inteyvat

      По улицам проносится ветер. Скользит по мощёным плиткой дорогам, путается в волосах, несёт чужое веселье всё дальше и дальше. Заглядывает в окна, звенит колокольчиками и дёргает замершие флаги на гирляндах. Бриз радуется, как радуются все жители Мондштадта. Люди высыпают на улицы, улыбаются друг другу, что-то кричат, размахивая руками. Гремят разноцветным стеклом бутылок и бокалов. Намечается праздник.       Венти с высоты одной из крыш наблюдает за своим городом. Правда, его город — просто условность. Это город людей. Свободных. Выдавая очередную ноту на лире, он задумчиво болтает ногами, тихо пытаясь состыковать музыку и песню, которую планирует представить на празднике. Он обязательно будет шумным и ярким. Таким же, как те, кто его организовывает.       Вот малышка-искорка Кли понеслась по одной из улиц, увлечённо рассматривая украшения и радостно вещая что-то плетущемуся сзади капитану кавалерии с крайне довольной улыбкой. Диона спорит о чём-то с хозяйкой на пороге Кошкиного Хвоста. Лиза неспешно прогуливается мимо алхимической стойки в компании Джин. Бьёт колокол в соборе — служба закончена чуть раньше, чтобы все успели подготовиться.       Архонт улыбается, снова окидывая взглядом мощёные дорожки. Он ловко спускается, кивая проходящему мимо патрулю, и пружинящей походкой идёт в сторону площади — ещё немного и загорятся фонари. Ветер резким порывом почти сдувает с него берет, от неожиданности бард едва успевает его словить. Архонт оборачивается, рассеяно оглядывая площадь: никого столь важного, чтобы ветра захотели обратить на него внимание. Пожав плечами, Венти снова берёт курс на таверну, перебирая струны.       Вечер наступает слегка неожиданно. Полумрак сумерек наползает на Мондштадт, укрывая плотным одеялом. Народ — трезвый и не слишком — вытекает на улицу, под бурные возгласы:       — Музыку!       О, как же Венти обожает такие праздники! Смех, музыка и алкоголь — что ещё для счастья надо? Немного подумав, бард скажет, что один его великовозрастный знакомый считает, что ещё неплохо бы знать меру. Но назидательные наставления Бога Контрактов Барбатос умело игнорирует, предпочитая прогнать скуку очередным бокалом вина.       Под нестройные завывания захмелевших горожан он берёт первый аккорд, который тут же подхватывают другие музыканты. Венти смеётся и кружится в вихре веселья и чужого счастья, упиваясь запахом свободы. Монистовый звон тамбурина отражается от стен домов и сверкает яркими всполохами в глазах. Ветер поднимает столпы пыли и путает пряди волос. Кто-то играет на гитаре. Стучат по брусчатке каблуки, шуршат юбками девушки с цветами в волосах, хлопают мужчины, галантно целуя дамам руки, приглашая на танец.       — Неплохо, — раздаётся совсем рядом, и Венти от испуга отскакивает в сторону. — И я рада тебя видеть, — хмыкает Люмин, с едва заметной усмешкой смотря в глаза барда.       — Какие люди! — тут же приходит в себя Архонт. — Нечасто к нам такие знаменитости заходят!       — Выдалась свободная неделя, — девушка облокачивается на вытащенный из одной из таверн стол. — Подумала, что здесь точно будет работа.       — Какая ещё работа? — в наигранном ужасе прикладывает руку к сердцу Венти. — Только веселье и свобода от забот, моя дорогая!       — Никто не свободен, мой друг, — странница щурится, лениво скользя взглядом по танцующей толпе, — даже птица привязана к небу.       Венти несколько неприлично долгих мгновений рассматривает чужие лимонные глаза. В них отражается ночное небо и светящиеся над площадью фонари. Люмин подносит к губам бокал с жёлтой — неужели ей-таки налили одуванчикового вина — жидкостью, отпивая. На руке у неё едва затянувшийся порез, на скуле — ссадина, и маленькие, почти незаметные, веснушки на носу.       Люмин не отсюда. Не из Мондштадта или Ли Юэ. Не из Инадзумы или Фонтейна. Даже не из Натлана или Сумеру. Звезда, ненадолго упавшая на их землю, дразнящая ярким светлым концом и мириадом вселенных на дне глаз. Странница не здешняя и никогда таковой не станет, сколько не учи витиеватые знаки письма. Не из этого мира и, кажется, не из какого другого. Ничья.       — Окажешь мне честь? — Венти протягивает ей руку, лукаво прищурив глаза.       Люмин смеряет его нечитаемым взглядом, но предложение принимает, позволяя вывести себя на площадь. Бард довольно перехватывает её ладонь поудобнее и кружит, кивая замершим музыкантам. Тамбурин неспешно звенит, Венти выписывает вокруг Люмин круг, хлопая в такт мелодии. Кто-то подхватывает Люмин под локоть, уводя в сторону: она не сразу реагирует, путаясь в ногах. Путешественницу кружат, поднимают в воздух и снова опускают на землю. Девушка хмурится, стараясь не запутаться в шагах, когда Венти ловит её за руку:       — Смотри на партнёра! — улыбается он, подцепив её пальцами за подбородок, поднимая голову выше. — Слушай музыку!       Люмин хмыкает, принимая вызов. Она перехватывает его руку удобнее, делая шаг в сторону. Венти охает, поддаваясь, почти заваливается на девушку, оказываясь неприлично близко к чужому лицу. Путешественница выдерживает паузу в несколько мгновений, возвращая Архонта в исходное положение, утягивает за собой, стуча ботинками по пыльной дороге. Бард ловит всполохи огня в её глазах — он совсем не уверен, что это фонари. Её собственный огонь, тот, который подчинил и непредсказуемые ветра, и опасную молнию, и неприступные скалы, и неспокойные воды, и буйные леса.       Яркий. Ни на что не похожий. Не принадлежащий этому миру.       Вспышкой она огибает его по кругу, сверкая чертями в глазах. Улыбается опасно. Остро. Подходит ближе, притягивая за ворот рубашки. Венти легко пробегается пальцами по спадающим ей на глаза прядям, берёт за руку, кружась вместе с ней. Лёгкая юбка взлетает вместе с порывом ветра. Глаза у барда полыхают весельем — виной тому совсем не алкоголь и даже не атмосфера праздника. Просто Люмин смеётся, и в её голосе звенят далёкие звёзды. И Венти кажется, что он к этим холодным и далёким — настоящим — звёздам может прикоснуться, стоит только протянуть руку к прядям золотых волос.       Барбатос — бог свободы. Бог песен. Бог ветра. Но существо перед ним не просто Бог. Оно опасное, страшное и клыкастое, с острыми когтями и огромной силой, способной сокрушать горы. Таких смертные называют монстрами. Но Барбатос — не смертный.       Поэтому он кружит не принадлежащую ни этому миру, ни какому-либо ещё, девушку, в глазах которой сияют другие вселенные, а в волосах запутался ветер. Ту, на чьих пальцах сверкает молния, пред которой склоняют головы вековые скалы и преклоняют колено бушующие волны.       Он держит в руках саму свободу.       И он совсем не готов её отпустить.