«Бог милостив ко всем» –
Так говорят отцы в церквях.
«Бог милостив ко мне» –
Так говорит надежду отыскавший.
«Бог милостив к тебе» –
Так говорит любивший сильно.
«Господь…» –
Так говорит потерянный народ.
Холодно. Настолько, что дрожь пробирала каждого проживавшего в столице империи или являвшегося туда по особому делу человека. Метель одиноко металась по городу. Бродила по тихим улочкам, дворам и переулкам в поисках живой души. Не найдя таковой, та в отчаянии заглядывала в запотевшие окна, зазывавшие приглушенным свечением восковой свечи. За ними теплился образ радушной семьи, проводившей долгие вечера в компании друг друга и интереснейшей книги, историю которой прочтет с нежной улыбкой на лице добродушная мать. Дети будут сидеть как мышки, прислушиваясь к каждому слову матери. В скором времени глаза их медленно начнут смыкаться, а воображение нарисует в голове причудливые картины, иллюстрируя слова, ещё доносившиеся до их разнеженных сонной пеленой ушей. Мать, дочитав рассказ, переведёт свой взгляд на маленьких слушателей и, увидев перед собой три склонившиеся к полу белокурые макушки, тихонько встанет, подойдёт к мужу и, проведя нежной рукой по его волосам, тихо шепнёт, что детишки уже совсем умаялись. Отец встанет, посмотрит на детей самым нежным взглядом, на который способны его обычно строгие глаза, и поднимет три легких как пушинки тела на свои могучие руки. Уже с детьми на руках он подойдёт к жене и, бережно поцеловав обе её щеки, скроется с ней и с детьми за дверью. Метель с улыбкой проводит эту семью печально-радостным взглядом и невесомо проведёт рукой по стеклу, рисуя на окне отрывок рассказа, прочитанного детям матерью. Утром детишки увидят его, а их сердца наполнятся неподдельной радостью и верой в чудеса.Дети чисты душой, оттого и сердце их всегда открыто чуду
I
Михаил дрожит до стука зубов от холода Зимнего дворца. Тыльную сторону рук покрыла тонкая сеть синеющих пятен, а сама кожа на ощупь ощущалась мертвенной. Казалось, холод бесконечных коридоров замечал только он. Чёрт его за ногу взял остаться в Петербурге этой зимой. Александр и так прекрасно справлялся без него, и Михаил это понимал. Саша уже давно вырос. Его навыки в ведении внешней политики безусловно очень радовали Мишу, поэтому в какой-то момент он посчитал нужным отпустить подопечного в свободное плавание, позволяя полностью думать своей головой и полагаться на приобретенные в прошлом навыки. Но что-то держало его здесь. Это странное чувство абсолютной пустоты где-то в груди пугало. Михаил чувствовал, что уехать сейчас попросту не может. Он панически боялся возвращаться, будто это что-то исчезнет с его отъездом безвозвратно. Впервые во взрослой жизни его охватил ступор, вынуждающий рыться в себе в поисках ответа на вопрос. Зачем я здесь? Было ещё раннее декабрьское утро. Михаил любил это время за необычайную тишину и спокойствие бесконечных переходов и особенную атмосферу пустых залов дворца. Он часто вставал раньше других, поэтому позволял себе иногда обходить императорские владения. В пустых коридорах, освещенных теплым светом рассветного солнца, чувствовалось спокойствие и тихая радость, что так редко навещала Михаила в последнее время. Тишина была хорошим слушателем его внутреннего монолога о насущных событиях, что так беспокоили его. Иногда во время таких монологов он вспоминал Алексея, который часто точно так же стоял у окна и изливал душу уже заходящему солнцу. В этом было что-то особенное. Словно таинство, о котором никто не узнает. Доверять свою душу солнцу было легко. Оно не осудит, не предаст, но точно так же не поддержит, не ответит на твои муки, безразлично продолжая свой путь куда-то, зимой спеша скрыться за горизонт как можно скорее. Михаил часто брал пример со Смоленска. Со временем тот стал для него неким примером ведения жизни. Правильно ли тот поступал или нет, он не знал. Попросту сравнить было не с чем, потому как связей более близких, чем с Алексеем, с людьми не вёл, да и не стремился. Однажды чем-то опечаленный Смоленск, глядя в окно, сказал, как казалось ему, в пустоту: «Солнце. Только ему не страшно признаться, оно одно верно». А Михаил тогда, тихо стоя в сенях, внимал словам, находя в них своё спасение, как когда-то нашел и Алексей. Но, к сожалению, и молчаливое утро не вечно. Из-за угла вдруг вышел Александр. Его лицо выражало полную серьезность, а стальной взгляд лишь ярче показывал не самые хорошие намерения. Он быстрым шагом направился в сторону Москвы и приказным тоном выдал, сверкая молниями в глазах: – Пройдите за мной немедленно. Слова неприятно порезали слух. Как грубо. Михаил не ожидал такого поведения со стороны Петербурга. Он был поражен, но по какой-то причине вместо возмущения из него вышел только слабый хрип, а взгляд выражал лишь обиду. Ничего боле. Обычно он не так реагировал. Что изменилось сейчас? Возможно, он скучал по тому Саше, что с благоговением следил за каждым его шагом, старался не разочаровывать, извинялся за каждый неправильный чих. Конечно, сначала Московскому это не нравилось, но, привыкнув к такому вниманию, ему стало приятно, что ему пытаются угодить, любят его и просят помощи. Но, как обычно это бывает, дети вырастают. И Михаил, оставив Сашу один на один с политикой, совсем не ожидал такой перемены в выражениях лица и речи бывшего ученика. Самой частой эмоцией, сопровождающей уже самостоятельную столицу, была брезгливость. Михаил часто замечал эту черту характера ещё в маленьком Саше. Тогда она выражалась лишь к неодушевленным предметам, сейчас же наоборот. Новая столица предпочитала делить людей на полезных и бесполезных, как породистых собак: когда самые сильные и стойкие оставались жить, выродков безжалостно топили. Может быть, именно этот момент свёл все их отношения исключительно к деловым. Но уже тогда каждый их разговор на обычные темы отзывался болью в душе Михаила. Он скучал. Перед лицом прозвучал хлопок, выводящий из транса Москву. Он, опомнившись, поднял расфокусированный взгляд на недовольное лицо Петербурга с бумагами в руках. Когда только они успели дойти до кабинета? Неужели он так утонул в себе, что не заметил, как быстро пролетело время? Между тем Александр протянул несколько документов в руки Михаилу и коротко пояснил: – Ознакомьтесь, пожалуйста. Взгляд сразу же упал на лист бумаги, быстро пробегая по рукописной сводке из Москвы. Студенты московского университета… погромы… протестанты скандировали: «Империи нужна революция!». Протестующих задержали… – Я, конечно, не волнуюсь, Михаил, эту ситуацию можно замять. Но как это понимать? Вы должны были быть уведомлены о волнениях в вашем городе, – он чуть ближе подошёл к Москве, пристально вглядываясь в чужое лицо. – Вы знали? Предпочли скрыть? Организовали? – Губы Александра оказались почти вплотную к уху Михаила, шепча: – Вы должны немедленно разрешить эту проблему. – Да как ты!.. Хлопок двери и... тишина. В кабинете пусто. – Смеешь…