---
Распределение и пир прошли в странном размытом пятне огней и воспоминаний; все было таким нормальным, все было таким непохожим. За гриффиндорским столом пятьдесят голов повернулись, чтобы посмотреть на Гарри, который, ссутулив плечи и опустив голову, быстро поглощал пищу и прятался за ободряющим блоком Гермионы и Рона по обе стороны от него. Сердитая, но преданная Джинни сидела напротив, встревая в любой разговор, если люди нетерпеливо пытались поболтать с Гарри. Он даже не смог улизнуть пораньше, потому что в конце своей приветственной — напряженной, неловкой — речи, профессор Макгонагалл попросила студентов восьмого курса остаться до конца праздника. Голова Гарри раскалывалась от яркого света звезд, свеч и духоты в зале, но он с мрачным лицом вытерпел и отодвинул полупустую тарелку. Когда все шумно разошлись по своим гостиным, Большой зал показался огромным и пустым. Гарри, Рон, Гермиона и Дин неуверенно отошли от гриффиндорского стола и подошли к Макгонагалл. Джастин Финч-Флетчли, выглядевший крайне неловко, присоединился к ним, а из-за слизеринского стола, бледные и напряженные, вышли Драко Малфой и Теодор Нотт. Гарри никогда раньше не обращал особого внимания на Нотта. Он был высоким, с кучерявыми волосами, которые, в отличие от волос Гарри, умудрялись превращаться из растрепанных в крутые, и в очках в широкой оправе, из-за которых он выглядел старше восемнадцати. Гарри не помнил, чтобы видел его с Драко вместе раньше — он, конечно, не был частью банды закадычных друзей Драко, — но они держались близко, соприкасались плечами. Гарри слишком пристально посмотрел на них, Драко поднял глаза и встретился с ним взглядом, а затем они оба быстро отвернулись. Очень странно, подумал Гарри, что после всего, что произошло, они должны были находиться в одном и том же месте. Он больше не злился на Драко — трудно было даже вспомнить, каково это, быть в ярости из-за насмешек школьника, — но то, что он должен был видеть Драко, казалось явно несправедливым, словно напоминание из прошлой жизни. — Что ж, — сказала профессор Макгонагалл. — Всех с возвращением, — её губы растянулись в знакомой улыбке. — Мне жаль, что мы не смогли освободить для вас место на ваших старых факультетах, но у замка свой разум. Сюда, пожалуйста. Она провела их обратно через Большой зал и вышла на территорию, где теперь было еще холоднее, потому что там больше не было толпы орущих детей. Гарри, Рон и Гермиона молча держались вместе. Гарри на мгновение задумался, зачем он вообще потрудился вернуться в школу. Они направились на восток от дверей замка, обогнув хижину Хагрида, Гремучую иву и теплицы, их дыхание вырывалось с паром в прохладном горном воздухе. На мгновение все стало открытым, тихим пейзажем, а затем появилась Сторожка у ворот из холодного камня, сливающимся с раскидистыми деревьями Запретного леса. Это был большой особняк, примерно такой же большой, как Нора, но более аккуратный и сдержанный, из песчаника с пологой крышей и цветочными клумбами перед входом. Когда они спустились по дорожке, дверь распахнулась, а внутри их ждал желтый маслянистый свет. Макгонагалл провела им краткую экскурсию: крошечная кухня, пригодная только для приготовления чая и кофе («Вы должны есть в замке вместе с остальными учениками»), гостиная, зона для учебы, несколько ванных комнат. Все было освещено свечами и погружено в тень, так что Гарри не обратил на это внимания. Все спальни находились на втором этаже, просто ряд дверей с медными табличками на них. Буквы на табличке Гарри растягивались и сжимались сами по себе. Гарри помахал всем на прощание и вошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Сундук уже его ждал. Гарри скинул ботинки, выпутался из тесной мантии и уснул прежде, чем успел забраться под одеяло.---
В то первое утро Гарри рано проснулся от слабого пения птиц за окном. Он слышал, как Рон храпит через несколько дверей от него, и это делало все более знакомым. В остальном его комната казалась совершенно новой: ни уюта гриффиндорского общежития в малиновых тонах; ни беспорядка в Норе; ни тяжелой готической архитектуры площади Гриммо или унылой обстановки палатки. Очевидно, ни чулана под лестницей и ни кремово-нежных тонов Тисовой улицы. В этой комнате были высокие потолки и белые стены, а на двух огромных окнах, выходивших на территорию на более низком уровне, чем он привык, был ранний иней. Поцарапанные половицы, большой камин, в функциональности которого он не был уверен, несколько книжных шкафов были заполнены лишь наполовину, словно ожидая, что он добавит к ним еще. Гермиона была бы в восторге. Когда Гарри выскользнул из постели, его ноги коснулись потертого, но теплого ковра с тускло-голубым и золотым рисунком, а сама кровать из красного дерева, почти светящаяся в свете раннего утра, была застелена смятыми белыми простынями и пуховым одеялом, упавшим на него ночью, как снег. Это была странно взрослая комната, маленькая, но без ощущения замкнутости, простая, но не похожая на детскую. Пустая, но уверенная. Гарри не был уверен, что и думать об этом. Как оказалось, он поднялся первым. На кухне он поставил чайник, а затем прошелся по пространству, на исследование которого у него не хватило сил прошлым вечером. Кухня была холодной и выложена тяжелыми сланцевыми плитами, но гостиная — их общая комната? — была уютнее, с удобными, разномастными диванами и креслами, большим количеством книжных полок и проигрывателем грампластинок. Плющ взбирался по стенам снаружи и небрежно обвивал окно. Отсюда открывался вид на зеленые холмы, которые плавно спускались к Запретному лесу, но дом держался как на ладони. Там было три ванные комнаты, отделанные белой плиткой, где свет сливался молочно-голубым в середине, в двух были душевые кабины и раковины, а в одной — огромная ванна на золотых когтистых ножках, окруженная растениями. Невиллу бы это понравилось. Гарри просто устало задавался вопросом, должны ли они были поливать их, если сюда приходили домашние эльфы. Засвистел чайник. Он вернулся на кухню и приготовил чашку чая, а затем поднял глаза и увидел Драко Малфоя, одетого лишь в мантию и мятую белую рубашку, с зубной пастой в уголке рта и широко раскрытыми глазами. — Ужасно извиняюсь, — сказал Драко и поспешно вышел из комнаты, а Гарри даже не успел сказать, что это и его кухня тоже. Прошел еще час до того, как кто-то проснулся, и первым спустился Джастин Финч-Флетчли. Гарри не был уверен, что он хотел или мог бы сказать Джастину, которого он до сих пор в основном вспоминал с чувством вины со второго курса, но Джастин пустился в очень длинную и сложную историю о своем довольно скучном сне. Гарри стоило только сказать «мм» или «странно», как Джастин замолк, а затем спустилась Гермиона, чтобы рассказать ему об обоях в цветочек на ее стенах, и стеганом одеяле травянисто-зеленого цвета — её любимого цвета, когда ей было десять, — и огромном мягком диване, втиснутом в угол, идеально подходящем для чтения. — О, да, это великолепно, не так ли, — сказал Джастин и рассказал им, что в его комнате было несколько террариумов с песком, галькой и суккулентами, а на книжной полке стояли «Братья Харди» и другие любимые книги детства, и что на его покрывале были гоночные полосы. Вошел Дин и сказал им, что у него кровать на чердаке, так что спать там было тесно и тепло, как ему нравится, и что внизу, в том месте, где должна была стоять кровать, в комнате установлены мольберт, краски и маленький верстак для него. Гермиона просияла. — А какая спальня у тебя, Гарри? — Я покажу тебе позже, — сказал Гарри, надеясь, что найдет какой-нибудь способ отвлечь ее. Его замутило. Значит, комната каждого отражала их индивидуальности и желания, а его комната была огромной пустотой, белым пространством, вообще ничем? «Плакат с квиддичем хотя бы повесили», — с горечью подумал он, но когда он пытался вспомнить свою любимую команду, все, что пришло ему в голову, — это команда Рона. Как будто для него не существовало ничего реального, ничего, что действительно принадлежало бы ему, кроме, может быть, полета. Даже тогда он мог думать только об имени своего отца, выгравированном на сияющем кубке. Он был оружием, а теперь бороться было не с чем. — Нам лучше пойти позавтракать, — сказала Гермиона, посмотрев на часы, и пошла будить Рона. Гарри не был уверен, что они должны были идти со слизеринцами, но если никто другой не собирался поднимать этот вопрос, то и он не собирался. Вместо этого он пошел почистить зубы, завел неловкую светскую беседу с Дином, а затем они впятером отправились через территорию обратно в замок и в Большой зал. Когда они добрались до завтрака, Теодор Нотт и Драко сидели за немногочисленным слизеринским столом и тихо разговаривали, так что они, должно быть, выскользнули, когда Гарри отвлекся. Драко выглядел усталым, но немного больше походил на прежнего себя. Он потянулся через тарелку Нотта за солью и стащил у него бекон, а Нотт только рассмеялся и шлепнул его сзади по шее. Гарри подумал, что они притворяются, что все в порядке, но на самом деле, не ему судить. После этого жизнь вошла в ритм, в котором Гарри достаточно легко потерялся. Старая рутина приема пищи и занятий вернула его к жизни, и новых жилых помещений было недостаточно, чтобы выбить его из колеи. На самом деле Гарри, Рон и Гермиона проводили в Сторожке не так уж много времени. Никто не бубнил из-за того, что они тусовались в гриффиндорской гостиной по будням, а по выходным Гермиона отводила их в библиотеку позаниматься, или Гарри и Рон играли один на один в квиддич — почему-то казалось несправедливым присоединиться к гриффиндорской команде в этом году, хотя Джинни как капитан холодно дала понять, что им рады, а один из загонщиков расплакался, умоляя Гарри передумать. Чаще всего они ходили в Хогсмид с Луной и встречались с Невиллом, Симусом и другими Уизли, когда у них было время. Гарри не был уверен, то ли они каким-то образом полностью ускользнули от внимания, то ли профессора просто закрывали глаза на их незаконные посиделки, но они подолгу сидели в «Трех метлах» и поздно возвращались. Пустая комната Гарри казалась ему выговором, но, по крайней мере, ему не пришлось проводить в ней много времени. Жить со слизеринцами тоже было не так уж и странно, как он боялся. По большей части он их почти не видел. Гарри был быстр и тороплив в общественных местах, и он предполагал, что Нотт и Драко тоже, потому что в некотором смысле казалось, что они там вообще не жили. Он больше никогда не видел только что проснувшегося и собранного лишь наполовину Драко. Иногда они возвращались из Большого зала одновременно, что было неудобно, но Гарри обычно держался сзади с Гермионой и Роном, в то время как Драко быстро шагал впереди, и не было необходимости приветствовать друг друга. Нотт приветствовал его вежливо и отстраненно, когда они сталкивались друг с другом в коридорах или на кухне. Однажды Драко очень тихо сказал «Привет». Гарри сказал «Э-э», и затем они оба поспешно вышли из комнаты в разные стороны. Когда ему было пятнадцать, это было бы худшей вещью в мире, самой настоящей пыткой. И он был уверен, что если бы им было по пятнадцать, все было бы иначе: Драко бы ходил повсюду, ухмылялся, насмехался, появлялся, чтобы пранкануть Гарри, или лениво бы размышлял за чашкой чая, предпочла бы мать Гарри в каком-то смысле умереть, чем повзрослеть и столкнуться лицом к лицу с его утренней прической. Куда бы он ни посмотрел, всюду натыкался бы на сверкающие глаза и насмешку Драко, и нельзя было бы этого избежать. Он мог представить себе несколько драк, по меньшей мере месячную отработку, проклятия в спину при каждом походе в ванную, тщательно продуманные приготовления у двери спальни Драко, которая находилась на противоположной стороне коридора, как будто сама Сторожка ожидала, что они вцепятся друг другу в глотки. Такой образ жизни определенно был более мирным, хотя Гарри не находил эту мысль особенно ободряющей. Он задавался вопросом, был ли Драко Малфой еще одной вещью, которую мир поставил на его пути в качестве практики, как очень крошечную, неэффективную версию грядущего зла, а теперь все закончилось, и Гарри с Драко больше нечего было сказать друг другу. Эта мысль почему-то очень угнетала. Во-вторых, Гарри и Джинни снова поссорились.---
Это были не самые лучшие выходные с самого начала: Хэллоуин 1999 года, и «Ежедневный пророк» с любовью и подробностями опубликовал статью о ночи, когда были убиты родители Гарри, воссоздав ее с помощью интервью очевидцев и восьмистраничной статьи о Мальчике, который выжил, и обо всем, чего он добился. На восемнадцатой странице было интервью с экстрасенсом, которая подтвердила, что разговаривала с Лили Поттер и получила известие о том, что Лили очень гордится своим сыном, хотя и надеется, что тот скоро остепенится и не вернется к дикому поведению, как прошлым летом (читайте об этом на тридцать четвертой странице: Гарри Поттер вышел пьяным из ночного клуба! Гарри Поттера и Джинни Уизли застукали за ссорой в Дырявом котле»! Гарри Поттер делает крайне грубый жест в адрес нашего репортера!) Гарри больше не брал «Пророк», но он знал все это, потому что Деннис Криви застенчиво принес его ему за обедом и хотел просмотреть с ним каждую страницу. «Пророк» использовал несколько фотографий Гарри, сделанных Колином, и Деннис разрывался между пылающей гордостью и отчаянным горем, а у Гарри не хватило духу сказать ему, что он не хочет этого видеть. Он просидел с мрачным лицом весь разворот, а потом, когда Гермиона и Рон попытались догнать его, рявкнул, что с ним все в порядке и это не стоит обсуждать. Но если быть честным с самим собой, черная туча его настроения опустилась тогда, задолго до того, как Джинни, по дороге в «Три метлы», небрежно заметила, что, по ее мнению, это к лучшему, что они расстались, в конечном счете у них ничего бы не получилось, и было приятно, что Гарри и Дин поладили. — Что ты хочешь этим сказать? — сказал Гарри, свирепо глядя на нее. — Гарри, — сказала Джинни, плотно сжав губы. — Ты не знаешь, что произошло бы в долгосрочной перспективе, — сказал Гарри. — Ты не хотела пытаться. — О, а ты, конечно же, хотел, — сказала Джинни, сдвинув брови, — и я полагаю, именно поэтому ты сказал «О, черт, слава Мерлину», когда я предложила сделать перерыв… — и затем они ушли. Ссора продолжалась на протяжении всего короткого пути через окраину леса к воротам Хогвартса, где они обычно аппарировали до деревни. Иногда они пролетали небольшое расстояние, и в тот день все они держали в руках метлы, но Гарри и Джинни не могли так эффективно кричать во время полета, поэтому они шли пешком, а Рон, Гермиона, Дин и Луна неловко тащились за ними. Наконец у ворот Гарри сказал: — Это… знаешь, как бы там ни было, я возвращаюсь в замок. — О, да ладно, — сказала Джинни, — не будь таким… — Я не в настроении для… — Гарри, — сказала Джинни в агонии, и еще минута, и они оказались бы в объятиях друг друга, кусаясь вместо поцелуев, а Гарри уже был таким уставшим и израненным. Он покачал головой, пытаясь смягчить свой голос. — Прости, — сказал он. — Ты права, прости, давай больше не будем об этом говорить, просто, если я приду, мы всем испортим вечер… — Тогда я останусь тоже… — Все в порядке. Правда. Я все равно отстаю по Трансфигурации, — сказал Гарри, что было правдой, ему действительно нужно было написать эссе, и они с Джинни одновременно потянулись, чтобы обнять друг друга за плечи, встретившись взглядами. Было бы лучше, если бы они не прикасались друг к другу, как ветераны, но Гарри не был уверен, что им еще оставалось делать. Он поднял руку, извиняясь перед остальной группой, сел на свою метлу и сбежал. Он низко пролетел над территорией, сквозь гаснущий свет осеннего вечера. Ночи становились длиннее, тень от замка темнела по мере того, как приближалась зима. Он чувствовал себя еще одной тенью в сгущающихся сумерках. Ему так надоело жить в собственной голове. Ему хотелось выползти из нее. Ночи в «Трех метлах» были хороши, в окружении его друзей, людей, которые действительно знали его, но они были опасны по тем же причинам. Гарри просто немного поработает над эссе по Трансфигурации, а потом рано ляжет спать, наслаждаясь самодовольством оттого, что завтра у него не будет похмелья. Он бросил метлу у задней двери Сторожки и вошел внутрь, а затем замер на пороге, когда музыка и тепло гостиной ударили в него, а Драко Малфой и Теодор Нотт виновато обернулись и уставились на него. Они сидели на широком подоконнике, каждый спиной к стене, огромные окна были распахнуты настежь, а граммофон в углу был вытащен и играл быструю, заводную песню на гитаре, которую Гарри смутно узнал. В длинных пальцах Драко Малфоя был косяк, и они оба выглядели как нашкодившие дети, настолько, что Гарри, вопреки себе, рассмеялся. Это заставило плечи Нотта расслабиться. — Мерлин, Поттер, — сказал он. — Мы думали, вы все ушли. — Да, — сказал Гарри. — Я передумал. Извините, я не знал, что вы… — его рот скривился. Он махнул рукой. Щеки Драко слегка порозовели. На нем был толстый вязаный джемпер, защищающий от холода, а его волосы были взъерошены сильнее, чем Гарри привык. — Эм, нет, конечно, у тебя есть полное право… Нотт забрал косяк у Драко. Он повернулся к Гарри. — Хочешь присоединиться? Гарри колебался, но, похоже, ему не нужно было смущаться перед слизеринцами. — На самом деле, — сказал он, — я никогда… Брови Драко поползли вверх. Нотт выглядел удивленным. — О, — сказал он. — Что ж, это очень даже хорошо. Не так ли, Драко? — Эм, — сказал Драко, — да. Неплохо. — Неплохо, — сказал Нотт с оскорбленным видом. — Это лучше, чем та дрянь, которую вы с Блейзом и Панси курили до этого. Однажды это был орегано, — добавил он, обращаясь к Гарри, — им было по четырнадцать, и они были так ужасно довольны собой, что не заметили разницы и курили его, а Драко всем рассказывал, что у его пера появилось лицо и он заговорил с ним. Дафна чуть не разорвала их в клочья, когда узнала. — О боже мой, — еле слышно произнес Драко и прислонился головой к стене, и вид его, смущенного, но не отступающего, мягкого, пойманного в ловушку и двигающегося намного медленнее, чем обычно, внезапно заставил Гарри принять решение за него. Он пересек комнату и улыбнулся с легким напряжением. — Что ж, — сказал он, — главное, чтобы это был не орегано, — и взял косяк у Нотта. Нотт был на удивление дружелюбен и гораздо спокойнее, чем любой другой слизеринец. Никто из них не засмеялся, когда Гарри поперхнулся при первой затяжке, и Нотт рассказал ему об этом, показал, как глубоко дышать и задерживать дыхание. Гарри сказал, нахмурившись: «Как я узнаю, сработало ли это?», а затем примерно через три минуты: «Ооо», и тогда они действительно посмеялись над ним, но это было почти дружелюбно. Глаза Нотта были слишком темными, чтобы разглядеть их как следует, но на фоне серого зрачки Драко казались огромными и темными, и, судя по этому, а также по тому, насколько расслабленными они были, и по стойкому запаху, Гарри был почти уверен, что они курили уже некоторое время. Возможно, именно поэтому они были такими непредвзятыми, и все типичные слизеринские насмешки нахлынули бы снова утром, но Гарри в тот момент было все равно. Он оперся локтями о середину подоконника и слушал, как они несли всякую чушь, передавая косяк по кругу. Гарри заметил, что Нотт положил ноги на колени Драко, слегка очарованный глупостью этого, а Драко обхватил свободной рукой лодыжку Нотта, время от времени поглаживая её. Драко всегда был очень тактильным со своими друзьями, теперь Гарри задумался об этом. Он вспомнил, как Драко лежал, положив голову на колени Панси, как Драко обнимал Крэбба за плечи, даже когда Крэбб был на голову выше его. Гарри стало интересно, на что это похоже. Он, Рон и Гермиона прикасались друг к другу, когда им это было нужно, или когда они переживали что-то неожиданное. Он знал ощущение их тел до мозга костей, но только по тому, как они прижимались к нему, когда он находил их снова после долгих летних каникул, или когда они решали неразрешимую проблему, или когда, несмотря ни на что, они не умирали. Ему казалось, что это ослабило бы силу прикосновений, обнимай он их так небрежно. Гарри нахмурился. Он сделал еще одну затяжку. — Все в порядке, Поттер? — сказал Нотт, Драко тоже наблюдал за ним. — Да, да, — сказал Гарри. — Вы, ребята, занимаетесь этим каждые выходные? Драко и Нотт скорчили виноватые гримасы. — Почти все выходные, — сказал Нотт. — Моя мать убеждена, что мы разрушаем нашу кратковременную память. Но, по крайней мере, отходняка почти нет. На мгновение Гарри почти позавидовал. Как будто слизеринцы придерживались какого-то секретного плана, который означал, что ты никогда не будешь подавлен и не будешь кричать то, чего не имел в виду, или целоваться со своей бывшей, или тебя не стошнит трижды по дороге домой. Он признался в этом, и Драко сказал: — Ну, Блейза всегда тошнит, — и улыбнулся, глядя на подоконник, как будто он слишком нервничал, чтобы улыбнуться самому Гарри. Гарри кивнул. Он наклонился вперед, чтобы почувствовать прохладный воздух на своем разгоряченном лице, упершись локтями в подоконник, и ударился плечом о теплое даже сквозь брюки колено Драко. Гарри остался стоять, прислонившись к нему, а Драко ничего не сказал; возможно, он даже не заметил. Нотт рассказал длинную, бессвязную, но почему-то очень забавную историю об ужасном женихе его старшей сестры, а затем приступил к воспроизведению того, как ему пришлось использовать свой дерьмовый французский, чтобы попросить что-нибудь в магазинах в прошлом году: — Здравствуйте, — продекламировал он по-английски с невозмутимым видом, в то время как Гарри сильно смеялся. У него защемило в груди, а Драко откинулся назад, и этот тихий, хриплый смех застрял у него в груди, — иногда моя метла пачкается, и я хочу ее почистить. У вас есть какая-нибудь жидкость в маленьких баночках для этого? — Точно, — сказал Гарри, когда снова смог дышать, — ты же был во Франции в прошлом году. Нотт впервые выглядел неуверенным. — Эм, да, — сказал он. — Видишь ли, мои родители, они… ну, они оба чистокровные слизеринцы, и они вращались в определенных кругах, но, эм, моя тетя вышла замуж за маггла, и они никогда не были такими уж большими… ну, знаешь… — Яростными ненавистниками, — тихо сказал Драко, и Гарри посмотрел на него. — Да, — сказал Нотт. — В любом случае, они не думали, что им будут доверять среди кого-либо еще, и они не хотели сражаться за Сам-знаешь-кого, — он немного заикался, когда говорил. — Итак, мы сбежали. Уехали во Францию. В маленькое местечко в Тулузе. Красивое, — добавил он с сожалением, больше походя на самого себя, — но очень скучное. Гарри и Драко одновременно рассмеялись, а затем удивленно посмотрели друг на друга. — Я просто подумал, — сказал Драко, — что скучное и красивое звучит заманчиво. — Да, я тоже, — сказал Гарри и склонил свою тяжелую голову к колену Драко. Драко не отстранился. Гарри все больше и больше понимал привлекательность курения: усталость и тяжесть присутствовали, но он чувствовал себя хорошо. Все, к чему он прикасался, было интересным. Все, о чем они говорили, тоже было интересно, и в нем исчезли все колкости, которые могли бы разозлить или ранить его. — Ну что ж, — сказал Нотт и сменил тему. Драко скрутил еще один косяк, быстро водя пальцами по бумаге. Они поговорили о занятиях. — Я собирался написать эссе по Трансфигурации сегодня вечером, — понял Гарри, а Нотт сказал: — О, сегодня пятница, — и о том, какими нервными внезапно показались первокурсники, и о слухах, ходивших о секретном дуэльном клубе пятикурсников, которые, по-видимому, узнали об Отряде Дамблдора и решили сделать его более жестоким. Они не говорили ни о войне, ни о своих планах на будущее, ни о каких-либо очень сложных отношениях. Это было глотком свежего воздуха, и Гарри так хорошо проводил время, что разочарование обрушилось на него как удар, когда Нотт зевнул и сказал: — Мерлин, я все. Пора в постельку. — Ох, — сказал Гарри, сам того не желая, и в этом можно винить травку, она лишала его всякой защиты, это означало, что он казался одиноким и покинутым, как ребенок. Он опустил голову, лицо его пылало. Затем Драко впервые пошевелился, упершись коленом в лоб Гарри. Когда Гарри поднял глаза, Драко поднял брови и сказал: — Еще разок? Гарри медленно кивнул. Когда Нотт сонно помахал на прощание и направился наверх, Гарри пересел на место Нотта и, не успев остановиться, вытянул ноги, постучав по ногам Драко. — Эй, — сказал Драко, и Гарри отпрянул, но Драко уже тянулся к нему. — Сними обувь, ты, дурачок. Но Гарри не снял: вместо этого он широко раскрытыми глазами наблюдал, как Драко расшнуровывает кроссовки Гарри и сбрасывает их на землю один за другим, как будто это было так легко. Ноги Гарри были холодными даже в носках. Он просунул одну ногу между ног Драко, и тот сжал их вместе. Весь воздух стремительно покинул легкие Гарри. — Это приятно, — тупо сказал он. Драко посмотрел на него, сонно прикрыв веки. — Это все из-за травы. — Да, — сказал Гарри и остался на месте, в то время как Драко топал ногами по ногам Гарри, заставляя его смеяться. На следующий день он поздно проснулся, чувствуя себя не очень-то приятно. Хуже всего было слишком четкое воспоминание о прошлой ночи. Он лежал, уставившись в потолок, щеки его пылали. Было прекрасно быть вежливым с Драко Малфоем — война закончилась, Драко доказал, что он почти бесполезен в том, чтобы быть плохим парнем, странным образом они даже жили вместе, — но подшучивать над ним, вероятно, было чересчур. Он не думал, что теперь Драко способен выводить его из себя, но ему не нравилась идея, что у Драко появилась новая неловкая штука, из-за которой он может подшутить. И если Гарри до сих пор пугал его до молчаливой неловкости, то, несомненно, прошлая ночь сделала достаточно, чтобы развеять это чувство. Он спустился вниз, потому что был полон решимости не прятаться в своей собственной спальне, которую он в любом случае ненавидел. Кухня была пуста. В конце концов, было не так уж поздно, чуть больше девяти; Рон, Гермиона и Дин, вероятно, все еще отсыпались с похмелья. Гарри налил себе чашку чая и сел за потертый стол. Ему следовало бы пойти в Хогвартс, если он не хочет позже выпрашивать завтрак у домашних эльфов на кухне, но он остался там, где был, потягивая чай, скривив уголки рта. В дверях появился Драко, и Гарри понял, что он ждал его. — Привет, — осторожно поздоровался Драко, и Гарри сказал: — В чайнике есть вода. Драко кивнул. Он приготовил чашку чая. Направляясь к чайнику, он протянул руку и небрежным жестом коснулся волос Гарри, и пока он макал пакетик в воду, суетливо ждал, пока чай настоится, и добавлял молоко, Гарри все это время ухмылялся, и он все еще ухмылялся, когда Драко обернулся. Он знал, что Драко тактильный. Он догадался об этом, и теперь его догадка подтвердилась. Драко закатил глаза, когда повернулся обратно. Он сказал тем бодрым, шикарным голосом, который раньше сводил Гарри с ума: — Ну что ж, — а потом подошел и сел рядом с Гарри, и они молча выпили свой чай. Какое-то время они аккуратно посидели, и Гарри подумал, каким полезным оправданием была травка, и насколько его не интересовали оправдания в данный момент, и как давно он не чувствовал себя по-настоящему хорошо, и, конечно, за то, что работало, стоило держаться, какими бы чрезвычайно странными это ни было, а потом они пошевелились, их плечи прижались друг к другу, и как будто тревога в его груди тихо открыла дверь, помахала рукой на прощание и ушла. — Мы пропустили завтрак, — сказал Драко через некоторое время, а Гарри сказал: — Тогда мы приготовим обед.---
Джастин, конечно, знал, что слизеринцы тайком уходили и курили; он знал об этом уже несколько недель. Они не очень хорошо умели скрываться, и он не присоединялся к гриффиндорцам в пабе, так что иногда он проводил пятничный вечер в своей комнате, работая над эссе, и чувствовал запах, проникающий сквозь половицы. Его это не беспокоило, особенно после четырех лет экспериментов Захарии Смита со всем, что он мог украсть из теплиц, хотя он считал, что с их стороны было немного невежливо не делиться. Ему пришлось исправить это после того, как Гарри Поттер начал пропускать походы в паб. Возможно, они поделились бы, но он так и не удосужился спросить. — Боюсь, я был прав, старина, — сказал Эрни, который вообще никогда не боялся быть правым. — Ты одинок. — Да нет, — сказал Джастин, уверенно шагая между Эрни и Ханной, засунув руки в карманы. Первые выходные в Хогсмиде выдались солнечными и ясными, но в воздухе чувствовался свежий осенний привкус, и Джастин немного нервничал, раздумывая, стоит ли ему предложить Ханне свой шарф. — На самом деле это напоминает мне о том, на что, по словам моей сестры, были похожи университетские залы. В маггловской школе, знаете, — добавил он, когда Эрни и Ханна непонимающе переглянулись, потому что он давно оставил попытки объяснить высшее образование чистокровным. Честно говоря, это немного беспокоило. — Мы живем в одном доме, и все вежливы друг с другом, но никому не нужно быть лучшими друзьями. Здесь намного спокойнее, чем в общежитиях. — Я была уверена, что это будет безумием, — сказала Ханна. — С Малфоем и Поттером вместе. — Ну, — сказал Джастин, — нет, не совсем. — Не совсем? — спросил Эрни с нетерпеливым блеском в глазах, означавшим, что он почуял сплетни. Мать Джастина всегда говорила, что джентльмен знает, когда нужно держать рот на замке, поэтому он махнул рукой и сказал: — По большей части они игнорируют друг друга. Как дела в Министерстве? — и одарил Ханну взглядом, который означал «Расскажу позже». На самом деле, подумал Джастин, когда Эрни пустился в исчерпывающий отчет о своих ежедневных делах в Международной организации по стандартам магической торговли под благословенной рукой своего босса и наставника, помощника регионального менеджера по Восточной Европе Генри Галлилоггла, ситуация с Малфоем и Поттером в последнее время определенно разрядилась. Сначала он списал это на то, что они разделили косяк или два, а потом услышал, как Грейнджер неохотно сказала, что, по ее мнению, кое-кому лучше время от времени быть вежливым с Малфоем, и что со стороны Гарри было очень мило поговорить с ним на обратном пути с ужина прошлым вечером. — Э-э, — сказал Поттер, засовывая руки поглубже в карманы и выглядя так, словно хотел вылезти из кожи вон. — Конечно, да. После этого Джастин уделил им некоторое внимание. Ему было легче наблюдать, потому что он не был частью Гриффиндора или Слизерина, но ни один из них, похоже, не обращал на него внимания, и поэтому он в основном оставался незамеченным в Сторожке. Он проводил большую часть времени в школе с хаффлпаффцами, которые технически были на год младше его, но они были дружелюбны и хорошо знали его, и поэтому в Сторожке он переключился в режим наблюдения, который заставлял его чувствовать себя немного посторонним, но в то же время он был в курсе дел. И на самом деле, он не был уверен, что Поттер просто оказывал какую-то неловкую любезность Малфою, или что они просто превращались в наркоманов — ха, ха — вместе. Он видел, как они вместе прогуливались по территории несколько утр подряд, раньше, чем вставало большинство людей. Малфой теперь задерживался в местах общего пользования, как будто чего-то ждал. На кухне Поттер начал заваривать две чашки чая. Однажды он поздно вернулся с занятий в библиотеке и застал их сидящими в гостиной. Поттер заснул на плече Малфоя, его лицо было повернуто к шее Малфоя, одна рука лежала на животе Малфоя, кончики его пальцев касались малфоевского свитера. Все это было настолько робким, что Поттер мог бы обнять сильнее, если бы не спал. Малфой поднял глаза и увидел Джастина, и у него был такой вид, словно он проглотил лимон, но ничего не сказал, и Джастин пошел дальше, не обратив на них внимания. — Мерлин, — сказала Ханна, когда Джастин торопливым шепотом поделился с ней всем этим, следя за тем, чтобы Эрни покупал их сливочное пиво в «Трех метлах». — Ты думаешь, они…? — Я, честно говоря, так не думаю, — сказал Джастин. Он взъерошил рукой волосы. — Я думаю, что для этого они бы просто скрывались. Это… еще более странно. — Как это не в их характере, — сказала Ханна и, улыбаясь, подняла глаза, чтобы взять одну из пинт, предложенных им Эрни. Эрни надулся и был возмущен тем фактом, что Элеонора Брэнстоун только что пренебрежительно отнеслась к нему, вела себя так, как будто он не был старостой, а Джастин отвлекся от межличностных отношений в Сторожке, когда Ханна, смеясь, присоединилась к нему. Однако, когда они уходили, он заметил Малфоя и Поттера за столиком в глубине зала. Обычно им не очень удавалось прятаться, но Малфой натянул капюшон на свои светлые волосы и прижал Поттера к стене, положив руку на плечи Поттера, а голову Поттера повернув к себе, так что была видна только часть его лица. Они разговаривали, спокойно и серьезно. Джастин подумывал указать на них Ханне, но к тому времени они были уже на полпути к двери. Этот год оказался более спокойным, чем он ожидал, учитывая, что он жил в одном доме с Гарри Поттером. Он совсем не возражал против того, чтобы у них были тихие секреты.---
Он продолжал ждать, что Драко оттолкнет его. Он все ждал, что Драко скажет что-нибудь мерзкое или сделает что-нибудь злое. Он продолжал ждать, когда странный шок от прикосновения не выбьет его из колеи, а оставит спокойным, теплым и счастливым. Когда ничего из этого не произошло, Гарри осмелел. Иногда по утрам он шел с Драко в Большой зал и делал свои шаги неуверенными, ударялся плечом о плечо Драко раз за разом, но Драко никак не реагировал. Когда он сделал это снова на следующий день, Драко просто толкнул его в ответ, подняв брови. Он оперся на бедро Драко, когда тот наклонился, чтобы достать кружку. Он постучал ногой по ноге Драко, когда они сели на диван, и подождал, пока Драко постучит в ответ. Помогло то, что остальная школа внезапно отнесла их к одной категории — маневр, который привел бы Гарри в ярость три года назад, а сейчас был в основном просто полезным: может быть, немного забавным. Драко Малфой был бывшим Пожирателем Смерти, он разрушил Выручай-комнату, он ходил по школе, насмехаясь и делая свою преданность почти смущающе очевидной в течение семи лет, но Гарри Поттер убил Темного Лорда. В глазах остальной школы это превращало их в нечто не менее тревожное. Может быть, тебе и не суждено было ходить в школу со злодеями, но и не с героями тоже. Семикурсники, о которых Гарри продолжал мысленно думать как о шестикурсниках, отстали от них, и остальная школа последовала их примеру. И дело было не только в Гарри и Драко. Джинни была единственной гриффиндоркой, которая ни капельки не боялась Гарри. Это передалось и Рону с Гермионой, даже Дину и Джастину, чьи рефлексы после года, проведенного в бегах, стали острее, а видение — тверже. Теодор Нотт был слизеринцем, и этого достаточно. И все семеро из них жили за пределами школы, как будто они тоже жили вне ее правил. Когда они входили в Большой зал, разговор замирал, а затем становился тише. На занятиях они сидели порознь, сонные, немного скучающие. Как будто неожиданно для всех появился пятый факультет. И сама Сторожка казалась сонной, измученной войной, как будто все они заключили молчаливое согласие отложить суждения и позволить динамике разобраться самой. Это означало, что Рон и Гермиона резко кивали Драко, не говоря с ним ни слова, и Гарри подбирался ближе. Сначала это было похоже на глупую, детскую реакцию. Было приятно, когда к нему прикасались, а Драко прикасался к нему, поэтому Гарри при любой возможности врезался в него. Он искал закономерность, или причины, или границы, тайные мотивы или даже страх, например, возможно, у Драко был какой-то ужасный план или он просто был слишком подавлен после войны, чтобы оттолкнуть Гарри. Но оказалось, что Драко в основном не стеснялся подобных вещей, и если он доверял тебе, он прикасался к тебе. Он касался руки Гарри, когда хотел привлечь его внимание, и опирался на Гарри, когда тот уставал. Для Гарри это было чудесной вещью, странным, волшебным сдвигом в их алхимии. Для Драко это было доверие. — Это очень неловко, — сказал он с кислой миной, когда они пробирались через сугробы листьев во дворе на занятие по Чарам. — Очевидно, я все еще в основном ненавижу тебя. Это всего лишь побочный продукт. — Очевидно, — сказал зачарованно Гарри. — Побочный продукт чего? Драко нахмурился. — Э-э, войны? — Точно, наверно, — сказал Гарри. Другое дело, что Драко был похож на головоломку: он никогда не говорил того, что имел в виду, он действовал на другой волне, отличной от Гарри. На нем можно было сосредоточиться, о нем можно было думать, когда Гарри засыпал. Гарри не мог упасть в постель и заснуть, когда в голове было пусто, или тупо повторять, что теперь все в порядке. Он привык выяснять, кто пытается его убить, или как избежать встречи с Амбридж, или кто такой наследник Слизерина, или что замышляет Драко Малфой. Это было достаточно знакомой и сложной вещью для Гарри, чтобы зациклиться на ней, и он мог заснуть, пытаясь разобраться во всем, но тревога и страх исчезли. Он засыпал тяжелым, довольным сном. — Что ж, — сказал Драко. — Ты мог убить меня примерно три раза. А вместо этого ты спас меня. У Гарри пересохло во рту. Он посмотрел на Драко. Они остановились, засунув руки в карманы и глядя друг на друга. — Сначала ты спас меня. — Да, — сказал Драко. Он сделал паузу, затем повторил: — Да. Так что я не знаю. Трудно воспринимать твою ненависть ко мне всерьез. И… наоборот. — Да, — сказал Гарри. — Ты просто поддакиваешь. — Нет, — сказал Гарри. — Я все понимаю. Как будто сейчас мы немного вышли за рамки. Щеки Драко стали тоньше, злее и розовее. — Да, — сказал он. Они неловко посмотрели друг другу в глаза, повернулись и пошли дальше на занятие. На Чарах они изучали вариации запирающих чар, и Гермиона знала их все до единого, и предложила дополнительную информацию о том, как эти запирающие чары можно превратить в стены, границы, крепости. Гарри тоже знал об этих чарах, но он не хотел знать теорию, стоящую за ними. Через некоторое время он повернулся, подтянул колени к стене, прислонился спиной к плечу Драко, скрестил руки на груди, опустил голову и задремал. Никто ничего не прокомментировал, вероятно, все были слишком смущены, и спина Драко оставалась прямой на протяжении всего урока. В Сторожке они начали рассаживаться в гостиной. Она стала меньше походить на транзитную зону — книги, пергамент и перья мигрировали вниз, чтобы присоединиться к ним, недопитые чашки чая, должным образом разожженный камин. Сначала там были Гарри, Драко и Тео, они делили косячок или несколько кружек пива, потому что никто из учителей, похоже, не заметил, когда Гарри и Рон притащили ящики из Хогсмида и засунули их под раковину. Но Гермиона и Рон начали присоединяться к ним, смирившись со слизеринской компанией и внимательно присматривая за Гарри. Гарри понравилось, когда они присоединились. Конечно, он хотел их компании, и это также означало, что у него был предлог перебраться на диван рядом с Драко и прижаться к нему на весь вечер. Он пытался вести себя относительно безопасно в присутствии гриффиндорцев. Прикасался так, чтобы не привлекать особого внимания, просто скучные, случайные моменты соприкосновения, а затем, когда все легли спать, он положил голову Драко на плечо, взял его руку в свою. Он был очарован длинными пальцами Драко, его обветренными костяшками. Если Гарри слишком долго смотрел на них, Драко издавал насмешливый, неловкий звук и отдергивал руку, но затем он просто касался шеи Гарри, его волос. Как будто он не знал, чего хочет Гарри, и пытался успокоить его по этому поводу, но все, чего Гарри хотел, — чтобы его успокоили. — Ты думаешь, нам стоит поговорить об этом? — спросил Драко. Было уже за полночь, вечер вторника, все легли спать. Они снова курили, но по чуть-чуть. — О чем? — Обо всем. Не знаю. О войне. О нашей школьной истории, до того, как ты решил, что я просто какая-то огромная подушка… Гарри ухмыльнулся. — Ты жалуешься? — Да, — кисло сказал Драко, его рука лежала на плечах Гарри и не шевелилась. Гарри на мгновение взял косяк, в груди у него сжалось, когда он вернул его обратно, и спросил: — Ты хочешь поговорить об этом? — Я не знаю. Похоже, это как раз то, что может обернуться для меня неприятными последствиями. — Почему? — Что ж, — сказал Драко. Он глубоко затянулся, его худая грудь приподнялась. Гарри наблюдал, как он выдохнул дым, как приоткрылись его губы, как затрепетал пульс на шее. — Я провел последние восемь лет, будучи… плохим человеком… а ты был гребаным святым, ждущим каждый раз, когда я оступлюсь… — Отчасти приятно, что ты все еще ненавидишь меня, — сказал Гарри, ухмыляясь, наклоняясь вперед и кладя подбородок на колени. Драко пересел. Рука, лежавшая на шее Гарри, поднялась к его волосам, погладила их. — Думаю, твое раскаяние было бы менее убедительным, если бы ты пытался притвориться, что втайне восхищался мной всю школу и просто не мог этого показать… — Раскаяние, да пошел ты, — сказал Драко и толкнул Гарри так сильно, что они оба скатились с подоконника на ковер перед камином, ругаясь и смеясь. Драко втянул в себя воздух: — Подожди, тайно восхищался, пошел ты еще раз… — и Гарри захихикал, подмял Драко под себя и, поймав его запястья, оседлал талию Драко. Поднял руки повыше. Драко поднял на него ленивый взгляд из-под тяжелых век. — Ты придурок, — сказал он. — Ты не хочешь говорить об этом. — Я не хочу говорить об этом, — сказал Гарри и повалился вперед, уткнувшись лицом в шею Драко. Они оба прерывисто вздохнули. — Ты очень хорошо пахнешь. — Мерлин, — сказал Драко и снова расхохотался. Но они действительно говорили об этом теми поздними вечерами. Сидели, толкаясь плечами и вытянув ноги к огню, и разговаривали о прошлом годе. Оказалось, что большинство Пожирателей жили в Малфой-мэноре или на его территории, в гостевых комнатах, на клумбах Нарциссы расположились ряды палаток. Они начали с этого, рассказывая о Пожирателях, которых они больше всего боялись, о тех, кто искоса поглядывал на Драко за ужином или бросал Круцио, которое зацепило бедро и заставило его болеть всю следующую неделю. А потом они поговорили обо всем остальном. Нагайне, скользящей по дому Драко. О Гарри на пляже Ракушка, чувствующим, как тепло покидает тело Добби. — Иногда я думал о том, чтобы уйти, — сказал Драко, затем скривился. — Нет, хуже того, я думал о том, чтобы меня спасли. Потому что, очевидно, я был единственным, кто подвергался риску, — он отрывисто рассмеялся. — Не магглорожденные, или кто-то в бегах, или Уизли, или… очевидно, я был великой трагедией войны. Я думал, кто-нибудь узнает, что я хочу выбраться, и ворвется и спасет меня, — он сделал паузу, затем свирепо продолжил: — Ты, вероятно, мне не поверишь, но Дамблдор… в самом конце Дамблдор сказал мне, что он может вытащить меня, он может защитить меня и моих родителей. — Я тебе верю, — сказал Гарри. — Я был там. — Что? — глаза Драко блестели от ужаса. — Но… — Под мантией-невидимкой, — сказал Гарри. — Я все знаю. Он, вероятно, смог бы увести тебя, если бы там не было остальных Пожирателей Смерти. — И тогда у меня был бы… — Я не знаю, — сказал Гарри. Он попытался обдумать это до конца. Снейп — предатель, который не был предателем, Дамблдор, который, как оказалось, все это время умирал. Гарри предположил, что у Дамблдора был бы план. Он не мог думать о Дамблдоре без странных приступов боли и предательства, но он предполагал, что если бы Дамблдор прожил достаточно долго, он бы придумал что-нибудь получше, чем отправить Гарри, Рона Гермиону в бега. По крайней мере, что-то более целенаправленное. Он бы спрятал их; он бы нашел для них безопасное место. Он посмотрел на Драко и внезапно понял, чем бы это обернулось. — Ну, ты бы прятался, и я тоже, и мы… полагаю, в конечном итоге все собрались бы вместе. Драко уставился на него, а потом они оба снова рассмеялись, рука Драко коснулась лица Гарри, его щеки, костяшки пальцев погладили щетину. Гарри вслепую повернул свое лицо к лицу Драко. Они оба дрожали. На следующее утро Гарри снова был смущен. Он проснулся вялым и с легкой тошнотой — похмелье от травки, как назвал это Тео. Он был уверен, что прошлой ночью сказал больше, чем имел в виду, а Джинни всегда так злилась на него, когда они заканчивали ночь разговорами о войне, а на следующее утро терзались кошмарами и нарушенным сном. Гарри осторожно спустился вниз, но Драко нигде не было видно, и он отсутствовал в течение следующего часа. Тео взглянул на свои наручные часы и выругался. — Без четверти восемь, — сказал он, — Малфой опоздает на урок. Я пытался разбудить его двадцать минут назад. — Вы, ребята, идите, — сказал Гарри, вставая и стараясь, чтобы его голос звучал небрежно. — Я разбужу его. Гермиона и Рон подняли головы. Гарри выскользнул из кухни, подальше от их глаз. Он поднялся в комнату Драко, на двери был изображено его имя в бронзовых завитушках, и постучал. — Драко, — сказал он. — Драко, — он постучал снова. В комнате воцарилась тишина. Гарри поколебался, затем слегка приоткрыл дверь. — Драко, — повторил он чуть громче. Он продвинулся дальше, чем намеревался, и мельком увидел расслабленное во сне лицо Драко, волосы рассыпались по подушке, обнаженная рука высунулась из-под одеяла, и почувствовал, как внутри у него все сжалось от шока и вины, и он пошел быстро закрыть дверь, но Драко сказал: — Ммм? — Э-э, пора на урок, — сказал Гарри в образовавшейся паузе. — Ты опоздаешь. — Ммм, — сказал Драко. — Поттер? — и через мгновение Гарри позволил двери снова распахнуться. Драко зевнул. — Который час? Гарри нервно прошествовал в комнату. Он был в джинсах и футболке, мантия висела на стуле и ждала его внизу. Драко потянулся к нему, взял за запястье и слегка потянул вниз, на кровать. — Почти восемь. Ты… — Еще пять минуток, — пробормотал Драко и снова потянул Гарри. — Иди сюда. — Малфой… — Поттер, — сказал Драко и потянул Гарри вниз, а затем издавал маленькие суетливые звуки, пока Гарри не забрался под одеяло, и Драко издал очень довольный звук, положил руку Гарри на грудь, а лоб на его плечо и, по сути, заснул. — Мы опаздываем, — сказал Гарри. Но у него все еще были затуманенные глаза, а в постели Драко было так уютно. Он повернулся на бок, и Драко издал довольный звук и свернулся калачиком вокруг Гарри, положив руку ему на живот, прижавшись щекой к спине Гарри. Его рука казалась странно настоящей. В животе Гарри, который он никогда не считал чувствительным, появилось покалывание. Пальцы Драко дернулись во сне, и мышцы живота Гарри напряглись им навстречу. Он чувствовал себя напряженным и взвинченным, но все равно заснул, и в следующий раз, когда он проснулся, с пересохшим ртом, горящий, с прижатым к нему Драко Малфоем, было так близко к обеду, что не было смысла пытаться успеть на утренние уроки. Он позволил приливу сна утащить себя на дно. Вскоре он снова проснулся, потому что ему было так жарко, что он больше не мог этого выносить, и, задыхаясь, попытался выбраться из джинсов, а затем Драко издал сонный, нежный звук и провел удивительно прохладной ладонью по лбу Гарри, убирая волосы с его лица. Гарри почувствовал это прикосновение и снова заснул. — Ты только что проснулся? — сказала Гермиона, не веря своим ушам и забавляясь, когда вернулась в четыре, чтобы взять свои книги по Травологии, и обнаружила застенчивого Гарри, пьющим чай за кухонным столом. Гарри пожал плечами. Он чувствовал приятную тяжесть и усталость, как будто выздоравливал после продолжительной болезни, каждый шаг был впечатляющей и изматывающей вехой. Он предполагал, что ему следует попытаться вернуться к последнему часу занятий перед ужином, но вместо этого он торчал на кухне, пока Драко не спустился вниз, криво одетый и без галстука, и они, зевая, вместе направились в Большой зал. В тот вечер они впервые обошли свои столы и вместо этого заняли пару пустых стульев в дальнем конце стола Когтеврана. Гарри смутно замечал, что люди пялятся на них, перешептываются, но он все еще был в том теплом сонном тумане и в основном не обращал внимания ни на что, кроме того, что Драко время от времени толкал его локтем. — Передай… — сказал он и замолчал, чтобы сильно зевнуть, а когда он повернулся обратно, Драко протягивал ему соль. После этого он предположил, что ему следовало научиться позволять кому-то другому будить Драко. Драко, по его словам, впервые за долгое время снова начал хорошо спать, и, очевидно, его версия хорошего сна заключалась в том, что он спал допоздна. Но Гарри нравилось, когда Драко просыпался, такой непринужденный и открытый, моргающий на Гарри с таким же удивленным удовольствием, поэтому Гарри сам пользовался случаем, когда мог. Это было не так уж плохо; он бы сказал, что в семидесяти процентах случаев ему удавалось вытащить Драко из постели и опоздать на урок всего на десять минут. И еще один или два странных раза, когда он оказывался в постели Драко, а Драко прижимался к нему носом и издавал те тихие, довольные звуки, когда они оба в конце концов спали весь день и время от времени просыпались, чтобы выпить воды и поболтать друг с другом о вещах, которые они видели на войне, или о других вещах, друг о друге, но это не имело особого значения. Гарри всегда просыпался после долгих дней сна, чувствуя себя отдохнувшим и измотанным, как будто каждый день, проведенный в постели Драко, незаметно избавлял мышцы от воспоминаний о ночи в лесу. Гермиона и Рон начинали выглядеть все более и более подозрительно. Время от времени они приближались к этой теме, но Гарри продолжал смотреть широко раскрытыми глазами и говорить: — Я думал, мы договорились в начале года, что не стоит его ненавидеть, — а затем менял тему. И все же он ожидал, что что-то произойдет. За две недели до Рождества гриффиндорцы запланировали вечеринку в Хогсмиде, и Гермиона пригласила Джастина и Тео, когда однажды вечером они все собрались в гостиной после ужина. — И ты тоже приглашен, Малфой, конечно же, — сказала Гермиона и повернулась, чтобы посмотреть на Драко с пристальным, ясным выражением лица. Драко замер. — Это последний раз перед тем, как мы все вернемся на рождественские каникулы, — сказал решительно Рон. — Мы подумали, что это могла бы быть и межфакультетская вечеринка. — Ну, — осторожно сказал Драко. Гарри не осмеливался взглянуть ему в лицо под пристальным взглядом Гермионы, и он чувствовал, что Драко тоже избегает смотреть на него. Запястье Драко коснулось его запястья, и Гарри отпрянул, сделав малейшее движение. — Тогда ладно. Если Тео придет. — Конечно, — сказал Тео, в его голосе звучала покорность. — Я любитель выпить при равных возможностях. — Хорошо, — сказала Гермиона и устремила на Гарри тот же яркий, предупреждающий взгляд. В Хогсмид они спустились двумя большими группами, люди сновали туда-сюда, все шли из Сторожки вместе с несколькими младшими слизеринцами, которых позвал Тео — Асторией Гринграсс, Малкольмом Бэддоком — и Джинни с Луной. В «Трех метлах» было еще больше народу: большинство Уизли и Флер, Невилл, близнецы Патил и Симус ждали, чтобы радостно похлопать Дина по плечу. Гарри и Драко провели большую часть времени по разные стороны от каждой группы, примерно до десяти. Когда Гарри допил третью пинту пива и почувствовал себя одиноким, он расчистил себе путь в конец зала и обнаружил Драко, сидящего за столиком с Джастином, приглашающе наклонившим голову при появлении Гарри. Гарри обошел кабинку и прижался к Драко, их бедра прижались друг к другу. Рука Драко опустилась на бедро Гарри, погладила его, почесала коленную чашечку, а затем вернулась к пиву. Гарри с восхищением заметил, что Драко левша. — Все в порядке, Гарри? В любом случае, — сказал Джастин, — тогда я сказал профессору Спраут, что Эрни знал, что он ничего не смыслит в Травологии, и ему, честно говоря, не нужно было пытаться повысить оценку или что-то в этом роде, но он собирался быть невыносимым, пока не получит от нее одобрения хоть в какой-нибудь форме, так что не могла бы она просто сказать спасибо за одну из многих-многих рождественских открыток… о, это Симус? Надо пойти поздороваться, — поспешно добавил он и покинул их под пристальными взглядами Рона и Гермионы. — Привет, — сказала Гермиона. — Мы так и думали, что найдем вас здесь. — Очень жуткое вступление, Грейнджер, — сказал Драко. — Верно, — сказал Рон, усаживаясь верхом на спинку стула и одаривая их обоих терпеливым, разочарованным взглядом. — Ну что, кто на кого наложил Империус? — Я не думаю, что он на меня действует, — сказал Гарри. — Ты, блять, должно быть, издеваешься надо мной, — сказал Драко. — Серьезно? — Ну, несколько человек пытались, — сказал Гарри, — и отбиваться стало легче, а потом оно вроде как вообще перестало действовать… — Честно говоря, я тебя ненавижу, — сказал Драко. — Что ты имеешь в виду, Уизли? — Нет, дай я, — сказал Гарри. — Что ты имеешь в виду, Уизли? Рон рассмеялся в ответ, положив подбородок на сложенные руки, его лицо было вытянутым и теплым в свете свечей. Мгновение они ухмылялись друг другу, в то время как Гермиона закатила глаза и украдкой отхлебнула из кружки Гарри. — На самом деле, ты выводишь нас из себя. — Ты что-то задумал, — согласилась Гермиона, бросив на Драко мрачный взгляд. — Мы бы хотели понять, пожалуйста. — Я тоже, — сказал Драко и допил остатки пива, снова скривившись. — Что? — Гарри обратился к Драко, а затем: — Что? — к Рону и Гермионе. Он был взволнован, сердце билось слишком сильно, он запустил руку в волосы и откинул их назад. — А что тут понимать? Мы все согласились, что больше не было смысла ссориться, но… он не может быть никем. Он для меня не никто. Он один из немногих, кто это понимает. Он был там. Очевидно, что он был не на той стороне во всем этом, но он все еще… он понимает… и он не прикасается ко мне так, словно я взорву его… Он запинался, не подозревая, что столько всего ждало внутри него, чтобы вырваться наружу, пока он не начал. Все уставились на него. Драко еле слышно произнес: — Это потому, что я всего боюсь. Становится все труднее бояться конкретных вещей. Ты, вероятно, взорвешь меня, но тем временем я… я… — Да, — сказал Гарри. — Вот именно, — и бросил вызывающий взгляд на Рона и Гермиону. — Гарри, — сказала Гермиона. — Мне кажется, что оно того больше не стоит, — сказал Гарри. — И я продолжаю думать, какой… бессмысленной и ужасной была война. Мне казалось, что вся моя жизнь вела к этому, а теперь все кончено, и значит, моя жизнь закончена, но что, если в этом не было смысла, что, если это просто… ужасное отвлечение внимания? Какая-то ужасная вещь, которая встала на пути и все испортила, и была ужасна, но не была моей… моей судьбой. На войне жизнь не заканчивается. Лицо Рона исказилось, как будто Гарри сказал что-то ужасное. Гермиона выглядела растерянной, потрясенной. — Да, — сказала Гермиона. — Я думаю, это хорошо. Что это правильно, — она немного всплакнула и нетерпеливо смахнула слезы тыльной стороной ладони. — Но та война сделала нас такими, какие мы есть, и она изменила его… Это значит, что он сделал… — Мне очень жаль, — выпалил Драко. Он судорожно вздохнул. — Я знаю, что на самом деле это ничего не меняет и не имеет значения. Но мне жаль. Маленький закуток в задней части «Трех метел» казался уединенным, но Гарри знал, что на самом деле это было не так, и он сознавал это. Джинни не сводит с них глаз, Невилл достаточно близко, чтобы, если бы Рон помахал рукой, зовя на помощь, он был бы рядом. Гермиона неохотно посмотрела на Драко, затем повернулась и сделала мадам Розмерте знак принести еще четыре пинты. — Ну, это важно, — сказала она. Они возвращались в школу, или в Лондон, или домой урывками, расставаясь по двое и по трое. В итоге Гарри проделал большую часть обратного пути в замок пешком с Джастином, Тео и Драко. Тео напился в зюзю, перекинул руку через плечи Драко и распевал лирические песни о Парвати Патил. Эти глаза, кричал он звездам, эти длинные шелковистые волосы, эти… очень красивые груди… — Ну, ну, — сказал Драко, останавливаясь, чтобы похлопать Тео по спине, так как его немного вырвало. Он не встречался взглядом с Гарри, глаза метались по сторонам, лицо было скрыто в тени. Вернувшись в Сторожку, Гарри забеспокоился, что Драко собирается улизнуть, но он болтался рядом с остальными, улыбался, не поднимал головы и почти ничего не говорил. Гарри пришлось ждать, пока Джастин, Тео и Рон, наконец, доберутся до кровати, Рон все еще бросал неуверенные взгляды через плечо. Драко прислонился к подоконнику, его лицо казалось худым в угасающем свете камина. — Что? — спросил Гарри. Он хотел пойти к Драко, но боялся. Драко нахмурился и потеребил большим пальцем подол своего джемпера. Его горло сжалось. Затем он сказал очень осторожным голосом: — Ты что, издеваешься надо мной? — Чего? — сказал Гарри. — Для тебя это был бы новый уровень творчества, — сказал Драко, — и… и более жестокий, чем обычно, хотя, очевидно, я осознаю, что заслужил за эти годы. Но если это так, я просто хотел сказать, что это было очень успешно, и теперь ты можешь остановиться. Гарри очень медленно пересек комнату. Было так темно, и ему захотелось получше разглядеть лицо Драко, заметить новые детали, на которые он внезапно обратил внимание. Драко поднял глаза, когда Гарри был в футе от него. — Я не издеваюсь над тобой. Драко кивнул — крошечное, едва заметное движение. — Ладно. — А ты, — сказал Гарри и сглотнул, — издеваешься надо мной? Драко судорожно вздохнул. — Нет, — сказал он и быстро и взволнованно добавил: — Но поскольку мы сегодня так общительны и учитывая твою… безумную и захватывающую политику честности, я подумал, что должен сказать, что я все еще не очень хорош в том, чтобы, эм, контролировать свои эмоции или делать что-то нерешительное с уважением к тебе, так что, если ты будешь продолжать в том же духе, я, вероятно, влюблюсь в тебя, что будет очень неловко для всех. — Э-э, — сказал Гарри. — Ладно. Я бы не возражал. — Ох, — сказал Драко. — Если ты не возражаешь, что я, э-э, не очень хорош в этом, и мне нужно, чтобы все было… медленно, и… Глаза Драко все еще блестели, но теперь он смотрел Гарри прямо в лицо. — Ты лучше, чем думаешь, — сказал он. Это ночью они впервые вместе легли спать, одновременно почистив зубы и серьезно посмотрев друг другу в глаза в зеркале ванной, после чего вместе вошли в спальню Драко. — Ты не возражаешь? — сказал Драко, и Гарри покачал головой, объяснив, что ненавидит свою комнату. Комната Драко была полной, детализированной, в ней было на что посмотреть со всех сторон: тяжелые зеленые и серебристые шторы на высоких эркерных окнах, метла, прислоненная в углу, шкаф приоткрыт, чтобы Гарри мог видеть тяжелые мантии и накрахмаленные белые рубашки. Письменный стол, заваленный принадлежностями для зелий и стопками пергамента, а у окна примостился филин с тяжелыми бровями и свирепым взглядом. Это была переполненная, несколько маниакальная комната. Драко нахмурился. — Ну, вряд ли ты можешь ненавидеть свою комнату. Она предназначалась для тебя. — Вот поэтому я её ненавижу, — сказал Гарри и остановился у кровати Драко, сняв обувь и мантию, уставившись на него. На Драко были аккуратные темно-зеленые брюки со слегка кривоватым вырезом и одна из его чистых белых рубашек. Гарри был в футболке и джинсах. Гарри откашлялся и спросил: — В рубашках или без? — и заставил Драко быстро и неуверенно рассмеяться. Кончилось тем, что они забрались в постель в нижнем белье. — Здесь становится тепло, — сказал Драко, хотя по его рукам побежали мурашки. Его грудь была худой и представляла собой месиво бледно-белых линий. Дыхание Гарри сбилось. Он медленно протянул руку, чтобы Драко мог отступить, если понадобится, и коснулся тонкой, слегка приподнятой линии чуть ниже ключицы Драко. — Тебе больно? — спросил Гарри. Он беспокоился, что это не помогает: грубые кончики пальцев, мозоли от квиддича, да и никогда он не умел быть нежным. Драко покачал головой. Это слишком странно, подумал Гарри, слишком. — Мы с мамой играли в игру, когда я был ребенком, — сказал Драко. — Это глупая игра. Она называется «Милые мелочи». Хочешь поиграть? — Э-э, — сказал Гарри. — Конечно? — Правило таково: ты просишь о приятной вещи, и я должен тебе ее дать, — сказал Драко и терпеливо ждал, пока Гарри моргал, глядя на него. — Э-э, — повторил Гарри. — Ладно. Конечно. Можно мне что-нибудь милое? — Да, — сказал Драко. — Сегодня вечером в «Трех метлах» я видел, как Эрни Макмиллан приставал к мадам Розмерте, и она сказала ему, что он слишком молод для нее, но ей ужасно жаль, потому что он прекрасный парень. Гарри рассмеялся. — Это не мило. — Ну что ж, — сказал Драко с довольным видом. — Наше определение милого всегда было очень широким. В-третьих, наступило Рождество.---
Рон не ждал каникул. Каждый раз, когда он думал о них, у него что-то падало в животе, а потом он чувствовал вину за то, что плохо себя чувствовал, отчего ему становилось только хуже. Но мысль о Рождестве без Фреда была ужасна. Однажды он проснулся, сердито плача, вцепившись пальцами в волосы и шею, так что Гермионе пришлось залечивать маленькие царапины, которые он случайно оставил, ее лицо было близким и обеспокоенным. А еще был тот факт, что Гермиона должна была провести Рождество со своей семьей, она не хотела рисковать и проводить время в Норе в этом году, когда у ее родителей все еще были такие странные отношения, а Гарри настаивал на том, что он останется в Хогвартсе. У Рона было несколько долгих споров с ним по этому поводу, и Гарри в конце концов сдался и согласился приехать на День подарков, но от большего он отказывался. — Это нечестно по отношению к Джинни, — сказал Гарри, скривив рот. — Мы слишком много ссоримся, и мы еще не… ладим друг с другом. Я не хочу портить ей каникулы. — Ты не портишь, — сказал Рон, и Гарри сказал ему, что на самом деле это не ему решать, Гарри с Джинни уже говорили об этом и согласились, и поэтому Рону тоже пришлось разозлиться на Джинни из-за всей этой ситуации. — Меня тошнит от того, что я все время злюсь, — сказал Рон, скрестив руки за головой. — Мне как будто снова четырнадцать. — Чепуха, — сказала Гермиона. — Ты был намного милее, когда тебе было четырнадцать. Рон отмахнулся от нее. Гермиона подмигнула ему. Сначала Рон был готов свалить упрямство Гарри на ситуацию с Малфоем, но Малфой, как оказалось, собирался во Францию на все рождественские каникулы. Он провел три дня, в суматохе бегая вокруг Сторожки в поисках вещей. Гермиона сказала, что это неудивительно — Малфой был неряхой, он повсюду оставлял свои вещи, и Гарри согласился, но затем провел двадцать пять минут, покорно заглядывая под диваны, стулья и книжные полки в поисках любимых носков Малфоя, пока Рону не пришлось сдержаться, дабы не схватить Гарри и не встряхнуть его, чтобы тот снова стал нормальным. — Каким таким нормальным? — с горечью сказала Гермиона, когда Рон поднял этот вопрос позже тем же вечером. Она подняла руки вверх, потягиваясь и хрустя шеей. Рон потянулся к ее руке, к обкусанным ногтям. — Я действительно надеялась, что что-то подобное произойдет в начале года. Я помню, как подумала, что, возможно, к нему вернется его одержимость Малфоем, и она поможет ему выбраться из… лета. Но это только сильнее меня запутало. — Осторожнее с желаниями, — печально сказал Рон, и они скорчили друг другу рожи. Гермиона, конечно, была права, и она даже была права, желая этого. Рон не мог завидовать своему лучшему другу, что тот был счастлив. В основном Рон старался не обращать на них внимания, хотя иногда это было трудно не заметить. За два дня до каникул все восьмикурсники собрались в гостиной, чтобы подготовиться к экзамену Флитвика в последнюю минуту, что, по словам Гермионы, было «полезно перед каникулами», а Джастин Финч-Флетчли объявил, что это «возможно, хуже Пожирателей». Это вылилось в основном в нетрезвое изложение всех фрагментов домашнего задания, которые кто-либо мог вспомнить, Гермиона задавала случайные вопросы и волновалась, когда не могла сразу найти ответ. Рон растянулся на полу перед камином, прикрыв глаза рукой, чтобы притвориться, что не обращает внимания на Гарри, положившего голову на колени Малфоя. Он открыл глаза, когда Гарри сказал, слегка посмеиваясь: — Ты ни хрена не понимаешь, о чем говоришь. — Конечно, понимаю, — сказал Малфой. Он зажал нос Гарри аккуратной петлей между большим и указательным пальцами. — Я просто говорю, что он мне нравится. — Но он был без… — Да ну. Я был твоим поклонником в течение многих лет. — Неправда, — сказал Гарри. — И я говорю тебе, Тонкс облажалась с Эпискей. Эта горбинка новая. — Ну, я… — Значит, ты, по сути, просто любуешься делом своих рук, — сказал Гарри. — Типично, — и Малфой рассмеялся, раскрыл ладонь в виде морской звезды и прижал её к лицу Гарри, прежде чем они оба осознали, что остальная часть комнаты затихла. Малфой поднял голову, убрав руку. — Э-э, — сказал Гарри. — Что это было… — Принцип Потопа, — мягко сказал Малфой. — Я думаю, это и есть ответ. — О, ты прав, — сказала Гермиона, сжав губы в опровержении, и Рон сел и склонился над учебником вместе с ней. Краем глаза он видел, как Гарри перекатился на бок и, совершенно не стесняясь, прижался щекой к бедру Малфоя. На щеках Малфоя появился слабый румянец. За день до того, как они все уехали, Малфой провел шесть часов, чертыхаясь в углу кухни, палочка выбрасывала искры, а на его волосах осела сажа. Гарри отправился на встречу с Луной, которая хотела с нуля добыть ингредиенты для своих зелий в Запретном лесу, а Гермиона в последнюю минуту отправилась в Хогсмид за подарками, и когда Рон отважился зайти на кухню, чтобы приготовить чашку чая, Малфой отступил назад и торжествующе сказал: — Вот, иди посмотри! О, я думал, ты Поттер. — Что меня выдало, — сказал Рон. Малфой отошел от того места, где он ковырялся, с напряженным и настороженным лицом, и Рон вздрогнул, шагнув вперед, чтобы взглянуть поближе. — Это что, фелетон? — Магглы называют их телофонами, Уизли, — снисходительно сказал Малфой. — Ну серьезно, у тебя магглорожденная девушка. Разве ты не должен знать о таких вещах? — Что он здесь делает? — спросил Рон. Он, немного нервничая подошел вперед и поднял его. Эта штука была тяжелой, из старомодного изогнутого черного металла. Он отличался от телофона, по которому Рон звонил Гарри, когда ему было двенадцать, и которым Гермиона показала ему, как пользоваться, в огромной коробке на улице. — Волшебники использовали их какое-то время, — сказал Малфой. — В начале двадцатого века, когда был принят новый закон о налогообложении, европейские границы закрылись и летучий порох стало невозможно достать. Я нашел его внизу, в подвале, он был отсоединен. Такие все еще есть во многих старых домах, — он сделал паузу, затем сказал: — В доме моей матери во Франции есть такой. Вот откуда я знаю. — Неужели? — с подозрением спросил Рон. Каникулы были долгими, многолюдными и странными. Рон и Джордж напились в первый же вечер после возвращения из школы и провели следующий день с похмельем, пытаясь избежать гнева Молли, а после этого дни прошли в лихорадочной, истеричной атмосфере. Джинни металась по дому, пытаясь привлечь внимание родителей, готовая к тому, что ее отчитают, или высмеют, или пригрозят наказанием, нам все равно, совершеннолетняя ты или нет, Джиневра, это последняя капля…! Билл и Чарли снова начали ссориться так, как не ссорились с раннего подросткового возраста, а Перси превратился в миротворца, вмешиваясь всякий раз, когда казалось, что напряжение вот-вот разразится. В разгар всего этого Гарри немного выпал, когда приехал в канун Рождества, а потом провел Рождество, защищая Рона, скрестив руки на груди и сердито глядя на него, как будто семья Рона представляла реальную угрозу. Рон, проснувшись от ужасных кошмаров, в которых Фред падал, как будто он был Сириусом, не мог ничего сделать, кроме как безмолвно и благодарно откинуться назад в маленьком пространстве, которое нашел для него Гарри. Он не был ни хорошим хозяином, ни другом, и остаток каникул провел, периодически чувствуя себя виноватым, особенно когда Гарри тихо вернулся в школу. «Даже не для того, чтобы составить компанию Малфою», — с сожалением подумал Рон и вернулся на день раньше и нашел Гермиону у ворот. Они увидели друг друга, Гермиона бросилась к нему, и они чуть не опозорились перед несколькими очень оскорбленными горгульями. — Я подумала, что мне лучше вернуться и проведать Гарри, — сказала Гермиона, когда они снова привели себя в порядок. — Я тоже, — сказал Рон, и они медленно побрели обратно к Сторожке, держась за руки. Рон сам удивился, почувствовав прилив нежности, когда Сторожка показалась над окружавшими ее холмами. Тихая постройка и покрытые снегом цветочные клумбы. Он не был уверен, когда она ему стала нравиться. Когда они открыли входную дверь и тихо оставили свои чемоданы в холле, стряхивая снег, остатки напряжения растаяли. Гарри рассмеялся, в доме было тихо, а Гермиона и Рон посмотрели друг на друга. Они осторожно ступали по половицам, но в такой осторожности не было необходимости. Гарри их не заметил. Он перетащил огромное кресло из гостиной на кухню и уселся в него боком, перекинув колени через подлокотник и лениво болтал ногами, сидя спиной к дверному проему. Он прижимал телофон к уху и время от времени смеялся или что-то бормотал в него. Большую часть времени он просто слушал, все его тело было расслабленным, он слегка прижимался к трубке, как будто голос Малфоя — слабые, четкие слоги — был костром, у которого он мог согреться. — О, ради всего святого, — сказала Гермиона, и Гарри резко повернул голову. — Вы вернулись! — сказал Гарри: — Я перезвоню, Рон и Гермиона здесь, — а затем повесил трубку и бодро направился к ним. Он остановился на полпути, подняв брови: — Что с вами? — Рон посмотрел на Гермиону и понял, что она тоже сияет, ее глаза блестят от слез, вся ее поза выражает раздражение и облегчение. — Мы решили перестать беспокоиться о тебе, — сказал Рон. — Счастливого Рождества, — и обнял его.---
Драко вернулся в полночь, накануне того, как снова начались занятия. Под его глазами были темные круги, и он выглядел измотанным долгой, изматывающей серией портключей и перемещений по камину. Гарри наблюдал из кухонного окна, как он спускался по дорожке, волоча за собой сундук. Нервный трепет пробежал по грудной клетке и горлу. Когда Драко уехал, он волновался, что через двадцать четыре часа волшебство прикосновений Драко исчезнет, и Гарри снова станет несчастным и опустошенным. Потом Драко разобрался с телефоном и звонил ему каждый день, и теперь Гарри слишком привык к его голосу. Часы, проведенные за сонными разговорами по телефону, без беспокойства о проницательном взгляде Драко и без столкновений лицом к лицу с горячим смущением от того, что он стал одержим своим врагом детства. (Я обычно говорил заклятый враг, — сказал Драко. — Это придает некую нотку класса. Только мы с Панси не могли правильно произнести это до третьего курса. В любом случае, ты уже был одержим). Он привык допоздна спать в постели Драко и бродить по лестнице, возясь с чашкой чая и притворяясь, что работает над каким-нибудь из сочинений, пока телефон не начинал требовательно дребезжать, и Гарри не приходил в себя и не слышал голос Драко: — Что ж, конец света настал: моя мама купила велосипед. На дорожке снаружи Драко остановился и посмотрел на карниз дома. Гарри понял, что ищет свет в окне спальни. Гарри подошел и открыл входную дверь. — О, — сказал Драко. — Привет. — Почему ты не левитируешь сундук? — спросил Гарри. — Я плох в заклинаниях левитации, — сказал Драко. — В любом случае, в него встроено заклинание уменьшения веса. Привет. — Ты уже здоровался, — сказал Гарри. Драко переступил порог, и все немного запуталось. Сбитый с толку Гарри не успел вовремя отойти в сторону, и они столкнулись друг с другом, а потом Гарри подумал, не следует ли им поздороваться, и двинулся к Драко, но Драко извинился и отступил: — Я наступил тебе на пальцы ног? Гарри повторил, не веря своим ушам: — Ты наступил мне на пальцы ног? Они чуть не спотыкались друг о друга. Все было неуклюже и неловко, а потом Драко поднял одну руку, чтобы Гарри мог под нее подлезть, Гарри сжал в кулаке мантию Драко, и они выпрямились. Драко казался высокой, худощавой тенью в темноте гостиной, если не считать ярких волос. Гарри двинулся вперед, вровень с телом Драко. Его трясло. Они обменялись медленным, теплым поцелуем, начавшимся неуверенно, их губы соприкоснулись коротко и нежно, как будто, возможно, они могли притвориться, что этого не происходит. Рука Драко была в волосах Гарри, его странно тонкий рот теперь был щедрым и сладким. Гарри пришлось наклониться, чтобы дотянуться до него. На полу их тени колебались, сливаясь в одну. — Ты даже не потрудился прибраться, — сказал Драко в постели, ошеломленно и довольно смеясь над Гарри, когда тот споткнулся о свои носки. Он оставил футболку, забрался под одеяло и уткнулся носом в шею Драко. Драко смеялся, задыхаясь маленькими глотками воздуха, извиваясь, когда Гарри терся щетиной о чувствительную кожу его горла. — Прекрати, прекрати, — сказал он, запустив руки в волосы Гарри, и Гарри, зевая, перекатился на свою подушку. Драко замер в нерешительности, и Гарри потянул его вниз за рукав футболки, снова поймав эти губы. — Как прошло Рождество? — спросил он между поцелуями, и Драко издал низкий горловой звук и немного отодвинулся. — Прекрасно, — сказал он. — Отлично. Как и ожидалось. Думаю, я уже сообщил тебе все свои новости, — день за днем он первым делом звонил утром и рассказывал о своих планах на день, затем поздно вечером и прокручивал в голове все, что произошло. О баночках с клубничным джемом для каши по утрам, сохранившихся с прошлых лет. О рождественском ужине, который они впервые приготовили вместе и без домашних эльфов, Драко сжег картошку, а Нарцисса — курицу, они очень громко и очень вежливо поругались, и в итоге сидели бок о бок на полу и ели кусочки рождественского пудинга. О долгих прогулках по холоду с матерью, которая не хотела ни о чем говорить. — С твоей мамой все в порядке? — Я предполагаю, что нет, но потребовалось бы нечто большее, чем война, Люциус в Азкабане и конфискованное поместье, чтобы она поделилась чем-то столь непристойным, как ее чувства, — губы Драко сжались, и он сказал: — Однако я кое-что упоминал о тебе. — Да ну? — сказал Гарри, ухмыляясь. — Я сказал ей, что… я с тобой, — сказал Драко, лежа на спине и уставившись прямо в потолок. — Я надеюсь, это было уместно. — Я даже не уверен, что это значит, — сказал Гарри. — Твоя мама знает, что это значит? — Она сказала: Правда, дорогой? Боже мой, а потом предложила мне еще один бокал вина, — сказал Драко. — Делай с этим что хочешь. — Что ж, — сказал Гарри. Он уткнулся лицом в ребра Драко, придвигаясь ближе, подталкивая ногой лодыжку Драко. Он был таким длинным, с удовлетворением подумал Гарри, как будто сам придумал Драко. — Как прошло твое Рождество? С… э-э… с Уизли все было в порядке? — Тебе придется быть более конкретным, — сказал Гарри. — И ты знаешь ее имя. Драко свирепо посмотрел на него сверху вниз. — С Джинни все было в порядке? Гарри на мгновение задумался об этом. — Да. На самом деле, он почти не видел ее, пока был там, она была полна движения и активности, помогала своей маме на кухне, пыталась настроить новый телевизор-радиоприемник отца — очень удачный подарок от Гермионы — и ненадолго устроила пожар в гостиной и на кухне. Весь день гонялась за братьями вверх-вниз по лестнице. Время от времени она ловила его взгляд и улыбалась ему, стиснув зубы, немного дикая, немного яростная, немного счастливая. Однажды она спросила его, правда ли, что он встречается с Малфоем, Гарри сказал, что это не так, а Джинни назвала его чудаком и снова убежала. — На самом деле, я думаю, она вроде как почувствовала облегчение, — сказал Гарри, пытаясь облечь в слова сложную путаницу, которую они с Джинни заварили. — Нам было не очень… нам было не очень хорошо вместе. Ты ревнуешь? — добавил он, с внезапной паникой гадая, не попал ли он в очередную ситуацию с Чжоу. Но Драко только уверенно покачал головой. — Я думаю… я люблю ее, но я не уверен, что действительно знаю ее очень хорошо. И мы всегда… Я не знаю. Он попытался, запинаясь на словах, объяснить, каким ужасным было лето, какой странный ужас вызывали их живые тела и то, как они с силой бросались друг на друга, как будто боль от этого удара могла заглушить любую другую. Они не знали, как разговаривать друг с другом, и им обоим не терпелось научиться. Как будто они оба кричали друг на друга из разных горящих зданий, отчаянно желая, чтобы кто-то пришел и потушил их. Драко нахмурился, задумчиво поджав губы. Он медленно произнес: — Ты хочешь сказать мне, что… ваша травма была несовместима? — и Гарри начал смеяться. Всю суровую горную зиму Гарри грелся об Драко. Гарри был слишком мал ростом, чтобы перегнуться через плечо Драко, поэтому он обхватывал его сзади руками и утыкался лицом между лопаток Драко, слепо направляя их на занятие по Трансфигурации, в то время как Драко, ничуть не обеспокоенный, продолжал свой разговор с Тео. Он перекидывал ноги через колени Драко, а Драко хватал его за лодыжку, чтобы зафиксировать. Драко бесцеремонно и почти дружелюбно разговаривал с несколькими младшими слизеринцами в Большом зале, в то время как Гарри утыкался лицом в шею Драко и засовывал руки ему под мышки, а Драко просто обнимал его одной рукой за плечи и позволял ему греться. Вокруг них густо валил снег, и по утрам всем в Сторожке приходилось плотной группой подниматься к замку, держа в руках волшебные палочки с согревающим заклинанием, чтобы растопить путь. Домашние эльфы сжалились над ними и начали присылать еду: теплое жаркое, рагу и супы с хлебом, при разламывании которого шел теплый ароматный пар. Все начали по-настоящему пользоваться кухонным столом, садясь за него и жалуясь на профессора Слагхорна, который после войны стал хуже некуда, задаваясь вопросом, когда починят стену в западном крыле, и обмениваясь сплетнями о семикурсниках. Стол рос на несколько дюймов в день, стены раздвигались, освобождая место для всех. Гермиона и Драко начали читать одну и ту же очень длинную серию волшебной классики — девять книг об одной и той же семье, каждая объемом около семисот страниц. Каждая книга была посвящена новому поколению и, насколько Гарри мог судить, была полна очень скучных сцен вечеринок, где кто-то из членов семьи устанавливал значительный зрительный контакт с кем-то еще, а затем резкие описания одежды ясно показывали моральный недостаток их владельца, и Гермиона с Драко были одержимы ими. Они умоляли всех остальных в доме прочитать их, но все отказались, и в итоге у них завязались жесткие, холодные разговоры о том, кто на ком женится, и о последнем скандальном предательстве. Их голоса никогда не отличались ледяной вежливостью, но разговоры становились все длиннее. Иногда Гарри, зевая, поднимался в постель и оставлял их одних, а Драко прокрадывался к нему, когда тот почти засыпал. На улице было слишком холодно, чтобы часто выходить на улицу, поэтому Гарри проводил выходные в постели Драко, дремал, разговаривал или наблюдал, как Драко читал. В других случаях он целовал Драко, медленно и голодно, или поздно засыпал с опухшими от поцелуев губами, просунув ногу под ногу Драко, с влажными от пота волосами. Гарри собирался потерять последние крупицы своей девственности здесь, в постели Драко Малфоя, и он не мог заставить себя думать о том, чтобы ноги Драко обвились вокруг его талии, так что, когда Гарри провел рукой по бедру Драко, он почувствовал напряжение. Драко выгнулся дугой, скользнул рукой в нижнее белье Гарри, умоляя. — О, Мерлин, — сказал Гарри, сдерживая стон и утыкаясь лицом в шею Драко. В феврале начал таять снег, и первые крокусы и фиалки усеяли их путь в класс, проложив гораздо более чистую дорожку. Рон закатил истерику и объявил, что бросает Зельеварение, оно ему не нравится, никогда не нравилось, и он не понимает, почему он терпел такого ублюдка, как Снейп все эти годы только для того, чтобы в итоге получить законченную жабу. Он продержался две недели, пока Гарри и Гермиона не притащили его сердитого обратно в класс. Джастин Финч-Флетчли убедил Макгонагалл, что в новом семестре ученики Сторожки могли бы с таким же успехом распределить свои занятия между теми факультетами, которые им нравятся, вместо того, чтобы слепо следовать своему собственному расписанию, и в результате все они получили выходные по пятницам. Гермиона провела четыре дня, выглядя крайне виноватой, а после призналась, что купила нового котенка и тайком принесла его в дом, и теперь Косолапик дулся. Источник травки у Тео иссяк, но никто не потрудился найти им замену. Занятия были странными. Сначала они казались такой прочной рутиной, на которую Гарри мог положиться, но к Хэллоуину они стали слабыми и похожими на сон, как будто он всего лишь повторял движение своей прежней жизни. Остальные, к удивлению и осторожной радости Гарри, согласились. Гермиона сказала, что она так много читала во время войны и летом, что ей стало скучно на уроках. Впервые она больше не следила за каждым словом учителя, ожидая момента, когда сможет дать ответ; вместо этого ее взгляд устремлялся в окно, ее внимание уплывало куда-то вдаль. Рон сказал, что он почувствовал, что внезапно достиг предела сложности заклинаний, которые его интересовали. Он мог видеть способ наколдовать что-нибудь сложное, но не видел в этом смысла. Они ему были не нужны; его рефлексы были достаточно хороши в простых вещах, чтобы только Гарри мог обогнать его, да и то лишь изредка. Драко сказал, что обнаружил, что все реже тянется к своей палочке. Это беспокоило его. Он предположил, что это могло быть из-за того, что ему приходилось одалживать палочку своей матери все эти месяцы, и это казалось неправильным, у него не совсем получалось, и поэтому к тому времени, как он вернул свою старую палочку, он отвык. Он мог творить заклинания, когда в них нуждался, но большую часть времени казалось достаточно простым самому завязать шнурки на ботинках, поднять и унести книгу, вымыть чашку. Гарри подумал, что об этом особо беспокоиться не стоит. Время поможет. Как бы то ни было, Гарри тоже нравилось заниматься делами без магии, когда он этого хотел. Однажды он напился с Симусом, который научил его заклинанию — «чтобы все были милыми и готовыми, знаешь, когда ты захочешь», — сказал Симус и подмигнул, — но Гарри предпочел справиться с этим сам. Скользнул внутрь одним пальцем, затем вторым, придерживая бедро Драко свободной рукой, пока он дергался, всхлипывал и умолял. Когда они случайно сделали простыни Драко слишком грязными, чтобы их можно было вынести, Драко настоял на том, чтобы пойти в комнату Гарри, несмотря на все его протесты. — Всего на одну ночь, — сказал он. — В любом случае, что с ней не так? Там полно фотографий профессора Локхарта? Гарри отмахнулся, следуя за ним. — Это просто… сам смотри, — он обвел рукой пустое пространство, белые стены, большие окна, на подоконниках которых ничего не было. После беспорядка в комнате Драко она казалась еще более пустой, чем обычно, и он подумал, что очевидно, насколько маленькой была голова Гарри, как будто ему нечего было предложить, но Драко казался смущенным. Нахмурившись, он огляделся. — Но это так мило, — сказал он. — Она тихая и мирная, — Гарри моргнул, глядя на него, и Драко добавил, зевая, увлекая Гарри в постель: — Может быть, она просто знала, что ты устал и тебе нужен отдых, вот и все. После этого Гарри обнаружил, что не так уж сильно возражает против своей комнаты, хотя он по-прежнему предпочитал спать в комнате Драко, свернувшись калачиком в беспорядке простыней и одеял, которые пахли им самим, открывая глаза, чтобы сразу же увидеть один из странных, замысловатых предметов Драко или, еще лучше, недовольное лицо Драко, как будто он отчитывал кого-то в своих снах. Весна пришла с помпой — неделя жарких дней, в течение которых они все были на берегу озера, нежились в тени, плавали на мелководье и собирали растения, о которых Невилл писал умоляющие письма. Тео и Драко откуда-то надыбали футбольный мяч, и Дин был настолько ошеломлен, что чуть не расплакался от счастья. — Правда? Просто я думал, что волшебники никогда о нем не слышали. — На самом деле есть записи, предполагающие, что волшебники, возможно, играли в эту версию в конце восемнадцатого века, — ехидно сказал Драко. — В качестве альтернативы квиддичу, когда в маггловских городах наблюдался бум численности населения и многие поля пришлось забросить, пока не создали новые заклинания уединения. Потом он мутировал обратно… — О, оставь эту тему в покое, — сказал Тео. — У Панси есть тетя, которая вышла замуж за магглорожденного, — сказал он Дину. — Он научил нас, но они думают, что упоминать об этом очень невоспитанно, — но Драко закатил глаза и перехватил инициативу. В итоге Гарри тоже поиграл с Дином, Джастином и Джинни, которая вовремя вернулась с Чар. Рон был ужасен и сдался после того, как в третий раз споткнулся о собственные ноги, а Дин был бесспорно лучшим, но Гарри подумал, что он сам показал достойное шоу, и у него была возможность подобраться к Драко ближе, чем на метлах, они вдвоем боролись за мяч, затаив дыхание. Драко со смехом пихнул Гарри локтями в грудную клетку. — Фол, Малфой, — сказал Дин. — Еще один фол, — добавила Джинни, а затем Гарри повалил Драко на траву, и Дин сказал: — Ну, может быть, они компенсируют друг друга. Футбол напомнил им о квиддиче, и на следующий день Гарри и Драко отправились в полет, миновав границы школы и пролетев над невысокими холмами и неровными скалистыми выступами, которые вели в горы. Гарри не особо хотел играть в квиддич, и Драко бросил на него несколько прищуренных взглядов, но было приятно летать рядом с Драко, они оба быстро приспосабливались к движениям другого, паря высоко над лугами и пробуждающейся сельской жизнью. В итоге они растянулись на большом плоском валуне и грелись на солнце, футболка Драко задралась еще выше, когда Гарри перевернулся, чтобы прижаться ртом к груди Драко, его животу. — Скажи мне что-нибудь приятное, — сказал Гарри в тот вечер. Драко моргнул, глядя на него снизу вверх. Он выглядел сонным и ленивым, как ящерка в тепле. — Это самое счастливое время в моей жизни, — сказал он.---
В том году мама и отчим Дина решили забрать детей на пасхальные каникулы, разбив лагерь в Корнуолле. Дина пригласили, но ему надоело ходить в походы еще в прошлом году, и в любом случае, он был не против остаться в Хогвартсе на каникулы. Обычно они были оживленнее, чем в Рождество, куча дополнительной работы и подготовка к ЖАБА стали настолько интенсивными, что Гермиону поймали, когда она пыталась пронести домой два сундука с книгами. Кроме того, Дин хотел поговорить с Гарри, а в эти дни было трудно разговаривать с Гарри без того, чтобы Малфой не висел на нем, не гладил Гарри по волосам или не играл с ним в лапки под столом. Помимо абсолютной странности всей этой истории с Малфоем и Поттером, Дин не так уж сильно возражал против этого, особенно потому, что Гарри казался спокойнее, а Малфой был гораздо менее противным, и всякий раз, когда он становился противным, Гарри начинал пинать его, что оказалось довольно эффективным. Но Дин уже чувствовал себя неловко из-за этого разговора, и он не хотел вести его при Малфое. Он вздохнул с облегчением, когда Малфой объявил, что уезжает на пасхальные каникулы, чтобы погостить у матери. Он даже не особо возражал, когда Малфой, поджав губы, сказал, что им вернули Малфой-мэнор, и они, вероятно, проведут большую часть каникул в попытке привести его в порядок, отстроить заново. Это заставило Гермиону и Гарри побледнеть, а у самого Дина не осталось никаких особенно приятных воспоминаний о Поместье, но они казались далекими, неприкасаемыми. «Лучше он, чем я», — успокоенно подумал Дин и вернулся к своему письму для Симуса. Однако, когда Малфой уехал, отнюдь не создав для Дина удобного пространства, куда он мог бы проскользнуть и поговорить с Гарри, Гарри впал в совершенно отвратительное настроение. Рон, Тео и Джастин тоже разъехались по домам, а Гермиона почти все дни проводила в библиотеке, так что большую часть времени в Сторожке были только Гарри и Дин. Это должно было быть как нельзя кстати, но Гарри целыми днями хмурился и огрызался в ответ на любое замечание, каким бы мягким оно ни было, и через некоторое время у него появились темные тени под глазами, как будто он снова не спал. Дин решил, что, учитывая все обстоятельства, он предпочел бы не быть убитым капризным спасителем мира, и присоединился к Гермионе в библиотеке. — Тебя это действительно не беспокоит? — спросил он Гермиону на обратном пути к Сторожке, где-то во время ее лихорадочного перечисления основных законопроектов Визенгамота за 1774 год. — Вся эта история с Малфоем? — Это сводит меня с ума, — сказала Гермиона. — Я должна была предвидеть, что это произойдет. Рон настаивает, что он предвидел, но я думаю, он просто притворяется. — Я думаю, он был ребенком, — сказал Дин, а затем скорчил гримасу. — Хотя мы все были детьми. — Да, — сказала Гермиона. — Неужели Гарри действительно все равно? — Думаю, да, — сказала Гермиона. — Просто не так сильно, как… — Да, — сказал Дин. Он предположил, что ему на самом деле не было необходимости разговаривать с Гарри, просто это казалось вежливым поступком. Он никогда не был до конца уверен, что думать о Гарри. Он думал, что Симус слишком остро реагировал, когда они были младше, был несправедлив к Гарри, но потом Гарри был немного придурковат на шестом курсе, когда они встречались с Джинни, так что он мог понять. Долгое время Дин наблюдал, как Гарри с каждым годом становился все жестче и резче, ожесточеннее, опаснее, и относился к нему немного настороженно. Ему нравился Гарри, но это было немного похоже на присутствие дикого животного в общежитии, кого-то потерянного и не совсем безопасного. Затем наступило то, что должно было стать его седьмым курсом — ужасный устрашающий и жестокий год, — и Дин задался вопросом, через это ли Гарри проходил каждый год. Ему было все труднее оправдывать собственную бессердечность в юности. Ему также все труднее думать обо всей этой драме с Джинни. Казалось справедливым, что Гарри ухватился за счастье, когда смог. Это также усложняло размышления о ситуации с Малфоем, особенно когда он вернулся в Сторожку, а Гарри выглядел красивым, храбрым и решительным, как будто кто-то вложил ему в руки подарок, и Гарри не собирался от него отказываться. Понимание, однако, не улучшило настроение Гарри, и Дину стало труднее быть порядочным парнем и поступать правильно. Вместо этого он провел каникулы, занимаясь с Гермионой, сочиняя полные надежды письма, и лежа весной, ошеломленный и блаженный, он подумал: «Мы выжили, мы сделали это». К концу каникул он вообще почти не думал о Гарри, разве что время от времени испытывал чувство вины. В тот день, когда ученики должны были вернуться в школу, он вышел из Сторожки, вздрогнул и чуть не упал на сидевшего на ступеньке крыльца Гарри. — Куда ты идешь? — спросил Гарри, нахмурившись. — О, — сказал Дин. — Я подумал пойти встретить ребят. Они скоро приедут. Он почувствовал, как жар пополз вверх по его шее. Он предположил, что это, должно быть, ужасно очевидно, но Гарри просто тупо уставился на него на мгновение, а затем вскочил на ноги. — Блестящая идея, — сказал он. — Я пойду с тобой. — О, — повторил Дин. — Хорошо. Конечно. Экипажи фестралов обычно высаживали всех на опушке Запретного леса, где ученики могли собраться толпой и вместе поболтать по пути до школы, а фестралы могли снова раствориться в деревьях. Она была примерно в пятнадцати минутах ходьбы от Сторожки, и Гарри казался рассеянным, поглядывал на часы и хмурился, но не так грозно, как последние две недели. Это лучший шанс для Дина. Ему все равно потребовалось почти десять минут вялых комментариев, на которые Гарри едва отвечал, чтобы набраться храбрости. — Эм, — сказал он. — Гарри. Вообще-то я хотел с тобой кое о чем поговорить. — М-м-м? — Гарри вглядывался вперед, быстро передвигаясь по неровной земле. Такими темпами они обогнали бы экипажи. — Насчет Джинни, — сказал Дин и подождал, но Гарри не ответил. — Мы, эм, недавно снова разговаривали. Он снова подождал. Гарри сказал озадаченно: — Хорошо? — И, эм, ладно, — сказал Дин. — Я думал о том, чтобы, может быть, приглашу ее на свидание. Выпить по пинте пива в «Трех метлах», — Гарри все еще выглядел слегка озадаченным, поэтому Дин сказал: — Типа свидания, да. — Хорошо, — повторил Гарри. Что-то промелькнуло на его лице. Дин напрягся, но Гарри сказал: — Я имею в виду, ты же знаешь, что мы расстались, верно? — Очевидно же! — быстро сказал Дин. — Я бы не стал приглашать твою девушку на свидание… — Это было бы странно, — согласился Гарри. — Но на самом деле я не понимаю. Хочешь совет? Я не очень силен в этих вещах. Джинни довольно прямолинейна, тебе стоит просто спросить. — Нет, я имею в виду, я почти уверен, что она пойдет со мной на свидание, — сказал Дин, краснея. — Как я уже сказал, мы тут разговаривали. Но я просто хотел… убедиться, что с тобой все в порядке, мне показалось, что это правильный поступок. — О, Господи, — сказал Гарри, выглядя испуганным, — ты сказал это Джинни? Она убьет меня… — Нет, — сказал Дин. — Что? — На самом деле, тебе не нужно спрашивать моего разрешения на что-либо, связанное с Джинни, — сказал Гарри. — Не говори ей, что ты это сделал. Она разозлится. В любом случае, почему я должен что-то говорить о Джинни? — Это просто казалось вежливым, — сказал Дин. — Мы друзья, а она твоя бывшая. — Наверное, — сказал Гарри, все больше отвлекаясь. — В любом случае, да, действуй. Экипажи обычно подъезжали к небольшой каменной площадке, и Гарри взбежал по ступенькам как раз вовремя, чтобы его чуть не сбил с ног поток высыпавших из экипажей и почти бегом возвращавшихся в школу первокурсников. Дин подошел к нему, не зная, радоваться ему или слегка обижаться. Радоваться, решил он, оглядываясь в поисках копны рыжих волос. Гарри тоже смотрел, привстав на цыпочки и нахмурившись, но они оба первыми услышали четкий, надменный и возмущенный голос. — С дороги, с дороги, — сказал Малфой, — Шевелитесь, дети. Некоторым из нас есть чем заняться. Перед вами восьмой курс, двигайтесь, — а затем он чуть не сбил с ног тринадцатилетнего подростка и вышел на свободное место, чтобы увидеть ухмыляющегося и стоящего в стороне от толпы Гарри. Малфой запнулся. Затем он набрал в грудь воздуха, задрал свой заносчивый нос кверху и подплыл к нему, притягивая Гарри ближе и обнимая его за шею. Его щеки порозовели. Гарри вцепился в него. — Меня ищешь? — сказал Гарри. — Привет, — сказала Джинни, стоявшая у локтя Дина, и Дин подпрыгнул и просиял. Она заинтересованно посмотрела на него. — Ты пришел, чтобы отнести мои сумки? — Да, пожалуйста, — сказал Дин, улыбаясь ей сверху вниз. — Отлично, — сказала Джинни. — Вот здесь у меня есть пара бладжеров. У нас с Джорджем была идея, как сделать выпускной немного взрывоопаснее, чем обычно. — Интересно, — сказал Дин, пошатываясь под тяжестью. — Не хочешь рассказать мне об этом за выпивкой? Брови Джинни поползли вверх, на ее веснушчатом лице появилась довольная улыбка. — Отлично, — сказала она. — Да, почему бы и нет?---
Четвертыми случились экзамены, предположил Гарри, и к тому времени они уже не казались ему очень важными. Гермиона, конечно, отнеслась к ним серьезно, а Дин и Джастин приложили немало усилий. Драко удивил его тем, что занимался допоздна, чаще всего используя письменный стол в комнате Гарри, потому что он был чище, чем стол Драко. Он сидел там, окруженный стопками книг и кипами пергамента с чернильными пятнами на заостренном носу. Гарри бездельничал, наблюдая за ним, или пытался отвлечь его. Они с Роном обоюдно договорились проводить за учебой четыре часа в день в свободное время и еще один после обеда, а затем отказались от этого. — Если прошлого года недостаточно, чтобы попасть в авроры, то я не думаю, что это что-то изменит, — удовлетворенно сказал Рон, когда они возвращались в Сторожку в действительно очень подходящее время. — И ты тоже получил это письмо от Кингсли, да? — Да, — сказал Гарри немного смущенно. Письмо пришло на прошлой неделе: общее выражение добрых пожеланий, надежды на то, что последний учебный год Гарри прошел хорошо, и заверение в том, что, хотя он был уверен, что Гарри прилагает все усилия для своих ЖАБА, Департамент авроров надеется приветствовать его осенью, независимо от его оценок. Гарри прочитал письмо, молча передал его Драко, чтобы тот прочитал, а затем сложил его и сунул в книгу, которую не собирался дочитывать. Драко наблюдал за ним, подтянув колени к груди и положив подбородок на колени. — Я просто… пока не уверен, — сказал Гарри. Драко кивнул. — Это… Ну, это не будет считаться ленью, если я просто подожду год или около того? — В моей семье считается очень распространенным делом вообще не работать, — сообщил ему Драко. — К тому же ты убил Темного Лорда и должен был сразу вернуться в школу. Тебе полагается отпуск по крайней мере на три года. — Верно, — сказал Гарри. Он помолчал, взъерошив рукой волосы. Он понятия не имел, каковы были планы Драко. Он действительно не был уверен, как спросить. — Я просто хочу поваляться без дела и немного поболтать с тобой. — А почему бы и нет, — сказал Драко, загадочно улыбаясь, что означало, что это в основном для него самого. — Я — отличная компания. — Это то, что я продолжаю всем говорить, — удовлетворенно сказал Гарри. Он не сказал Рону, но подозревал, что Гермиона догадалась, и разрывался между неодобрением и облегчением. Она была занята тем, что подавала заявки во все выпускные магические программы, которые только существовали, пытаясь решить, отдавать ли предпочтение юридической карьере, Министерству или какому-нибудь движению активистов-аутсайдеров. Джастин объявил о своем интересе к преподаванию; ко всеобщему удивлению, он переписывался по этому вопросу с Невиллом. Дин собирался путешествовать, хотя, когда его спрашивали, куда именно, он постоянно запинался и называл крошечные валлийские городки рядом с тренировочными лагерями по квиддичу. Тео сказал: — О, я собираюсь написать великий роман. Раз я все еще жив, — а затем выглядел очень загадочно и больше ничего не говорил, когда его стали расспрашивать дальше. Драко, похоже, не знал, куда он собирается идти и что вообще собирается делать. Он усердно работал над ЖАБА, потому что, по его словам, большая часть фамильных хранилищ Малфоев была конфискована; если им повезет, они смогут наскрести достаточно, чтобы восстановить поместье, но он не был уверен, насколько это вероятно. Казалось несомненным, что в какой-то момент ему понадобится работа. — Я не знаю, — сказал он однажды вечером за обеденным столом, после того как Дин спросил, заставив Гарри немного вздрогнуть: Гарри мог бы просто спросить. Ему следовало просто спросить. — Я действительно не уверен. Я хорош в Зельеварении, но не знаю — я никогда по-настоящему не хотел быть мастером зелий или чем-то в этом роде. Я слишком труслив для чего-то действительно опасного, — Гермиона и Рон выглядели довольными, а Гарри коснулся своим коленом колена Драко. — Я не могу родить детей, так что преподавание может подойти. — Люди не должны были принимать решения об остальной части своей жизни, когда им исполняется восемнадцать, — сказал Джастин, закатывая глаза. — Знаете, большинство магглов этого не делают, пока им не перевалит за двадцать. Может быть, и того позже. Мой отец занялся инвестиционным банкингом только под тридцать, — добавил он с гордостью, явно не смущенный тем фактом, что большинство сидящих за столом понятия не имели, о чем он говорит. — Ну, — сказал Драко, выглядя очень смущенным. — На самом деле это довольно хорошая идея. Экзамены были такими же, как всегда: долгое, мучительное испытание, постоянные головные боли, Гермиона была измотана, Рон выглядел так, словно его вот-вот вырвет весь день, каждый день. Джастин не спал всю ночь, зубря Травологию, и буквально через тридцать минут упал в обморок. Гарри думал, что у него все получилось, и его утешал тот факт, что он всегда чувствовал себя именно так. Драко стал очень суетливым и ходил с чернильными пятнами на пальцах и подбородке с безумным выражением в глазах, а затем срывался с каждого экзамена, объявляя, что он сдал «Невероятно хорошо. Нет, правда, они будут изучать этот экзамен в будущем. С тех пор никто не превзошел его, скажут они.» Все его громкие заявления были намного лучше теперь, когда Гарри мог заставить его заткнуться. Окончание экзаменов было антиклиматическим, когда это наконец случилось. У Гарри, Драко, Дина и Гермионы в последний день были экзамены; все остальные уже закончили. Они вернулись в Сторожку и открыли несколько бутылок шампанского. Вечера тянулись все дольше и дольше, теплый дневной свет убегал, как вода, и они проводили их, лежа за Сторожкой в высокой траве, а Запретный лес был достаточно близко, чтобы служить убежищем, а не угрозой. Была прервана игра «Правда или вызов», и Джастин напился и произнес сентиментальный тост. — Правда, спасибо вам всем, ребята. Для меня это была большая честь. Для меня это удовольствие и честь. Гарри уговорил Драко уйти и подняться наверх, чтобы трахнуть его на собственной просторной и теплой кровати, на белых смятых простынях. Драко был прав: это была тихая комната. Теперь он спал ночи напролет, свернувшись калачиком вокруг Драко. На следующее утро Драко спросил странно взволнованным голосом: — Не хочешь пойти выпить в Хогсмид сегодня вечером? — Конечно, — сказал Гарри, моргнув. — Только мы или мне пригласить остальных? — Ты можешь пригласить их, если хочешь, — сказал Драко. — И еще, э-э… Гойл и Блейз Забини, вероятно, придут. Гарри приподнял брови. — Вероятно? — То есть, да, они придут, я собираюсь встретиться с ними, — сказал Драко в спешке, — так что, наверное, сейчас самое время сказать мне, был ли весь этот год тщательно продуманным розыгрышем… — Ты же не думаешь, что это тщательно продуманный розыгрыш, — сказал Гарри. — Нет, — сказал Драко. — Не думаю. — Да, я приду, — сказал Гарри. Гойл был самым большим потрясением, к которому Гарри не был готов. Он отсидел восемь месяцев в Азкабане за военные преступления, срок был смягчен из-за его возраста, но, похоже, это чуть не погубило его. Он был худым и осунувшимся, прежнего высокого, неуклюжего телосложения, но все мышцы и жир исчезли, его поношенная одежда свисала с плеч, а волосы поредели. Он выглядел на десять лет старше Драко и Забини, которые поддерживали его между собой, отчаянно нежные и расстроенные. Сам Гойл выглядел измученным, слабым. Гарри был готов держаться отстраненно и сердито, но вместо этого он едва мог смотреть ему в глаза, кивая, а затем делая все возможное, чтобы показать, что он ненавязчив, а не представляет угрозы. Гойл напомнил ему о том факте, что люди боялись его, и поэтому Гарри тоже был на взводе, а Драко был встревожен, колюч и метался между ними двумя. Забини, на которого Гарри никогда не обращал особого внимания в школе, был холеным, уверенным в себе, взрослым. Он пожал Гарри руку с ироничной улыбкой, как будто Гарри был не по годам развитым ребенком, отвлекающим внимание взрослых. Гарри невзлюбил его так же сильно, как и всегда, но было приятно видеть Драко спокойным, надменным, а затем смеющимся, каким он обычно был только рядом с Тео и… и с ним, предположил Гарри. Тео тоже пришел, что помогло, и Гермиона, и Джастин, и Джинни. Рон выпил большую часть бутылки текилы, не желая сдавать экзамены, и уже был в постели; Джинни сказала, что Дин встречается с Симусом и, возможно, присоединится к ним позже. В конце концов Дин послал к ним Патронуса, сказав, что они с Симусом сбежали в Лондон и оказались в клубе, но они должны прийти! — а потом Джинни флиртовала с Забини, заставляя его согласиться, и Гермиона сказала: — Вообще-то, я бы с удовольствием попробовала, — и потащила остальных за собой, хотя Гойл отпросился. Он попрощался с Драко и Забини у двери, и Драко нерешительно коснулся локтя Гойла и сказал, что, возможно, навестит того на следующих выходных, теперь, когда занятия в школе почти закончились. — Да, — сказал Гойл. — Хорошо. Тогда увидимся. В клубе были не только Дин и Симус, но и Невилл, и Луна, и Лаванда, и Парвати, которые сразили Тео наповал. Они встретились посередине, смеясь и испытывая облегчение, все обнимали друг друга. Гермиона расцеловала всех в щеки, и Гарри услышал, как она сказала Парвати: — О, Парвати, ты помнишь Тео и Драко? Они великолепные, подожди, они здесь… Гарри потанцевал с Джинни, Симусом, Луной и Невиллом, а потом ему наскучило хорошо себя вести. Он взял Драко за талию, а Драко с улыбкой притянул его к себе, кончиками пальцев касаясь затылка Гарри, скользя вниз по его спине, бедрам, целуя Гарри. Они медленно двигались, покачиваясь взад-вперед. Гарри на самом деле не умел танцевать, но он знал, как это сделать, как поймать Драко и начать двигаться. Драко откинулся назад и поцеловал его, и еще раз, а потом они пошли искать своих друзей и сказали им, что возвращаются домой. — Ты знаешь, что это моя ответственность, — печально сказал Тео, и Драко спросил: — Что? — Ничего, все пучком, — сказал Забини. На следующий день Гарри медленно просыпался. Прошлой ночью они спали в его постели, и комната была наполнена ясным золотистым светом летнего утра, пыль медленно плыла по балкам, волосы Драко падали ему на глаза, его член мягко прижимался к ноге Гарри, он любил все эти длинные, прекрасные линии. Гарри нравилась эта комната. Он любил этот дом. Он прижался лицом к шее Драко и задремал. Когда он снова проснулся, то услышал, как Драко суетливо зашумел во сне, потянулся, а затем сказал, пробормотав: — Ты проснулся? Воды? — Да, — сказал Гарри, поднимая бутылку и передавая ее. Драко моргнул, открыв глаза на середине глотка, его горло работало, взгляд затуманился, когда он остановился на Гарри. — У тебя похмелье? — спросил Драко, когда закончил, вытирая мокрый рот. — Не-а, — сказал Гарри. — А у тебя? — Немножко. Гарри нравилось быть здесь, между бедер Драко, когда руки Драко обнимали Гарри за плечи, а его дыхание обдавало щеку теплом. Драко был таким горячим и влажным, его ногти впились Гарри в спину. Они катались вместе, задыхаясь, и в какой-то момент Драко выгнулся дугой, прижимаясь к Гарри, и начал смеяться, издавая негромкие вздохи удовольствия. — Это приятно, — тихо сказал он, а затем повторил еще раз. Гарри потерся лицом о шею Драко, слегка царапая кожу щетиной, поймал губами нежную мочку его уха, пока Драко снова не начал извиваться и смеяться. Гарри чувствовал себя уверенным, уравновешенным. Он чувствовал, как все его тело напрягается для этого, как тяжело опускаются плечи, как толкаются бедра. Потом они лежали, тяжело дыша, на спине рядом друг с другом. Они сбросили все постельное белье на край кровати, запутавшись в ногах. На их торсах и животах блестел пот. Гарри потянулся и поймал руку Драко, переплел их пальцы. Становилось так тепло. В окно светило горячее и усыпляющее солнце. Снаружи росли абрикосовые деревья, о которых Гарри никогда не знал, они созревали прямо у его комнаты, ветви были покрыты листвой, на медовых половицах играли зеленые и золотые отблески. Глаза Драко были такими серыми и ясными, они устало моргали, ресницы поднимались и опускались, лицо Драко было повернуто к нему, и Гарри не мог им налюбоваться. — Ты переедешь ко мне летом? — спросил Гарри, и Драко, улыбаясь, сказал: — Да, Поттер.---
Тео действительно думал, что проделал отличную работу, учитывая все обстоятельства. Конечно, это не было бы принято во внимание трибуналом. Тогда это было бы, о, Нотт, о чем ты только думал; о, Нотт, я мог бы убить тебя, нет, правда, я мог бы разорвать тебе глотку зубами, ты понимаешь, что я говорю тебе, что хочу убить тебя; Забини, ты знал об этом? И Блейз неизбежно предал бы Тео, бормоча что-то себе под нос о том, что было слишком поздно, а Тео ужасно отвечал на претензии, и действительно, что он, Блейз, должен был делать к тому времени, когда его наконец введут в курс дела? Тео смирился с тем, что стал козлом отпущения. Его благородная жертва была бы всеми забыта. Неважно, что у него никогда не было намерения возвращаться в Хогвартс на восьмой курс; неважно, что он был независимо богат и весь его жизненный план был сосредоточен на том, чтобы наслаждаться этим фактом. Тео только что нашел квартиру в Берлине и отличного нового дилера, а Панси хотела, чтобы он вернулся в Хогвартс? Но он вернулся, потому что он был хорошим другом и поддался на всю эту речь о гордости Слизерина. И в этом действительно был смысл: не похоже, чтобы кто-то из других слизеринцев мог притворяться, что они подверглись дискриминации и им нужно было повторять седьмой курс. Но Тео, который поздравлял себя с решением пропустить всю войну, так и не принял его. Он мог бы вернуться. Он мог присмотреть за Малфоем, который провел лето, ныкаясь по углам, с пепельно-бледной кожей, ввалившимися глазами и разбитым сердцем. Панси была близка к тому, чтобы расплакаться. Забини, который только что впервые навестил Гойла, заикался. Тео думал, что они все устроили ужасный беспорядок, но он помнил, как им было по пятнадцать лет: мелочные, подлые и одержимые друг другом. Он обнаружил, что тоже не может заставить себя бросить Малфоя одного. Они были встревожены, когда узнали о Сторожке у ворот. — Я думаю, Драко будет держаться от него подальше, — мрачно сказала Панси, наблюдая, как Тео перебирает свой гардероб и складывает книги в сундук. — Он будет полностью избегать его. Это было бы хорошо, но я не верю, что Поттер оставит его в покое. — Да, с тех пор, как мы его знаем, каждая секунда свидетельствует против этого, — согласился Тео. Он поднял два котла. — Напомни, который из них для ЖАБА первого уровня? Панси указала пальцем. — С другой стороны, — сказала она, — если бы Поттер перестал заботиться о Драко, я не уверена, что Драко тоже смог бы это вынести. Мы будем прокляты, если сделаем это, и прокляты, если не сделаем. Если Поттер будет равнодушен, это станет окончательным подтверждением того, что вся жизнь Драко была бессмысленной, а если он все еще жуткий и одержимый, он убьет Драко в первый же месяц, а школа будет смотреть и аплодировать. — Итак, ты намекаешь, что нам нужен волшебный вариант номер три, — сказал Тео. — Каким-то образом сохранить одержимость Поттера и сделать его похожим на Драко. Панси рассмеялась жалким смешком. — Может быть, ты мог бы использовать его комплекс героя, — сказала она, и Тео тоже рассмеялся. Но чем больше он думал об этом, тем больше ему казалось, что это был не совсем ужасный план. Поттер был странным и одержимым Драко, и, насколько они все могли судить, он спас Драко жизнь по крайней мере дважды. Казалось, у него ужасное эго, и, возможно, если бы Тео смог тонко позиционировать Драко как своего рода квази-девчонку Уизли, фигуру мелкого Криви, Поттер был бы грубым и снисходительным, а Драко мог бы вообразить, что его заметили, и все было бы хорошо. Им просто нужно было признать друг друга, притвориться, что они забыли вражду, и тогда у них все было бы в порядке, а у Тео было бы всего восемь месяцев, чтобы вести Драко по Хогвартсу. План сработал великолепно. Немного подождать, прежде чем спуститься вниз, чтобы убедиться, что они время от времени сталкиваются друг с другом по утрам, дать Поттеру привыкнуть к виду Драко, немного уязвимому и в пижаме; убедиться, что Поттер застал их за курением, а затем уйти пораньше. Тео поздравлял себя, представляя счастливое будущее Поттера, играющего героического спасителя мира, и милостиво кивал Драко, поздравляя себя с тем, что смог простить даже своего самого старого врага. Тео лично ничего не имел против Поттера, и он был благодарен ему за то, что он уничтожил Темного Лорда и все такое, но Поттер всегда казался позерствующим придурком. Ему казалось, что это как раз то, что могло бы ему понравиться. Только потом, через четыре дня после того, как они разделили косяк, Тео наблюдал в конце урока Чар, как Поттер собрал свои записи и отвернулся, почти застенчиво ожидая, когда Драко присоединится к нему. Драко был зажат и нервничал. Он что-то сказал, а затем коснулся руки Поттера, задержавшись чуть ниже его локтя, а лицо Поттера побагровело и открылось что-то настолько личное и свирепое, что Тео было почти неловко смотреть на это. Драко, похоже, заметил, но не сразу, и Поттер просунулся под руку Драко, а Драко просто позволил, поудобнее обхватив Поттера за плечи. Как будто Поттер был Блейзом, или Гойлом, или самим Тео, за исключением твердой, гордой линии подбородка. Как бы то ни было, примерно тогда Тео понял, что, возможно, немного просчитался. Но что он должен был сделать, позвонить Панси, признаться во всем и попросить ее прийти и все исправить? И не похоже, что у него было много времени, чтобы вмешаться и исправить свою ошибку; перед тем, как он понял, что происходит, стало невозможно поймать одного без другого. Драко размахивал руками и продолжал о чем-то говорить, в то время как Поттер прислонялся к нему, настороженно и расчетливо глядя на Тео; Драко пил кофе по утрам, Поттер наполовину накрывал его, утыкаясь лицом в затылок Драко. И плечи Драко расправлялись, хмурость исчезала из его глаз, все его выражение было настороженным, испуганным и счастливым. К тому времени, когда они начали делить постель, Тео был в состоянии глубокого уныния, и к Рождеству он окончательно сдался. — Вероятно, это будет быстрая смерть? — с сомнением произнес Блейз, вечером накануне того, как они все должны были встретиться. — Я представляю, она будет так зла. Это будет похоже на то, как будто жизнь проносится перед глазами, а потом все кончено. — Утешает, — мрачно сказал Тео. — Тебе придется действовать по-умному, — сказал Блейз. Они спланировали это довольно хорошо, учитывая короткий срок и отчаянные обстоятельства. Панси вернулась с учебы — она скрывалась у своих канадских родственников — на две недели раньше, чем ожидалось, всего через три дня после того, как они все уехали из Хогвартса, и настояла на том, чтобы увидеть их всех этим днем. Тем не менее, Тео умудрился назначить ей и Драко два совершенно разных времени, что дало ему драгоценную трехчасовую фору в настроении Панси. Он повел ее в ее любимый бар. Он купил ей все ее любимые напитки и рассказал кучу неприятных историй о Маркусе Флинте, которого она ненавидела, и о том, как он флиртовал с разными их знакомыми. Он честно сказал ей, что скучал по ней. Она немного пофлиртовала с барменом и сказала Тео, что он хороший парень, и Тео подумал, что у него все получается настолько хорошо, насколько это возможно, и знал, что это ничего не будет стоить. Драко появился ровно через три часа после Панси. Он вошел с последними угасающими лучами дневного света, теплыми на фоне его силуэта, и он был легким, раскованным. Он выглядел совсем не так, как год назад. Он весь загорел за последние несколько недель, проведенных на солнце, и его кожа была чистой. Он выглядел так, словно хорошо спал в течение нескольких месяцев, а так и было. За ним шел Гарри Поттер. — Тео, — очень спокойно сказала Панси. — Можно тебя на пару слов?