Адвент-календарь

Первой дверью ему хлопнуть не удалось (Альфред шёл за ним следом, а причинение вреда окружающим не входило в его привычки), зато вторую он приложил о косяк от всей души, с упоительной злостью, со злобным упоением. Если бы родители были дома, они наверняка с ума сошли бы от беспокойства: такое бурное выражение эмоций в его привычки тоже никогда не входило. Но родителей дома не предвиделось ещё неделю – к счастью или нет. Как бы он хотел, чтобы и этого придурка здесь не было!.. Альфред потоптался у его комнаты, прислушиваясь. Судя по шорохам, кроме двери, ничему больше не доставалось. Может, не достается и ему? Осторожно повернув ручку, он просунул голову в проём и позвал: – Мэтти?.. – Стучаться надо! – огрызнулся тот и не глядя швырнул в него первым, что попалось под руку. Альфред машинально метнулся назад, и плюшевый медведь трагически пал второй жертвой безудержного гнева. Пришлось подождать ещё с полминуты, прежде чем пробовать снова. На этот раз сперва честно исполнив только что установленное правило – постучав. – Мэтти, – протянул Альфред, приоткрывая дверь с куда большей опаской. – Твоя комната напротив! – раздалось в ответ резко, но почти жалобно. Бомбардировки не последовало, и Альфред смог разглядеть свернувшуюся на кровати фигурку. Мэттью уткнулся в стену, и его привычное гнездо из подушек и одеял теперь смотрелось оборонительной крепостью. Такую попробуй штурмуй… – Слушай, я… – начал Альфред, подступив ближе, но был перебит: – Уходи! – Но… – Я, по-моему, сейчас по-английски с тобой разговариваю, – процедил тот, не поворачиваясь. – Думаю, ты должен понять одно простое слово: у-хо-ди. Альфред поколебался. Ещё немного. И ещё. Но брат на него не реагировал, а прикоснуться к нему не позволила совесть. Всё-таки он действительно был виноват. И… чёрт возьми, ладно! Довольно сильно виноват. Мэтти имел полное право злиться, наверное. Даже предметами кидаться. Ну и побыть одному, пожалуй, тем более право имел. С тяжёлым вздохом Альфред выполз наружу и прикрыл за собой дверь. «Уходи» – это, конечно, действительно было по-английски. Но он всё равно сделает вид, что ничего не понял. Не зря же у него твёрдая тройка, в конце концов. Дрёма никак не отступала, путаясь в курчавых прядях и длинных ресницах, и ни сморгнуть её, ни вытрясти из головы не получалось. Она была вязкая, как патока, и такая же приторно-жжёная: мягкие поглаживания по волосам были самым сладким, самым горьким, что только могло привидеться во сне. Мэттью никогда в жизни не просыпался так, от этих рук, а потому до слёз не хотел отпускать видение. Видение оказалось щедрым: не только не растворялось, но будто плотнело, становилось материальнее, пока он медленно приходил в себя. А когда проснулся совсем, осталось сидеть на его кровати, живое и тёплое, в дурацкой майке с непристойной надписью и с самым сложным на свете выражением на лице. Мэттью протёр глаза и только тогда шарахнулся прочь от ладони. – Т-ты чего?.. К-который час?! – забормотал он, поняв, что комната давно была затоплена сумерками, просочившимися из незадёрнутого окна. А ещё он понял, что Альфред и впрямь пробрался в его комнату без разрешения. Ругаться не было сил, он просто послал брату горестный взгляд и сдвинулся дальше в угол. Тут он обнаружил, что был накрыт чужим бомбером: вот отчего он не замёрз, несмотря на распахнутую форточку. Это открытие заставило его растеряться и хуже того – неумолимо залиться краской. Хорошо, что в комнате было темно. – Я… п-подумал, ты, наверное, проголодаешься, когда проснёшься… – произнёс Альфред, чем заставил его вздрогнуть. Что это был за голос? Блёклый, нетвёрдый… извиняющийся? – Ты же, ну, не стал обедать после школы, – теперь он ещё и глаза отвёл. – Я… это… п-приготовил кое-что… Приготовил. Альфред. Он кивнул на тумбочку, и Мэттью заметил дымящуюся тарелку. С наггетсами и картошкой фри для разогрева. А ещё бутылку газировки, миску с попкорном и ведёрко мороженого – кажется, с кленовым сиропом. Это настолько его растрогало, удивило, сбило с толку, что он заторможенно рассмеялся. Альфред считал это как прекращение огня и вцепился ему в запястье. – Извини! – выпалил он и затараторил с такой скоростью, чтобы его точно нельзя было перебить. – За вчера! Мне правда жаль, что я повёл себя, как полный урод! Что напился и что… сд… сделал это при ребятах… Я не должен был тащить тебя из комнаты и приводить к нам, и… р-распускать руки… и н-не только… Мне жаль! Я больше не буду! Извини! Вот! – О боже, Ал… – только и пробормотал Мэттью, прежде чем его бесцеремонно сгребли в охапку и стиснули так, что он чуть снова не отключился. От Альфреда пахло жареным, дезодорантом и Альфредом. Вдыхая запах, от которого он втайне голову терял и ради которого сам украдкой таскал этот несчастный бомбер, Мэттью бесславно, позорно сдавался. Не мог он долго злиться. Не на него. – А я домашку, короче, сделал, – сказал вдруг Альфред и отстранился, чтобы что-то поднять с пола. Ноутбук. Он пристроил его в ногах и завозился, подключая к розетке. – Давай… может, посмотрим что-нибудь. Я обещал тебе, помнишь? Тот твой фильм, – он явно хотел сказать «девчачий», но вовремя осёкся. Мэттью угукнул и потянулся к тарелке. Настроив сеть, Альфред забегал по вкладкам в поисках нужной. – «Добейся успеха», да? – спросил он. – «Всё или ничего»? – «Всё за победу», – поправил Мэттью. – «Всё или ничего» мы смотрели в прошлый раз, но ты, конечно, не помнишь, потому что уснул. – Ничего! – бросил Альфред, влезая рядом и устраивая голову у него на плече. – Тогда я на тренировке задолбался. Сегодня точно не усну! Мэттью только снисходительно хмыкнул. Он, конечно, не поверил ни единому его слову.