Хан Джисон никогда не искал смерти. Он любил мотоциклы, но никогда на них не ездил из-за страха разбиться. Он никогда не переходил дорогу на красный свет, никогда не подходил близко с бездомным собакам, опасаясь, что они его укусят. Боясь несчастного случая, он никогда не ходил на аттракционы или аквапарки, страх за собственную жизнь уговаривал его остаться в безопасности и не рисковать. Он панически боялся конца.
Но смерть всё равно забрала его, как бы Джисон не пытался жить. Он пытался спастись от опасностей окружающего мира, а в итоге убил себя сам. Опухоль. Это то, что убило его.
Слишком поздно он узнал о своем заболевании. Тогда, когда уже совсем ничего нельзя было сделать. Только смириться. Но возможно ли смириться с тем, что скоро тебя не станет? Джисон размышлял об этом каждый день после того, как попал в больницу. Скоро его не станет. Он умрет. И сколько он успел сделать за жизнь? А жил ли он вообще? Он только и делал, что учился: сначала в школе, а потом и в университете. Откладывал всё на потом, говоря себе, что сделает это позже, ведь он должен пахать ради хорошего будущего. А что теперь? Он пахал, а будущего нет. Только пустота. И никаких воспоминаний.
— Как вы себя чувствуете?
Медсестра поставила поднос с завтраком на тумбочку, после чего помогла Хану приподняться: он был совсем плох.
— Это вы мне скажите, — хрипло усмехнулся парень. — Какая стадия?
— Четвертая, — еле выдавила из себя она. Её лицо потускнело, а руки задрожали. Она явно была не равнодушна. — Мне очень жаль! — положив ладонь на плечо Джисона, сказала медсестра. — Четвертая стадия рака уже не может быть вылечена с помощью хирургического вмешательства из-за распространения опухолевого процесса…
— И что теперь? — бесцветно спросил Хан. — Я умру?
В его голосе были слышны оттенки разочарования и опустошения, но никак не принятия. Как можно принять такой бред? Ему всего двадцать два!
В горле возник давящий ком, а глаза намокли. Обидно. Очень обидно умереть вот так. Совсем ничейным, ненужным. Кто его запомнит?
Хан Джисон панически боялся исчезнуть. Нет, не умереть: это еще как-то можно принять, а исчезнуть из воспоминаний, фотографий с друзьями, которых он практически никогда не делал, ибо считал, что сегодня выглядит как-то «не очень», из видео, которые каждый год снимала его мама, когда они собирались всей семьёй на праздники. Его больше не будет, а он всё это время только и делал, что избегал всего… Он совсем нигде не наследил.
Из раздумий его вывел хрупкий голос медсестры, который, казалось, с каждым словом всё больше и больше раскалывался на части и становился всё тоньше:
— Наверное, вы часто испытывали стресс… Это ускоряет развитие опухоли…
— Совсем никаких шансов?..
— Она уже проросла в окружающие ткани. Даже если операция будет проведена… От всех опухолевых очагов уже не избавиться.
Джисон был обречён — так сказал главврач. Так сказала и его печень.
Джисон не знает, сколько дней он уже провёл здесь, все они слились в один. Тягучее время будто покидало его, потому что он потерял его счёт.
Он сидел на своей кровати и смотрел в небольшое окошко, за которым лил сильный осенний дождь. Дождь, кажется, не прекращался уже довольно долго: солнце давно не слепило глаза по утрам. Завтра должны прилететь родители из Малайзии. Джисон только вчера сумел набраться сил и написать им короткое сообщение о том, что он в больнице. Он надеется, что врачи сами им всё расскажут и ему не придётся пытать себя и говорить столь больные для каждого родителя слова. Он искренне не хотел, чтобы они узнали о том, что их единственный ребёнок скоро умрёт из его уст.
Боль под правым ребром усилилась, Хана затошнило. Он вообще пожалел, что сегодня позавтракал, но медсестры заставили: сказали, что он и так уже полумертвый и такими темпами сведёт себя в могилу гораздо раньше. Обычно при раке печени выжить в течение хотя бы двух-трёх лет вполне возможно с нынешними технологиями, но Джисон обладал слишком слабым иммунитетом, пониженным давлением и недостатком витаминов в организме. На все недостатки он всегда закрывал глаза, думал, что это не важно. А теперь его тело не справляется, хотя… Был бы у него шанс, если бы он заботился о себе до болезни?
— Пациент Хан, — вырвала его из раздумий медсестра с огромными зелёными глазами, — идём на УЗИ брюшной полости.
— Да, иду, — глухо ответил он, вставая и поправляя больничную пижаму.
*
— Ну как же так… — взвыла женщина, смотря на побледневшего и истощенного сына. Она подошла к нему и схватила его за руку, глотая солёные слёзы.
Отец остался стоять в проходе, нахмурившись. Кому из них троих было больней? Тому, кто умрёт, так и не начав жить, или им — родителям, что утратят самое ценное в их жизни и продолжат жить, похоронив своё сердце вместе со своим ребёнком в одной могиле? Кому было больней?
— Доктор, скажите, сколько нужно на операцию, мы заплатим, только… Попробуйте… Вылечите его, пожалуйста! — Морщины на её лице углубились, а карие глаза передавали безвыходное положение, в котором она оказалась. Она ничего не могла сделать для Джисона. Она мама, которая ничем не может помочь. Её муж обнял её за плечо и прижал к себе.
— В его случае ремиссии добиться не получится. Вы должны понимать это, — вроде как тёплым тоном сказал щетинистый мужчина, но его голос звучат как предсмертный удар для супругов. — Наша задача — продлить его жизнь.
*
Осень сменилась зимой, Джисона мучали сильные боли. Мощные наркотические анальгетики помогали телу, но не душе… Он застрял здесь.
Следующей зимой он потерял сознание и больше не смог проснуться.
Ещё через полгода его тело не выдержало болезни. Джисон умер, так и не придя в себя после комы.
За окном деревья наполнялись почками, которые вот-вот раскроются и всё озеленится. Весна была прекрасна, Джисон любил это время года. Но так ли хорошо наблюдать все эти чудеса, находясь в больнице, из которой ты не можешь выйти? Так ли хорошо ходить по белым коридорам, понимая, что ты видишь всех, а они тебя — нет?
Вот что значит вечность — нескончаемое скитание. Наверное, за это время даже целый мир бы показался ему крошечным и скучным, что уж тогда говорить о маленькой трёхэтажной больнице, от которой Хана уже тошнило? Если отвращение вообще можно сравнить с тошнотой.
За весной наступило палящее лето, а за летом вновь шли морозы. Всё по кругу. Из раза в раз. Джисону казалось, будто он попал в ад. Нет, он тут, конечно, не один: в подвале больницы есть какой-то призрак старика, который, судя по всему, погиб в этой больнице ещё очень-очень давно во времена войны. На первом этаже, возле стойки регистрации, есть призрак юной блондинки. Её парень нанёс ей ножевые, но вместо того, чтобы оказать ей помощь, сотрудники начали возню с документами, заваливая её различными вопросами о том, кто она, кем работает и что у неё болит. Умерла она прямо там. Ей даже двадцати не было. На крыше постоянно сидит маленький мальчик по имени Чонин (он единственный, кто ещё не забыл своё имя), его мать лежала в этой больнице. Странная история, однако, у этого мальчика: мама звонила его отцу и угрожала, что убьет их сына, если он не приедет. Он не приехал, и Чонин полетел вниз с третьего этажа. Она тоже умерла потом, но от болезни. Чонин признаётся, что даже рад, что здесь нет его мамы, но грустит, что никогда не сможет вырасти. Да и скучно ему смотреть с просторной крыши на бушующую жизнь. Смотреть и смотреть. Всё. Призраки больше ничего не могут.
Прошли года, Джисон немного обезумел от этого всего: он больше не гулял без перерыва по этажам, общаясь со старыми и новыми соседями, а сидел в своей старой палате, палате, в которой он когда-то сделал свой последний вздох. Он сидел на кровати возле какого-то мальчишки лет шестнадцати, лечащегося от меланомы, и смотрел в окно. Когда-то на этой кровати спал он. Мальчик, кстати, какой-то одарённый был, либо чудной просто: он будто чувствовал, что рядом кто-то есть, если Джисон случайно к нему прикоснётся, то он сразу начинал чесаться. В прочем, мальчишка плохо говорил по-корейски и, вроде как, не видел его, только чувствовал.
Джисон сначала подумал, что его видят только те, кто на грани жизни и смерти, но это оказалось не так. Мальчика-блондина выписали, сказав, что он ещё пока не умирает. Либо что-то такое, Джисон не особо подслушивал.
Палата на какое-то время снова опустела, пока в неё не заселили парня, носящего свитер с котиками. И, на удивление давно умершего Хана, живой человек вскрикнул, когда увидел его — полупрозрачного и хмурого.
