тонкая душевная организация

Жизнь Хёнджина великолепна, прекрасна, невообразимо хороша. Стала ещё лучше, когда он осознал свою любовь к Ли Феликсу. Случилось это сразу, легко и сильно — Хёнджина обошли муки принятия своей ориентации благодаря работе доктора Чхве, и он сразу упал в свои чувства. Сразу после того, как Феликс еле слышно, тайком сматерился и пробурчал что-то про жизнь в виде камушка у австралийского побережья в ответ на просьбу учителя по математике помочь Хёнджину с новой темой. Или даже раньше, когда отдал свой учебник по литературе Хёнджину, чтобы его снова не отругали на глазах у всех. Или же ещё раньше, в самый первый день их знакомства. В тот день Хёнджин увидел чудесного, милого и жутко растерянного мальчика с красивыми рыжими пятнышками на пухлых щеках, но вместо комплимента наверняка сильно обидел и совершенно точно подпортил первые школьные годы — одни из немногих вещей, о которых Хёнджин жалеет. Дразня, обзывая, шутя над Феликсом, Хёнджин, как потом понял, пытался всеми силами сделать посмешищем его, а не себя, после — из зависти к его отличным оценкам, похвалам учителей и такому хорошему характеру, что его полюбили и все одноклассники, а затем и для того, чтобы привлечь его внимание. Видимо, юношеские нежные чувства начали появляться ещё тогда. Сейчас же, когда милый щекастый мальчик с рыжими пятнышками стал стройным красивым парнем с отчётливыми скулами и до дрожи в коленях низким голосом, Хёнджин чувствует так много и ярко. И ему так от этого хорошо. Ни страданий, ни грусти, ни тяжести на сердце — он любит свою любовь к Феликсу, пусть тот и не проявляет абсолютно никаких признаков взаимности. — Какой же он милашка, когда надевает свитера, — мечтательно вздыхает Хёнджин, разглядывая со своей самой дальней парты профиль Феликса. Хёнджин всё ещё не жалеет — и вряд ли станет — о том, как нагло отобрал место с самым удобным углом обзора у своей одноклассницы. Ей-то незачем любоваться их прекрасным отличником. — Знаешь, мне иногда жутко от того, как ты на него пялишься. Я бы на его месте уже запросил запрет на приближение, — голос Ёнджуна пытается вырвать Хёнджина из мира грёз, где он может заправить светлую прядь за веснушчатое ушко, но тщетно. — Эй, Джин! Ты тут вообще? — Не-а, отвали-и-и, — Хёнджин улыбается, укладываясь головой на сложенные перед собой руки. Феликс смешно хмурится и высовывает яркий кончик языка, когда о чём-то усиленно думает и пишет. Хёнджин бы всю жизнь, каждый день этим любовался. — Сдаём работы через пять минут! Точно. Они пишут тест. Ну и ладно. Хёнджин вообще мало о чём переживает. Он отличный танцор с хорошими перспективами, капитан школьной баскетбольной команды, имеет кучу друзей и отличную понимающую семью, любит замечательного парня и просто радуется жизни. Всё ведь схвачено — с трудом, но получит свой грустный аттестат, поступит на хореографический, а ещё обязательно пригласит Феликса на вечеринку по случаю выпуска из школы. А потом, возможно, поцелует. Последнее, конечно, спорно, но Хёнджин не привык сдаваться. — О, это мне? — перехватив из рук Феликса молоко, которое он передавал Джисону, Хёнджин садится за их столик. — Ты такой заботливый, цыпа. Феликс застывает, медленно хлопает своими очаровательными ресницами и приоткрывает рот. Такой милашка. — Пиздатый свитер. Ты в нём похож на Принцессу Буббльгум, — улыбается Хёнджин. Пытающийся отвоевать своё молоко у зависшего на молчаливом Феликсе Хёнджина Джисон резко останавливается. — А мне больше зефирку напоминает. — Блин, точняк! — Хёнджин хлопает себя по лбу, мысленно сетуя на то, что сам до этого не додумался. — Кстати, видел недавно в пинтересте цыплёнка в розовой пачке и сразу подумал о тебе, цыпа. Тебе бы очень пошло! Так, как Феликс, не вздыхает никто. Хёнджин, может, и извращенец, но это сексуально. — Я пошёл, — хмуро бурчит Феликс, поднимаясь со своего места. Хмурится он тоже как-то по-особенному. — Не опаздывайте на английский, госпожа Ли мне уже всю плешь проела из-за ваших опозданий. — Он так переживает о моей посещаемости, — взглядом провожая удаляющуюся спину Феликса в розовом свитере, Хёнджин подпирает щёку левой рукой, пока правой отталкивает Джисона. — Это моё молоко, отвянь. — Ты пиздец какой странный, знаешь? — Ага, — вздыхает Хёнджин. Странный и безнадёжно влюблённый. Строго говоря, Хёнджин так до конца и не исправился с начальной школы — продолжает донимать Феликса, хоть и менее задиристо, шутит над ним, хоть и по-доброму, беззлобно, называет смешным прозвищем, хоть и со всей своей молодой, но искренней любовью. Доктор Чхве говорит, что ему стоит научиться проявлять знаки внимания иначе, чтобы не обижать. Но как? Как можно остановиться, когда на все шутки Феликс долго, без лишних эмоций на по-забавному каменном лице смотрит на Хёнджина, а потом тяжело вздыхает и что-то бурчит под нос? Как прекратить звать цыпой, если Феликсу это будто бы даже нравится — Хёнджин видит намёки на маленькую улыбку каждый раз — и он не просит этого не делать? Как перестать искать любой повод, чтобы обратить взор Феликса на себя, если на сердце Хёнджина в эти моменты так радостно? Феликс олицетворяет радость Хёнджина. — Как же он бесит… — ворчит Феликс, шумно втягивая через трубочку сок, который Хёнджин подсунул ему на обеде. Глупо, по-детски, но Феликс ведь любит всё яблочное. Возможно, Ёнджун прав и Хёнджин безумен, раз не обижается на подобное. Ему нравится, что Феликс раздражается — значит, Хёнджин ему небезразличен и вызывает яркие эмоции. Это уже что-то! Не хорошо, не плохо, но лучше, чем ничего. — Как он может тебя бесить? — охает Ынче, прикладывая руки к груди. — Он же такой красивый! Красивые люди не могут бесить. — То, что он красивый, совсем ему в этом не мешает, Ынче, — хмыкает Феликс. С трудом сохраняя себя в целостности, Хёнджин прячется за угол и приваливается к стене. Феликс считает его красивым и признаёт это! Щёки бы наверняка лопнули в нескольких местах, если бы Хёнджин не следил за увлажнением кожи, а сердце бы вылезло из грудной клетки и начало пританцовывать вместе с ним, если бы это было физически возможно. Мир прекрасен. Феликс прекрасен. Хёнджин тоже прекрасен — это Феликс сказал. — Э… с тобой всё в порядке? Резко остановившись прямо перед опешившим Джисоном, Хёнджин недолго думает и заключает его в настолько крепкие объятия, что он болезненно стонет. — Более чем! — радостно восклицает Хёнджин, хихикая. — Я красивый! Вальсируя по коридору в сторону нужного кабинета, Хёнджин слышит: — Э… ну… я рад за тебя, наверное… А Хёнджин точно рад за себя. Было бы, наверное, ещё радостнее, если бы он мог взять Феликса за его милую ладошку и повести в лучшее место парка недалеко от их школы, чтобы купить какао и вместе смотреть на первый снег в этом году. Хёнджину было бы в принципе радостнее, если бы он мог взять Феликса за его милую ладошку и не получить потом за это в глаз. — Хотя нет, он слишком хороший, чтобы бить людей, — поправляет себя Хёнджин, наблюдая за плавным полётом снежинок. — А я вот очень близок к тому, чтобы тебе врезать, — удручённо бормочет Ёнджун. — Может, уже просто начнёшь нормально ухаживать за ним? Типа там… подарки, комплименты, свиданки и прочая хрень. Он же не глупый, поймёт, что ты ему нравишься. Даже если не взаимно, то он реально пупсик и не будет вести себя с тобой как мудак после признания. — Не знаю даже… Всё Хёнджин знает. Сейчас, когда у него есть возможность хотя бы иногда болтать с Феликсом, любовно шутить над ним, изредка мимолётно касаться, Хёнджин не боится, что может это потерять. Если же он начнёт действовать более явно или вовсе признается, то такой гарантии нет — Феликс далёк от понятия ‘мудак’ и точно не станет издеваться, но отстраниться ещё как может. Хёнджин этого не просто не хочет, а панически боится. Жизнь не полетит в тартарары, планета не расколется, сердце не разобьётся — хоть и очень сильно поранится — и конец света не наступит, но будет больно. Хёнджин точно знает, что пережить ему это будет крайне сложно, пусть и возможно. Уж лучше пока так, чем никак. Уж лучше Феликс будет раздражаться на него, тяжело вздыхать и считать надоедливым школьным хулиганом, чем отгородится от него. Хёнджин вынесет это, в случае чего, но с трудом. Увы, он опытным путём выяснил — потратил свои первый поцелуй и взаимную дрочку, пойдя на поводу гормонов, не на того, — что Феликса ему на этом этапе жизни никто не заменит. Что будет потом после выпуска — неизвестно, но, пока они ещё одноклассники, Хёнджин будет наслаждаться каждым днём. Даже теми, когда подтверждает в глазах Феликса своё звание самого бедового парня в школе. — Какого х… чёрта? — Феликс явно зол и возмущён, а Хёнджин, несмотря на своё положение, почти смеётся. Попытки Феликса не материться — одна из лучших вещей на свете. — Упс? — совсем не виновато произносит Хёнджин, ногой пытаясь спрятать осколки одного из горшков за мешок с песком. Самая обычная дружеская драка с Ёнджуном повлекла за собой самые обычные для них последствия: разбитые цветочные горшки, пролитая краска и неприличные рисунки этой же краской на стенах подсобки. И, разумеется, побег Ёнджуна с места преступления. Нужно будет обязательно ему за это отомстить. — Да как ты… что ты… почему ты… — Феликс прерывает свой бессвязный поток вопросов на долгий процесс втягивания воздуха через ноздри. Они крайне смешно раздуваются, делая Феликса похожим на сердитого котёнка. — Так. Ладно. Всё хорошо… Хёнджин залипает на очаровательном лице Феликса, его недовольной складке между бровей, поджатых розовых губах и растрёпанных его, Хёнджина, рукой светлых волосах и пропускает момент, когда Феликс опускается на колени, чтобы собрать осколки. — Цыпа, ты чего? Поранишься ведь! — спохватывается Хёнджин, наклоняясь к Феликсу. — Погоди ты, дай я… — Хван Хён… Подлая невысохшая краска играет против — или наоборот, тут как посмотреть — них: ноги Хёнджина скользят, поза неуклюжая, неустойчивая, а Феликс не вовремя пытается выпрямиться. Грохот. Тихие сдавленные маты Феликса. Боль во лбу и мягкое приземление прямо на Феликса. Хёнджин приходит в себя, лишь когда разбивается последний цветочный горшок рядом с их головами, а Феликс недовольно на него смотрит из-под отросшей чёлки. Он ещё красивее вблизи. Видно даже милую веснушку прямо на нижней губе. — Хван Хёнджин, — строго начинает Феликс, упираясь руками в грудь Хёнджина. Ему так не хочется, чтобы этот момент заканчивался, но… — Что здесь происходит? — звенящий, немного скрипучий голос госпожи Нам режет по ушным перепонкам, но даже это не способно отвлечь Хёнджина от любования его чудесным отличником. — Хван Хёнджин! Ли Феликс? — Ой, здрасьте, — без особого желания оторвавшись от созерцания прекрасного, Хёнджин смотрит на госпожу Нам. — Вы отлично сегодня выглядите! Новая стрижка? Блузка? — А ну быстро встаньте с Ли Феликса! И объясните, что здесь происходит! Положение незавидное. Точнее, очень даже завидное — Хёнджин не уверен, что ему ещё когда-либо выдастся возможность полежать на Феликсе — но в данную минуту всё не очень радужно. Хёнджину не привыкать получать выговоры, обвинения в отвратительном поведении, слушать о том, какой он разгильдяй, возмутительно безалаберный ученик и профессиональный расточитель потенциала, но Феликс — дело другое. Он учится лучше всех в классе, ходит на кучу дополнительных занятий, подстёгивает яркое воображение Хёнджина, щеголяя в раздевалке без верха и обрекая его этим на мастурбацию перед сном, выполняет все — даже самые глупые — поручения учителей, всем помогает и является самой настоящей гордостью школы. Каким бы несерьёзным придурком Хёнджин ни был, он не может позволить наказывать Феликса за свои проступки. — Извините, госпожа Нам, — Хёнджин делает один шаг вперёд, прерывая тираду завуча о непозволительности такого поведения, и немного закрывает Феликса собой, — я вас перебью. Дело в том, что Феликс тут совсем не при чём. Он просто хотел помочь. Тот разгром устроил я. Воцаряется молчание, не хватает лишь стрекотания сверчков — так было бы куда более эффектно. — Это правда? — сощурившись, обращается госпожа Нам к Феликсу. — Ну… я… — Госпожа Нам, при всём моём уважении к вам, как вы можете сомневаться в моей честности? — театрально оскорбляется Хёнджин, хватаясь за сердце. — Я тут вообще-то пытаюсь встать на путь истинный и взять ответственность за свои необдуманные поступки! — А ну прекратить! — Вы против справедливости? Хёнджин получает очередное жирное замечание в личное дело и наказание в виде уборки подсобки, а потом и целой недели в качестве разнорабочего в библиотеке, но он ни о чём не жалеет. Потому что Феликс, когда госпожа Нам уходит, аккуратно треплет его за плечо и, глядя прямо в глаза Хёнджина, говорит: — Ты… спасибо тебе, Хёнджин, — Феликс жуёт верхнюю губу, будто подбирая слова. — Это было очень глупо, но… благородно, — сердце Хёнджина пускается в пляс, когда он видит чудесную, немного неуверенную, но такую красивую улыбку Феликса. — Я даже удивлён, что она тебя не попыталась отчислить за твой перфоманс и не словила инфаркт. Негромкий, низкий, немного хриплый смех льётся мёдом по ушным каналам и оседает лёгким, приятным облаком где-то у солнечного сплетения. — Да не за что, — наверняка улыбаясь как самый клишированный влюблённый идиот, Хёнджин опирается бёдрами на парту, но случайно соскальзывает с неё и почти падает. — Ой… Феликс каким-то образом поспевает вовремя и не даёт Хёнджину свалиться во второй раз, придерживая за плечи. Он, оказывается, ещё и сильный. Сердце утанцовывает прямо к горлу. — Аккуратнее, цыпа, я тебя и раздавить могу, — сглотнув, не удерживается от шутки Хёнджин. Расстояние — самое то для ещё одного необдуманного поступка в виде поцелуя. — Боже, ты неисправим, — выдыхает Феликс, качая головой и тут же отступая от него. А на плечах теплеют, постепенно раскаляются следы от его небольших ладоней. Какой же Феликс красивый. Белая краска, что пачкает неаккуратными кляксами его веснушчатые щёки, растрёпанные светлые волосы и одежду, вовсе не умаляет этого. Даже наоборот. — Почему ты так на меня пялишься? Хёнджин издаёт добрый смешок. Действительно. С чего бы ему пялиться на самого очаровательного отличника с добрым сердцем и забавной мимикой? С чего бы ему пялиться на яркие веснушки, большие глаза, пушистые светлые волосы и милые небольшие ладони? С чего бы ему пялиться на то, как Феликсу идут мягкие на вид свитера нежных оттенков? С чего бы ему пялиться на то, как Феликс редко, но так метко, красиво, что аж дух захватывает, улыбается именно ему, Хёнджину, а не кому-то другому? Да и не пялится он. Созерцает. Любуется. — Да так… — зачёсывая отросшую чёлку назад, Хёнджин тупит взгляд и пожимает плечами. — Просто ты правда похож на зефирку в этом розовом свитере. — Господи, Хван Хёнджин, — Феликс так привычно, по-родному закатывает глаза, фыркает, а Хёнджин всё равно готов рассыпаться на тысячи маленьких Хван Хёнджиников, орущих от восторга. Потому что Феликс снова ему улыбается. — Ладно, ещё раз спасибо… И я бы честно помог, но мне надо срочно бежать на курсы. Так что… удачи и до завтра. Не опаздывай только на английский, а то я правда устал слушать нотации госпожи Ли. Хёнджину не сразу удаётся прийти в себя от очередного приступа любви к Феликсу. Он колючий, иногда очень неловкий и смешной — когда морщит свой аккуратный носик в раздражении, неприступный и не особо эмоциональный. Но такой чудесный и милый! — Ничего не могу обещать, цыпа! — отмерев, кричит ему вслед Хёнджин. Низкий смех, едва долетающий до слуха Хёнджина, греет душу. И Ёнджун, что после позорного — тактичного — побега решает вернуться и разделить участь Хёнджина, тоже греет. Всё в жизни Хёнджина и правда хорошо. Родители обречённо вздыхают, но считают наказание госпожи Нам справедливым и достаточным, а потому ограничиваются лишь честным словом Хёнджина постараться больше так не делать хотя бы несколько грядущих месяцев до конца семестра. Хёнджин опаздывает на следующий день к английскому, но радуется — потому что снова видит Феликса и даже ловит на себе его усталую улыбку. Город, покрытый удивительно щедрым в этом году слоем снега, преображается огоньками, рождественскими украшениями и прочими радостями зимних праздников. Хёнджин обожает эту пору, хоть и мёрзнет ещё сильнее обычного, а у родителей нет привычки праздновать рождество как на западе. Это совсем не мешает ему закупаться подарками, петь jingle bells и let it go с утра до ночи вплоть до конца января, устраивать уютные посиделки с друзьями и искать подарки. — Я должен найти для него самый идеальный подарок! — воинственно заявляет Хёнджин, зарываясь носом в толстый шарф. Чихает. Матерится на мороз, но всё равно улыбается. — Пошли давай, горе-романтик, а то ты скорее замёрзнешь до смерти, чем завоюешь сердце своего цыпы, — хохочет Ёнджун, утягивая Хёнджина за собой. — Не замёрзну. Меня греют мысли о нём! — произносит Хёнджин, прежде чем ещё раз чихнуть, с новой силой заклацать зубами от холода и наконец двинуться с места. Заливистый смех Ёнджуна удивительно хорошо сочетается со звоном бубенчиков в одной из рождественских песен, звёзды на небе напоминают Хёнджину замечательные веснушки на аккуратном носу и щеках Феликса. А мягкая игрушка в виде цыплёнка в костюмчике Санты Клауса — Феликса. Даже пятнышки рядом с клювом есть, глазки большие, милые, какие-то обречённые. Вылитый Феликс. — Ты уверен, что ему понравится? — с сомнением уточняет Ёнджун. — Может, лучше что-нибудь другое? Слышал, он у нас компьютерный гений. — Я его люблю, но миллионов для крутых компов пока что не зарабатываю, — бухтит в шарф Хёнджин, оберегая игрушку объятиями. — Понравится! Я ещё всяких сладостей наберу. Он их очень любит, на прошлый день святого валентина слопал всю коробку конфет за обеденный перерыв, а потом ещё и брауни взял. — Ты такой криповый иногда… но ладно, справедливо, — соглашается Ёнджун, захватывая для себя плюшевых лисичку и ёжика. — Что? Будут сидеть вместе и греть мою душу хотя бы дома. — Понял-понял, не осуждаю. Уже дома, обложившись подарками для друзей, родителей и самым главным — для Феликса, Хёнджин задумывается. Идёт второй год того, как он подкладывает Феликсу небольшие подарки, и Хёнджину хватает любования милой смущённой улыбкой и радостью в больших глазах со стороны. Хватало. Сейчас, глядя на забавного цыплёнка и целую гору мармелада, шоколада и леденцов, Хёнджин чувствует непреодолимое желание дать Феликсу хотя бы одну подсказку о том, кто же является его тайным воздыхателем. Хёнджин вспоминает яркие звёзды на небе, веснушки, большие глаза, мягкие свитера, низкий смех. Чувствует, как тепло в груди разрастается, течёт по жилам и заполняет собой всё немаленькое тело Хёнджина. Снова прокручивает в голове то, какие эмоции и трепет Феликс вызывает в Хёнджине, разговаривая с ним, ругая за опоздания и нелепые выходки, иногда смеясь над его шутками, просто существуя. И достаёт нежно-голубой лист, чтобы перенести аккуратным почерком хотя бы толику глубины своей любви к Феликсу. Буквы складываются в слова, обретая форму в предложениях и складываясь в два четверостишья о Феликсе. О том, какой он умный, добрый, забавный, надёжный и ответственный. О том, как пробуждает желание становиться лучше. О том, как хочется встретить с ним первый снег и взять за руку. ‘быть может, однажды? С любовью, Безнадёжно влюблённое сердце’ Быть может, слишком сентиментально и полностью противоречит образу Хёнджина в глазах практически всех людей, но ему всё равно. Он впервые за семестр приходит к первому уроку не просто вовремя, а раньше всех и, положив аккуратно запакованную коробку с открыткой на парту Феликса, прячется в мужском туалете. Риск риском, но настолько очевидным Хёнджин быть не хочет. — Эй, Ромео, цыпа в гнезде, — оповещает его голос Ёнджуна из динамика телефона, и Хёнджин спешит к кабинету. — Не называй меня Ромео, кстати, они с Джульеттой очень тупо и очень плохо кончили, — спохватывается Хёнджин, бегом пробираясь к цели. — А я пытаюсь верить в счастье! — Только не спойлери мне конец! — И это ещё меня неучем называют, кошмар, — возмущается Хёнджин прежде, чем услышать болезненный, оскорблённый вдох и сбросить звонок. Не до его драмы сейчас. Живот скручивает от волнения. Хёнджин, притаившись у двери в кабинет, заглядывает внутрь и видит Феликса — сегодня поверх его идеально выглаженной рубашки накинут небесно-голубой джемпер, волосы уложены, а сам он просто прекрасен, как и всегда. Но сейчас дух захватывает не только от его красоты. Даже не сняв рюкзак с плеча, Феликс держит в руке кусочек нежности Хёнджина, облачённого в два четверостишья, и внимательно читает. Лёгкие перестают качать воздух, в ушах гудит вскипающая кровь, руки дрожат и неприятно потеют. Хёнджин не помнит, чтобы так нервничал даже перед кастингом в свою танцевальную школу или при отборе в баскетбольную команду. Тут на кону куда больше, чем успех и заслуги, — одобрение Феликса. — О, чё это? — Джисон, сонно пробредший мимо Хёнджина и даже его не заметивший, но зато испугавший, пытается заглянуть в листок, однако Феликс вовремя прижимает его к груди. — Эй! Ты что, хранишь секреты от своего бро? — Нос не дорос такое читать, — Феликс отпихивает от себя насупившегося Джисона и снова смотрит на открытку. Улыбается — так, как Хёнджин ещё ни разу до этого не видел. Нежно. А затем со своей осторожностью вкладывает в тайный кармашек рюкзака. Хёнджин, так и не научившийся заново дышать, прилипает к дверному косяку и так крепко хватается за него, что пальцы начинают неметь. Это не важно. Важно то, что Феликсу, кажется, понравилось. И сам подарок тоже — он тихо смеётся над цыплёнком и восторженно охает при виде горы сладостей, а затем гордо сажает игрушку в распакованную коробку прямо перед собой. Словно хочет всем показать, какой у него чудесный цыплёнок. Феликс правда рад подарку. Феликс рад подарку Хёнджина! Он, Хёнджин, смог вызвать такую особенную улыбку! Его, Хёнджина, слова и мысли нашли отклик в Феликсе и теперь аккуратно лежат у него в рюкзаке! Может, он даже будет иногда их перечитывать… Совсем забывшись в своих восторженных чувствах, Хёнджин отлипает от двери и начинает крутиться вокруг своей оси, мыча какую-то романтичную балладу. Не замечает госпожу Ли, почти сбивая её с ног, но не теряется и кружит в танце вместе с собой. — Хван Хёнджин! Хёнджин перенесёт ещё хоть тысячу замечаний о его поведении, если Феликс продолжит смотреть на него с такими весельем и улыбкой. И без того великолепная, почти идеальная жизнь Хёнджина становится ещё лучше. Хёнджин со всем имеющимся в себе трепетом заносит в личный дневник утренние впечатления, мечтательно вздыхает и снова смотрит на человека, которого хочет видеть всегда и везде. Феликс, не изменяя себе, сидит в компании Джисона, съедает уже половину огромной плитки шоколада с лесным орехом и не перестаёт обнимать цыплёнка. Хёнджин и представить себе не мог, насколько сильно может завидовать какой-то плюшевой игрушке. — Эй, цыпа, нашёл себе нового друга? — весело спрашивает Хёнджин, сев по правую руку от Феликса. Джисон же прячет своё молоко за пазухой, подозрительно щурясь на Хёнджина. — Даже не смотри на моё сраное молоко, — предупреждает он. — Ух, какой у тебя боевой настрой! Не ссы, не нужно мне твоё молоко, — хохочет Хёнджин и снова смотрит на жующего Феликса. Его веснушчатые щёки набиты шоколадом, а взгляд, как всегда, немного уставший, но с какими-то особенными огоньками. Чудесный. — А вы похожи с ним. Щёлкнув цыплёнка по клювику, Хёнджин не теряет возможность потрепать Феликса по волосам. Какие же они у него мягкие! Ещё и яблоком пахнут. — И тебя с рождеством, Хёнджин, — проглотив шоколад, Феликс не делает ничего из привычного репертуара. Не вздыхает, не бурчит что-то про жизнь камня у австралийского побережья, не называет по имени и фамилии и даже не хмурится. Вместо всего этого он залезает одной рукой в рюкзак, немного копошится, а затем достаёт оттуда какую-то коробочку в обёртке со снеговиками. — Это тебе… за тот случай с подсобкой. Хёнджин теряет связь с реальностью, пялясь на свой подарок. На свой подарок от Феликса. — Увидимся, — Феликс забирает свои вещи, поднимаясь с места. — Джисон, пошли. — Какой ещё случай с подсобкой? Эй! Феликс, бля! Даже когда кафетерий пустеет, Хёнджин всё ещё неподвижно сидит и пялится на коробочку со снеговиками. Скоро начнётся урок, и его точно снова отругают за опоздание, но ему всё равно. Дрожащие пальцы кое-как справляются с упаковкой, но он всё равно старается снять её без повреждений. Весь мир останавливается, как и сердце в груди Хёнджина. А затем разгоняется до сверхсветовой скорости. В коробочке находится снежный шар с одетым в костюм гнома танцором и небольшой гравировкой. ‘моей самой жуткой головной боли’ Урок уже начинается, Хёнджина точно ещё раз отругают за опоздание и почти наверняка влепят ему очередное наказание, но ему всё равно. Хёнджин снова мычит себе под нос какую-то романтичную балладу, кружась по школьным коридорам. На следующее рождество он обязательно вручит Феликсу подарок лично.

o n e y e a r l a t e r

Хёнджин берёт небольшую ладонь Феликса в свою и тянет его за собой вдоль парковой аллеи. — Куда ты так бежишь? — со смехом спрашивает он, ускоряя шаг. — Хочу посмотреть на снегопад в самом лучшем месте, конечно же! — Хёнджин оборачивается на Феликса, улыбаясь. — Мог бы и сам додуматься. — Ну да, точно, мог бы, — тихо хохочет Феликс. Жизнь Хёнджина великолепна, прекрасна, идеальна последние полгода, потому что теперь он может почти в любой момент — если никто не видит или Феликс теряет бдительность — взять Феликса за руку, заправить его светлые волосы за веснушчатое ухо, поцеловать и даже… о чём-то более пикантном Хёнджин старается думать лишь наедине с собой или когда им с Феликсом никто не может помешать. В какой-то период Хёнджин боялся, что после Чеджу их отношения не получат своё развитие, но Феликс если за что-то и берётся, то с полной отдачей. Они ходят на свидания, много говорят, чтобы ещё лучше узнать друг друга, спят вместе и начинают думать о будущем, в котором останутся неразлучными. Хёнджин не был так счастлив, даже когда впервые получил подарок от Феликса на прошлое рождество, коллекционное издание `повести о двух городах`, приглашение в одну из лучших танцевальных команд или честную тройку за недавний экзамен по математике. А ведь ещё всего двенадцать месяцев назад он и представить себе не мог, что уже через год всё настолько кардинально изменится в лучшую сторону. — Та-да! Вот это место, — Хёнджин горделиво расправляет плечи, встав лицом к Феликсу, напротив неприметной смотровой площадки с видом на ночной праздничный Сеул. — Как тебе? Улыбка Феликса сейчас не усталая или снисходительная, а самая широкая и счастливая, такая, что Хёнджин влюбляется ещё сильнее. Теперь Феликс улыбается ему куда чаще, дарит только ему, самые разные — нежные, весёлые, хитрые, заигрывающие, вымученные и даже грустные — а Хёнджину всё мало. Всего Феликса ему мало: целует его в каждую веснушку на лице и каждую родинку на теле, считает и пересчитывает все звёзды в больших глазах, обнимает, дарит нежность и глупые подарки, вдыхает его аромат, смеётся с ним и над ним, шутит, донимает, продолжает раздражать. И, кажется, всё равно никогда не насытится. — Тут правда очень красиво, Хёнджин, — восхищённо выдыхает Феликс, останавливаясь у парапета. — Никогда раньше не видел этого места. — Конечно. Это ведь я тут ходил-бродил, пока ждал, когда мой цыпа разглядит во мне своего прекрасного принца и влюбится, — хихикает Хёнджин, а после подходит к Феликсу со спины и крепко его обнимает. С Феликсом чудесно, в тысячи раз лучше, чем Хёнджин мог осмелиться представить. Спокойно, уютно, тепло даже в самые холодные дни, иногда весело, иногда жарко, иногда немного страшно и волнительно. Но всегда — хорошо, именно так, как надо. — Всё ещё настаиваю, что твои ухаживания были слишком специфичными, чтобы их понять, — бурчит Феликс, как только он и умеет — сварливо настолько, что даже дедушка Хёнджина позавидует. — Но получились ведь, — напоминает ему Хёнджин, тычась холодным носом в оголённую шею Феликса. Яблоками пахнет. — Получилось, — соглашается Феликс. Феликс всё ещё жутко ворчливый, колючий, иногда напоминает милый камушек из-за своей неловкости в выражении и понимании чувств, и Хёнджин обожает в нём это всё. Как и то, как Феликс постепенно учится быть с ним более чутким, открытым в своих эмоциях, нежным. Даже потихоньку начинает материться! Вероятно, из-за так и не ушедшей природной придурковатости Хёнджина, но это мелочи. Главное, что Феликсу настолько комфортно наедине с ним. — И знаешь, вообще-то я очень даже открыто за тобой ухаживал, цыпа, — перед глазами возрождаются прошлое рождество и первая нежная улыбка Феликса, что была обращена Хёнджину. — Ты о чём? — О моём подарке на прошлое рождество. Цыплёнок, сладости и… ну… та открытка с… — Так это был ты? — шокируется Феликс, резко разворачиваясь в руках Хёнджина к нему лицом. — Это ты написал то стихотворение? Хлопая глазами, Хёнджин удручённо принимает, что Феликс в самом деле удивлён и до этого даже не догадывался. — Нет, блин, это кто-то другой называет тебя цыпой и так сильно любит твои веснушки, — Хёнджин щёлкает Феликса по носу и тяжело вздыхает. С ним иногда достаточно сложно, но посильно — с их связью и любовью тем более. — Конечно это я. А ты правда очень умный, но такой глупый, я в шоке, цыпа… — Ну эй! — Феликс, смеясь, обнимает Хёнджина крепче и привстаёт на носочки, чтобы суметь чмокнуть Хёнджина в губы. Наигранной обиды как не бывало. — Я ведь тогда ещё не знал, что у тебя такая тонкая душевная организация. — И в этом была твоя главная ошибка! — Не спорю, — тихо произносит Феликс, прежде чем поцеловать Хёнджина. Мягко, осторожно, легко — мнёт своими умопомрачительно пухлыми губами губы Хёнджина, прижимает к себе, греет. Снег, кружащий над ними, становится гуще, облепляет их щёки, ресницы и носы, откуда-то из глубины парка доносится jingle bells, а в любимых объятиях тепло — словно сейчас не конец декабря, а всё тот же июль, когда они впервые поцеловались и… продолжили. Хёнджин утыкается лицом в шею Феликса, зарывается в его немного колючий шарф и кружится вместе с ним, подстраиваясь под танец снежинок. — Я очень люблю тебя, цыпа, — шёпотом произносит Хёнджин очередное признание. — А я тебя очень люблю, Хёнджин. Жизнь Хёнджина великолепна, прекрасна, невообразимо хороша. — Идём за какао? — предлагает Феликс. — У нас есть ещё час и двадцать минут, а ты уже весь дрожишь. — Какой же ты у меня заботливый, — мечтательно бормочет Хёнджин в его горячую шею. — Пошли конечно! Стала ещё лучше, когда очаровательный отличник с добрым сердцем и забавной мимикой, светлыми волосами и мягкими свитерами, напоминающий хмурого цыплёнка, стал его парнем. Станет идеальной, когда Хёнджин споёт ему jingle bells, let it go, потанцует под какую-то романтичную балладу, лично вручит ему подарок, отпразднует рождество с семьёй Феликса, позовёт его на вечеринку в честь окончания школы, поцелует его там, отведёт в одну из спален. Когда они съедутся, поступят и будут продолжать любить друг друга.