Волосы

Посреди комнаты, в которой он стоял, было до жути тихо, и лишь капли из плохо закрытого крана на кухне глухо падали в раковину, словно метраном отсчитывая секунды. Сердце размеренно стучало в груди, пока глаза пытались разглядеть в полутьме ванны своё отражение в большом зеркале, что с его-то тигриными глазами было сделать не то, что бы сложно. Из зазеркалья на него смотрел относительно взрослый молодой человек с лёгкой, будто въевшейся в лицо улыбкой и пустыми, безжизненными, потускневшими глазами, под которыми залегли совсем не привлекательные тени. Но, обычно, внимание привлекало совсем не это. Не аметриновые глаза, не губы, и даже не очаровательные белые ресницы. Волосы. Шикарные, длинные, почти до самой поясницы белоснежные волосы, слегка вьющиеся на концах. Они были его любовью, гордостью и проклятьем однавременно. Руки сами тянутся прикоснуться, потрогать шёлковые пряди самыми кончиками пальцев, а после отдёрнуть руку как от огня, увидев как отражение в зеркале измучено ухмыляется. Свои волосы Ацуши растил и берёг как зеницу ока не просто так. Он прекрасно помнит, как будто бы не специально забывал стричься, а после и вовсе перестал как то оправдывать свои становящиеся всё длиннее светлые пряди. Он говорил всем "Мне нравится", и лишь себе мог признаться, что очередная стрижка была пропущена не из-за своего каприза, а потому что так нравилось ему. Ох, Ками, он прекрасно видел, как сильно его волосы привлекали внимание Рюноске Акутагавы, с каким благоговением последний проводил по ним своими бледными, аристократичными руками, с каким трепетом плёл из них замысловатые косы. Прекрасно помнил, как тот грубо, но чрезвычайно возбуждающе накручивал их на кулак во время очередного безудержного родео после тяжёлой миссии. Помнил, как нежно он заправлял их Ацуши за уши во время поцелуев, как мягко запускал в них свои ладони, что бы помассировать пульсирующую от боли голову. Помнил. Всё до последних мелочей. Смотреть на самого себя в зеркале становится противно, и Ацуши усилием воли заставляет себя опустить взгляд вниз, на собственные, израненые после очередной битвы руки, что с силой сжимали керамическую раковину. Он стоит так несколько минут, абсолютно неподвижный, заствыший словно гипсовая статуя в каком нибудь музее, а после резко, неожиданно даже для самого себя, со злостным рыком сбрасывает с рядом стоящей полки все попавшиеся под руку принадлежности. Акутагава не приходил к нему уже больше трёх месяцев. Нет, не так, он даже глазом не видел этого самодовольного ублюдка больше трёх ёбаных месяцев. В один день Ацуши вернулся домой и обнаружил удушаюшую пустоту. Там, где когда то были вещи Рюноске, осталось лишь бесформеное ничто, бережливо хранящее запах чужих духов, да и тот со временем канул в Летту. Он даже ничего ему не объяснил. Молча ушёл, не сказав ни единого блядского слова. Ушёл, забрав с собой всю жизнь из Ацушиных глаз. Забрав с собой желание иметь хоть какое то дело с этими чёртовыми волосами. Накаджима психует, со всей дури бьёт ладонями по не в чём не повинной тумбе и резко возвращает взгляд в зеркало. В глазах неприятно жжёт, в носу щиплет от подступающих слёз, успокоиться не получается от слова совсем и Ацуши, с застилюшими глаза слезами, берёт в руки ножницы. Его трясёт, пальцы не хотят слушаться и мелко дрожат, поднося лезвия ножниц к пряди у лица. Он думает ещё несколько секунд, сомневается и боится, а после истерично всхлипывает и всё таки сжимает рукояти ножниц, скорее слыша, чем видя как ловко прядь отделяется от основной копны волос и падает на пол. Он сделал первый шаг, назад пути нет. Ацуши рыдает, рыдает, рыдает, но продолжает резать несчастные волосы, с каждым щелчком ножниц теряя какую то важную часть себя. Он не смог бы точно сказать, сколько времени он занимался "стрижкой" , сколько минут, часов, а может, дней, он провёл сидя на полу в ванной среди собственных волос, пока, наконец, не пришёл в себя. Накаджима поднимается на трясущихся ногах и вновь встречается взглядами с самим собой в отражении зеркала. Его глаза опухли и покраснели, кое где даже лопнули капилляры, губы обкусаны и изогнуты в странной, не свойственной Ацуши гримасе отчаяния. А волосы. Боже, его волосы. Неровные пряди свисали по бокам лица, где то доставая чуть ниже подбородка, а где то слегка касаясь плечей. - Мои прекрасные волосы... - шепчет Накаджима, сжимая в руке пострадавшую прядь у лица и вдруг улыбается, вымучено, совершенно несчастно, но улыбается, - Они мне больше не нужны. Шепчет в тишину Ацуши и, не потрудившись убрать устроеный бардак, идёт спать. Разнылся, а ведь ему ещё завтра на работу..

***

Утром он только и успевает, что кое как поравнять всё это безобразие, устроенное у себя на голове, и с чувством абсолютной разбитости отправиться в ВДА. Солнечная, тёплая погода располагала к себе, всё таки заставив Ацуши поддаться слабому воодушевлению и слегка улыбнуться, но ощущение, что что-то не так, что что-то должно произойти скребло на душе, не давая расслабить и без того воспалённые вчерашней истерикой нервы. Офис встречает его неожиданной тишиной, несмотря на то, что сегодня детективы собрались здесь в полном составе и, на сколько может заметить Ацуши, их больше, чем надо, на одного больше, чем надо. Блять. Они все молчат, удивлённо уставившись на внезапную смену имиджа Ацуши, и даже всегда собраный Куникида не знает, следует ли вообще обращать на это внимание — такого явно не предполагалось в его плане на день. Первым отмирает Дазай и, с привычной флегматичностью во взгляде, тянет капельку заинтересованным, но в большей степени дурашливым тоном: - Ацуши, а ты где косичку потерял? Накаджима, честно говоря, его даже не слышит. В ушах стучит кровь, а взгляд направлен лишь на одного человека в этой чёртовой комнате. Рюноске. Акутагава. Сегодня. Здесь. Сейчас. С этими бесконечно серыми глазами, наполнеными неподдельным ужасом, и, Дазай готов поспорить, сейчас Акутагава боится явно не за свою жизнь, хотя, судя по Накаджиме, стоило бы. Ацуши видит, как Рюноске начинает открывать рот, что бы что то сказать, но до того как тот успевает произнести хоть единый звук, тигр успевает со всей накопившейся яростью и обидой врезать подлому псу куда то в скулу, да так, что последний валится с ног, и, видит бог, если бы Осаму со своей способностью не уволок разъярённого Накаджиму вон, то вскоре им пришлось бы устраивать похороны — Ацуши бы убил Рюноске прямо здесь и сейчас.

***

Ацуши сидит где то в одном из полуподвальных помещений ВДА и нервно грызёт мятную конфету, устало прикрывая глаза. Эта резкая вспышка гнева, и чуть не вырвавшееся внутреннее животное, забрали все его жизненные силы. Гнев сменился на апатию, а в голове крутилась лишь одна мысль: "Почему он здесь?" Накаджима вздрагивает, когда перед его взглядом, устремлённым в бетонный пол, появляются чужие лакированые туфли — он расслабился так сильно, что даже не заметил, что кто то вошёл. Ацуши выпрямляется, поднимает глаза на незванного гостя и, прежде всего, разглядывает тёмное подпухшее пятно на чужой скуле. Хочется улыбнуться, но сил нет. - Хочешь мне что то сказать? - язвительно тянет Ацуши, наблюдая за тем, как бегают глаза Акутагавы, не зная, на чём фокустровать взгляд: на опухших глазах, сбитых на костяшках руках или на варварски отсеченных волосах. - Ты зачем это сделал, придурок? - заторможенно говорит Акутагава, протягивая ладонь к свисающим прядям, и, Ками, у Ацуши нет ни желания, ни сил что бы остановить его. - Тебя это больше не касается, - выплёвывает Накаджима и всё таки шлёпает ладонью по чужой руке, встряхтвая головой, - Если тебе больше нечего сказать, то проваливай, пока я из тебя на этом самом месте фарш не сделал. Они оба знают, что Ацуши ничего не сделает, не сможет, не сейчас. Даже при таких обстоятельствах он слишком любит этого придурка, что бы жалеть о оставленом ранее увечии, не говоря уже об убийстве. Пелена гнева спала, и вместе с ней ушло желание размазать Рюноске по стене. - Мне жаль, - только и шепчет Акутагава, с силой потирая собственные глаза. Как он вообще должен объясняться? Как вообще Ацуши должен ему поверить? Он не знает. Не знает. - Иначе было нельзя. Прости. - И это всё? - Ацуши чувствует, как снова начинает вскипать, а ещё прекрасно осознаёт, как злые слёзы вновь начали течь по щекам, - Это действительно всё, что ты можешь мне сказать?! Ты пропал! Собрал вещи и ушёл, даже слова мне не сказав! Ушёл, а теперь извиняешься?! Говоришь, что иначе нельзя!? Да ты сам себя слышишь!? - Ацуши, послушай.. - Нет! Нет! Я не хочу тебя слушать! Я хотел тебя услышать через неделю, через две, через месяц! Но не сейчас! Ты!Это всё ты! - Накаджима подходит почти в плотную, тычет Рюноске пальцем прямо в грудь и, сквозь жалостливые всхлипы, продолжает кричать, с каждым словом всё больше и больше теряя запал, - Ушёл.. Оставил меня одного. Ты хоть... Ты хоть представляешь, что я чувствовал, мудила? Последние слова Ацуши произносит почти шёпотом, громко всхлипывает и тычется лбом в чужое плечо, вздрагивая, когда его прижимают к себе чужие холодные руки. - Я правда не желал тебе боли, Тигр. И оставлять тебя — тоже не хотел, - тихо, успокаивающе шепчет Рюноске, поглаживая дрожащую фигуру по спине и надеется, что сегодня всё не будет покончено раз и навсегда, - Но ты должен понять, Ацуши, работая там, где работаю я, там, где работаешь ты, мы не всегда можем сказать "Нет, я не стану это делать". Я... Я просто не могу рассказать тебе, чем я был занят, не сейчас, когда результат моей работы и без того слишком сомнительный, что бы ставить его под удар случайными словами, но, Ацуши, - Рюноске аккуратно берёт лицо светловолосого парня в свои ладони и, глядя прямо в глаза, продолжвет: - Я понимаю, как тяжело тебе сейчас поверить мне, но я готов ставить свою жизнь на то, что по своей воле я бы никогда так с тобой не поступил. Всё, что я могу, это посылать тебе бесконечные извинения и надеяться, что ты позволишь мне вернуться. Ацуши выпутывается из чужих рук и молчит. Смотрит недоверчиво, с прищуром и явной борьбой в глазах. Он не верит, не верит, не верит. Боится верить. Боится внось остаться преданным, с болью и отчаянием в и без того расколотом сердце. Но и как жить без этого портового засранца, с этой пустотой и тревогой внутри он тоже не знает. Поэтому, словно переступая через себя, Ацуши произносит тихо и угрожающе: - Я иду на это только потому, что мы оба сидим друг на друге, словно на игле,- Накаджима усмехается, взгляд его тяжелеет, а с губ срывается очередная фраза, - Но, мой милый Рюноске, если когда нибудь, ты ещё хоть раз посмеешь поступить так со мной, то, будь уверен, никто и никогда в жизни не найдёт ни следа твоего существования на этой земле.. Рюноске ухмыляется, и Ацуши видит, как зрачки его расширились — больше всего тот любил именно такого тигра, способного разорвать тебя на куски даже голыми руками. Что ж, если это цена за любовь — то Рюноске готов её заплатить.