У истоков Ночи

      Как легко испаряются звуки и голоса, скрываются в неизвестности. Остался только лес, совершенно иной, нежели в окрестностях Эмбертауна. В том лесу слышался перезвон танцующих духов, но лишь по ночам: здесь же и при дневном свете сердце сжимала неясная тревога. Нет, ни звона колокольчиков, ни рыка затаившегося зверя: только эхо проказливым бесёнком подхватывает из-под ног шорохи шагов и раскидывает в стороны, из-за чего движешься совершенно беззвучно. Шумят лишь невидимые тени, скользящие то слева, то справа, то и вовсе идущие навстречу.       Восточный Оукенвуд был ничем не примечательной деревней, такие разбросаны по картам неприметными точками, как будто картограф вдруг встряхнул перо и разлетелись чернильные брызги. Но лес… лес — другое дело.       Бывают старые дома, пропитанные памятью о тех, кто когда-то жил здесь; здесь же в каждом глотке не по-весеннему холодного воздуха чудилась память о временах, когда люди ещё не осквернили непроходимую чащу стуком топоров. В тени вековых дубов чахли дубки помоложе, вынужденные воевать с древними исполинами за воду и солнечный свет. В широких листьях тут и там стояла вода — отголосок давно прошедшего ливня. Толстые корни, тут и там выпиравшие из земли, складывались в причудливые фигуры: словно спящие путники задремали у подножия. Некстати Арлену припомнились бабушкины сказки о маленьких фэйри, который заколдуют всякого, кто уснёт в их лесу, и заберут из мира людей в волшебную страну, где нет хода времени.       Между дубов едва угадывалась заросшая тропа. Сколько лет деревенские уже не смели ходить по ней? Сухой подсчёт утверждал, что не более ста лет, во времена предыдущей эпидемии, того, что сроднило его и Кинана до того, как сблизила совместная служба в ордене: жизни его прабабки и прадеда, родителей Бетти, унесла та же беспощадная хворь.       — Довольно далеко, — отметил Арлен, и собственный голос раздался за плечом. — Не думаю, что вампир, хоть он и движется намного быстрее нас, смог бы появляться сразу после заката. Мы полчаса идём, и что-то не видно никакого кладбища.       Кинан вылупился на напарника как на умалишённого, а Мария заметила, отцепляя край плаща от колючего куста:       — Мы уже на кладбище.       Только теперь он заметил крупные камни, тут и там прислонившиеся к могучим стволам, затерявшиеся в кустарнике и заросшие мхом. Органичная часть картины под названием «древность», не более — но теперь они враз обернулись старинными могильными плитами.       — Сколько лет этому кладбищу? — сглотнул Арлен, ощупывая камень: нет, время не оставило ни даты, ни имени, если они когда-то и были. Кинан пожал плечами:       — Откуда знать! Тыщу лет, небось, стояло, раз дубы успели вырасти. Говорят, когда селиться сюда пришли, так оно и было.       Не первое место упокоения, которое они посетили, и, хотелось надеяться, не последнее, и всё же оно разительно отличалось от привычных кладбищ с их оградками, памятниками и символами Трёх. Древние могилы хранили память об иной вере — той, что давным-давно ушла в небытие, и те, кто гнил в земле под камнями, не почитали ни пророков, ни даже того, кто стоял над ними.       В любом случае, от них давно не осталось даже костей.       Деревья расступились открывшимся занавесом. Только что стояли стеной — и вот открылась идеально круглая поляна: даже вездесущие корни не приближались к невысокому сооружению из плоских каменных плит, до середины засыпанных землёй. Высотой оно едва достигало плеча Арлена: в такой склеп не войдёшь в полный рост — лишь согнувшись в три погибели. И как только здесь хоронили — неужели вповалку, без гробов? Присев, Арлен заметил небольшую колею — свидетельство того, что плиту, закрывавшую вход, не раз сдвигали.       — Если это не высший вампир, а мелочёвка, он спит внутри. — Мария провела по трещине на боковой стене склепа — та уходила вглубь и рассекала надвое выбитую надпись на незнакомом языке. Арлен потрогал плиту — обжигающе холодную — и прислушался. Тихо.       — А если из этих, из высших? — Кинан постучал, как будто ожидал вежливого приглашения. Мария пожала плечами:       — Тогда он бодрствует и днём, и нам придётся с ним сражаться на его территории.       — Здесь есть и плюсы, — Арлен на пробу пихнул преграду, но та не поддалась. — Внутри наверняка тесно. Ему некуда будет уклоняться, так что и попасть куда проще.       Они навалились втроём, и лишь тогда плита заворочалась, открывая проход. Внутрь брызнул солнечный свет, но озарил он не сваленые в беспорядке кости, а узкие ступени, круто уходящие вниз. Корни, отсутствовавшие на поверхности, здесь выпирали из стен: гротескное переплетение, образующие уродливые фигуры. Похожие получаются, когда в задумчивости водишь по листу, не отрывая пера. Ступени покрывала чуть влажная грязь, в которой осталось ещё одно свидетельство чужеродного присутствия.       Отпечатки рук и босых ступней.       — По крайней мере, мы точно уверены, что это и есть логово, — Арлен сощурился, силясь рассмотреть, что скрывается в глубине. Мария загадочно усмехнулась, как будто у неё изначально сомнений не было.       — Я пошёл! — Кинан, отстранив их обоих, посыпал немного соли себе на волосы и плечи, после чего шагнул в тёмный проём. Арлен ухватил его за локоть:       — С ума сошёл?! Ты же ничего не увидишь! А, что вероятнее, с твоим-то ростом — застрянешь, и придётся тебя выкорчёвывать, как упрямый пень.       Кинан не улыбнулся, не загудел что-то обиженное в ответ. Вместо этого отвернулся и пробормотал — эхо, горящее желанием помочь, поднесло его слова поближе, за спину:       — Это… моя деревня, понимаешь? И люди тут все мои, и кто семья, и кого знаю просто. Вот что хочешь, а мне убедиться надо, что не придут за ними. Вдобавок — втроём и не пройдёшь, по одному только…       Мария наблюдала за происходящим так отстранённо, словно знала наперёд и теперь лишь ждала развязки. Арлен положил руку на плечо поникшего товарища:       — Мы и пойдём по одному. Друг за другом. Если хочешь, можешь идти впереди, но не один — это обсуждению не подлежит.       Тот неуютно заёрзал, втянул голову в плечи и пробормотал:       — У нас поговаривают: ночные заморочить могут, чтоб дрался на их стороне. С твариной драться не так и страшно, её хоть и колом, и пулей можно, а с вами… с вами не хочу. Может, я один всё-таки? А вы у входа, на всякий…       — Мысленный контроль, да ещё на расстоянии… — Мария присела на корточки и вычертила пальцем выбитый знак. — Так не каждый вампир сможет. Можете ли вы двое вообразить, чтобы кто-то не слабее Грустной Леди, да хоть бы она сама, кусал по ночам деревенских коров?       Представив грозную противницу в ореоле чёрных мотыльков, ту, что того и гляди сама рассыплется на сотни шуршащих крыльями насекомых, болтающейся на шее у безучастно мычащей коровы, Арлен невольно усмехнулся в кулак.       — Вот и я не могу.       Уходящее вглубь жерло склепа чёрным глазом смотрело на трёх Хранителей. Никто не ворочался, не рычал в глубине, угрожая расправой. Тишина.       — Так чего тогда? — Кинан нахмурился, решившись: между бровей залегла глубокая, как у старика, морщинка. — До заката тут болтать будем, или того… вперёд?       Они не ждали, что придётся спускаться так глубоко, и потому источников света было негусто — одна масляная лампа и несколько рукодельных факелов, совершенно бесполезных в подземном коридоре. Того и гляди, подпалишь торчащие корни. Даже лампа не так уж надёжна: стоит разбиться не самому прочному стеклу, и пожара не избежать.       Если придётся вдруг зажечь факелы, будут ли они гореть? Внутри пахнет сыростью, и корчатся длинные, змееподобные дождевые черви. Не похоже на место, где могли кого-то хоронить, по крайней мере, те, кто молится Трём. Внизу коридор неожиданно расширился: за преградой из корней даже Кинан мог выпрямиться в полный рост. Если надеяться на лучшее, то впереди не будет ничего, кроме погребальной камеры — а где ещё устроиться вампиру?       Но коридор неожиданно раздвоился. Арлен моргнул и потёр глаза: в тусклом свете такое может и привидеться. Увы, два прохода, совершенно одинаковых, без опознавательных знаков, ему не почудились.       — Что это вообще за место?       — Мне-то почём знать, — Кинан чуть выше приподнял лампу: — Я как родился, оно уже такое было. Не растресканное только и вампиры никакие не вылазили…       — Оно не опасное само по себе, — пробормотала Мария, — не злое. Здесь темно для глаз, но тьмы нет.       Кинан смотрел то на один туннель, то на другой, открывал и закрывал глаза, будто видел нечто, понятное только ему. Затем решительно метнулся направо.       — Стой! — Арлен побежал следом, но, споткнувшись, едва устоял на ногах. Силуэт друга и световое пятно маячили далеко впереди. Что-то дрогнуло, затряслось совсем рядом: по стенам прошла ощутимая вибрация. Пещера затрещала и заухала. С потолка посыпался за шиворот песок, и Арлен невольно отступил. А затем успел заметить лишь, как потолок стремительно приближается, и кинуться наугад в сторону. Взметнулось и исчезло за земляным потоком пятно света, и вместе с кромешной темнотой вокруг что-то с грохотом осыпалось. Арлен съёжился на полу, закрыв голову руками. Однажды он раздавил в детстве крупного жука, а теперь некстати задумался, не останется ли от него самого такое же размазанное в липкую кашицу пятно. Из груди рвались крики, но он кусал губы, лишь дёргаясь каждый раз, когда что-то падало рядом: громкий звук не исправит дела, только спровоцирует новое обрушение…       Земляные комья и камни прибывали. Несколько тяжёлым грузом ударили по спине и ногам: Арлен продолжал ползти, не понимая, куда направляется и где остальные. Только когда тряска прекратилась, он осмелился приподнять голову. Стоило ожидать: древние катакомбы, изрытые корнями — это вам не укреплённые туннели под Эмбертауном. Он открыл рот, чтобы окликнуть товарищей, и тут же закрыл: вдруг снова рухнет?.. На ощупь Арлен пополз по туннелю, с облегчением отметив, что впереди тот расширяется. Ещё поворот — и вдалеке замаячило смутное пятнышко дневного света, далеко наверху. Так близко?.. Они так мало прошли, прежде чем случился обвал?..       Ещё одно светлое пятно — факел! Мария, держа его на уровне живота, чтобы даже случайно не задеть лишнего, вытряхивала из волос ветки и червей. На щеке багровела ссадина, но серьёзных ран не было. Арлен облегчённо вздохнул, но вместо приветствия прохрипел:       — Что ты там говорила про «не опасно»?       — Я умею чувствовать дурную энергию и сосредоточения зла, а не предсказывать обвалы.       Она говорила пусть негромко, но вслух, и потому Арлен смог облегчённо выдохнуть: здесь потолок держался крепко и не спешил их раздавить.       — Эй! Вы тама живые?! — грянуло из-за камней. Страх окончательно отступил, и Арлен заорал громче него:       — Ты идиот?! Не вопи!       Вдох. Выдох. Не время для ругани.       — Извини. Тебя не ранило?       — Не-а, — уже тише отозвался Кинан. — Токмо лампу, того… разбил. Но оно и потушилось само, землёй засыпало. Тут не видать ничего, хоть тресни.       По крайней мере, теперь ясно, откуда резкий запах масла и гари.       — Оружие при тебе?       — Да вроде на месте всё.       Мария осторожно потрогала преградивший дорогу камень — никак не меньше плит, из которых сложено сооружение на поверхности. А, может, это и есть одна из них? По спине запоздало побежали мурашки: если бы такое свалилось на кого-нибудь из них, вампиру даже не пришлось бы кусать, чтобы добраться до крови. Впору было бы слизывать расплющенную добычу с пола и стен.       — Тяжёлый, — вынесла вердикт она. — Не сдвинуть.       — Я чего думаю: сделаю из соли круг, чтоб оно сзади не подкралось, и со своей стороны толкать буду. А вы, вдвоём, на себя. — ожил Кинан. Арлен огляделся:       — Ты не видела подходящих веток? Если сделать рычаг…       — Втроём мы не разберём этот обвал до заката.       Если что Арлен и ненавидел больше, чем ночных тварей, так это беспомощность. Но сейчас следовало признать: коридор не разгрести так быстро их усилиями, да и с рычагом не факт, что не выйдет хуже. Можно, само собой, подкопать землю так, чтобы раскатились в стороны под собственной тяжестью, но кто поручится, что в процессе не придавит Кинана или их с Марией?.. Да ещё эта плита…       Словно даже пещера хотела, чтобы Кинан остался в темноте наедине с вампиром.       — Нужно позвать на помощь жителей деревни. Если действовать быстро, закончим с обвалом ещё до того, как сядет солнце. У них будет время вернуться домой.       — Это вы чего, одного меня оставите?.. — заволновался Кинан. Куда только делась решимость разобраться с напастью самому! Впрочем, легко говорить, когда не ты заперт в ловушки из земли и камней наедине с тварью, возможно, такой же древней, как старое кладбище…       — Вдвоём мы быстрее оббежим деревню. Это не займёт много времени. А ты сделай круг из соли и не выходи.       На это ответа не последовало. Арлен прижался ухом к камню: нет, ни звука битвы, но и шагов не расслышать — ничего… Закусив губу, он спросил:       — Ты там?       — Да, говорю ж, — к его облегчению, Кинан откликнулся, — вы извините, я в первый раз забылся чуток. Кивнул.       Путь вниз занял, казалось, целую вечность; путь наверх — не больше пары минут. Увидев свои руки, перемазанные в земле, Арлен нервно усмехнулся: как бы их самих не приняли в таком виде за нечисть.       Уже наверху Арлен оглядел закрывавшую вход плиту с противоположной стороны и невольно содрогнулся. Всю её — сверху донизу — испещряли перекрывавшие друг друга глубокие борозды. Точно дикий зверь невероятной силы скрёбся изнутри много дней и ночей, постепенно теряя силы, воя в отчаянии, но никто и не подумал так, как они сейчас, позвать на помощь, вызволить из захлопнувшейся ловушки…       «Держись. Мы скоро. Мы скоро…»