* * *
Это был первый вечер, когда Гвиллион не явился ко мне перед сном. Он наверняка знал, что происходит в замке. Он знал всегда и обо всём, в этом я уже удостоверилась. Он мог нас предупредить, заставить ускориться, показать тропы, которые привели бы к Каю быстрее, чем тракт. Но Гвиллион не сделал ничего. И лучше бы ему впредь не попадаться мне на глаза. За стенами Бедегрейна было холоднее, чем в лесу. Меня проводили в покои, где горел очаг, и слуги расставили множество свечей. Тёмные плотные шторы закрывали окна, но по каменному полу всё ещё ходили сквозняки, так что разувшись я сразу с ногами залезла на постель. После долгой дороги стоило отмыться, но всё, чего я желала — это спрятаться под тяжёлым одеялом, укрыться с головой и сделать вид, что ничего не случилось. Что нам по семь лет. Что Утер с приближёнными и Мерлином уехали на праздник к королю Леодеграну, а мы четверо остались в Камелоте, предоставленные сами себе и ораве нянечек, которые за нами не поспевают. Мы играем в прятки по всему замку, ведь на эти дни он принадлежит только нам. Мы три короля и королева этих земель, чтобы там ни говорили старшие. И никакие предсказания не имеют над нами власти. Они никогда не сбудутся, так же как страшные сказки у камина в зимнюю ночь. Так же как рыцарские байки у костра. Это лишь пустой звук, чтобы запугать нас и сделать послушными. Но мы короли и королева Камельярда, нас ничто не остановит. Я лежала на спине, придавленная весом одеяла и своей тоски, и поняла, что плачу, только когда слёзы щекотно скользнули по вискам и покатились к ушам. Я смотрела в высокий потолок, затянутый паутиной, и не моргала. Выкричать бы из себя всё это, так чтобы горло болело, чтобы уши заложило от собственного голоса, чтобы весь замок проснулся и испытал стыд. Но леди не кричат и не швыряют сапоги в стены. Леди молча плачут в подушку, не смущая остальных своими чувствами. У леди в груди не полыхает так, что кажется, она вот-вот превратится в уголёк. А! А-А-А! Всполох огня обжёг мой взгляд. В комнате что-то вспыхнуло, словно в костёр подбросили сухих веток, и пламя высоко взвилось. В панике я вскочила на постели, ища, штору, на которую перекинулся огонь со свечи, но это было пламя в очаге. Оно вырвалось из каменных рамок, облизнуло каминную полку и тянулось всё выше по холодной кирпичной кладке, расползалось в стороны, скакнуло на пол прямо в мою сторону. Я не могла закричать и позвать на помощь, ни звука из себя не выдавила, только уставилась на тонкую полоску огня, что подбиралась к постели, будто протянутая рука. По неведомой причине не загорались деревянные стулья и мягкие ковры, но пламя всё равно выглядело таким реальным, что я не сомневалась — это не сон. А вдруг это снова фокусы Гвиллиона? Огонь приближался, фут за футом, и в груди у меня стихала ярость. Словно покинув моё тело, она обрела форму в реальном мире. Стало легче дышать, слёзы отступили, даже паника стихла, и я вдруг поняла, что не боюсь этого огня, который уже почти подобрался к постели. И я протянула к нему руку. В секунду пламя рассеялось, оставив лишь дымку в тёмной комнате. Потух очаг, разом потухли все свечи. Я даже не успела снова испугаться, как пара искр мазнули по поленьям в камине, и огонь снова занялся как ни в чём не бывало. Будто причудилось мне всё это.
* * *
Наутро каждый в замке жаловался, что прошлой ночью было очень холодно. Что тухли камины, распахивались окна от ветра и гуляли сквозняки. Кто-то из служанок, не заметив меня, шептался, что это всё потому что мёртвого принца не похоронили. Вот теперь и ходит по крепости, мстит живым. Услышь я такое в Камелоте, приказала бы сечь девку, а после выгнать из замка. Но здесь… Пусть это будет на совести её господ. При свете солнца я не нашла в своей комнате никаких следов огня — не потемнел камин, не обуглился ковёр, даже запаха жжёного не осталось, хотя вчера чувствовала его так отчётливо, что вдохнуть не могла. Что ж, видимо, это один из снов, за которые стоит поблагодарить Гвиллиона. Спрошу его об этом при встрече, уверена, стоит нам покинуть замок, фэйри явится. И я за всё с него спрошу. Завтрак принесли в мои покои, но аппетит не появился и при виде сыра, свежего хлеба и поджаренного мяса, а вода не смыла с языка привкус земли. Я спросила слуг, куда поселили принца Артура, чтобы наведаться к нему, но ответом было: — Его высочество не более, чем час назад выехали из замка вместе с принцессой и стражей. — Служанка отложила гребень, которым распутывала мои ещё влажные волосы. После горячей ванны с травами я не почувствовала себя ни бодрее, ни чище. И снова эти сквозняки гуляли по голым ногам. Что-то, не то обида, не то злость кольнуло под рёбрами. — С принцессой? — переспросила я, в зеркале рассматривая серолицую девушку. Её волосы были такими светлыми, почти прозрачными, а губы бледными. Она словно в жизни не видела солнечного света, только чахла в подвалах замка. Тоненькие руки еле слушались — будь на её месте моя Гвендолин, работа была бы уже закончена. Девушка подняла испуганный взгляд на моё отражение. — Принцесса Гвиневра, госпожа, дочь короля… — Я помню леди Гвиневру, — прервала я, поднимаясь, и девушке пришлось потянуться за мной. — Мы как-то раз встречались. Её тогда привезли на смотрины к Лоту. Мы подслушали разговор Мерлина с кем-то из советников короля. Никогда ни прежде, ни после я не видела у Лота такой гримасы, хотя принцесса Гвиневра не была дурна собой. Мы вообще не слышали от неё ни слова, маленькая леди не отходила от своих фрейлин, прятала взгляд и походила скорее на красивую заморскую куколку, чем на живого человека. Гвиневре тогда едва исполнилось десять, должно быть, в чужом замке среди стольких незнакомцев ей было так же не по себе… примерно, как мне сейчас в её владениях. Я шагнула за ширму, чтобы переодеться в одно из принесённых платьев. Мою дорожную одежду стоило бы выбросить или отдать слугам, привести её в порядочный вид уже никто бы не смог. — Леди Гвиневра, — продолжила служанка мне в спину, — предложила господину Артуру показать то место, на котором милорд Кай просил похоронить его. Я сжала в ладони край ширмы, и резная деревяшка впилась в кожу. Просил похоронить. Просил похоронить. Знал, готовился, так ещё и за тридевять земель от дома и от склепа, где покоится весь его род. — Ты не слишком ли осведомлена для служанки? — Сдержать в голосе гнев не вышло. — Подслушиваешь разговоры господ? — Миледи! — ахнула девица. За ширмой я не видела её лица, но уверена, то вспыхнуло стыдливым румянцем. — Что вы такое говорите, как бы я посмела? Так же, как и любые слуги при любом дворе. — В другие дни я прислуживаю леди Гвиневре, и она поделилась со мной. Тот холм и ольховое дерево видно из окон покоев принцессы. Последние несколько дней, когда господину Каю становилось всё хуже, моя леди почти не отходила от того окна. Чужие платья противно мазнули по коже. Чужие туфли больно сжали ступни. Чужой плащ оказался тяжёл и слишком велик. Чужой замок, чужие люди, чужая земля, в которую Кай почему-то решил лечь умирать, словно назло отцу и всем нам. Иного объяснения я не находила. Артур и леди Гвиневра вернулись через несколько часов. Не понимаю, что можно было рассматривать столько времени на том плешивом холме с одинокой ольхой. К тому моменту я уже разузнала, где расположили наших рыцарей, и не нуждаются ли они в чём-то, проведала Грозу и всё же заставила себя, сжимая кулаки и сцепив челюсть, снова войти в покои, где на постели под чёрным покрывалом лежало тело Кая. Тело, пустая оболочка, мало имеющая отношение к тому, кем был этот человек. О прибытии Артура я узнала, потому что он тоже пришёл сюда. Опущенные плечи, понурая голова, мешки под глазами, грязный с дороги плащ, сальные волосы. Я засомневалась, что Арт вообще ложился спать или умывался с тех пор, как мы переступили порог Бедегрейна. Он не сразу заметил меня, а увидев несколько долгих секунд смотрел, не моргая. Будто пытался понять, призрак я или реальна. Встретились на том же месте, где вчера расстались. Плохо слушающимися руками Арт снял плащ, но рукав зацепился за перчатку. Он двигался, словно пьяный или не спавший несколько дней, и я приблизилась, чтобы помочь. Артур не сопротивлялся, только снова обмяк, а избавившись от мокрых сапог и плаща, прошлёпал босыми ногами до ближайшего стула и плюхнулся на него. — Леди Гвиневра показала тебе место для захоронения? — спросила я, не находя вопросов лучше, чем те, на которые знала ответы. Арт кивнул. В покоях был камин, но его никто не зажигал, чтобы сохранить тело в холоде. Его стоило перенести в подвал, но король не велел. Негоже принцу покоиться в подвале. — Она не сказала, почему Кай пожелал покоиться здесь, а не в Камелоте? — Сказала, — ответил Артур своим бледным пальцам на ногах. Длинный обеденный стол сдвинули в глубину комнаты, чтобы не мешал тем, кто будет приходить проститься с принцем. Утром рыцари доложили мне, что каждый уже поклонился Каю на его смертном одре. На спинке одного из обеденных стульев я повесила и расправила плащ Артура. Нравилась возможность занять руки и не выуживать слова из Арта, но всё же я проговорила: — Поделишься со мной? — Кай принял веру логрийцев, — глухо ответил он. — Хотел покоиться по законам их религии. Под деревом, что дарует защиту его духу. — Утер будет в бешенстве, — не подумав выпалила я и секунду спустя уставилась на Арта, ожидая взрыва гнева. — Утеру будет плевать. Как было и до. Мы помолчали. Не было слов возражений, не было слов утешений. На тело на постели ни я, ни Артур больше не смотрели, только на меч в изножье. Меч, выкованный по приказу короля, когда Лоту исполнилось шестнадцать. Меч наследника. В руках Кая он пробыл всего ничего. В какой-то момент Арт оглянулся ко мне, словно удивился, что всё ещё стою тут, но ничего не сказал. — Что мы будем делать? — Собственный голос показался мне чужим. Артур хлопнул себя по коленям, поднимаясь с усилием, которое обычно требуется дряхлым старикам, но голос его зазвучал на удивление бодро, и слова складно сложились: — Людям нужно отдохнуть, сейчас мы не можем снова пуститься в дорогу. Несколько дней погостим у Леодеграна и поедем домой. — Такой отчуждённый. Арт отвернулся от постели, шагнул к своему плащу и отряхнул грязь с рукавов. — Нужно будет придумать, как перевезти тело, но это… — Перевезти? Кай ведь не хотел холодного склепа и… — Уже неважно, чего он хотел, — отсёк Арт, словно рубанул меня мечом по руке. В глазах у него полыхало… что-то такое же, что прежде всегда пугало меня в Утере. — Если его высочество не удосужился спастись, теперь живым решать, как он упокоится. — Он заболел, помогая этим людям, — шепнула я, сама едва расслышав слова. — И это был его выбор. А мой выбор — похоронить его там, где его дом и семья. Там, где я смогу навещать его могилу. И другого моего старшего брата. И когда-нибудь моего отца и тебя. О, ваше высочество, у меня дурные вести. Пока всё указывает на то, что вы умрёте раньше.* * *
При дворе короля Леодеграна нас принимали едва ли не лучше, чем в родном доме. Каждый вечер за ужином король сажал Артура подле себя, говорил с ним без умолку, расспрашивал о чём-то, давал советы и наущал. День на третий Артур слушал его уже внимательно, а не хмурясь в тарелку. На четвёртый они с самого утра выехали из замка и вернулись затемно, всё так же увлечённые беседой. Я не вмешивалась, позволяя увлечь себя вслед за фрейлинами леди Гвиневры. Молчаливой десятилетней куколкой она нравилась мне больше. Теперь Гвиневра повзрослела и похорошела. Волосы она не собирала в причёску, и рыжие вьющиеся локоны рассыпались по плечам, словно расплавленная медь. Когда Гвиневра пробегала мимо меня, её пряди, светящиеся, что мои звёздные осколки, повисали в воздухе, ловя солнечные лучики. Она настаивала, чтобы я обращалась к ней не иначе, чем Гвен, но такое простецкое сокращение резало мне язык. Макушкой она едва доставала мне до подбородка, а когда смотрела на Арта и вовсе задирала голову, как перед великаном. Я замечала, какую тень улыбки у него это вызывало. И ещё этот блеск в её глазах, такой заразительный и искренний. В этом королевстве, состоящем из туманов и болот, пронизанном тоской и серостью, принцесса Гвиневра будто… Будто впитала всё тёплое и радостное, оставив своих подопечных страдать без единого солнечного лучика. Я всё пыталась понять, почему мне так неприятна её высочество. Ответа я не находила, но самой Гвиневре это не мешало считать нас едва ли не подругами. — Прискорбно, что мы познакомились при подобных обстоятельствах, — ворковала она, стоя у открытого окна, и даже холодный ветер казался теплее рядом с Гвиневрой. — Но ты всегда можешь навещать меня. Хотя… Сейчас путешествовать по нашим землям небезопасно. — Взгляд её потух, и снова засветился секунду спустя. — Или я бы могла как-нибудь наведаться в Камелот. Однажды отец возил меня туда, но я почти ничего не помню. И вот причина неприязни вдруг стала очевидна. Я ей не верила. Ни единому восторженному вздоху, когда за столом рыцари рассказывали байки о своих подвигах, ни дружелюбному тону, когда она напрашивалась в гости. Принцесса Гвиневра казалась насквозь лживой и готовой на что угодно, лишь бы вырваться из своего мрачного царства. Помогать ей в этом я не собиралась. Разговоров о погребении Кая мы с Артуром больше не заводили. Он распорядился, чтобы труп всё же перенесли в холодный подвал, где придворные лекари забальзамировали тело. Теперь его без проблем доставят обратно в Камелот. Гвиллион всё ещё не появлялся, и, должна признать, это начало меня пугать. Сама себе я не могла объяснить этот неразумный страх. Очевидно же, что в речах фэйри не было ни единого правдивого слова, одни лишь уловки, но что-то в его последнем наущении не давало мне покоя. Вспомнить. Вспомнить детство, мать, жизнь до Утера, Артура, Лота и Кая. Вспомнить то, что было покрыто плотными туманами и не открывалось мне годами. Словно кем-то сокрытое. Мне было уже четыре, когда Камелот стал нашим новым домом. Что-то же должно было сохраниться… Огонь в камине больше не пробуждался и не грозился спалить всю комнату. И это тоже дарило мне не спокойствие, а тоску. Словно мне подарили красивую безделушку и сразу же забрали. И не нужна она была вовсе, пустышка какая-то, но от её потери мерзко скребло внутри. Рассказать Артуру о случившемся у меня даже соблазна не возникло. Так было проще заставить себя поверить, что тот несостоявшийся пожар — лишь плод моей фантазии на границе между явью и сном. И незачем кому-то об этом знать. Даже Мерлину, которому прежде я рассказывала о беспокойных снах, и который всегда находил нужные слова, чтобы тревога оставила меня.* * *
Приближался наш последний вечер под сводами Бедегрейна. Рыцарям не терпелось выпить напоследок и пуститься в обратный путь. Вслух никто этого, конечно, не говорил, но наслушавшись историй местных, наши бравые воины явно надеялись всё же повстречать не одну бестию и снести не одну голову. Я пообещала себе, что впредь не стану им перечить. Один раз это уже повлекло косые взгляды и встречу с фэйри, не стоит проверять, что случится теперь. Перед ужином, когда служанка под моим присмотром собирала сумки в дорогу, пришёл портной от леди Гвиневры. Он принёс прекрасное белое платье с тонкой вышивкой золотой нитью по лифу и полупрозрачными рукавами с золотыми звёздами. Живя при королевском дворе, ты учишься находить сотню слов для выражения восхищения, особенно, если речь идёт о подарке, но сейчас эти слова были искренни. Правда, на талии платье едва сошлось, хотя несколько дней назад портной уже брал с меня мерки для наряда в дорогу. Теперь я была обязана отплатить леди Гвиневре не менее дорогим подарком, чтобы не чувствовать себя должной. — Уложим ваши волосы по-логрийски, миледи? — предложила служанка, уже вынимая из шкатулки какое-то украшение. Подобные я прежде видела на фрейлинах леди Гвиневры, когда они подбирали локоны в высокие причёски, а на лоб вешали подобные тонкие цепочки с драгоценными камнями в тон глаз. Я позволила нарядить себя в логрийскую аристократку, всю в золоте и блеске, с очерченными глазами и подкрашенными губами, и спустилась, наконец, к ужину. Сложно было не представлять, как вытянется лицо у Артура. Но только представлять мне и оставалось, ведь Арт был так увлечён беседой со своим другом Леодеграном, что не замечал никого в зале. Не слышал, как рыцари и придворные поднимали тосты за хорошую дорогу и в память о принце Кае. Не заметил, как Персиваль чуть не сцепился в драке с кем-то из местных подданных, но Ламорак разнял их и утихомирил каждого кубком вина. От разговора Артура смогла отвлечь только леди Гвиневра. Стоило ей войти, и длинный обеденный зал словно залило солнечным светом. Рыжина распущенных волос горела ярче факелов, голубизна бархатного платья была нежнее и чище, чем горный ручей. Между столами солдат, рыцарей и придворных Гвиневра проходила, приковывая к себе взгляды и прерывая разговоры. Я вдруг почувствовала себя рядом с ней какой-то простолюдинкой. Слишком смуглой, слишком маленькой, со слишком непослушными волосами, которые никак не хотели держаться в сложной высокой причёске. И украшение это нацепила, будто маленькая девочка, пытающаяся походить на старшую сестру. Гвиневра остановилась перед столом короля, поклонилась его величеству, подарила улыбку Артуру и проследовала за фрейлинами к уготованному для них месту. Вот, даже местные красавицы, разодетые в шелка и драгоценные камни, на фоне Гвиневры превращались в тени. Я глянула на Арта, и он не мог взгляда отвести от принцессы, так и замер с занесённым кубком в руках. Уж лучше бы наши короли тогда сосватали Гвиневру Лоту, как и собирались. Ни вкусные яства, ни подогретое вино не приносили удовольствия. Девушки из окружения Гвиневры, севшей почти напротив, уже оставили попытки втянуть меня в их беседу и теперь ворковали о чём-то своём. Кто-то заглядывался на младших из наших рыцарей, но слишком несмело, чтобы Гавейн или Гарет что-то заметили. Я не увидела, когда к нашему столу приблизился король, и фрейлины вспорхнули, чтобы поклониться ему. Запоздало я тоже поднялась, но Леодегран с улыбкой указал рукой: — Не нужно, дитя, это ни к чему. Гвиневра, твои леди не хотели бы потанцевать? Скажите менестрелям, нужно же и повеселиться немного! Похоже, поняв какой-то намёк, который я не уловила, все девушки из-за стола исчезли, оставив нас с королём наедине. Взглядом я поискала Артура — они ведь неразлучны — но не нашла. Оставалось только вежливо улыбаться его величеству, с которым до того я обмолвилась лишь парой слов, и ждать, когда он уйдёт донимать пьяными речами кого-то ещё. — Моргана Горлуа, — сказал он, будто провозглашал, и грузно осел на скамью рядом со мной. Боевые деньки Леодеграна давно остались в прошлом, и теперь вряд ли нашёлся бы конь, который смог бы поднять правителя. В отличие от поджарого, а может исхудавшего от тоски, Утера, король Логрии сильно раздался вширь, седые волосы носил ниже плеч, но в густой бороде ещё виднелась былая рыжина. Значит, вот в кого пошла Гвиневра. Щёки Леодеграна раскраснелись — не то от вина, не то от тепла, а в зале и правда было слишком душно. Или мне так вдруг показалось, когда король обратился ко мне по фамилии отца. — Да, ваше величество? — спросила я, стараясь дышать через рот и не вдыхать сильный запах алкоголя. Логрийское вино оказалось крепче нашего, и я почти не притронулась к нему, чтобы не захмелеть. — Я помню твоего отца. Я очень по нему скорбел. — Леодегран так внимательно разглядывал моё лицо, будто искал в нём какие-то ответы. — Вы ведь воевали вместе? — переспросила я, зная ответ. И вдруг задала вопрос, на который больше ни с кем не могла осмелиться: — Расскажите о нём? — Утер не любит вспоминать Горлуа? — Леодегран горько усмехнулся, явно тоже зная, что я на это скажу. — Твой отец был храбрым и честным человеком. Он не хотел участвовать в той войне. Украдкой я глянула по сторонам, не подслушает ли нас кто. — Он говорил… — Леодегран сидел ко мне лицом, перекинув ногу через скамью и уперевшись локтём в стол. Крупным красным кулаком он подпёр щёку, и взгляд короля словно удалился куда-то в дальние страны, в далёкие времена. — Он говорил, что эта война ничего не исправит. Что мы не победим, пока не сможем договориться. — Договориться? — переспросила я, от удивления забыв понизить голос. Король вдруг очнулся от своих воспоминаний и снова внимательно посмотрел мне в глаза. — Да. Горлуа считал, что мы проиграем. Это Утер заставил его вступить в бой. Что-то внутри сжалось и заледенело. — Как? — хрипло спросила я, не надеясь на ответ. — Этого я не знаю, дитя. — Король вдруг приосанился, глянул куда-то позади меня и заговорил спешно и с насмешкой над собой: — Да и не стоит тебе слушать военные байки старика. Вот лучше, потанцуй вместе с моей дочерью, у вас вся жизнь впереди, вам бы… — Как Утер заставил моего отца воевать? — надавила я, бледнея от собственной наглости. Нужно было смягчить тон, если я ещё на что-то надеялась. — Пожалуйста, ваше величество. Я не помню отца. Почти не помню мать. Только из чужих историй и могу узнать о них что-то. К счастью, Леодеграна моя напористость не разозлила. Я вообще сомневалась, что этот краснощёкий старик с добрыми глазами способен на кого-то злиться. — И то верно, — ответил он и протянул ко мне руку. Когда я вложила ладонь в пухлые прохладные пальцы, король продолжил: — Я не знаю, какие слова Утер нашёл для твоего отца, но знаю, что Вивиан тогда очень испугалась. Думаю, в ту пору она и заболела. Я нахмурилась, цепляясь за каждое слово, брошенное им в пьяном откровении. — О какой болезни вы говорите? — Кто-то говорил, что её бестии с ума сводили, но я знаю, что это Утер виновен. Горлуа говорил, что мы проиграем. Он и проиграл. Все мы проиграли. — Его голос затихал и слабел, словно Леодегран был готов вот-вот уснуть, но глаза оставались ясными. Только обращался он больше не ко мне, а скорее к себе из прошлого. — Почему вы вините Утера? Почему мой отец проиграл? Вы о той битве, в которой он пал? — Не было никакой битвы, девочка, была бойня, и твоего отца предали. Пересохшими губами я заставила себя прошептать: — Утер? — Вивиан.