"Так и решается наша судьба. Зависима не только от нас, но и от нашего окружения, чьи мысли, действия и решения могут сполна её изменить. Так уж вышло, что наше собственное мнение всё чаще противостоит общественному, и не каждому дано выиграть в этом противостоянии" Ольга Ушкаленко, "Хранители: Тени мира" "Бывают времена, когда люди живут лишь надеждами и ожиданием перемены своей судьбы; бывает время, когда только воспоминание о прошлом утешает живущее поколение, и бывает счастливое время, когда историческое развитие мира совпадает в людях с движением их сердец" Андрей Платонович Платонов, "Афродита"
Порою жизнь бывает богаче любого вымысла. Во лжи в большинстве случаев хотя бы есть какой-то смысл и логика происходящего на удивление ясна, в то время как правда кажется невероятным сюром, который просто не мог случиться по-настоящему. Возможно, кто-то или что-то дремлет, а мы — лишь пыль его сновидений, кружащая в хаосе и оседающая с молниеносной быстротой. Крохотные песчинки непрерывно падают, а в местах их скоплений зажигаются новые звезды, холодно мерцающие в неизведанной дали, где-то на самом краю Вселенной, куда не дотянутся жадные ручонки алчных прощелыг, чтобы красть с небосвода светила и, как мальчишки, ворующие в соседских яблоневых садах, прятать награбленное по карманам и за пазуху. Звезды должны сиять для всех, лишь они вечны, и их бессмертие — это вера и грезы людей, которые не знают, что таят за собою недостижимые небесные огни, но отчаянно стремятся узнать. Где-то между всем и ничем, в самом сердце черной дыры, где нет ни пространства, ни времени, а гравитация настолько сильна, что не существует ничего, способного ей противиться, возможно, и сокрыта главная тайна мироздания. Может быть, именно туда стремятся души усопших. Возможно, именно там находится кабинет Господа Бога, чтобы никто лишний раз не тревожил мироздателя по пустякам. Вдруг, свет в конце тоннеля, что видят пережившие клиническую смерть, это сияние звезд, а душа вырывается из черной дыры, как ребенок из материнской утробы? Пробуждение Сида было тяжелым и медленным. Несколько раз он отчаянно пытался разодрать глаза и очнуться, но что-то мешало и утаскивало его в темноту снова и снова. Тревожное состояние, в котором он провел черт знает сколько времени прежде, чем его глаза заслезились от яркости света и боли, которую он вызвал, отступало. Оно не было похоже ни на что, описываемое в книгах и фильмах. Разительно отличалось от прихода, пусть и было вызвано наркотиками, это странное ощущение буквально высушило Гифальди изнутри — даже приподняться на локтях на кровати он смог далеко не с первой попытки. Но когда старания увенчались успехом, Сид лишь удивленно покосился на свою правую руку — ее натянул браслет наручников, защелкнутый на бортике койки. Тяжело соображая, парень лишь тихо замычал. Он понимал, что был не в состоянии даже встать самостоятельно, не говоря уже о бегстве из клиники и невероятного освобождения от наручников — кисть была слишком массивной, чтобы оттуда выскользнуть, единственным возможным способом вытащить ее без ключа, было отгрызть ее зубами строго по запястью. Состояние невероятной физической слабости и дурноты было непривычным и пугало. Гифальди чувствовал чудовищную ломоту во всем теле, одеревеневшем от долгого лежания в одном положении. Он даже не мог сказать, сколько проспал, но, вероятно, валялся он в таком состоянии уже довольно давно — отовсюду к нему, точно к зародышу из трилогии братьев Вачовски, тянулись бесконечные трубки и датчики. Какой-то из них мерно попискивал, откуда-то доносилось раздражающее капанье. Из-за плотных занавесок Гифальди даже не знал, какое было время суток. Когда он в последний раз был в сознании, это была злополучная ночь в самом ее разгаре в «Florencio», но что-то подсказывало, что этот листок из календаря можно спокойно вырывать. Когда Сид попытался размять затекшую шею, мимо него в коридоре проплыла симпатичная медсестра. Но, встретившись с Гифальди взглядом, она тотчас убежала, не удосужившись даже зайти. От такой реакции парень опешил, но предпочел не вдаваться в глубокие размышления на этот счет — общее паршивое самочувствие не располагало к неуместным философствованиям на тему. Его куда больше занимал тот факт, что его ногу тоже пристегнули наручниками к кровати, хотя это определенно было лишним. Про себя Сид подумал, что это дружеский подарочек от пизданогого марафонца, и он хотел уже от отчаянья взвыть, но не успел. В его палату вошла мексиканка лет сорока в белом докторском халате. В ее руках была рация и папка с кучей бумаг. Ее лицо было суровым и серьезным, но низкий рост и полнота смягчали эффект, не позволяя ей выглядеть устрашающе. Пышные коротко стриженные кудри уже подернуло сединой, на ее лбу было четыре продольных длинных морщины, но ее движения были быстрыми и точными, хоть и преисполненными важности. Полные губы с подернутыми вниз уголками едва заметно дернулись, когда она посмотрела Сиду в глаза, и от этого взгляда он почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого вот-вот накажут. — Ты такая заноза в заднице, парень, — без всякого смущения начала она, стоя у изножья его кровати и достав его медицинскую карточку, — Как раз в начале моей смены поступил, я из-за тебя пропустила коронарное шунтирование. Сид непонимающе следил за ней и пытался не упасть на подушки в бессилии. Гордость не позволяла ему лежать как старик на смертном одре, хотя ощущения были сродни. — Какого хуя вообще произошло? — Гифальди не узнал собственный голос. Таким сухим, надломленным и слабым он еще не был никогда. — Отличный вопрос. Задай его себе сам. Зачем столько кокаина? Притом, не простого, а невероятно дерьмового. Чудо чудное, что ты вообще до меня доехал, Гифальди. Поморщившись от боли, Сид потянулся к трубке у носа, но не вспомнив, что правая рука прикована к кровати, лишь упал на подушку в неуклюжей попытке освободиться хотя бы от нее. Доктор подошла к нему вплотную и аккуратно помогла. Затем она грузно присела на табурет, который Гифальди сначала и не приметил, и тяжело вздохнула. — Не думала, что до этого дойдет, но я твой лечащий врач, доктор Сантьяго. Она положила папку на кровать и внимательно окинула взглядом приборы, проверяя, все ли показатели в норме. — Не думали? Вы о чем? — Сид дышал тяжело и пытался не терять ничего из виду, хотя от головокружение все вокруг немного плыло. — Уверенности в том, что мы тебя вытащим, не было. У тебя случилась передозировка, а если верить показаниям очевидцев, только спустя минут десять кому-то в голову пришло вызвать скорую. Ты поступил с судорогами, без сознания и с гипертермией. В машине скорой прибавилась тахикардия и сердечный приступ. На пороге клиники сердце остановилось. Пока я тебя реанимировала, прошло четыре минуты. В общем, на пятой я уже думала записывать время смерти, потому что с таким жаром шансов почти не осталось, но появился пульс. Считай, заново родился, — доктор Сантьяго горько улыбнулась, покачивая головой, — Ты везунчик каких поискать, Гифальди. Пациент лишь удивленно уставился на свои руки, обвитые трубками. Сознание было угнетено валиумом, но он понемногу осознавал, что с ним произошло и как далеко его завели шуточки с Лоренцо. Из-за жалкой в масштабах Вселенной пары сотен баксов, Гифальди смотался на тот свет и каким-то неебическим образом умудрился вернуться, точно Терминатор. Правда, выглядел он не так круто, как Арнольд Шварценеггер в новой части франшизы и больше со стороны походил на живого мертвеца, кем он, по сути своей, и являлся. Сиду уже не было так весело, как в самом начале. Наручники были тонким, но достаточно ясным намеком на то, какие у него появились проблемы. Гифальди так и не понял, кто он, счастливый сукин сын или король неудачников. — Знаешь, парень, когда мне сообщили, что к нам по скорой доставят крупного драг дилера, я и подумать не могла, что привезут тебя. Такой скандал. Все медсестры начали просить из-за тебя отгул, боялись, что у нас лечится серьезный преступник… — на этих словах она наклонилась ближе, вглядываясь в черты лица Сида с особой тщательностью. Его лицо осунулось и побледнело, вены проступали сквозь кожу так отчетливо, как никогда раньше, грязные черные волосы свисали на лоб без укладки, — Ты ведь совсем ребенок. Даже моложе моего Рико. Его убили в двадцать. Доктор Сантьяго покачала головой, приложив руку к пухлой щеке. Вся клиника стояла из-за Гифальди на ушах, его имя мелькало тут и там в газетах Хилвуда, а вместо матерого преступника квалифицированной женщине-врачу в качестве пациента предоставили мальчишку, передознувшегося кокаином. У дверей его палаты вне зоны досягаемости сидел полицейский, который оставался на дежурство и сменялся каждые двенадцать часов. Им было разрешено иметь при себе оружие и стрелять на поражение, если Сидни попытается бежать. Хотя ожидать такое от человека, перенесшего клиническую смерть и сердечный приступ было бы, по меньшей мере глупо. Сантьяго оградила мальчика от чужих глаз как могла — это было ее отделение, а значит, она могла отвадить любопытных дурех-медсестер. Иначе они бы слонялись по коридору туда-сюда каждую минуту и глазели на больного, чтобы потом шушукаться между собой. Ей было жаль Сида, у которого все самое тяжелое еще было впереди. Он ведь еще не знал, что лежит в отделении интенсивной терапии под неустанным конвоем полиции, а в городе уже неделю только и разговоров, что об аресте крупного наркоторговца. Гифальди не видел, в скольких заголовках газет мелькала его фамилия. Но самый, пожалуй, большой тираж собрала газета «Ястреб» с полноценной статьей, появившейся в печати уже в утреннем выпуске. Первая полоса гласила: «Страх и ненависть в Хилвуде: задержан крупный наркоторговец». Далее шла фотография ночного клуба, перед которым припаркованы несколько полицейских машин с включенными мигалками и одна карета скорой помощи с открытыми дверями.«Прошлой ночью в ночном клубе «Florencio» был настоящий аншлаг. Казалось бы, что удивительного? Ведь это заведение по праву считается одним из лучших мест отдыха в городе, молодежь уже провозгласила его «клубной меккой Хилвуда» за громкие вечеринки и первоклассные перфомансы лучших диджеев, танцоров и певцов. Только в этот раз состоялось шоу иного рода – в стенах клуба в ходе операции по борьбе с наркотиками был задержан крупный дилер, чье имя уже успело стать нарицательным: Сидни Гифальди. Он предпринял попытки к бегству, но был задержан сотрудником полиции, сержантом Итаном Холтом, оказавшим преступнику активное сопротивление. Гифальди отчаянно отбивался от стражей правосудия, но все-таки был пойман и обезврежен. На данный момент он поступил в больницу Святого Френсиса с полученными при задержании травмами, но по окончанию лечения он предстанет перед судом. В ходе обыска у Гифальди был обнаружен кокаин в количестве двадцати пакетиков и несколько упаковок обезболивающих без рецептов. Анонимный источник сообщает, что Сидни Гифальди был завсегдатаем «Florencio». В последний месяц он едва ли не каждый день появлялся в клубе, который посчитал прекрасным местом для сбыта своего товара. Официанты, с которыми поговорил наш корреспондент, сказали, что он часто проводил вечера в зоне отдыха, вальяжно развалившись на диване и с довольным видом заказывая себе напитки. Одна девушка даже сообщила следующее: «Он каждый раз с таким похотливым видом рассматривал девочек… Далеко не каждая официантка соглашалась принимать его заказ, потому что он начинал активно приставать и распускать руки». Это же подтверждает известная светская львица, мисс Ронда Веллингтон Ллойд, оказавшаяся невольной свидетельницей происходящего. Она была знакома с Гифальди еще со времен школы, но его поведение повергло красавицу в ужас. Она, дрожа от испуга, согласилась дать «Ястребу» эксклюзивное короткое интервью: «Люди должны знать об опасности, что может поджидать на каждом шагу. Для меня «Florencio» всегда был местом, в котором я могла провести вечер в компании друзей, в атмосфере общего веселья. Ужасно, что здесь кто-то продавал наркотики, и ужасно вдвойне, что это был Сид. Для меня лично подобный поступок равносилен удару ножом в спину – мы знакомы с детства, я и подумать не могла, что мальчик, с которым я ходила когда-то в школу, окажется преступником. Это непростительно. Подумать только, а ведь он мог убить кого-то своей отравой!». На этих словах юная модница не смогла сдержать собственных чувств и расплакалась. Мисс Ллойд, как и многие другие посетители «Florencio», осознала, в какой опасности находилась все это время. Мы обязательно продолжим следить за ходом этого скандального дела, чтобы рассказать горожанам правду…»
Кадр из видео, таинственным образом исчезнувшего с просторов Сети спустя всего час, фотография молодого сержанта, сдержанно улыбающегося одними губами и приобнявшего за бок девушку, в чьих чертах лица проглядывалось столько сходства, что сомнений не оставалось, та же самая девушка на третьей фотографии сидела напротив эффектной брюнетки и подала ей платок — статья, занявшая всю первую страницу, время от времени разбавлялась небольшими фотографиями. Удивительно, как ладно и оперативно она была написана за какие-то несколько часов — целая страница мелкого текста, с кучей подробностей, с интервью и даже с выводом автора, коим являлась мисс Холт, заменяющая главного редактора «Ястреба». Этот самый редактор уже несколько месяцев как пропал где-то на Мальорке, куда уезжал отдыхать, и никто не знал, когда же начальник вернется. От него лишь приходили электронные письма, в которых он говорил, что по причине проблем со здоровьем не может вернуться к работе, и потому отдает бразды правления Холт еще на месяц. Выбор кандидатуры у всего штата вызывал здоровые сомнения, ведь австралийка была не самым опытным сотрудником и раньше занимала довольно скромную должность — освещала такие события, как фестиваль сыра или случай побега из зоопарка небольшого мадагаскарского лемура. Но перечить никто не стал, так как Кловер при вступлении на новую временную должность, прозрачно намекнула на то, что ей разрешено проводить ряд сокращений. Со стороны могло показаться, что молодая бойкая журналистка заранее знала, в какое место и время ей нужно было явиться, чтобы ухватить эту новость за хвост и поместить ее в тираж. Как и знал ее брат, честный полицейский, где искать преступника. Шумиха, поднявшаяся из-за Гифальди, для людей, имеющих хоть немного благоразумия, выглядела нелепо преувеличенной и бестолковой, но она стала началом для целой волны недовольства матерей, которые считали своим долгом линчевать главного злодея города. Клуб «Florencio» понес из-за этого скандала колоссальный урон, посетителей стало намного меньше, а проблем с различными проверяющими службами пропорционально больше. Неизвестно, надеялся ли Лоренцо на поддержку со стороны своей возлюбленной, но их расставание прошло без лишнего шума. Даже желтая пресса была подозрительно тиха и никто ничего об этом не написал, даже слухов об этом историческом событии не было слышно. Зато спустя всего пару недель в центре открылось новое заведение, клуб «Pride» — модное местечко, в которое мечтал сходить хоть разок любой школьник, но в который дозволено было войти только избранным. На жаргоне в гетто его называли «Красный дом» по двум причинам — первой служил тот факт, что внешняя отделка с непроницаемыми алыми стеклами напоминала огромный неограненный рубин, а второй причиной являлось то, что его владелицей была мисс Ронда Веллингтон Ллойд, которая делала главную ставку на хороший алкоголь и соблазнительных танцовщиц. Каждый месяц для постоянных посетителей клуб открывал свои двери на вечер бурлеска, после которого месячная выручка увеличивалась втрое. Как-то раз на один из вечеров были приглашены восходящие звезды, Джин Хорц и его муза, сдержанно смерившая взглядом заведение. Пока дизайнер здоровался с хозяйкой клуба, модель закатила глаза и прикурила сигарету, но когда пришло время обменяться приветственными поцелуями, Хельга лишь ядовито выдохнула дым в лицо Ллойд и молча ушла к бару, где перед ней лебезил весь персонал. При всех стараниях главной манипуляторши города, наладить контакт никак не вышло. Мосты уже сгорели дотла, и ничто было не в силах этого изменить. Гифальди не предстояло узнать таких подробностей, да и в состоянии, в котором он находился по пробуждении, он не смог бы даже осознать, какой сукой оказалась Ронда, так тонко его подставившая. Но позже все детали пазла сложились в единую картину. И стали ужасным открытием — Ллойд сломала его жизнь с особым шиком и размахом, при этом положив на лопатки Лоренцо, подмяв под себя прессу и став королевой сплетен порочного города. Не было сомнений, что одним своим словом Ронда была способна изничтожить любого, кто косо посмотрел в ее сторону, и если раньше для этого ей было достаточно лишь аккаунта на фейсбуке, то теперь девочка подросла и стала играть по-крупному. С какой фантазией и размахом она провернула эту революцию, одним махом смела все фигуры с доски, фурия, ураган. Доктор Сантьяго раздвинула шторы, впуская в палату свет. За окном лило как из ведра, апрель уже вступал в свои права. Свинец неба оплакивал молодую глупость Гифальди так, как не рыдал по нему никто. — Сколько лет мне дадут? — голос Сида уже не был звонким, а улыбка не касалась его изможденного больного лица. Он знал, что в этот раз ему не уйти от расправы, а значит, оставалось лишь смиренно ждать наказания и понести его, как подобает мужчине. Урок был выучен слишком поздно. Врач повернулась к парню лицом. Ее силуэт расплывался в его глазах от света за окном, а лицо в темноте казалось еще угрюмее. — При хорошем адвокате, полтора-два. При государственном — до семи-восьми. Я не знаю, кому и чем ты насолил, но из-за шума вокруг твоей истории, суд присяжных вряд ли окажется на твоей стороне. Гифальди лишь устало кивнул. Слухи о нем не давали ни единого шанса отделаться легко. Он лишался всего из-за собственной жажды перемен — семьи, что не могла снести позора и даже не явилась в конечном итоге в зал суда, как бы мама Сида не умоляла Рея, молодости, которую ему предстояло провести за решеткой с отморозками, которых он уже знал раньше, шанса на светлое будущее и друзей, которые оставались по ту сторону. Хотя с последним Гифальди поджидал большой сюрприз: Петерсон продал отцовскую тачку, хотя это было непросто и стало причиной, по которой Стинки пришлось переехать на неопределенное время к Гарольду, и оплатил адвоката. Конечно, это был не лучший юрист города, но он оказался достаточно хорош, чтобы договориться с судьей на три года. Это означало, что Сид сможет отметить собственное совершеннолетие уже на воле, а не в оранжевой тюремной робе, что, хоть и была ему чертовски к лицу в сочетании с повзрослевшим серьезным лицом и искусно выполненными татуировками, не могла заменить мягкости домашней одежды. В зале суда Гифальди не мог сказать Стинки, как ему благодарен, но он попытался улыбнуться своему лучшему другу, чтобы выразить всю свою признательность. Петерсон все понимал. Он кивнул головой и улыбнулся тоже, единственный на земле человек, которому было дело до пропащего Сида, который, хоть и проиграл в кошки-мышки с Фемидой, но освободился от чего-то, чему сам еще долго не мог дать названия, но чувствовал себя свободным и готовым к переменам. Когда приговор был вынесен, а подсудимого вел конвой, присяжные смерили его осуждающими взглядами коршунов, жаждущих крови, а их злые языки чуть ли не истекали ядом. Они судачили о Гифальди, не стесняясь того, что кто-то их услышит, а в толпе затесалась молодая девушка в черном кожаном платье. Она внимательно вслушивалась в слухи, записывая их на диктофон, чтобы из них раздуть из них сенсации, на которые так жадны зеваки. И пока люди слушали и говорили, истории разрастались, как сорная трава, новыми деталями и подробностями, доходящими до нелепости и откровенного абсурда. Порою жизнь бывает богаче любого вымысла. Но людям нет дела до правды, когда весь их мир состоит из красочных миражей, наслаивающихся друг на друга аккуратными новыми слоями. Этот мир создается теми, у кого есть голос, чтобы говорить громко, во всеуслышание. Но правда лишь нанесет урон такой ладной череде обманов и выдумок. Блестки все равно смешаются с пылью и погрязнут в ее бесконечной серости, померкнут, станут ничтожеством, о котором со временем никто и не вспомнит. Сколько бы лжи не появилось раньше, новая ложь потеснит ее собою и заполонит все вокруг. Сколько не было бы сплетен, они забудутся, и появятся новые, которые хорошо забытые старые, но так ловко перевранные, что не отличить. И пока люди верят тому, что слышат, мир обречен тонуть в слухах, которые, возможно, являются лишь инструментом неумолимого Рока. Лишь холодное мерцание недостижимых звезд позволяет нам хранить веру в лучшее и не сойти с ума. Когда у Гифальди никак не шел сон, он всматривался в окно, тщетно пытаясь отыскать те звезды, что он мог наблюдать из окна розовой комнаты. И, убаюканный голосом из воспоминаний, он засыпал и слышал:«Посмотри на ту яркую звезду. Это Денеб, голова в созвездии Лебедь. Греки думали, что это Зевс обратившийся в лебедя и соблазнивший прекрасную Леду. А где-то в нем есть туманность Ведьмина метла…»