Не говори о беде

Коннор никогда не спрашивал: «Чего ты хочешь?» Потому что знал сам. Каждое чувство, каждое настоящее желание, в котором и себе-то не признаются. Потому что человек — существо слабое и хрупкое. Да, даже этот конкретный человек. Спрашивать у него — всё равно, что интересоваться у оленя, каким именно способом он хочет быть убит. Едва ли олень вообще что-то выберет. Коннору нравилось наблюдать за Гэвином. За его решительными абсурдными действиями, словно его совсем не интересовала собственная судьба, будто был уверен, что его невозможно убить. Вот скажите, что забыл он в затхлом и грязном притоне, среди черных людей, у которых и души-то не осталось? Иссохлась, сыпется на части, оставляя тело ещё до его физической смерти. «Что ты тут забыл, мой глупый олененок?» — думал Коннор, скользящий по комнатам ленивой тенью, никем не замеченный и не узнанный. Пока одна из девиц с перетянутой ремнем рукой не уставилась на него испуганно, не мигая. Узнала, понял Коннор. Там, в уплывающем сознании очень просто заметить такого, как он, и понять, кто он, даже без объяснений. — Ты пришел за мной? — прошептала она одними губами. Впрочем, из-за странной, монотонно-долбящей музыки её и так было бы не слышно. Красная прядь грязных волос повисла над её правым глазом, но девушка не обратила на это никакого внимания. Всё её существо обратилось к Коннору в ожидании ответа. Живая душа, изломанная, но тем и прекрасная. Коннор улыбнулся, коснулся её щеки ласково, почти заботливо. — Не сегодня, — сказал он. Но вместо того, чтобы успокоиться и позволить себя подхватить другим, более сладостным демонам, она напряглась, глаза её наполнились влагой. — Почему? Хочет смерти — видел Коннор. И так просто было дать ей то, чего она так желает и почти не боится. Просто наклониться, коснуться её губ своими и выпить, чувствуя, как ускоряется напоследок сердце, как последние капли воздуха покидают легкие, и отстраниться до того, как изогнется тело в агонии. Красивая картина, но сегодня у него было другое настроение. — Не сегодня, — повторил Коннор, заставляя слезам отчаянья чиркнуть по её бледным щекам. Не нужна. Никому не нужна, даже демону. Не интересно играть со сломанным. Не интересно доламывать испорченное. Да и не ради неё он сегодня здесь оказался. Гэвин кого-то искал в этом темном месте. Среди марева от кальянов и травы, среди переломанных в нелепых танцах тел — точно они сами в агонии. Пришел один, без напарника и группы захвата у входа. Значит, неофициально. Снова геройствует, дурачок. Бесстрашный и абсолютно трезвый, в отличие от всех вокруг. Коннор мог долго любоваться. Тем более, что он слишком выделялся на фоне этих уродцев. — Кого потерял? — спросил Коннор, оказавшись сзади. Обрёл наконец плотность, восстановив свою физическую оболочку. Прижался со спины и скользнул руками по затянутым кожей куртки предплечьям. Гэвин вздрогнул, но узнал сразу. Обернулся к нему, хмуря брови. — Что ты здесь делаешь? — Ответ банален до неприличия, — потянул Коннор, скользя губами по его виску. Тот сглотнул, реагируя так привычно и правильно. Не мог устоять, не мог удержать ускоряющееся сердце, хотя так старался. — Ты выделяешься тут, — буркнул Гэвин, против собственной же воли пытаясь отстраниться. Коннор опустил взгляд на ладонь, которой Гэвин его удерживал от новых прикосновений. — Где я не выделяюсь? — усмехнулся Коннор. — Я работаю, — Гэвин не сдавался. Коннор это любил. Любил ломать его волю как ломтики шоколада, как первый осенний лёд на озере, как всякое прекрасное, созданное только для того, чтобы быть уничтоженным и поглощенным. — Я мешаю тебе? — Коннор скинул его руку и встал ближе, оттесняя к совершенно неуместной стойке прямо посреди зала. Гэвин зажмурился, ощутив, как прохладные ладони без спроса скользнули под куртку и футболку. Чуть откинул голову, позволяя острым зубам сомкнуться на шее. Так и есть, говорил «нет», согласный на всё, а тело тянулось к жестоким ласкам. — Хочешь, я убью их всех? — спросил Коннор и грубо поцеловал, вталкивая язык в его рот. — Хочешь, я убью всех гадов в этом городе? Но Гэвин вместо ответа сам поймал его губы своими. И целовал, и терся пахом о его бедро, не понимая, почему Коннор до сих пор не освободил его член. Прямо здесь, прямо так. Всё равно никому нет дела до двух увлечённых друг другом парней, когда в крови наркотики и алкоголь. — Хочешь, я убью всех? — продолжал Коннор, видя, как заводят эти страшные слова его упрямого человека. И мог, мог, конечно. Пусть не всех, но очень-очень многих. Но Гэвин хотел не убийств. Гэвин хотел знать, что рядом с ним тот, кто может без труда сломать ему шею, раздавить сердце, вспоров грудную клетку, но почему-то довольствуется малым. Так кажется человеку. Что секс и взаимное удовольствие — это крохи. Что такие, как Коннор, непременно хотят убить. А если при всём желании они этого не делают, значит, есть что-то сильнее и важнее самой их сути. Такое вот у них странное мерило. Гэвин только отрешённо качал головой. Шептал: «Нет», — и скреб руками по спине, не то прижимаясь ближе, не то отстраняя. Но через пару мгновений зачем-то включил своё коронное упрямство и отвернул голову, останавливая себя и его. — Мне надо, — пробормотал он, отстраняясь: — в толчок. И неловко стал протискиваться вперед, не размениваясь на извинения и просьбы пропустить. Коннор не стал его преследовать. Сладкий вкус удовольствия убедил дать Гэвину побыть пару минут в одиночестве. Пусть успокоится, приведет себя в порядок и потом объяснит, для чего именно сюда явился. Музыка долбила по ушам, снующие туда-сюда люди приятных эмоций не вызывали. В такие моменты Коннор с трудом удерживал себя от обещаний «больше никогда» не принимать человеческую форму и не связываться со смертными. Не чувствовать так мало, но, на удивление, так остро — что бы то ни было, боль или счастье. Но Гэвин стоил многого. Тем более — такой малости. Да и если честно, в своём ожидании Коннор даже заскучать не успел. Отказался от ядрёной алкогольной дряни, которую ему предложил испробовать из фляги какой-то торчок. Почти свел с ума идиота, который вздумал его буравить мрачным взглядом. С удовольствием проследил, как дружок утаскивает его на воздух, а тот вопит о чем-то, словив животный страх. Здесь и не такое в порядке вещей. Зря Гэвин говорил, что он не вписывается. Размах, конечно, не тот, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ни тебе революций и паники, ни крови и зрелищ. Но Коннор умел довольствоваться и мелочами. А потом началась какая-то возня. Коннора бы она, в принципе, и не заинтересовала, если бы не одно большое «но». Куда-то в ту сторону и удалился Гэвин. И Коннор догадывался, что без его участия тут, конечно, не обошлось. Так оно и вышло. Гэвин сидел и тщетно пытался привести в чувства обдолбанную девицу. Ту самую, что Коннор видел чуть ранее. Точнее, ту, что увидела его. Жизнь едва теплилась в её теле. Покрасневшие от лопнувших сосудов белки глаз, сердце, едва справляющееся с нагрузкой. И упрямый Гэвин, который не дает ей захлебнуться. Коннор присел рядом с ними на корточки. — Что ты делаешь, Гэвин? — спросил он. Отчасти зло, отчасти заботливо. Конечно, он злился не на Гэвина. На эту девицу, что ставила под сомнение перспективу нормального вечера. Которой он так великодушно дал шанс на исправление. — У нее передоз, — сказал Гэвин очевидное. — Ты можешь помочь? Что ж, со своей миссией по уходу из жизни девица явно решила справиться сама. Причем немедленно. Видно, припекло её сильно. Едва ли Коннора это хоть сколько-то трогало. — Зачем? Если человек хочет умереть, не нужно ему мешать, — попытался объяснить он. Как несмышлёному ребенку, право слово. Гэвин порой вёл себя хуже ребенка. И теперь только бросил на Коннора полный непонимания взгляд. Как же он мог забыть, что для людей жизнь — это важно. Он мог бы оставить всё как есть. Исполнить её желание одним своим невмешательством, игнорируя просьбу Гэвина. Пожалуй, для неё это было бы куда милосерднее. Но ему не хотелось объяснять что-то Гэвину. Он бы не понял. Он бы не простил. Тем более, что своими словами Коннор подтвердил, что спасти её жизнь в его власти. Он отстранил Гэвина и занял его место рядом с ней. Положил ладонь на грудь, давая силе проникнуть под кожу. Отыскал душу, поймал, не давая вырваться из клетки тела. Я же сказал, не сегодня, глупая. Ему не нравилось чувствовать её боль. Сейчас он не мог ею насладиться, был вынужден переживать вместе с ней. Гэвин ещё не знал, на что подписался, заставляя Коннора слушаться. Он отпустил её, только услышав её спокойствие. Сердце вернулось к нормальному ритму, тело перестало дрожать. Она спала. — Эй! — раздалось сверху. — Какого хера ты лапаешь мою тёлку? Коннор открыл глаза, на секунду потерявший контроль над действительностью, и едва не получил кулаком в лицо. Если бы не Гэвин, вставший между ним и нападавшим. — Успокойся! Он ей помогал. Едва ли слова Гэвина могли как-то решить вопрос. Сложно что-то предотвратить, когда человек уже всё для себя решил. Девчонка хотела умереть. Её внезапно появившийся парень — напасть. Коннор только успел усмехнуться этой иронии, когда за его спиной возникло ещё двое. Друзья? Дружки? Тонкая грань в определениях, которая сейчас не имела никакого значения. — Вас никто не просил, уебки! — заявил парень, выхватывая из-за спины ствол. А вот это уже пахло проблемами. Для Гэвина, конечно же. Ведь он не мог промолчать и непременно начал бы бычить в ответ, стремясь отстоять справедливость перед теми, кто на неё плевать хотел. — Очень зря, — съязвил Коннор, четко понимая, что давать слово Гэвину просто нельзя. Едва ли что-то могло его остановить… — Она бы умерла, если бы он не вмешался! — настаивал Гэвин. — Что ты мне заливаешь? — пистолет в руке парня направлялся то в сторону Коннора, то Гэвина. Парень явно стремился доказать свою крутость и демонстрировал, что не испугается выстрелить. — Вы кто вообще такие? Это вечеринка для своих. Человеческая оболочка хрупка и слишком медлительна. Реакции замедлены, кожа тонка. Коннор не любил, когда в него стреляли. Коннор не любил умирать. Жар обжёг лоб, заставил рухнуть на пол. На мгновение реальность взорвалась тысячами горячих осколков, парализовав, мешая двигаться. Даже зрачки застыли, уставившись в одну точку на потолке. Коннор ненавидел собирать себя по частям. Но ещё больше он ненавидел, когда пытались испортить то, что он выбрал и присвоил. Первой способность двигаться вернулась глазам. Он перевел взгляд с начавшей раздражать тусклой лампочки прямо над ним. Гэвина теснили к стене. Гэвину угрожали оружием. И проще всего было развоплотиться немедленно и разнести тут всё к чертям. Но Коннор любил крупные представления, была у него такая слабость. Поэтому он моргнул и неторопливо поднялся, помогая себе руками. Нарочито не борясь с накатившей неловкостью, зная, что нет ничего страшнее для никогда не умиравших, чем оживший мертвец. — Какого?.. — только и выдавил кто-то. Коннор чувствовал на себе их взгляды и не удержался от злой улыбки. Именно так. «Какого черта?», «Дьявол» и прочие восклицания и эпитеты. Новая пуля ввинтилась в тело. За ней следующая. Ещё и ещё. Коннор следил только за тем, чтобы все забыли о Гэвине и всё зрительское внимание было обращено лишь к нему. Больше выстрелов, больше оваций! Главный герой представления не стесняется своей чудовищности. Он был доволен, что Гэвин выскользнул из зала. Не мешался под ногами и не грозил попасть под шальную пулю. Но только ясно было как день, что рванул он куда-то не просто так. Наверняка за кем-то погнался. Взрослый мальчик. Должен разобраться сам. И Коннор позволил себе ещё немного представления и крови. На сей раз не своей.

***

Гэвин звал его. Гэвин ждал его. И Коннор, конечно, пришел. Три красных цветка на плече, груди и животе заставляли Гэвина хватать воздух ртом. Ему было больно. Он едва сфокусировал взгляд на Конноре и тут же зажмурился, не в силах позвать по имени. Коннор опустился перед ним на колени и коснулся холодными пальцами горячей щеки. — Не бойся, — шепнул он. Кровь Гэвина пахла сладко-сладко. Пульсировала по венам, раскрашивала края ран, спеша покинуть тело. Коннор не мог себе отказать в слабости любоваться, хоть и осознавал, что для Гэвина эта боль слишком сильна. Она заполняла собой всё его тело, весь разум. Она сливалась в его мыслях со звуками чужого имени и вторила им эхом. Она звучала с этим именем в унисон. И вскоре стало невозможно различить, где заканчивается боль, а где начинается стонущее «Кон-нор». Что могло быть лучше? Ради этого стоило быть более милосердным. Но разве Коннор сегодня и без того не превысил лимит добродетели? Разве не мог он ещё хоть немного растянуть своё отчаянное удовольствие, в конце концов, не каждый день Гэвин вынуждает вытаскивать себя из лап смерти? Кстати о ней. Точнее, о нём. Всегда заявлялся некстати, всё торопился урвать свой кусок. Вот и сейчас уже пришёл. Смотрел из темноты своими ледяными глазами, выжидая, когда получит страстно желаемое. Рано, братец. Он ещё не твой. Гэвин всхлипнул, пытаясь зажать ладонью рану на груди. Пуля разбила ребро и запряталась в лёгком. Мешала дышать. И Гэвин судорожно хватал воздух мелкими глотками, чтобы хоть немного стало легче. Потерпи, мой дорогой. Я возьму совсем немного. Коннор подался вперед, накрыл его губы своими, наконец-то пробуя алый нектар на вкус, лишая воздуха совсем. Гэвин забился в руках испуганным зверем. Тщетно пытался вырваться. Лишь сильнее раня себя и делая боль совершенно адской. Уж Коннор в этом понимал. И был благодарен ему за столь щедрый подарок. Упивался его страхом и мучениями. Да вот только одна беда — страх этот был обращен вовсе не на Коннора. Его он, как и прежде, не боялся. Он боялся того, кто притаился совсем рядом и бесстыдно наблюдал. И этот кто-то улыбался плотоядно и холодно. И ждал, когда Коннор разозлится и раздавит свою хрупкую игрушку, потеряв над собой контроль. Иди к ведьме, братец. Он мой. Пальцы ловко справились с кожаной курткой и джемпером, разрывая их на куски, точно Коннор был хирургом, вынужденным срезать одежду, чтобы добраться до ран. Гэвин смотрел на него зло, отчаянно. Странно, что не ругался. Но больше не дёргался, очевидно, поняв, что с Коннором ему не справиться. Или просто не расходовал силы на бесполезное занятие. Вместо этого тратил все силы только на то, чтобы не потерять сознание. Коннор даже счёл это милым. Он заставил его отнять руку — не то чтобы это было сложно, — разглядывая каждое вспоротое пулей отверстие. Будь у них больше времени, он бы насладился каждым сполна. Ничего. В следующий раз. Знал бы только Гэвин, как прекрасен сейчас. Когда его тело отчаянно желает спасения, поддерживает в себе жизнь. Как красиво текут струйки крови, облизывая плечо, выпуклую мышцу груди и пресса, обнимая собой бока. Коннор проследил пальцами путь каждой, невольно благодарный духу смерти за то, что показал в полной мере красоту Гэвина. И всё же этого было мало. Мало бьющегося в ознобе тела, не понимающего, как согреться, когда рядом только два демона — и те принесли с собой не жар адского пламени, а холод покрытого вековым льдом озера. Мало дрожащих ресниц. Мало испарины, смешивающейся с алыми узорами во впадинках ключиц. С брюками Коннор не торопился. Медленно высвободил полоску ремня из пряжки, борясь с желанием обернуть его вокруг шеи — и без того много забрал спасительного воздуха. Неторопливо вытолкнул пуговицу из петли и расстегнул молнию. Гэвин всё ещё слишком хорошо соображал, и в глазах его отразилось недоумение. Но даже осознав всё, он спорить не стал, лишь схватился ледяными ладонями за чужие бёдра. Коннор слышал его мысли. Путаные, противоречивые, близкие к безумию. Он понимал, что умрёт, и всё-таки не верил в смерть. Он ненавидел Коннора — и так отчаянно в нём нуждался, обожал и чувствовал всё, что тот от него хочет. И Коннор не хотел его ни в чём убеждать. Он совершенно никуда не спешил, чуя, что время на исходе, а жадный братец скользнул ближе и уже сам готов вцепиться острыми зубами в глотку. И даже неважно, Коннора или его игрушки. Голод совершенно вскружил ему голову. Даром что даже в самые отчаянные для человечества времена тот никогда не мог насытиться. Но Коннор не нуждался ни в помощнике, ни в сопернике. Он отвлекся лишь на мгновение, чтобы поставить наглеца на место. Вскинул руку, давая понять, что шутить не намерен. И демон послушно отпрянул, не желая спорить со старшим, довольствуясь жалкими каплями, брызнувшими с пальцев на белую кожу. На свою беду, Гэвин вскинул взгляд, проследив за движением. Уловил мелькнувшую тень — можно подумать, она пыталась прятаться. И задрожал сильнее, объятый ужасом. Да, оказываясь на грани, увидишь даже тех, кто не явился в физическом воплощении. И Коннор пожалел, что не прогнал того сразу. Почему? Хотелось похвастаться? Подразнить? Или просто не хотел отрываться от Гэвина, который так звал и манил. — Тише. Тише, — прошептал он, наклонившись к самому уху, огладил ладонями ягодицы, стягивая наконец джинсы. — Я никому тебя не отдам. Но почему-то Гэвин не верил. В глазах его мелькнула злость. Он приподнялся на локте. Схватился за шею Коннора и прошипел: — Пошёл ты. Чтобы в следующее мгновение самому впечататься в его губы. Поцеловать зло и отчаянно, показать, что даже сейчас, когда от него ничего не зависит, всё будет так, как он хочет. Может быть, за это Коннор его и любил? Поцелуй выжег из него последние силы, и Гэвин рухнул на пол, больше ни о чём не думая. Пора, понял Коннор. И мягко раздвинув и приподняв чужие бедра, толкнулся в ослабленное тело, входя до основания плавным уверенным движением. Гэвин даже не застонал. Только дрожали короткие ресницы, вторя ритму ослабшего дыхания. — Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу? — ухмыльнулся Коннор, стирая ладонью невольно набежавшую слезу с щетинистой щеки. — Ты мой, — сообщил Коннор, двинувшись назад и снова вперёд. Гэвин не подавался, как делал обычно, не скользил ладонями по коже, не хватался крепко за задницу или собственный член. Но всего этого и не требовалось, когда на поверхности тела показалась хрупкая вязь души. Полупрозрачная, раненая. Безумно одинокая. Она тянулась к Коннору и цеплялась усерднее самой горячей проститутки. Отвечала его силе. Но не поддавалась. — Вот так, — похвалил Коннор, когда Гэвин неосознанно шире развёл ноги. Жизнь уходила из него по капле, пытаясь бросить никчёмную оболочку. Боль становилась тише и больше не утоляла жажды. Тогда Коннор скользнул ладонью вверх, стирая капли крови и пота. Добрался до плеча, рисуя вокруг первой раны рисунок заживления. Демон из угла ревниво оскалился. Понял, что ему ничего не перепадёт из сегодняшнего ужина, и скрылся в темноте. Коннор не стал отвлекаться на лишние мысли, хотя показалось, что на сей раз он как-то быстро сдался. Неужели надоели игры, и он наконец перерос тягу соревнования? Коннор бы с удовольствием предоставил ему право забрать жизнь того, кто стрелял в Гэвина, но, раз Ри решил уйти раньше времени, сам виноват. Пули вошли глубоко. И стоило бы их сначала вытащить, но Коннор обнаружил, что заигрался. Он не слышал дыхания. Сердце стучало тихо и тяжело. Гэвин уже ни о чём не думал. Его разум затих и перестал звать и откликаться. Это значило только одно: время на исходе. Но Коннор знал, что всё под контролем. Закончить второй рисунок, третий. Восстанавливающаяся плоть вытолкнет пули, так даже лучше. Ещё немного боли напоследок для чужого удовольствия. Гэвину даже понравится. Крови Гэвин потерял много. Коннору ничего не оставалось, кроме как поделиться с ним своей. Пусть у этого ритуала были свои недостатки: в виде тяжелого привыкания, невозможности не видеть более теневой мир и возможного недомогания рядом с религиозными объектами. Гэвин сам подписался на риски, давая демону идти за собой и желая встречи с ним. Коннор не чувствовал своей вины. На то человеку и предоставлялась так распиаренная свобода выбора — чтобы он тянулся к запретному и тёмному или оставался в неведении. Вместе с новым плавным толчком Коннор послал в его тело тонкую струйку силы. Поцеловал шею, очертил языком еле бьющуюся жилку. Никогда больше этот опыт не смог бы повториться, ни в случае, если всё сложилось бы по плану Коннора, ни, тем более, если б он вдруг потерпел неудачу. Но с чего бы, если Гэвин сегодня был его абсолютно и без остатка? Не воззвал к высшим силам или другим демонам. Не пожелал иного спасения, кроме как вновь оказаться в руках Коннора. И Коннор делился с ним своей вечностью, восполнял тело своими силами. И отдал бы многое, лишь бы вновь и вновь слышать выдох собственного имени с чужих губ или в звоне беспокойных мыслей. Сердце Гэвина судорожно сжалось, приспосабливаясь к новой крови. Соскочило в неровный ритм и зачастило как бешеное. Гэвин забился в крупной дрожи. Зрачки закатились под веки. И Коннор заспешил, расширил поток силы, вливаемый в его плоть. Ускорил движение, удерживая его бедра руками. Пули одна за другой зазвенели по полу. И было уже всё равно, что одна из них прогрызла себе иной путь наружу. Коннор вколачивался в него, прекрасно зная, что выглядит страшно. Растрёпанно. С горящими глазами и заострившимися когтями и зубами. Один из истинных обликов рвался наружу, но Коннору было не до самоконтроля. И всё-таки ему было любопытно, как бы Гэвин отреагировал, если бы мог видеть. Возможно, он бы наконец почувствовал страх? Хотя, говоря откровенно, Коннор не верил. Его беспокоило, что время тянется, а тело, полностью исцелённое и наполненное силой, всё равно дрожит и страдает. Что разум Гэвина остаётся тёмным и больше не взывает к нему. Он толкнулся ещё раз-другой. Особенно резко и глубоко. Ощутил, как судорожно сжались мышцы вокруг его плоти, заставляя кончить, и тут же расслабились. Как затих Гэвин, невидящим взглядом смотрящий на Коннора. Так быть не могло. Он всё сделал как надо. Да, чуть растянул удовольствие, мог не доводить до края и излечить его сразу. Но в остальном всё шло отлично. Гэвин не мог умереть. А потом понял, что совсем не заметил за всеми своими стараниями окруживший их мертвенный холод. — Стоило догадаться, что ты не уйдёшь так просто, — заметил Коннор ледяным тоном. Он аккуратно оставил тело Гэвина, поднялся в полный рост. Братец стоял в нескольких метрах. И, хоть на лице его не отражалось никаких эмоций, Коннор точно знал, что Ри ликует. Наполнен самодовольством, как гелием — воздушный шарик. Да только, зараза такая, не лопнет никогда. — Отдай мне его, — потребовал Коннор, готовый при необходимости драться, пусть и находился в менее выигрышных условиях. — Какой же ты жадный, братец, — ответил Ри, укачивая в руках душу, точно домашнюю кошку. — Мало тебе было сегодня подачек? Не тебе меня упрекать в жадности. — Надо быть честным, он сам ко мне пошёл. — Потому что ты притворился мной. Они оба знали, что в словах обоих лукавство и недомолвки. Они всегда играли в эту игру, прекрасно понимая правила. Но сегодня Коннор был не настроен играть. Секунды капали. Ри прекрасно знал, что через несколько минут возвращение Гэвина будет невозможно. Ещё он отлично видел, что Коннор шутить не намерен. Он выгрызет чужую душу из его тела, даже если Ри решит, что лучшее решение — её немедленно поглотить. С другой стороны, сейчас было самое прекрасное время для того, чтобы вступить с Коннором в борьбу. Да, он всё ещё был способен дать отпор, но он потратил силы на бессмысленные воскрешения, он дрался и восстанавливал собственную плоть. Но почему-то Ри только покачал головой и отпустил душу, позволяя ей вернуться. — Теперь я вижу, что сплетни правдивы. Ты совсем на нём помешался. — С сожалением хочу заметить, что это не ваше дело, — парировал Коннор. Он заметно расслабился, понимая, что Гэвину больше ничего не угрожает. Он услышал, как вновь забилось сердце и новый вздох заполнил исцелённые лёгкие спасительным воздухом. И снова допустил ошибку, позволив себе спокойствие, пока братец рядом. Ричард бросился на него и стремительным рывком отбросил к стене. Вдавил в неё с немыслимой для человека силой, грозя раздавить ребра и прочие кости. — В другой раз это буду не я, — заметил Ричард. Но Коннор лишь оскалился и шепнул: — В другой раз я откушу голову, даже если это будешь ты. Ричард медленно отстранился. Но прежде чем окончательно уйти, сказал: — Будь осторожен, Коннор. Словно ему было до Коннора хоть какое-то дело.

***

Гэвин ворчал всё утро и швырялся полотенцем в несчастную тень, забравшуюся в дом. Коннор лишь насмешливо наблюдал, как, вместо того чтобы варить кофе или наслаждаться выходным, не вылезая из кровати, его дурачок носится по квартире, бросаясь самыми отборными словечками. — Гэвин, отстань от малыша и иди сюда, — позвал Коннор. — Ты будешь теперь за каждой мошкой гоняться? — Я его сюда не звал! — возмутился Гэвин. Будто приглашение для всей нечисти являлось необходимым к исполнению правилом. Ох уж эти человеческие предрассудки. Конечно, Гэвин пришел лишь через полчаса. Раскрасневшийся, взъерошенный, но чрезвычайно довольный собой. Победил, умница, — так и хотелось сказать. Но Коннор широко улыбнулся и устроил голову на его горячих коленях, когда тот присел на край кровати. Оставалось придумать, как «отблагодарить» Ри за то, что мешался. А заодно понять, кто точит зуб на Коннора и как сделать так, чтобы их разборки не коснулись Гэвина, а ещё лучше — чтобы он о них ничего не узнал. Особенно теперь, когда видел любое проявление теневого мира. — Ой, не строй из себя ангелочка, — усмехнулся Гэвин. Но всё-таки запустил пальцы в чужие волосы. Коннор прикрыл глаза, не задаваясь вопросом, почему это только ангелочки должны хотеть тепла. И какая вообще разница, кто он, если Гэвину с ним хорошо? — Абсолютно никакой, — согласился Гэвин.