Quiero ser tu amor eterno, Te había esperado tanto tiempo, y tú Llegaste y mi mundo cambió... Borraste todo mi pasado, El cien por cien de mí siempre tendrás; Prometo cuidar este amor, Cuidar nuestro amor.
Утомленное за день солнце неспешно клонилось к закату, напоследок щедро освещая своим светом семейное кладбище на заднем дворе особняка Аддамсов. Давно тут не собиралось такое количество народу. Концентрация родственников на один квадратный метр просто зашкаливала. Одни оживленно переговаривались между собой, а другие о чем-то спорили, отчего гул стоял такой, словно их целью было разбудить мертвых. И беря во внимание специфические привычки готического семейства - можно было смело предположить, что так и было. Ксавье безотрывно следил за этим балаганом, располагавшимся по правую сторону от арки, под которой он сейчас стоял. Стоило перевести взор на левую часть, как сознание тут же слегка закоротило от контраста - тишина казалась оглушительной. Его немногочисленные родственники присутствовали тут в лице отца с новой пассией (имя которой Торп младший не спешил запоминать), тети по линии матери и парочки кузин. Остальное же пространство занимали их с Уэнс общие друзья из Невермора и несколько его близких сокурсников из Академии искусств. Аякс, в роли шафера, заметно дергался рядом. Ксавье забавляло волнение друга, потому что сам он был на удивление спокоен. Хотя буквально полгода назад сомневался, что подобное мероприятие в его жизни вообще когда-либо произойдет. Даже заказывая для Уэнсдей кольцо с обсидианом внушительного размера, обрамленным вылитыми из такого же черного золота, как и оправа, листьями георгина (цветка, напоминающего ей о любимом нераскрытом преступлении) Торп не был до конца уверен, что решится сделать ей предложение. И подслушанный однажды разговор Уэнс с Энид на тему брака только укрепил его мысли о том, что они никогда не поженятся. — Но вы ведь и так живете вместе. Это считай и есть брак! — сокрушалась Энид. — Почему бы не расписаться официально? Ведь ничего же не изменится. Ксавье, случайно оказавшийся не в том месте и не в то время, замер и затаил дыхание в ожидании ответа Уэнсдей. — Раз ничего не изменится – тогда какой вообще в этом смысл? Мне нравится все, как есть. У нас нормальные отношения. И я не хочу усложнять все какими-то дурацкими статусами! — Но, Уэнсдей… — Разговор на эту тему окончен, Энид. Своим решительным тоном Аддамс не только окончила дискуссию с подругой, но и резанула сердце Торпа приговором. Парень тихо вздохнул, сжимая в руке бархатную коробочку в форме гроба, уже зная, что спрячет кольцо в самый дальний ящик стола в своей мастерской и никогда не решится отдать его той, кому оно предназначалось… Как, в таком случае, Уэнсдей в итоге согласилась выйти за него замуж, спросите вы? О, это было делом случая и стечением нескольких обстоятельств. Но обо всем по порядку.🖤
Залечив свою душевную рану после того рокового приговора, услышанного украдкой, Ксавье смирился. В конце концов, Аддамс не бросала его. Их отношения вот уже несколько лет были более чем стабильными и адекватными (настолько, насколько это было возможно с их характерами): они проводили вместе большую часть свободного времени, уважительно относились к личным границам друг друга, спокойно уживались в одной квартире без лишних жертв, поддерживали друг друга в вопросах карьерного роста, а ссоры и скандалы в итоге приводили к пылкому, горячему примирению, а позднее и к спокойному диалогу – в поисках компромисса. Парню не понадобилось много времени, чтоб уяснить – в постели вести переговоры с Уэнсдей намного более продуктивно, чем где-либо еще. Так что хорошенько все обдумав, Торп готов был признать – его обожаемая муза была права: нет смысла ничего менять. И его желание узаконить их отношения было решительно задвинуто в самый глубокий ящик сознания. Но однажды вечером, после тяжелого дня подготовки к очередной масштабной выставке, Ксавье занесло в бар. Пить одному не хотелось, но друзья были заняты своими жизнями. Аякс вместе с Энид гостили дома у её родителей, что по факту означало: отбывали срок под гнетом миссис Синклер. Ибо со слов того же Аякса, его теща - надсмотрщик еще более жестокий, чем работники некоторых колоний строгого режима. Юджин как раз улетел в заслуженный отпуск – кружить своих матерей на Мальдивах. Кент получил прибыльный проект и никак не мог вырваться среди недели даже на пару часов. А звать одну лишь Йоко художник не решился – ибо Уэнс хоть и была девушкой понимающей, но едва ли он успеет что-то объяснить до того, как она из ревности прирежет Танаку. Поэтому Торп, недолго думая, к своему собственному удивлению, набрал номер Пагсли. И вот, спустя час они уже распивали бутылку текилы на двоих, заедая ее лаймом. И если для Аддамса с его мексиканскими корнями текила не была чем-то проблематичным, то Ксавье ушатало знатно. И как-то само собой, вечер веселья вдруг превратился в пьяную исповедь художника. — Я понимаю ее принципы и уважаю их… Но не могу принудить себя не хотеть большего, понимаешь? Пагсли знал, что вопрос риторический, ибо полулежащего на барной стойке Ксавье уже активно несло в монолог. Аддамсу оставалось лишь участливо кивать, позволяя парню выговориться. А вот вторую початую бутылку стоило спрятать от греха подальше, ибо пить Торпу уже было противопоказано. — Я практически ненавижу себя за непреодолимое желание жениться на ней… И ведь я даже кольцо купил, представляешь? Наивный идиот… После упоминания о кольце глаза Пагсли удивленно расширились, а сам парень даже как-то оживился. — Тебе стоит быть настойчивее, amigo . Почему бы не попытать счастье? — Потому что она откажет. — Торп сокрушенно помотал головой, так некстати снова вспоминая подслушанный разговор. Затем икнул и как-то обреченно добавил: — А я не смогу адекватно это принять. — Я бы не был так уверен в ее отказе, на твоем месте. Аддамс потянулся за бутылкой и, игнорируя наличие стакана, отпил прямо с горла. А затем продолжил с воистину философским выражением лица. — Я знаю Уэнсди с детства. И с уверенностью могу сказать – она с тобой какая-то другая. Мягче, что ли… — и тут же с опаской понизил голос до шепота, словно его сестра могла выпрыгнуть откуда-то из-за угла: — Но, не говори ей, что я так сказал! — Возможно, ты и прав… И, наверное, стоит попробовать… через пару лет… — На лице художника отразилось сомнение, а затем он вздохнул и обреченно пробормотал: — Но я не знаю, что такого должно произойти, чтоб ее принципы касательно брака вдруг пошатнулись… Если бы Торп не был в усмерть пьяным, то заметил бы странную задумчивость Пагсли – в голове Аддамса словно закрутились шестеренки и кажется, созрел план…🖤
Буквально через пару недель после той посиделки в баре, Пагсли завалился к Уэнсдей и Ксавье домой с гениальным и довольно настойчивым предложением – взять Торпа с собой в Мексику. Он буквально умолял художника составить ему компанию, чуть ли не слезно завывая: «Ты ведь еще ни разу не был у нас на родине!» Уэнсдей, у которой как раз поджимали сроки выхода очередной книги, из-за чего издатель трепал ей нервы финальными правками, не стала вникать в причины, по которым ее парень и брат внезапно спелись. Настолько, чтоб укатить вдвоем на машине в двухдневный путь в Мексику, прошататься там неделю и еще двое суток ехать в замкнутом пространстве обратно. Она лишь пожала плечами, не имея ничего против того, чтоб Ксавье развеялся. С ее наблюдательностью не составило труда заметить – художник в последнее время был сам не свой от усталости и неясно откуда взявшейся подавленности. Таким образом Торп как-то внезапно был втянут в незапланированное путешествие и скоропалительно уехал, пообещав Уэнсдей, что будет писать СМС. Загнанная работой Аддамс закатывала глаза, получая яркие фото и видео. Особенно бредовым ей показалось первое видеосообщение, где Ксавье и Пагсли в машине пафосно завывали под Gangsta's Paradise, абсолютно не попадая в слова рэпера . Выглядело это, как полный идиотизм, но Уэнсдей все равно сохранила себе в галерею (и нет, совсем не из-за искренней улыбки Ксавье, а исключительно ради компромата на этих двоих). Чат с Торпом оживал практически каждый час – эмоциональный парень изливал восторги от Мексики, прописывая буквально метровые эссе. А когда его крыло эйфорией еще больше – переходил на голосовые сообщения. Аддамс отвечала односложно и коротко, неизменно хмурясь каждому уведомлению и периодически закатывая глаза. Однако, в день, когда парни должны были возвращаться в Штаты, Уэнсдей внезапно оглушила тишина. По началу отсутствие привычных ей сообщений воспринялось лишь с удивлением. Снисходительно хмыкнув, она выждала еще пару часов и написала сама. Ответа не последовало. И невольно в душу писательницы закралось волнение. А спустя еще пару часов она испугалась не на шутку, когда десятки сообщений остались непрочитанными, а пара десятков звонков – не отвеченными. Торп никогда не игнорировал ее прежде, отвечая даже будучи очень занятым, запредельно сердитым на нее или вдрызг пьяным. Телефон Пагсли был вне зоны действия сети, что абсолютно не улучшало ситуацию. Разрываясь от беспокойства и злости (то ли на парней – за тишину, то ли на себя – за непозволительную слабость и необоснованный страх) Уэнсдей примчалась домой и вихрем ворвавшись в комнату, которую Торп окрестил своей мастерской, принялась методично перебирать вещи Ксавье, целенаправленно стараясь вызвать видения. Ведь если что-то случилось – мрачная призма ее дара это покажет. Но время шло, а ничего не происходило. Эмоции мешали сосредоточиться, отчего Аддамс заводилась еще больше… К вечеру она извелась от тишины настолько, что впервые в жизни готова была позвонить Энид и буквально умолять подругу трещать без умолку. От абсурдного порыва ее сдерживала последняя рациональная мысль, чудом обитающая в порабощенной паническими атаками голове. Если Ксавье позвонит – она должна быть готова ответить в любую минуту. Случившееся позже въелось в мозг Уэнсдей так, словно все остальные воспоминания временно удалили из ее сознания. Внезапный входящий звонок от Пагсли поздней ночью заставил ее подорваться и потянуться к телефону с небывалой скоростью. А затем – услышать слова, мгновенно разбившие все внутри нее вдребезги… — Пагсли? Какого черта от вас нет ни слуху, ни духу столько времени?! — Впервые в жизни Аддамс было абсолютно наплевать на проступающие эмоции в ее дрожащем от волнения и злости голосе. — Уэнсдей, тут такое дело… — стоило брату заговорить, как истерическая интонация в его невнятном блеянии в ту же секунду заставила девушку напрячься. По телу мгновенно разошлась волна мурашек нехорошего предчувствия. Желудок сжало очередным спазмом волнения, подталкивая к горлу противное чувство тошноты. — Что? Говори, не мямли! — В общем… Произошел несчастный случай, когда мы были в каньоне Сумидеро. И Ксавье… Он случайно сорвался вниз и погиб… Мне жаль. Я… Что ее непутевый брат вещал дальше, писательница уже не слышала. Телефон выпал из ее онемевших рук, а тело сковал шок. Мир на какое-то мгновение сузился лишь до одной единственной мысли: Неужели Ксавье... её Ксавье действительно мертв?🖤
Когда первое шокирующее потрясение немного отступило, пришла стадия отрицания. Аддамс с удвоенной силой возобновила попытки вызвать видения. Нервно и отчаянно убеждая себя, что слова брата не могут быть правдой. Ее лихорадочные усилия не дали абсолютно никакого результата и привели только к усталости, изнеможению и вспышке неконтролируемого гнева. С нечеловеческим криком Уэнсдей смела все, что лежало на рабочем столе Ксавье. Холсты, скетчбуки и кисти стремительно летели на землю. Флакончики дорогих акриловых красок трескались, соприкасаясь с деревянным паркетом. Но девушка этого не замечала, за красной пеленой ярости в глазах и шумом собственного сердца где-то в ушах. Подрагивающими пальцами она стала судорожно открывать ящик за ящиком, вытряхивая содержимое – сама не понимая зачем. Многочисленные документы, папки с эскизами, газетные вырезки о его выставках – все разлеталось по комнате под воздействием цунами в лице Уэнсдей Аддамс. Пока она не дошла до последнего ящика, в котором наткнулась на занимательную находку. Прямо под фотографией в деревянной, слегка пошарпанной временем рамочке с их общей фотографией, сделанной на выпускном, лежала черная бархатная коробочка в форме гробика. Все тело писательницы буквально оторопело, заставив ту замереть на мгновение. Трясущимися пальцами Уэнсдей максимально бережно достала находку, осев на пол. Долго и нерешительно вертела ее в руках, а затем сделала глубокий вдох и на выдохе открыла. Внутри, на белой бархатной обивке лежало маленькое колечко из черного золота. Самое красивое из всех, что Аддамс когда-либо доводилось видеть (а богатств и украшений она насмотрелась за жизнь немало). Сердце словно замерло в груди, легкие сдавили тиски, а в горле отчего-то образовался ком. Не отдавая себе отчет в том, что делает Уэнсдей потянулась к кольцу и трепетно коснулась его кончиками пальцев. А затем, неожиданно, по телу прошел знакомый ток, а голова непроизвольно запрокинулась. Сознание мгновенно утонуло в картинках, ловя видение. Пожилой седовласый мужчина в фирменной униформе элитного ювелирного салона обернулся на звук колокольчика. Внимательные глаза впились в только что вошедшего посетителя, лицо растянулось в дежурной (однако, что удивительно, не фальшивой) улыбке. — Добрый день. Чем я могу вам помочь, молодой человек? — Здравствуйте. Я делал у вас заказ две недели назад. Помолвочное кольцо из черного золота с обсидианом в оправе. Лицо старика мгновенно прояснилось – видимо, он сразу понял, о чем идет речь. — Вы мистер Торп, я полагаю? Ксавье кивнул. А старик за прилавком засуетился, в поисках заветной коробочки. На его лице не отразилось ни грамма удивления от эксцентричности прилагаемой к кольцу упаковки. Если его это и шокировало, то он профессионально скрывал свои эмоции. — Мы изготовили кольцо, как вы и просили – прямо по вашему эскизу. Торп бережно перехватил из рук продавца свой драгоценный заказ. Несколько минут вертел в руках коробочку, рассматривая кольцо со всех возможных ракурсов – любуясь бликами солнечного света, играющими на гранях камня. А затем удовлетворенно кивнул. Старик, все это время, наблюдавший за Торпом, добродушно улыбнулся. — Ваша избранница, наверное, особенная. Черты лица Ксавье мгновенно разгладились, немного мечтательный взгляд наполнился чистейшей нежностью, а губы растянулись в широкой искренней улыбке, позволяя проявиться ямочкам на щеках. — Да. Она невероятно особенная. Вернувшись в реальность Аддамс осознала, что ее тело бьёт озноб. А сфокусировать взгляд почему-то не получается – в глазах все плывет. Для сознания, которое последние несколько часов шатко балансировало на грани нервного срыва, видение стало последней точкой. И только когда из горла вырвался первый болезненно-истерический всхлип – Уэнсдей заметила, что по ее щекам текут слезы…🖤
Ночь, как и большая часть следующего дня, прошли беспокойно. Писательница так и не сдвинулась с места, пролежав на деревянном полу мастерской с прижатой к груди заветной коробочкой, которую Ксавье больше не представится шанс вручить ей. Истерика то утихала, то набирала новых оборотов. Аддамс даже не плакала, она буквально выла, как раненый зверь. Никогда в жизни ей не было еще так невыносимо больно. Воспоминания о потере Нерона теперь казались просто пылью в сравнении с тем цунами, что творилось в ее душе после осознания – она больше никогда в жизни не увидит Ксавье, не почувствует его сильные руки на своем теле, не утонет в его аромате, не услышит его смех… Сердце замирало в груди каждый раз, когда мысли возвращались к нему. Ко всему, что было у них. И чего уже не будет. Воспоминания мучили, пытая сознание Уэнсдей ежеминутно. Впервые в жизни смерть не виделась чем-то притягательно-романтичным. Потому что забрала самого дорогого ее сердцу человека… Утопающая в своей боли писательница напрочь упустила из виду, сколько прошло времени. А потому возвращение брата стало для нее полной неожиданностью. И только когда Пагсли ее окликнул, Уэнсдей вздрогнула всем телом и спешно поднялась на ноги. В полной мере сознавая, в каком унизительном положении брат может ее застать, девушка отряхнулась, вытерла влагу с лица и заставила себя напустить на лицо максимальное хладнокровие. Непозволительно – показывать свои слабости. Особенно после того, как большую часть жизни убеждала всю семью, что она выше эмоций. Но когда в гостиной раздался еще один голос, до боли знакомый и любимый всеми фибрами темной души, маска равнодушия слетела с ее лица молниеносно, а ноги сами понесли на звук. Чтоб через секунду убедиться – если это галлюцинации, то не только слуховые, но и зрительные… — Ксавье? — голос Уэнсдей был сиплым, от пережитых волнений и пролитых слез. Торп замер. Все тело буквально оцепенело, а по спине пошли мурашки – никогда в жизни он не слышал от этой девушки такого слабого эмоционального шепота. — Уэнс? Что произошло? Ты в порядке? Мелькнувшее в зеленых глазах беспокойство и забота в его голосе отрезвили писательницу. И она сделала то, что буквально повергло в шок Пагсли. Уэнсдей Аддамс, нелюдимая воительница за свое личное пространство, сама кинулась в объятия Ксавье, ухватившись за него, как за спасательный круг.🖤
Узнать, что брат обвел ее вокруг пальца, как какую-то наивную, бестолковую малолетку стало для Уэнсдей настоящим потрясением. Мелкий гаденыш искусно спланировал свой спектакль – да так, что ни она, ни Торп не заподозрили неладного. Ксавье несколько дней был в полной уверенности, что посеял свой телефон, когда они посещали каньон. А потому пораженно замер, стоило Пагсли достать его смартфон из кармана своей куртки, со словами: — Прости, что украл его. Как только ничего не понимающий художник забрал принадлежавшую себе вещь, Пагсли и след простыл. Он покинул их квартиру максимально поспешно, опасаясь сиюминутной мести. Как от сестры, так и от самого Торпа (который в гневе порой был даже страшнее, чем Уэнсдей). Однако, после всех пережитых потрясений, мстить у Аддамс не было ни сил, ни вдохновения. В глубине души она даже готова была признать, что гордится братом. Найти ее слабое место и так искусно ударить – поступок, достойный их семьи. Приятно было осознать, что Пагсли не такой тюфяк, каковым всегда казался. Не успел Ксавье отойти от ужаса, в который его повергла история о собственной кончине, как пришлось ловить новый припадок, переступая порог мастерской. Ведь Уэнсдей не успела предупредить его о том, в каком состоянии он застанет свою святая святых. Торп не знал, что больше его шокировало тогда: то, что Уэнс ураганом пронеслась по его мастерской, уничтожив полугодовой запас красок или то, что она нашла кольцо. Воцарившаяся тишина была длительной и в какой-то мере гнетущей. Отойдя от потрясения Ксавье молча перевел на готку вопросительный взгляд. — Я думала – ты умер. — Она выглядела обиженной и какой-то даже более хрупкой, чем обычно. И Торп тут же растаял, мягко улыбнувшись. Аддамс взволнованно сжала кулачки, комкая края своего платья и перевела взгляд на коробку с кольцом, лежавшую на столе. На минуту задумалась, а затем возвращая взгляд на парня произнесла уверенно: — Спроси меня. На лице художника отразилась мука, а улыбка вмиг сошла с лица. Уэнсдей сконфужено моргнула, наблюдая за его реакцией. Он поспешил пояснить. — Ты не должна соглашаться, только потому что перенервничала. — Я соглашусь, потому что люблю тебя… И хочу быть с тобой. Глаза Ксавье расширились в безграничном удивлении. Она впервые произнесла признание в любви теми же словами, что и все нормальные люди. Ему показалось, он ослышался. — Что ты сказала? Аддамс тут же негодующе закатила глаза. — О нет, даже не надейся заставить меня повторить это! Я сказала лишь один раз и тебе должно хватить этого до конца жизни, ясно!? И Торп вдруг рассмеялся. Да так искренне, что Уэнсдей не смогла сдержать улыбки, завороженно наблюдая за ним. Он здесь, рядом. И он живой. Облегчение затапливало грудную клетку, а неистовый ритм сердца разгонял тепло по всему телу. Все еще немного посмеиваясь парень уверенно потянулся за коробочкой, а затем подошел к девушке почти вплотную. Он не стал становится на одно колено, как в сопливых мелодрамах, которые писательница ненавидела, а просто взял ее за руку и, заглянув прямо в глаза, спросил: — Уэнсдей Аддамс, ты станешь моим пожизненным кошмаром не только во снах, но и наяву? — его голос слегка подрагивал от волнения. — Я думала, что уже давно им являюсь, Торп. – Слегка ворчливо ответила писательница каким-то сиплым смущенным шепотом. И Ксавье, любуясь её неподдельными эмоциями, продолжил уже увереннее, задавая самый важный вопрос в своей жизни: — Ты выйдешь за меня замуж? — Да. Но с одним условием. Сердце зашлось ходуном после заветного «Да». Но мысленно парень напрягся, ведь Уэнсдей могла затребовать все, что угодно: от жертвоприношения у алтаря до брачной ночи в свежевырытой могиле . Однако, ее требование на удивление было очень невинным и вполне выполнимым: — Фамилию я менять не стану.🖤
Разумеется, проблемы возникли, как только об их помолвке узнали родители Уэнсдей. Им хотелось присутствовать на свадьбе дочери, от чего сама Аддамс категорично отказывалась, ибо была против пышного торжества. К удивлению всей семьи, твердость и настойчивость в вопросе организации свадьбы продемонстрировала отнюдь не Мортиша, а Гомес. Отец и дочь впервые за долгие годы серьезно поругались. Оттаяла Уэнс лишь после разговора с Ксавье, а на семейное торжество согласилась только под уговорами Фестера, желающего увидеть свою протеже с косичками в образе готической невесты. Свадьбу решено было сыграть в родовом поместье Аддамсов, а саму церемонию – провести на семейном кладбище . Что вполне устроило Уэнсдей. И не было чем-то удивительным и шокирующим для Ксавье. Однако, чем ближе подбиралась назначенная дата, тем хуже становилась ситуация. Нервная система писательницы поддавалась испытаниям буквально каждый день. Энид, бесконечно щебетавшая о запланированном девичнике и сопровождавшая ее на каждую примерку платья. Мортиша, достающая вопросами о сервировке стола, подаче блюд и украшениях основного зала для банкета. Гомес, постоянно выдумывающий все новые развлекательные конкурсы в стиле семьи Аддамс и неустанно спешивший поделиться этим с дочерью. Все это бесило Уэнсдей до скрежета в зубах. И последней точкой, которая довела ее до кипения – стал разговор с дядей Фестером. Он, как тот кому была уготована честь проводить церемонию, просто невинно поинтересовался о готовности их свадебных клятв, которые жених и невеста обязаны произнести у алтаря. В тот самый момент Уэнсдей Аддамс была близка к тому, чтоб словить паническую атаку, ибо речь о любви в присутствии большого количества людей – это что-то за гранью ее возможностей. И когда до решительного отказа во всем этом участвовать оставалось всего ничего, ситуацию спас Ксавье. Вернувшись вечером с работы за неделю до свадьбы, он, едва разувшись, спокойно произнес: — Через два часа выезжаем в аэропорт. Собери для себя все необходимое – так, чтоб хватило на три-четыре дня. На приподнятые в удивлении брови девушки, он лишь едва заметно улыбнулся и коротко пояснил: — Я тебя похищаю. Аддамс, впервые в жизни ни о чем не спрашивая, подчинилась и упаковала сумку. Дорога по вечернему Нью-Йорку, шумный аэропорт, почти 15-тичасовой рейс и вот они приземляются в аэропорту Праги. Молча проходят все процедуры, завтракают и заселяются в забронированный Торпом отель. Уэнсдей не задает вопросов – она тотально от всего устала и просто благодарно принимает возможность отдохнуть. Ее постепенно начинает отпускать эмоциональное напряжение. Вдали от Нью-Йорка и всей этой свадебной суеты становится легче дышать. А прогулка по вечернему историческому городу после крепкого сна в отеле, под руку с Ксавье и вовсе улучшает настроение. Лишь когда они подходят к огромному готическому собору на левом берегу Праги, в голову Аддамс приходит осознание, что Торп целенаправленно привел ее сюда. Но красота этого места довольно быстро пленяет, выбивая из головы посторонние мысли. Украшенный витражными окнами и вычурными рельефами, собор стремительно уносится ввысь, словно хочет дотянуться до небес… Восхищение во взгляде Уэнсдей сияет так же ярко, как свет уличных фонарей. Ксавье улыбается, наблюдая за ее реакцией. — Нравится? Это Собор Святого Вита . Его причисляют к жемчужинам европейской готики. — Он великолепен. Уэнсдей переводит свой благоговейный взгляд на Торпа. Впервые за последние месяцы она чувствует себя умиротворённо, уютно. И наконец решает задать вопрос: — Почему именно это место? — Я провел тут много времени тем летом, когда мы окончили Невермор. Она поджимает губы, вспоминая первый поцелуй с Ксавье на выпускном и ссору в его мастерской, из-за которой они не общались годами. Художник успокаивающе улыбается, точно зная, о чем она думает. — Я тогда безумно на тебя злился и был уверен – сделаю все, чтоб забыть о своих чувствах к тебе. Но когда впервые увидел это место, думал лишь о том, что тебе бы тут понравилось… Взгляд Уэнсдей как-то сам по себе потеплел. Ее всегда поражала эта черта в Ксавье – прощать ее, сколько бы боли она не приносила ему. — И оно как-то само пришло мне в голову, когда я решил увезти тебя подальше от Нью-Йорка и всей той безмерной суеты, вокруг нашей свадьбы. — Он говорил шутливым тоном, но Аддамс чувствовала еле заметное напряжение в голосе. Видимо, его нервировала вся эта шумиха не меньше, чем ее. — Я тебя сразу предупреждала, что это ничем хорошим не закончится, — девушка нервно передёрнула плечами, под «этим» подразумевая пышное торжество их церемонии. Однако в ее голосе не было ни гнева, ни отвращения. Лишь тотальное спокойствие и какая-то усталость. И Торп вдруг решился осуществить то, о чем думал еще в самолете. — Знаешь, здесь работает епископ, который может поженить нас без свидетелей, если сильно попросим… Брови Аддамс невольно взметнулись вверх. Это было неожиданно. — Предлагаешь тайно пожениться? — Да. Весь этот пафос с демонстративными клятвами у алтаря – явно не то, чего ты хочешь… Да и, по правде говоря, мне тоже оно не нужно. Все это скорее для семьи и друзей. Уэнсдей задумалась. Мысль о том, чтоб пожениться до официальной церемонии и этим обмануть всех, действительно показалась ей сейчас привлекательной. Внимательным взором Аддамс окинула собор, стены которого уже подсвечивались вечерними огнями, усиливая его и без того замечательную мрачность. Атмосферу дополняли тучи, постепенно сгущающиеся в небе. В воздухе пахло грозой, которая неминуемо приближалась, судя по мелькавшей вдали молнии. Что ж, это и правда воистину идеальный момент для того, чтоб выйти замуж. — Уэнсдей? Так, что ты скажешь? Голос Ксавье отвлек ее от собственных размышлений и стоило заглянуть ему в глаза, в которых плескалась бездонная нежность и небольшая доля волнения, Аддамс вдруг мгновенно приняла решение. Вот он, прямо перед ней – человек, который пойдет ради нее на все и поймёт, как никто другой. И при одной лишь мысли, что он будет рядом с ней всегда, у нее в груди разливалось тепло, ускоряя и без того бешенный ритм сердца. Уэнсдей протянула руку и кончиками пальцев трепетно погладила его скулу, улыбнувшись. — Я одобряю. Лицо Торпа вмиг озарилось таким счастьем, что окружающие вполне могли бы ослепнуть от этого сияния, если бы им вообще было дело до столь странной парочки. Художник перехватил ее руку со своей скулы и мягко сжал, переплетая их пальцы. А затем стремительно направился ко входу с собор, увлекая ее за собой…🖤
Насколько поразительна и удивительна жизнь. Несколько лет назад, только окончив Невермор, Ксавье полностью разбитый и опустошенный отправился в путешествие по Европе. Бесцельно гуляя улочками Праги, рассматривая архитектуру и впитывая в себя атмосферу оживленного города, он пытался заполнить одиночество и пустоту, которую буквально выжгла в его сердце Уэнсдей, решительно выкинув парня из своей жизни после выпускного. Мог ли Ксавье тогда представить, что однажды вернётся в этот великолепный город вместе со своей любимой музой? Что женится на ней тут, втайне от всех их друзей и близких? Что будет неистово целовать её на улицах ночного города, прямо под проливной стеной дождя, яростно прижимая её хрупкое тело к себе? Что будет чувствовать себя счастливее, чем когда-либо, потому что искренне поверит – больше никогда в жизни ему не придется быть одиноким…🖤
Аякс сразу был предупрежден о том, что мальчишник Ксавье пропустит. Поэтому парни просто закатили шумную вечеринку без него. О чем дали знать многочисленными фотографиями в ЛС Торпу, которые тот почему-то проигнорировал. — Интересно, что может быть важнее друзей, веселящихся в его честь? — рассуждал Петрополус, неспешно попивая виски и скучающе пялясь в экран телефона. А именно – в чат с лучшим другом, который «был в сети 4 часа назад». Торп бы увлеченно рассказал ему, что именно, если бы в этот самый момент не был занят обнаженным телом своей благоверной, заранее отключив звук на всех устройствах связи, затерянных максимально глубоко в недрах дорожной сумки… Энид же повезло меньше. Ибо ее в известность об отсутствии Аддамс никто не поставил. Волчица рвала и метала по этому поводу, под успокаивающие речи Йоко, сочувствующий взгляд Дивины и заливистый смех Бьянки, впервые за несколько лет выкроившей время на поездку в Нью-Йорк. — Как она могла? — скулила Энид. — Я бросила все свои дела, чтоб организовать идеальный девичник для этой стервы, а она на него не явилась! Йоко важно кивала, периодически переглядываясь с Дивиной. Девушки сидели рядом, по обе стороны от волчицы, поглаживая завывающую миссис Петрополус по плечам. — Ну, это же ее девичник. Не захотела – не пришла. — Философски изрекла Барклай, допивая уже третий бокал шампанского. — Это же Аддамс – обижаться на нее всякий раз, когда она что-то выкидывает – довольно утомительно. И глупо. Энид раздраженно скрипнула зубами, злясь на правоту подруги. — Ты вообще молчи. Я, между прочим, все еще не простила тебя за то, что ты не приехала на мою свадьбу. Бьянка фыркнула, понимая, что Энид обижается лишь на словах и ее отсутствие тогда из-за плотного рабочего графика на самом деле было принято с пониманием. — Давай начнем с того, что согласие Аддамс выйти замуж – это событие поистине историческое и пропустить такое просто невозможно. Я бы и с другой планеты прилетела, чтоб это лицезреть. — Да, Торп воистину терпеливый и настойчивый человек, — восхищенно протянула Йоко. — Ага, мне даже интересно, какие препараты для успокоения нервов он принимает? — поддержала восхищение подруги Дивина, немного посмеиваясь: — Столько лет прожить под одной крышей с нашей готкой и не свихнуться – высшая степень героизма. Бьянка, не понаслышке знающая характер Ксавье лишь закатила глаза, думая: «Кто еще с кем должен свихнуться! Они там друг друга стоят». Но в слух ничего не сказала, обращаясь снова к блондинке: — И, знаешь, при всем моем уважении к тебе, Энид, но у вас с Аяксом интриги не было. — В каком смысле? — Да в самом прямом. Было и так понятно, что вы поженитесь и укатите в закат... А с Аддамс все не так просто и я готова поспорить, что ее свадьба не пройдет спокойно и предсказуемо. Энид притихла и задумалась над словами сирены. Но погрузиться в свои мысли надолго ей не дали. — Бьянка права! И тебе, как подружке невесты нужно максимально настроиться, — Йоко потянулась к столику, на котором стояла бутылка шампанского. — Так что, прекращай хандрить и давай веселиться.🖤
И вот, стоя сейчас под аркой, полностью увитой колючими стеблями чайных роз с белыми пахучими бутонами, Ксавье не мог сдержать широкой счастливой улыбки. Даже угрюмое выражение на лице Винсента, не могло испортить ему сейчас настроение. Отец был недоволен выбором сына и кажется не стремился скрыть это от присутствующих. Но, тем ни менее, он пришел на свадьбу и уже за это художник был ему благодарен – какие-бы отношения их не связывали, они все равно были одной семьей… Когда небольшой оркестр нанятых Аддамсами музыкантов начал исполнение композиции , щепетильно избранной Торпом для этого важного момента, его сердце зашлось в неистовом ритме, словно аккомпанируя скрипке . Присутствующие на свадьбе гости вмиг затихли и словно по команде обернулись, устремив внимательные взгляды в проход, где вначале появилась Энид, в белоснежном легком платье. Волчица с трудом одолела путь до арки, погрязая каблуками в земле и мысленно проклиная любовь ее подруги к пыткам. Затем среди присутствующих раздались восхищенные вдохи, а сердце Ксавье словно остановилось, когда появилась и сама виновница торжества. Уэнсдей, в длинном черном платье шла к алтарю под руку с растроганным Гомесом, как самая настоящая готическая королева. В руках она сжимала букет белых роз , идеально сочетающихся с розами на арке и контрастирующих с ее черным одеянием. По сетчатой полупрозрачной черной ткани ее фаты, элегантным узором расцветали вышитые георгины, придавая образу мрачной невесты некую изысканность, присущую одной лишь Уэнсдей. И только улыбающийся Ксавье знал, что фату его муза щепетильно выбирала аккурат под помолвочное кольцо, которое собиралась гордо носить и после свадьбы. Когда они дошли до алтаря, Уэнсдей мягко, но настойчиво высвободила свою руку из отцовской, давая понять, что эта устарелая традиция передачи невесты – патриархальные замашки, которых она не потерпит. — Спасибо, отец. Дальше я сама. Ксавье еле сдержался от смешка, наблюдая за ними. Гомес же нежно улыбнулся дочери, абсолютно не удивленный – будто иного от нее и не ждал. Но прежде, чем отступить и сесть в первом ряду рядом с Мортишей, старший Аддамс мягко по-отечески хлопнул зятя по плечу: — Добро пожаловать в семью, сынок. Уэнсдей закатила глаза – разумеется обойтись без демонстративного проявления привязанности к Торпу, отец не мог. Любовь её родителей к Ксавье была настолько очевидна и крепка, что порой Уэнсдей казалось – отношения с художником в понимании старших Аддамсов были лучшим достижением в жизни девушки. Это бесило ровно в той же степени, в которой и льстило. Ксавье с широкой счастливой улыбкой протянул к ней руку, и Аддамс уверенно вложила свою ладонь в его, делая шаг к нему под арку. Завороженным взглядом смотрела, сквозь фату на своего мужа и почти не дышала – настолько красив и элегантен он был, в своем черном костюме-тройке. Его теплые ладони и гипнотические зеленые глаза полностью поглотили ее внимание, а потому для писательницы церемония прошла невероятно быстро. Фестер произнес основные фразы, не гнушаясь при этом вставлять забавные и неуместные комментарии лично от себя, отчасти веселя, а отчасти и шокируя этим свидетелей церемонии. Ксавье и Уэнсдей обменялись кольцами и короткими «согласен», «согласна». Присутствующие неистово рукоплескали короткому, сухому поцелую, на который Аддамс согласилась лишь с тихим угрожающим шипением: «Первый и последний раз это будет происходить не наедине, Торп». А затем вся процессия переместилась в зал особняка Аддамсов. Который, стараниями Мортиши, был украшен цветами, свечками и прочей мрачно-праздничной атрибутикой. Обставленные по периметру помещения столы, демонстрировали изобилие различных блюд (как нормальных, так и специфических – в стиле семейства Аддамс) и напитков (основными из которых была текила и черный абсент). Родственники и друзья мгновенно выстроились в очередь, чтоб поздравить молодожен. Уэнсдей злорадно улыбалась тому, как искусно они с Торпом всех обдурили, тайно поженившись несколько дней назад: интересно, кого первого хватил бы удар, если бы это всплыло прямо сейчас? Ксавье же все еще не верил в свое счастье. Первыми до них добрались естественно шафер и подружка невесты. Энид выглядела так, будто вот-вот расплачется от умиления. Еще бы – подруга, однажды назвавшая свадьбу волчицы «пафосным социальным ритуалом с преувеличенной демонстрацией чувств», сегодня сама вышла замуж. Воистину, чудеса в жизни случаются. — Ты выглядишь странно, Энид. Надеюсь, слезы в твоих глазах исключительно из-за аллергии на цветы? А не от каких-то сентиментальных чувств? Бывшая Синклер шмыгнула носом, но волна умиления схлынула мгновенно – Аддамс всегда умела резать словами, похлеще ножа. — Я просто рада, что с этого дня ты официально стала пожизненной проблемой Торпа. Аддамс фыркнула и неожиданно искренне улыбнулась подруге. — Не глупи, Энид. Я всегда буду и твоей проблемой тоже. Торп стойко терпел многочисленные объятия тетушек семьи Аддамс, ибо к Уэнсдей с подобными проявлениями тактильности, разумеется, никто не лез. Спокойно выслушал сухие поздравительные речи собственного отца. Закатывал глаза на подстегивания друзей, в стиле: «Она таки не сбежала из-под венца, чувак. Поздравляю». Но когда очередь дошла до шурина, напрягся всем телом. Пагсли вначале крепко обнял сестру, шепнув ей что-то на ухо, а затем с широкой улыбкой подошел ближе к Ксавье. — Теперь ты обречен на вечные пытки совместной жизни с Уэнсди. Поздравляю, — когда художник лишь сдержано кивнул в ответ, Аддамс вздохнул и добавил: — Надеюсь, ты не будешь долго злиться на меня за тот случай в Мексике. У меня были благие намерения. Торп скосил глаза на свою жену, которая в этот момент принимала поздравления от Бьянки. Он знал, что Уэнсдей не злилась на брата – даже наоборот, казалось, наконец-то перестала думать о нем, как о слабаке. Но у Ксавье было другое мнение на этот счет. — Это было жестоко, Пагсли. — Да, не спорю. Однако, в итоге ее принципы поменялись, и она вышла за тебя, зятек. Аддамс хлопнул его по плечу, подмигнул и двинулся к столу с напитками, где уже накидывался очередным коктейлем Юджин, в компании кузин жениха. Провожая его взглядом Ксавье вдруг осознал, что Пагсли не так прост и наивен, каким кажется на первый взгляд.🖤
После утомительного застолья, поздравительно-похабных тостов, забавных увеселительных конкурсов и заводной мамушки мужчин семьи Аддамс, вечер плавно пустился на самотек. Старшое поколение разбрелось по углам зала: кто-то активно обсуждал политические новости, оспаривая чужие точки зрения практически с пеной у рта, а кто-то за бокалом-другим ностальгически предавался воспоминаниям, на тему: «а вот в наше время…». Молодёжь же во всю выплясывала на импровизированном танцполе в центре зала. Одиночки тусовались группками, просто расслабленно наслаждаясь музыкой. А парочки – в обнимку друг с другом, предавались сентиментальной атмосфере. Среди таких пар затесались и родители невесты, счастливо кружась в объятиях друг друга. Ксавье, восседающий за столом рядом с откровенно скучающей женой, украдкой встретился взглядом с Фестером и еле заметно ему кивнул. Мистер Аддамс улыбнулся ему хитрой улыбкой заговорщика и подмигнул, прежде чем вместе с Ларчем и Вещью скрыться за дверью. Пора было немного добавить шарма этому мероприятию. Воспоминания первого Вороньего бала вдохновили Ксавье на довольно неординарную идею для их с Уэнс свадьбы. Он помнил – в тот самый момент, когда с потолка плескалась краска, во всем этом всеобщем хаосе учеников только Аддамс выглядела по-настоящему довольной, ровно до тех пор, пока не осознала, что это не кровь. Что ж, кажется, предоставился отличный повод это исправить… Уэнсдей хмуро наблюдала за родителями, которые в этот самый момент выплясывали что-то среднее между страстным танго и плавной румбой. Она бы не назвала собственную свадьбу унылой, но и продлевать это мероприятие еще на несколько часов охоты не было. Единственное, чего ей искренне хотелось сейчас – остаться с Торпом наедине, без внимательных посторонних взглядов окружающих. И когда с потолка ринулись красные капли, Аддамс охотно отвлеклась от танцпола и поднимаясь из-за стола, заинтересованно запрокинула голову вверх. Ее охватило де-жавю, словно она вновь 16тилетний подросток на школьном балу. Неужели кто-то из друзей решил повторить тот дурацкий пранк с краской на ее свадьбе? Однако опытный взгляд, натренированный за годы работы в судмедэкспертизе, уловил характерную вязкость жидкости, больше похожую на кровь. Аддамс смахнула каплю со своей щеки и облизала палец, чувствуя солоноватый вкус железа на своем языке. Ее губы сами по себе растянулись в искренней полубезумной улыбке. Которая стала еще шире, как только начался хаос и среди гостей поднялась суматоха. Где-то неподалеку слышались скулящие повизгивания Энид, чье белое платье подружки невесты скорее всего уже выглядело, как кровавое месиво… Им вторили истерические крики гостей со стороны жениха – видимо душевная организация родственников Торпа оставляла желать лучшего. Аддамсы были более спокойны, многих даже позабавило сие действо, однако гостеприимные Гомес и Мортиша начали постепенно выводить гостей на улицу, дабы не портить парадные наряды дражайших родственников. — Это мой тебе свадебный подарок, Уэнс. Компенсация за то, что тебе пришлось пережить церемонию с присутствием наших родственников и друзей. От шепота Ксавье над ее ухом кожа покрылось мурашками, а каждый нерв в теле, казалось, воспалился. Где-то на фоне заиграла нежная спокойная мелодия , которая никак не вязалась с паникой гостей и смешками родственников семьи Аддамс. — Потанцуешь со мной? — Эта мелодия не подходит для вальса. Ксавье усмехнулся. Даже не видя сейчас выражение ее лица – он готов был поспорить, что она закатила глаза. — Я и не просил тебя вальсировать, Уэнс. Не размыкая объятий, Уэнсдей повернулась в его руках. Он выглядел еще более потрясающе сейчас, когда его лицо покрывали разводы от свиной крови. Своими пальчиками она мягко провела по его плечам и обняла за шею, слегка улыбаясь уголками губ. Глаза Ксавье засветились искренним восторгом. И он прижал ее к себе еще ближе. Они стали покачиваться в такт, пока с потолка все еще продолжала литься кровь. Зал опустел, кроме них тут больше никого не было. — Я не знала, что мы должны что-то дарить друг другу на свадьбу. Она неуверенно моргнула и Ксавье сразу понял – растерялась. — Нет, не должны. Мне просто захотелось тебя порадовать. — А у меня для тебя ничего нет… — Внезапно даже для самой себя Уэнсдей смутилась. — Ты вышла за меня замуж, хотя была яро настроена против брака, — Ксавье буквально излучал нежность, глядя на нее: — Большего мне не нужно. И словно в подтверждение его слов в сознание Уэнс врезалась строчка из песни, которая играла сейчас на весь зал. En deuda con la vida, Hasta la muerte siempre mía... Prometo cuidar este amor . Видимо на лице писательницы все же отразились эмоции, потому что Ксавье хохотнул. — Заметила наконец-то? — Ты специально выбрал такую слащавую мелодию? — Да. А еще она специально на испанском. Разве это не романтично? Аддамс скривилась. Чем только еще больше повеселила Торпа. — Ты провоцируешь меня стать вдовой уже на собственной свадьбе, — проворчала девушка, но как-то скорее по инерции, чем злобно. — Ты только что переживала, что не подарила мне ничего. Пусть сохранение моей жизни будет подарком? Музыка все играла, мужской голос пел о любви, а Ксавье улыбался ей широко и счастливо, многозначительно глядя на нее. И Уэнсдей вдруг посетила догадка. — Ты знаешь, о чем тут поется. — И это был не вопрос. Она выглядела настолько серьезной и пораженной, что Торп невольно рассмеялся и кивнул. — Я гуглил. — А я уж было подумала – успел выучить испанский за неделю в Мексике. Воспоминания о той его поездке, вновь разбередили страх, отныне накрепко поселившийся в её душе. Страх потерять его. Пытаясь выкинуть из головы мрачные мысли, Уэнсдей положила голову на плече Ксавье. Его размеренное дыхание и крепкие объятия действовали успокаивающе. Она позволила себе расслабиться, закрывая глаза. Все происходящее сейчас чувствовалось как никогда правильным - словно после длительных поисков, она наконец-то нашла свое место в этом мире… Никто не знает, как сложится их дальнейшая совместная жизнь и сколько испытаний судьба уготовила обоим. Одно писательнице было ясно наверняка. Ксавье Торп – ее самая большая слабость в жизни. Но он же – самая большая ее сила. И до тех пор, пока он будет рядом, Уэнсдей Аддамс будет готова бороться с любыми препятствиями на своем пути.