именно с того времени он помнит себя. Помнит ещë книги, которые, кажется читал. Точнее, он просто помнит книги, не то чтобы он помнил, что читал. Почему он вообще умеет читать? После помнит руки. Мужские. Противные. Они тянулись к нему, но будто не к нему. Кажется, рукам было всë равно на него. Ему же — нет. Руки тянулись, будто бы лозы, будто бы у них нет никакого предела, оставляя после себя ожоги и порезы от колючек. Помню ещë "больно". Ему нельзя было говорить это другим, поэтому он говорил это себе. Он помнит. Он помнит. Почему он помнит это, а не своих родителей? Есть ли они у него? Почему он помнит, что ему 10? Ему 10? Руки касались ниже спины. Ему 10. На нëм ожоги от них, позже ставшие шрамами. Был ли у него когда-нибудь дом? Были ли у него мягкие игрушки, куклы или машинки? Почему он помнит? Чужие губы оставляюсь ожог не на нëм. "Человек ли я?" Он помнит, кричать нельзя. Говорить "больно" тоже, ведь "больно" не уходит. "Помогите" говорить тоже нельзя. *** Сигма вскочил с кровать, ударившись лбом об лоб Дазая. —Сигма! Смотри на меня! — чужие руки, никакие не лозы, нежно взяли его лицо, сложив щëки наподобие рыбки, — Кошмар, сон, отходы переваривания информации нашим мозгом. Сигма не отвечал, лишь испуганно глядя на него, комкая одеяло. Осаму подполз и аккуратно обнял его. —Сигма, я тебя люблю. —Что? — он отмер, всë ещë сжимая одеяло. Пальцы болели. —Я тебя люблю. Костлявые руки коснулись Осаму со спины. —Закинь потом эту футболку в стирку, Осаму.