Песнь Серафима

      Куникудзуси почувствовал, как его создание вновь окунулось в вечный свет солнца. Из сердца лилась полная вера в то, что останется здесь навсегда. Странно, почему он так рвался избегать своего ангела? Она принесла за своими касаниями очищение, ясность, а вместе с тем и неудержимое желание просить прощения. В этом пространстве, где не было ни земли, ни воды, лишь яркие лучи и дымка белых облаков, Сумирэ сложил руки перед собой, прикрывая глаза. Он уже многим принес проблемы своим поведением. Это не было на него похоже. С самого детства парень хотел стать обычным человеком, с обычными проблемами, с семьей, с поиском работы, со сдачей экзаменов, прогулками с друзьями. Ради этого стоило постараться и выиграть в этой странной войне без боевых действий. Перетерпеть все. — Боже наш, спаси души наши… — шептал себе под нос мессия.       Новый треск под ногами заставил отвлечься и посмотреть в необъятную пустоту веры. Глаза не смогли заметить, был ли новый прорыв, но по телу прошлись странные мурашки. Куникудзуси обернулся в сторону чьего-то взгляда.       Там, за плотной пеленой облаков он заметил темный силуэт. Он был того же роста, что и Сумирэ, стоял в точно такой же позе, но чувство, что испытал мессия от взгляда незнакомца, было трудно с чем-либо сравнить. — Тебе самому не тошно от этого? — хмыкнул его голос. — Кто ты? — Куникудзуси поднялся с колен. — Это священная обитель чертогов разума! Тебе нельзя находиться здесь! — Как и тебе, — хмыкнул голос, поворачиваясь в профиль. — Чистая насмешка… Лучше бы она меня убила, чем это. — Кто ты такой? — спокойно повторил свой вопрос Сумирэ, но незнакомец лишь рассмеялся.       Тень развернулась и начала уходить. В груди снова все сжалось. Нельзя было отпускать, нельзя. Это что-то потерянное, что Куникудзуси когда-то давно потерял, что-то, что он должен был вернуть ради того, кого любил всем сердцем.       Отчаянно пытаясь нагнать темный силуэт, в какой-то момент парень замер и перевел взгляд на собственные руки. Они снова начали трястись. Кого? Кого он должен был любить? На своей памяти Сумирэ не мог вспомнить ни одного человека, в которого бы влюбился. Даже тогда, когда у школьников начиналась пора весны, когда в классе не оставалось практически никого без пары, в то время как на четырнадцатое февраля как минимум три валентинки оказывались в обувном шкафчике, Куни кого-то ждал. Он не замечал этого ранее, но он точно кого-то ждал. Ждал с трепетом внутри и надеждой. — Это не мои чувства! — воскликнул он вдогонку практически скрывшемуся за облаками силуэта.       Тень замерла на месте, больше не двигаясь. Почему то в груди кольнуло болью, заставившей сжать ладони на своей груди. Дыхание начало сбиваться. Он должен был молиться, больше молиться, чтобы не чувствовать этого. — Отче наш… — Отвратительно, — ядовито выплюнул голос. — Верь в это дальше, если тебе так нужно, но не смей делать Кадзухе больно. Тогда я постараюсь убить тебя изнутри.       Тень исчезла с глаз, оставляя Куникудзуси в этой яркой пустоте. Стоило лишь расслабиться и снова сложить руки в молитве, просить прощения, как сознание снова оказалось выдернуто из белой пелены Небесной обители.       Куникудзуси глубоко вздохнул, осматриваясь по сторонам. Он снова оказался в кладовке, где не так давно встретил демона-скелета. Сейчас же тут спокойно горел свет, ни крови, ничего другого. Просто тесное помещение, в котором кучей были свалены средства для мытья полов, окон, швабры, метелки. Но что он тут делал? Разве он не молился глубоко в своем сознании? Разве Барбара не позволила ему на миг коснуться Бога, чтобы полностью отдаться в его объятья? И почему неясная тень угрожала его смертью, если он как-то навредит Кадзухе? Кадзуха… Неудержимое отвращение, внезапно возникшее к демону, заставило Сумирэ сжать ладони в кулаки. — Куникудзуси… — раздался голос со стороны, и он наконец увидел, что у дальней стены стояла Фишль. — Я бы не хотел разговаривать с мессией от ада, — проговорил он, разворачиваясь, чтобы уйти. — Это противоречит правилам. — Нет! Постой… Постой… — послышался всхлип, и девушка резво подбежала к однокласснику, перехватывая его запястье. — Я… Я так больше не могу! Спаси меня! Прошу тебя! Я знаю, что ты можешь это сделать, Куникудзуси! Спаси…       Эми впервые не говорила от лица себя, как «принцессы». Это действительно сильно удивило Сумирэ, и тем более его чувства всколыхнули слезы, так и продолжающие литься с щек одноклассницы. Казалось, она была на грани: руки забинтованы еще сильнее, чем предшествующим днем, под глазами залегли темные круги, волосы растрепанные, скулы осунулись. Она больше походила на вечного мученика преисподней, чем на ученицу старшей школы. — Но как тебе помочь? — спросил ее парень, но тут же почувствовал что-то странное.       На его груди крестик сиял с такой силой, что казалось, будто через него пропустили целый поток веры. Его собственной веры. Веры в Бога, заповеди, в то, что любой человек заслуживает прощение, что любые невзгоды поможет преодолеть бог. Это оказалось так просто. Истина хранилась на поверхности. Демоны — это неоспоримое зло, заслуживающее лишь уничтожения. Ангелы — праведники божьи, чьи силы неоспоримы. — Я помогу тебе, взамен приди завтра в церковь, поклонись Богу нашему, — улыбнулся Куникудзуси, слегка поглаживая девушку по волосам.       Он сложил руки в молитве, зажав между ними теплую цепочку с крестом. Латиница лилась с языка так, словно это был родной язык, а вслед за ним — теплое свечение одной-единственной оставшейся жемчужины.       Фишль так же упала на колени, складывая руки в молитве. Округа нашептывала им на уши свое благословение, помогала открыть сердца для грядущего появления ангельских предвестников. И в этой бесконечной красоте Сумирэ чувствовал, как его душа становится все ближе и ближе к Богу, но почему не до конца? Почему на цепочке осталась одна-единственная жемчужина? — Вера это так прекрасно! — внезапно воскликнула Фишль, тяжело выдыхая и падая наземь. — Да, прекраснее этого быть не может, — кивнул в ответ Куникудзуси, присаживаясь рядом с ней.       Он продолжал читать молитвы. Даже тогда, когда прозвенел звонок, который твердил о начале уроков, даже тогда, когда в подсобку зашел один из преподавателей, даже тогда, когда его силком вывели в коридор и позвонили в скорую. Все это не так важно. Самое главное, что он наконец все понял. Не было никакой жизни «до». Он был один и существовал лишь сейчас, а все, что касалось чего-то другого, — это лишь наваждение светловолосого демона. Что же он хотел от мессии? Явно ничего хорошего.       Спокойно проходя по коридору под взгляды одноклассников, Куникудзуси улыбался им в ответ, даже махал ладонью некоторым. Он будто и не видел того, насколько глаза знакомых были наполнены не то страхом, не то отвращением. Барбара стояла, опустив свой взгляд к полу, и сильно сжимала края юбки руками, в противовес ей Сакура улыбалась, практически смеялась над происходящим. Она довольно накручивала на палец прядь волос, и одними губами сказала: «Ты молодец».       Кивнув ей в ответ все с той же доброжелательной улыбкой, Куникудзуси заметил машину скорой помощи и двоих парней, стоявших около нее. — Не знаю, зачем они здесь. Кто позволил этим священникам вообще совать нос в наши дела? — вздохнул учитель, обращаясь к еще одному мужчине, несущему на руках упавшую в обморок Фишль. — Понятия не имею, — ответил он.       Сумирэ раскрыл глаза, впиваясь взглядом в незнакомцев. Один, в строгой рясе с синими волосами и золотистыми глазами, разговаривал со своим напарником. К слову, его лица было практически не видно за черной накидкой. Но это вызвало непреодолимый восторг в душе у Куникудзуси. Его практически разрывало от желания подойти к ним и познакомиться, но отклониться от маршрута ему не дал преподаватель. — Ты никуда не пойдешь. Два дня мы потратили на то, чтобы вразумить тебя, и даже вызывали родителей. Если так хочешь читать проповеди, сначала посети психиатра, — раздраженно проговорил мужчина, оттаскивая в сторону врачей ученика.       Но он не слушал. Глаза зацепились за что-то, что начало постепенно разрывать клочки эмоций. Куникудзуси практически перестал дышать, смотря на яркий свет, исходящий от священника в темной накидке. Такой свет не лился даже от ангела, а ведь он был точно человеком. Точно человеком. И даже не мессией! Он был сильнее, верил больше, был поцелован богом, а мессия — нет. Он все еще видел этих странных существ, и его вера все еще не была настолько сильной. Почему именно он, почему? Почему? Почему? — Почему это именно ты?! — воскликнул он, вырываясь из рук преподавателя.       Под темным хмурым небом, в окружении людей и под удивленный взгляд синеволосого священника Куникудзуси притянул к себе за края мантии незнакомца. Притянул и опешил.       На вид светловолосый парень был не многим старше, голубые глаза практически светились в тени, в них читалось сильное удивление. — Эй-эй, Юнь-Юнь, разве это не тот, кого мы искали? — спросил священник, укладывая руку на плечо школьника. — Тогда почему он смог так просто приблизиться к тебе? — Это я мессия, моя вера должна быть сильнее остальных, только я, только…       Разве может все рушиться перед глазами лишь из-за этого? Разве уверенность в своих силах должна быть настолько хрупкой? И небо словно смеялось над ним. Обронило свои слезы прямо на глаза, заставляя чувствовать отвращение абсолютно ко всему. Два дня. Два дня чистой веры, безумства, проповедей и помощи — этого было мало. Нужно было еще. Еще. Чтобы ни у кого не возникло сомнений. — Ха-ха-ха… — посмеялся себе под нос Куникудзуси, сильно сжимая руками свои локти. — Парень… Ты в порядке? Что с тобой? — спросил светловолосый священник.       Его руки замерли в паре сантиметрах от плечей школьника. Он словно не понимал до конца, что нужно было делать в таких ситуациях. — Ну все, хватит! Сумирэ, тебя уже ждут! — воскликнул преподаватель. — И вы двое. Директор позволил вам осмотреть школу, и вы уже с этим закончили, поэтому идите в свою сторону. У меня тут сошедшего с ума ученика хватает! — Простите, господин, но у меня есть вопросы к нему, — заметил Син Цю, переглядываясь со своим напарником. — Он только о молитвах и говорит, дождитесь разрешения со стороны его родителей. Мы оповестим их о вас, — в противовес заявил мужчина. — Кроме того дождь начинается. Все, расходитесь! Некогда мне с вами договариваться. — Да что вы… — только хотел повысить голос следователь, как почувствовал легкое прикосновение Чун Юня к своему плечу. Это позволило откашляться и привести себя в порядок. — Мы уже выяснили все, что было нужно, — заявил экзорцист и осмотрелся по сторонам, еще раз проверяя упущенное.       Правда ли этот взбеленившийся паренек был мессией? Сказать было сложно. Не сказать, что Чун Юнь смог уловить от него что-то действительно сильное. Скорее неясное. По его телу прошлись мурашки от этого чувства. Внутри, где должна была быть душа школьника, все скручивалось в тугую воронку, от которой становилось не по себе. В ней и темнота, и свет, и жизнь — все это словно вело неудержимую войну, разрывая сознание Сумирэ на мелкие кусочки. — Что-то с ним не так, — заметил экзорцист, провожая взглядом уезжающую скорую. — Не похоже, что он врал. — Да… Мессия от рая, сошедший с ума. Кажется, в этой странной жатве мы тоже обречены, — вздохнул Син Цю, разводя руки в стороны. — Нет, он словно был поглощен чем-то. Экзорцизм с этим не сможет справиться, скорее… Тут потребовалась бы помощь ведьм, — немного подумав, ответил Чун Юнь и развернулся в сторону выхода.       Он шел вперед, смотря под ноги. В темных пятнах дождя на асфальте можно было попытаться найти ответы на возникшие вопросы, но только в том случае, если бы сами Небеса пожелали рассказать о происходящем. Жатва — самое таинственное действие, в котором мало кому удается узнать демона или ангела, мессию от ада или рая. Кроме того остальных людей это не должно затрагивать, но по всей собранной информации стало понятно, что втянуто оказалось гораздо больше обычных жителей, чем было нужно. — Помощь ведьм? Неужели ангелы решили действовать настолько грубо? — спросил Син Цю, в пару шагов нагоняя друга. — Похоже, что это действительно так.       Вновь оказавшись в белой, освещенной со всех сторон палате, Куникудзуси сидел на краю кровати, молча уставившись в окно, за которым медленно разгорались огни города. Ему вкололи какой-то препарат через силу, и теперь единственное, чего хотелось, — это спать, но он не мог. В голове все смешивалось в неприятную кашу, а тело словно троилось. Мессия почти чувствовал, как становился тем самым шумом на каком-то старом телевизоре. Вера, проклятие, жизнь — ничего из этого не должно было смешиваться.       В дверь палаты постучались, и, хотя Куникудзуси не проронил ни слова, посетитель зашел внутрь. Даже спиной он мог почувствовать, что это был никто иной, как Кадзуха. Зубы свело желанием выгнать его как можно скорее. Упаси господи, чтобы его видели в его компании божественные глаза. Но он еще помнил слова тени, помнил, что он умрет, если причинит боль. Но на какую боль он способен? Как святой человек, разве не было его главной миссией причинять боль нежити и адским созданиям? Это не имело никакого смысла. И был ли смысл верить в то, что именно его он ждал? — Ты уже пришел в себя? — осторожно спросил демон, садясь напротив кровати. — А что если нет? — улыбнулся школьник, поворачиваясь к своему гостю и замечая растерянность на его лице. — Разве может мессия от рая находиться под защитой демона? — Ты в порядке? — стараясь не обращать внимания на слова парня, продолжал демон.       За последние два дня он был не в себе. Кадзуха едва мог спокойно следовать за ним, каждый раз натыкаясь на ярые молитвы, пусть не сильно, но сводящие с ума его, как демона. О том, что происходило в эти дни в школе, удалось узнать лишь со слов друга Куникудзуси. Он рассказал, что мессия на переменах выходил на крышу, склонялся перед небесами, раздавал всем вокруг странные кресты, затем читал проповеди. До него было не докричаться. — «Барбара уже зашла слишком далеко, почему Бог все еще молчит? Более того, почему госпожа Ху Тао не остановила очищение своей мессии? — спросила Кусари. — Даже я уже чувствую усталость ото всего этого…» — Со мной все прекрасно, — улыбнулся Куникудзуси в ответ. — А теперь не мог бы ты меня покинуть?       В один момент Каэдэхара почувствовал, как его парализовало. Он внимательно посмотрел на парня, сидящего перед ним в больничном халате, и опустил глаза к смятому одеялу. Другого ожидать и не стоило, но почему эти слова так больно кольнули? Он не хотел оставлять его в одиночестве, только не сейчас. — «Пошли, если ты не собираешься его убивать, — проговорила ведьма. — На мой взгляд лучше не выжидать еще больше времени». — Нет, мне нужно еще немного… — пробубнил себе под нос Кадзуха, но, заметив приподнятую бровь мессии, почувствовал неловкость.       Даже забавно. Его назначили на роль генерала Вельзевула, давали сложные миссии, позволяли командовать несколькими армиями демонов, но, находясь перед Куникудзуси, перед таким Куникудзуси, демон терялся в том, как должен был себя вести. Одно оставалось очевидным — сейчас ему тут не рады. — То есть ты не хочешь уходить? — переспросил Сумирэ, поднимаясь со своей кровати и подходя ближе к старику. — Я не хочу тебя видеть, ты тьма этого мира, свет не должен… — парень не закончил свою фразу.       Он почувствовал, словно чьи-то руки легли на его шею, начиная забирать из легких воздух. Сердце начало стучать все быстрее и быстрее, а ноги оторвались от земли. Страх обуял голову, а над ухом продолжала раздаваться фраза: — Не смей говорить это…       Наблюдая за всем происходящим со стороны, Кадзуха почувствовал присутствие чего-то, чего не должно было быть в этом месте. Лампы над головой замигали, подавляя очертание теней, все сильнее расползающихся вокруг. Сейчас они больше напоминали решетку. Со стороны стены раздались шаги.       Напряжение в воздухе зависло с нарастающим хрипом Куникудзуси, которого обязательно нужно было вернуть на землю, но Вельзевул не чувствовал абсолютно никакого демонического воздействия, несмотря на странное предчувствие. Он только и успел, что скинуть с себя оболочку, чтобы если что суметь воспользоваться катаной или же оковами. — «Кадзуха, посмотри на стену!» — воскликнула Кусари, заставляя генерала бросить взгляд на тень Сумирэ, которая отделилась от движений владельца. В ее руках была зажата толстая веревка, на конце которой висела петля. — С-Скарамучча? — переспросил Каэдэхара, совсем не веря в то, что каким-то образом дыра в душе Куникудзуси стала еще более большой.       На вопрос ему так и не ответили. Тень лишь помахала ладонью словно в приветствии, а после отпустила веревку с петлей. Та выскользнула на манер змеи и тут же вернулась обратно к тени Сумирэ, так же, как и отделившийся силуэт.       С сильным грохотом парень упал на пол, вдыхая в себя все больше и больше воздуха, которого был до того лишен. Он потирал собственное горло, на котором оставались темные отметины, как от настоящей петли. Его догнал. Этот образ не врал. Ему нельзя было ничего говорить этому проклятому демону, преследующему повсюду. Ни одного плохого слова. Нельзя было даже изгонять. Иначе он придет по его душу. — Уходи… — прохрипел Куникудзуси, впиваясь ненавидящим взглядом в Кадзуху.       От его истинного лица слишком веяло давлением. Бояться демонов? Разве не отвратительно? Он истинный верующий, которому не было ведомо чувство страха! Если бы только у него было больше сил, как у того странного молодого священника. Ему бы не пришлось и бровью шевелить, чтобы никто не смел приближаться. — Уходи, прошу тебя, — повторил свою просьбу Куникудзуси, поднимаясь на ноги.       Вельзевул сжал свои губы, пытаясь превозмочь в себе желание просто подойти и обнять мессию. Но тот этого не ждал. Ему это было не нужно.       В последний раз взглянув на душу Сумирэ и подавив в себе чувство голода, Каэдэхара все же сделал шаг назад и растворился между невидимыми порывами ветра, полностью скрываясь из вида.       Продолжая поглаживать пальцами болевшее пятно от петли, парень залез на кровать, вновь принимая привычное положение, сев на ее край. Вновь уходя с головой в пространство, отдаленное от всего мирского и всех проблем, освещенное лишь теплым божественным и райским светом. В нем можно было раствориться до конца и не видеть абсолютно ничего. Даже момента, когда пришли родители, даже момента, когда его вывозили из больницы под протесты врачей, даже новой ссоры между отцом и матерью. Все это было не важно, так же как неважной стала и новая вспышка веры. Ведь кто-то был сильнее, кто-то был лучше и божественнее.