Песнь Серафима

      Шум, громкие переговоры, паника на грани помешательства вводили всех присутствующих в настоящее безумие. Ведьмы бегали из одного помещение в другое, пытаясь собрать все охранные амулеты, в то время как работники в белых халатах переносили все ценные атрибуты с зараженных этажей. Даже ранее никак не замешанных в колдовстве священников, которым просто боялись доверять магические вещи, загрузили связками трав и гоняли между этажами. Точнее сказать гоняли лишь одного.       Син Цю не был против помочь, кроме того Чун Юня забрала Катарина, решив оставить следователя. Он не был против. Вспоминая произошедший совсем недавно инцидент, священник лишь согласился с тем, что у него нет причин идти туда, где он будет лишь мешать, а в самом штабе рук явно не хватало даже при учете людей, перенесенных сюда для защиты.       Поставив очередные мешки у входа в лифт, парень выдохнул, думая о том, как его жизнь вообще привела к подобному исходу. Хотя, если поверить в понятие «судьбы», никаких объяснений больше не потребуется.       Антихрист… Как нечто подобное могло оказаться в нем? Да еще и проснуться именно сейчас, когда это было совершенно не к месту?       Протерев глаза, Син Цю подошел к краю коридора и облокотился на перила, заглядывая вниз. Бездна смотрела в него. И хотя он прекрасно понимал, что темнота внизу лишь остаток ведьминской мглы и высшей магии, чувствовал, будто все действительно реально, что черные тени служили проходом в настоящий ад.       Позади щелкнул звук прибывшего лифта и кто-то подошел сзади, укладывая свою руку на плечо. Стало тепло, приятно, но вместе с тем морозно, — словно старый знакомый, потерянный в годах вернулся спросить, почему про него забыли.       Резко обернувшись, священник никого не увидел. Было пусто, и лишь едва различимый смех на грани миража, ушел в бездну, смотрящую в его душу.       По телу прокатились мурашки, и забубнив под нос молитвы, следователь поднял свои мешки, проходя в лифт. — Куда это ставить? — спросил Син Цю у девушки, составляющей смету и одновременно с этим пересчитывающей все, что ей приносили. — Вон в ту кучу, — указала она на достаточно длинную линейку из таких же мешков с бирками, на которых было подписано, что и где находилось. — Иди к Михаилу, он тебя вызывал.       Удивившись подобной новости, священник немного напрягся. Вроде бы не было ничего такого, и он уже узнал что за человек был главой ведьмовского штаба, но все равно подобное было уж точно не с проста.       Попрощавшись с девушкой, парень направился в нужную сторону, буквально пробираясь через толпу снующих повсюду людей. Их серьезные лица были так близки и далеки одновременно, что Син Цю запутался. Он сидел тут уже приличное количество времени, слышал обо всем, что происходило снаружи, но принял участие лишь единожды, до сих пор не видел той болезни, которой все так пугались, не мог осознать всего масштаба, запертый в пределах возможного информирования.       Постучавшись в кабинет Михаила, следователь вошел внутрь. — Проходи, есть разговор, — мужчина встал из-за стола, пересаживаясь на диван, и указал на кресло с противоположной стороны. — Что-то не так? — спросил Син Цю, в который раз перебрасывая взгляд на татуировки, струящиеся рунами по телу ведьмака. — Сегодня я отправляю тебя и еще около двадцати людей тайно восстанавливать разрушенную ангелами церковь. Катарина говорила о твоих обстоятельствах, если ты готов идти, я сейчас же приведу твоих коллег. Будешь руководить ими при постройке. Это будет сложно, но я рассчитываю на тебя.       По телу прокатилась дрожь. На самом деле Син Цю думал, что об этом все забыли во всеобщей панике, он и сам почти забыл об этом, но сейчас наконец вспомнил. Ему более нельзя было находиться рядом с Чун Юнем, и кто знает когда они встретятся еще раз? Останутся ли все еще в нем чувства к тому моменту? Син Цю честно надеялся на то, что нет. Он не мог любить того, кого любить был не должен. Сегодня подойдет к концу эта драматичная история безответной любви с побегами, дружбой и опасностью, преследующей по пятам. — Хорошо, я готов, — кивнул священник, сжимая пальцы в кулаки, чтобы унять боль в груди. Нужно оставаться сильным, и верным тому, к чему он шел. — Есть несколько правил, которые ты должен соблюдать, будучи главой этой церкви. Они могут показаться тебе омерзительными, но иначе… Впрочем, — Михаил наклонился вперед, поглаживая бороду на лице, отразившем небольшую насмешку. — У нас достаточно времени. Я расскажу тебе одну былину.       Священник нахмурился. Ему стало не по себе от мысли, что сейчас он узнает что-то, что навсегда изменит его представление о жизни.       Морозный воздух не был таким холодным, каким мог бы быть. Снег не был таким белым, каким мог бы быть. Лес не был таким густым, каким мог бы быть. Все происходило, словно во сне, а мужчина шел вперед, держа в руках окровавленное и искалеченное тело. Ее боль он видел воочию, он видел, как сотни теней пронзали и ранили ее тело, он видел, как изнутри ее разрывало, а тело ломалось, и как демон, ранее почитаемый словно бог, вымещал свой гнев на собственной ученице.       Слезы обжигали щеки, а на губах замирали слова: «Ты любила не того», «Ты отдала сердце не тому», «Почему тебе нужен был лишь он?», «Я сделаю так, что он больше никогда тебя не тронет, не прикоснется даже кончиком пальца», «Я сделаю так, чтобы твоя следующая жизнь была полна радости», «Ты больше не увидишь печали», «Я буду молиться за тебя и только тебе».       Хрупкий мороз обжигал кожу, а с моря доносился запах сгинувших во мраке дней. Мужчина помнил, то нежное чувство, с которым он оберегал казавшуюся юной девушку, помнил чувство счастья и восхищения, когда она, такая хрупкая, проводила рукой и разом обрекала сотни священнослужителей на смерть, помнил как горело ее ведьмино пламя, темным огнем поднимающимся к самим небесам. Не было в истории ведьмы сильнее и более не будет. Никто не сможет получить ту же силу, что и она. Она бы могла убить своего демона, но не решилась, в ее голове до самого конца не было ни одной мысли о его убийстве. Напротив, она знала на что шла, знала, что в конце концов ее любовь убьет ее изнутри, снаружи, она была готова к этому, сколько мужчина себя помнил.       Он построит церковь в честь нее, он извратит веру в честь нее, он будет молить небо за ее душу, и проклинать ад за ее любовь. Он сделает так, что никто не найдет это место, и многие будут в него попадать. Он сделает так, что сила, подаренная демоном навсегда будет свободно течь в жилах ее потомков. Ее секреты станут секретом семьи, ее любовь станет ядом веры, а ее вера станет погибелью для ада.       Так думал мужчина. Он думал об этом, возводя церковь, думал об этом, беря приемника, думал об этом, смотря на то, с какой яростью убивают его праведники. Но перед Богом все равны. Бог видит все, но закрывает глаза на все.       В большом и просторном холле собралось более двадцати человек. Все, как один смотрели на Син Цю, а он не знал, что им сказать. В горле пересохло, внутри пробивало ознобом. Он согласился не зная всего до конца. Знала ли сама Катарина о том, что за церковь была возведена на могиле ведьмы? По лицу Михаила священник понял, что именно этот фрагмент он бы хотел утаить до поры до времени, но как же ему самому справится с тем, что упало на его плечи? — Хорошо, становитесь в круг, я перенесу всех разом. Материалы для постройки я отправлю вам чуть позже, пока что придется довольствоваться палатками, — командовал ведьмак, а Син Цю все не решался.       Он идет вовсе не в святое место. Он должен будет проклинать ад, молить небо, но именно в той церкви, все должно было быть наоборот. Именно там нужно было проклинать небо и молиться аду.       Чертежи здания, лежащие папкой в руке дрожали, перед глазами пылал огонь, в котором ехидно улыбался демон, он ждал его и звал к себе, так будет ли следователь действительно защищен от него? *** Оказавшись прямо посреди зала, наполненного демонами, Скарамучча сузил глаза. Все были на местах. Все, черт возьми, были на своих местах. Никто не пошевелил и пальцем! Были слышны лишь разглагольствования о том, что делать с ангелами, как противостоять Небесам, как действовать и что делать. А посреди этого цирка из столетних, тысячелетних демонов, по видимому, прозевавших в аду слишком долгое время, наиболее смешной оказалась правительница, сидящая на своем троне, словно он был частью ее. Это злило. Даже Кадзуха, стоящий рядом не успокаивал. Эребосу неминуемо хотелось прямо сейчас скинуть Баал с ее насиженного места, после чего всех разослать по разным местам. — Всем тихо! — воскликнула женщина, с таким же вызовом смотря на генерала теней, стоящего у самого входа.       Демоны замолкли, не решаясь рушить авторитет их владыки, пока она сама вздохнула так, словно на ее плечи свалилась вся бренная тяжесть мира. И этот вздох оказался настолько громким, что отразился от темных стен, пробираясь в сами тени, которые натянулись, вторя тому, кто их контролировал.       Легкое прикосновение к руке заставило немного приглушить свою ярость, постепенно перерастающую в бешенство. — Скара, твои пальцы… — прошептал Кадзуха на самое ухо, заставляя возлюбленного опустить взгляд и заметить, что ногти почернели вместе с самими кончиками. — Спокойнее, — чуть погладил большим пальцем руки пястье Эребоса Вельзевул, после чего вернул взгляд к Баал.       Вторя голосу демона чревоугодия, Скарамучча взял себя в руки и постарался немного расслабиться. Ему действительно стоило держать себя в руках перед сотней генералов, а об остальном он подумает позже. — Пожалуй, вам есть, что рассказать? — на лице Баал проскользнула насмешка, что не смогло уйти от взгляда генерала теней. — Ангелы прорвались вперед, их армия уже заняла несколько позиций и начала отстраивать божественные врата, — проговорил Кадзуха, решая, что лучше сейчас не давать Скарамучче возможности высказаться, иначе могло случится что-то совершенно непредвиденное. — Генерал Вельзевул, я спрашивала вовсе не тебя, — строго отметила Баал, заставив бывшего мессию напрячься. — Эребос, что ты думаешь о происходящем?       Ниточка терпения постепенно обрывалась внутри Скарамуччи. Он чувствовал, как ненависть к этой женщине снова начала крутиться клубком в его разрушенной душе. Сейчас, когда нужно было действовать незамедлительно она имела наглость говорить так спокойно и безучастно, собрала генералов лишь сейчас, и задает настолько глупые вопросы, с определенной целью, которую Эребос прекрасно понимал. Она желала увидеть его покорность и признание, в то время как остальные демоны смотрели на него и ожидали, появится ли соперник на право занять место, ранее утерянное падшим серафимом. — Что вы хотите от меня услышать? — спросил Скарамучча, ловко вытягивая свою ладонь из ладони Кадзухи. — То, как мне в одиночку пришлось сражаться с двумя серафимами? — он сделал шаг вперед, ведя будто бы будничную беседу. — Или то, как я старался не упасть в голод? Или то, как меня вынудили сражаться в небе? Вам интересно послушать мои жалобы и просьбы больше не оставлять меня одного? Или же вы бы предпочли, чтобы я упал вам в ноги, за то что вы допустили то, что теперь по всему человеческому миру ангелы устанавливают райские врата? Мне правда интересно, о чем именно вы говорите, — закончил свой монолог Эребос, в упор смотря на Баал, которая на это лишь нервно улыбнулась. — Что ж, примерно этого я от тебя и ожидала, — она поднялась со своего места. — Язвительность была у тебя в крови, Эребос. Молодой предатель, водящий дружбу с преступником, разрушившим хрупкий мир. Неужели именно в этом и заключался ваш с ним договор?       Скарамучча усмехнулся. Нет, не так. Смешки полились из него против воли, перерастая в настоящий смех. Ему нравилась эта маразматичность правительницы, ее невероятно предсказуемая гордость, ее самолюбие, которое неподвластно даже богу. Он буквально чувствовал в своих ладонях силу, которой она боялась, от того и вела бесполезные словесные баталии, в которых вовсе не была сильна. — Вы вспоминаете о моем предательстве только тогда, когда вам это нужно. Не напомните, под чьим легионом действовали демоны, возвращающие миру прежний вид после прошлой жатвы? Кто взял первенство впервые после тысячи лет проигрышей? Кто восстанавливал порядок не только в мире людей, но и в аду? — отсмеявшись, начал Скара, в то время, как все затаили дыхание, перед нарастающими противоборствующими аурами.       Тени тянулись по стенам, извивались под светом фонарей, пока обнажался громовой меч повелительницы гордыни. Все вокруг напиталось такой густой аурой, что многие лишь безмолвно могли прижимать руку к груди, чтобы немного отвлечь себя от тяжести и давления. — Эребос… — прошипела Баал. — Ты понимаешь, что говоришь? — Ха… Еще как, — оскалился генерал, делая еще один шаг вперед. — Еще как понимаю. Я наконец понял, что за все время вы и пальцем не пошевелили для того, чтобы сделать хоть что-то. Не у вас ли у самой был договор с Небесами, из-за которого ад и не мог выиграть? Не вы ли сами выбирали тех, кто на ваш взгляд не сможет сделать все правильно? Вы не выбрали генерала Моракса, не выбрали Буер. Нету никакого закона, который не позволял бы им выходить в качестве демонов жатвы. Вы выбирали тех, кто не будет никакой угрозой любому, кого выберут ангелы. Они могли даже не стараться! Если бы не предательство Розарии, едва ли смог бы выиграть и я. Знаете, можете все отрицать это, можете плеваться от Небес, можете плеваться от людских законов, но единственное, что из раза враз предавало нас — это наше беззаконие, за которым не может уследить достопочтенный правитель, — буквально прорычал Скарамучча, даже не пытаясь обратить внимание на кого-то, кроме женщины, буквально трясущейся от ярости. — Вы не сможете контролировать меня генералом Вельзевулом, как предполагали, потому что это станет концом для вас самой.       Более слушать что-либо и говорить Эребос не собирался. Он развернулся и направился к выходу. Врата отворились перед ним сами и закрылись до того, как Баал смогла сказать что-либо еще. Он пошатнул ее право на власть в глазах генералов, но виновата в этом была лишь она сама. Скарамучча мог быть ведомым, он мог служить верой и правдой настолько, насколько позволяло ему его демоническое существо, но он не был намерен служить той, кто не понимает ценности людской жизни, даже как главного источника питания ада.       Сжав кулаки, генерал быстрым шагом шел в сторону выхода. Он без проблем мог вернуться прямо в свою обитель, но делать там было нечего, разве что доломать остатки дома. Все внутри клокотало яростным пламенем греха гнева, остудить который он был просто не в силах, также как остановить беспорядочно вьющиеся вокруг тени, готовые напасть на любого в пределах ста метров. — Скара, обернись пожалуйста, — серьезный тон голоса возлюбленного заставил остановиться, но не обернуться.       В груди предательски защемило. — Что? — зло выплюнул он, еще сильнее впечатывая когти в руку, выпуская из ладони пару струек теней. — Что ты рассчитываешь делать теперь? — спросил Кадзуха и, черт его побери, Скарамучча сейчас вовсе не хотел слышать нечто подобное. — То, что сам посчитаю нужным. — Ты становишься третьей стороной в этой войне, тебе стоит… — Блять! Каэдэхара, черт тебя возьми! — резко выкрикнул Эребос, оборачиваясь. Он не видел, но чувствовал, как его глаза горели, как тело неподконтрольно менялось, как удлинялись пальцы и кожа покрывалась россыпью теней. — Ты ее боишься?! — демон скорым шагом подошел к возлюбленному, тыча в его грудь длинным черным когтем. — Ты?! Тот, кто заставил ее признать твою победу и спасти мою душу?! Кто настолько тронулся головой, что стал жертвоприношением и поглотил разом больше ста тысяч душ?! Ха-ха-ха, насколько же изменили тебя эти тысячелетия? Кажется, я многого о тебе не знал, Кадзуха, — прошипел Скарамучча, замечая, как тронули эмоции лицо возлюбленного.       «Черт побери,» — прошипел он про себя, буквально ощущая, как задел Вельзевула. Он и так заставил ждать себя неизмеримое количество времени, они не могли выкроить себе время просто для того, чтобы поговорить и спросить, насколько все поменялось за прошедшие года, они не успели ничего, а он позволяет себе срываться буквально на единственном дорогом, что было.       Эти мысли в миг охладили пыл генерала теней, и все темные линии с его тела спали так же быстро, как и появились на нем. Единственное что теперь крутилось в голове Эребоса лишь: «Нет, нет, нет, я не должен был этого говорить.» — Ты правда не понимаешь?! — Кадзуха схватил возлюбленного за руку, едва ли не впервые повышая голос на него. — Скара, очнись! Сейчас идет война! Если ты устроишь переворот в это время, у нас не будет и шанса! Распри между демонами никак не помогут в том, чтобы защитить мир людей, который стал тебе так близок! Сейчас ты демон, не человек и не ангел, мы едва ли сможем следовать твоим предложенным правилам! — взбеленился генерал, в то время, как и сам не заметил, что также поддел Скарамуччу за живое. — Не человек? Не ангел? Ты правда веришь, что я демон?! Если я сам не верю в это, то как ты можешь быть уверен, что я демон?! Разве это не ты всегда был тем, кто ценил жизни людей?! Мне было глубоко на них насрать, я не мог насрать лишь на тебя! Потому что, черт возьми, люблю! Но в какой момент… — генерал вздрогнул, опускаясь на корточки перед Кадзухой. — В какой, ебаный, момент мы поменялись местами? Кадзуха… Зачем ты вернул меня?       В этот момент Скарамучча не понимал, какое именно выражение у него было на лице, как он смотрел на своего мессию. Он был старше, он видел гораздо больше, не мог позволить краскам ощущений выйти из-под контроля, но свою эмоциональность подавить не мог. Перед Кадзухой этого не получалось. Буквально каждая попытка заканчивалась неудачей. Он сам по себе стал беспросветным неудачником.       Увидев, взгляд фиалковых глаз, наполненных молитвой о помощи, об отчаянии и безнадежности, Каэдэхара проглотил тяжелый ком, вставший поперек горла. Не этого он ожидал от их долгожданного воссоединения. Все изначально пошло не так. Быть может ему и правда не стоило рушить естественный поток вещей, душ, жизней. Он первый стал причиной войны, заставил Скарамуччу вспомнить обо всем, заставил полностью вернуть все свои эмоции. Он ведь даже не имел ни малейшего представления, какого это — жить свою жизнь, а потом понять, что у него помимо нее есть и другая, прошлая жизнь, в которой были совершенно иные цели, иные идеи и принципы. Он сам заставил пройти его через все это.       Гулко выдохнув, Кадзуха так же присел на пол, так и не выпуская запястья возлюбленного из своей руки. Вся эта ситуация была до глупого ошибочной. Ее не должно было быть. Хотелось стереть из памяти все, начиная с первых собственных слов. — «Наговорили же вы друг другу,» — влезла Кусари, и Каэдэхара буквально почувствовал, как она качает своей головой внутри него. — «Сколько раз я видела, как таким образом распадались даже самые дружные семьи.»       «Зачем ты мне это говоришь?» — молчаливо подумал парень. Ему становилось больно лишь от одной идеи об этом. Он не хотел, чтобы сейчас все на этом и закончилось, но чувствовал себя так, будто стоял на тонкой корочке льда самого глубокого в мире озера, словно вот-вот утонет и не сможет выпутаться из длинных водорослей, паутиной обхвативших его запястья, лодыжки, шею, глаза.       Сзади послышался грохот открывшейся и вновь закрывшейся двери, а легкие шажки засеменили по направлению к молчаливо сидящим прямо на полу демонам. — А я знала, что так произойдет, — улыбнулась девочка, присевшая рядом с парнями. — Кадзуха, ты изначально был слишком правильным для ада, а вот дорогой Эребос чересчур эмоционален даже для ада, — легко посмеялась она, привлекая на себя внимание.       Буер как обычно улыбалась. Вельзевул долгое время пытался угадать, что же скрывала ее улыбка, но все попытки были тщетны. Она, словно запертая на заржавевший замок книга, никому не давалась, но в тоже время сама могла прочитать кого угодно. — Давайте подумаем вместе, как решить всю эту ситуацию, — улыбнулась она, протягивая ладони и поглаживая обоих по голове. — Эребос был конечно, словно адский паук в своих словах, но Кадзуха, ты же убил когда то уже такого? И с ним справишься! — Я не собираюсь его убивать, — так и не подняв глаза, ответил демон, на что Нахида лишь звонко рассмеялась. — Я ведь не о том, не переворачивай мои слова. Давайте сходим дружно ко мне в гости на чай, я вас выслушаю и что-нибудь посоветую, хорошо? ***       Среди высоких белых шатров с нарисованными на них крестами, среди практически наступившей ночи в эту теплую весеннюю пору прогуливалась одна из медсестер, резво пробирающаяся сквозь толпы больных и врачей в масках. Впрочем, она то знает, что среди всех есть один, кто останется жив даже спустя сотню тысяч лет. — Ху Тао, ты сменила повязки людям в третьей палате? — спросила девушку подошедший врач, по запаху которой всадница смерти сразу определила, что та уже попала под влияние просто потрясающих цветов. — Так точно! — нараспев протянула она, после чего дальше направилась к давнему другу.       Запах отчаяния, криков людей и их крови действительно воодушевлял, складывался мелодией в пустоте души, очаровывал и завлекал. С каждым днем все больше людей умирало, а Ху Тао брала на себя самую трогательную вещь — сопроводить их в последний путь и сжечь тела в алом пламени. Жаль лишь, что в итоге никого кроме нее не останется. Больше не останется ни веселья, ни очарования смерти, ни обрядов, но этот мир уже давно должен был быть разрушен.       Зайдя в одну из палат «Золотого креста», девушка подбежала к парню в белом халате, скрупулезно изучающего собственное творение, и обхватила его руками за плечи. — Альбедо! Ты так занят, что вообще не выходишь. Неужели в аду не насиделся? — спросила Ху Тао, заглядывая через его плечо в колбы с какой-то малиново-красной смесью. — Не отвлекай меня, я готовлю антидот, — серьезно ответил всадник чумы, после чего накапал пару капель еще какой-то странной смеси и поместил в нее кусочек красного цветка, сорванного со мха. — Губить такое чудо просто незаконно! — возмутилась девушка, после чего похихикала. — В любом случае осталось меньше года, знаешь? Интересно, я успею повидаться с войной и голодом? Вы же с войной дружите, ждешь его? — Мы недавно виделись в аду, — подметил Альбедо, все же отвлекаясь от своего занятия и поворачиваясь лицом к давней знакомой. — Зачем тебе нужно было заключать договор с Дотторе? Ты ведь знаешь, что твоя сила губительна для людей. Меня можно пережить, голод и войну тоже, но смерть не переживет никто из нас, — нахмурил брови парень, выжидающе смотря на Ху Тао, на что та пожала плечами и отошла к кушетке, стоящей прямо на только порастающей травой земле. — Ну как сказать, ты в курсе, что я ненавижу людей, правда? — спросила она, улыбаясь и подставляя под голову ладонь. — Естественно, мы знаем истории друг друга. Но я все еще не понимаю, почему ты так рвешься остаться единственной, и при этом с таким удовольствием гуляешь в мире людей. — Я буду не одна, — прикрыла глаза девушка, напевая мелодию себе под нос. — Не одна-не одна, словно кость под землей собрана… Не плохая рифма, не находишь? — В каком смысле не одна? — спросил Альбедо, недоверчиво смотря на нее. — Я бы не стала рисковать лишь ради того, чтобы уничтожить всех. Естественно мне нужен друг, — заметила она. — В одиночку наблюдать за крахом скучно, так что доктор обещал мне создать из генерала теней напарника по бедствию. Он тоже не умрет. Возможно даже проживет дольше чем я. — Это невозможно, — покачал головой Альбедо. — Демоны питаются эмоциями людей, даже падшие. Без них ни мы ни ангелы не смогут существовать. — Ну, я не знаю деталей, ты мог бы спросить у него сам, но сейчас до него не докричишься. Он занял лучшее место в зрительском зале, — пожала плечами Ху Тао, после чего поднялась со своего места и направилась к выходу. — Кстати, сестра Мария сделала просто восхитительные печенья, тебе принести? — Нет, спасибо, — ответил Альбедо, возвращаясь к своим исследованиям.       «Выживший в конце падший ангел?» — спросил он сам себя, упорно сверля взглядом кипящий раствор. Даже повелителю болезней было сложно понять, как такое возможно, но это заинтриговало. Что же такого мог сделать с его душой Дотторе, чтобы он смог выжить даже при всепоглощающем смертельном голоде? Возможно, лишь в теории, можно было перенаправить его желание питаться грехами на что-то еще, но как это сделать, если даже душа разбита на части, всадник представить не мог.       Потерев переносицу, он достал очередную жидкость, решая отложить эти размышления и заодно коря себя за то, что так и не смог получить образец тела Эребоса. Может быть с ним стало бы все понятнее?