Хороший Плохой Безумный

Тяжёлая ночь подошла к концу. Близился рассвет, но его свет ещё не утешил бесцветные, белые стены. Больничная палата была отдельной, идеально чистой, но казалась мрачной тюремной камерой. Генри сидел на постели. Ему уже оказали помощь. Пулю благополучно извлекли, заражения удалось избежать, поэтому всё, что оставалось мальчишке сейчас — утешающе поглаживать перевязанную руку в закрепляющем чехле под усталым пристальным взором отца. Бауэрс-старший был мрачнее тучи. Он сидел молча на стуле с накинутым на плечи больничным халатом. Под глазами залегли огромные мешки. Слишком много тяжёлых разговоров за одну ночь. И на них дело не кончится. Но Оскар шериф. Поэтому было легче. Ситуацию с сыном он разрешит. Но гнетущим осадком осел вопрос судьбы малолетнего убийцы — мальчишки Денбро, с которым уже работали за дверьми операционной. Нынешнюю тишину разрушил ворвавшийся в палату Грей. Вид его был не менее паршивый, чем у Оскара. — Его удалось стабилизировать, — взгляд Роба был усталым, голос полон напряжения. — Накачали под завязку, так что сейчас спит. Бауэрс молчал, молчал и Генри, опустивший глаза вниз. — Нам надо условиться о дальнейших действиях, — безапелляционно наступал Роб. В данной ситуации у них не было времени на игры в молчанку. Старший Бауэрс грузно поднялся со стула. Он несколько озадаченно поглядел на напарника. — А разве не ясно, какие дальнейшие действия? — Это останется в тайне, — подытожил Грей. У Бауэрса дёрнулся глаз — из-за чего тут же посетила мысль провериться в неврологическом отделении. — Грей, не неси хрени! — ноздри Оскара зло раздувались. — Тела нужно вернуть родителям! Тем более, что среди них — пропавшая почти год назад Бетти Рибсон! Генри тошнотно передёрнуло от воспоминаний об изъеденном опарышами и крысами теле. Оскар же думал о плачевном душевном состоянии безутешной матери девочки. Грея волновала только несчастная судьба психологически и физически искалеченного Оленёночка. Его Билли. — Криса ты ещё сможешь связать с группировкой, — напомнил Роб. — Убрали как неугодного. А с малышкой Рибсон… — Расскажем, как есть, — Оскар хотел было двинуться к выходу, тем самым окончив данный разговор. Однако Грей непреклонно перегородил дверь, словно сбросил с себя занавес усталости. Он сжал плечо Оскара. — Чего ты хочешь, Оскар? — Роберт впился тяжёлым, лихорадочно блестящим взглядом в глаза Бауэрса. — На полном серьёзе выложить всю правду, как она есть? С таким торжеством разглагольствовали о пойманных серийных убийцах подростков, чтоб, в конечном итоге, признать, что поймали не тех? — брови Грея сдвинулись к переносице. — Наши головы первыми полетят. А Билл навечно застрянет в психушке. Этого хочешь? По лицу Бауэрса проскочила нервная судорога. Какой бы долг ответственности не лежал на должности шерифа — своя шкура ближе к телу. И Грей и, главное, Оскар, понимали это. Однако, последняя фраза Роба напрочь убила оказанный на Бауэрса эффект. — Допустим так, — начал он. — Крис, как и Хокстеттер с Хаггинсом, был убран с единым мотивом. Но Бетти Рибсон? За что её, Грей? Как это ты предлагаешь объяснить? — Трое подростков стали жертвами своих преступных амбиций, — невозмутимо продолжил Роб. — Бетти Рибсон — объект оказавшийся не в том месте, не в то время. Тем более, дело по ней давно уже закрыто. — Так теперь зовётся запланированное хладнокровное убийство с последующим сокрытием тела? — в той же манере, но с чуть большим нажимом, парировал Оскар. — Предлагаешь просто оставить тела гнить в канализации? — Нет, — качнул головой Грей. Больничный халат сполз с широкого плеча. — Увезу подальше и закопаю в тщательном месте. Бауэрс еле сдерживал гнев. Нельзя, чтоб их разговор кто-то подслушал. — Ты хоть слышишь себя? — Оскар многое хотел высказать, но выразился кратко и ясно: — Ты хочешь покрыть преступление! — Думай об этом, как о лжи во спасение, — глаза Роба были подобны двум льдинкам. — Тем более, грязную работу я сделаю сам. И, Оскар, хоти ты всё рассказать, то сразу бы сделал это, как только мы ступили на порог больницы, — Грей непреступно стоял на своём и был намерен идти в атаку до конца. — Или ты действительно хочешь, «во имя правосудия», чтобы нас всех линчевали? — А чего хочешь ты, Грей? — парировал Бауэрс-старший, таки задав вопрос, от которого воздерживался долгое время. — Разве не очевидно? — Роб старался быть непринуждённым. — Даже если мы подправим всё дело, сокроем все улики, — Оскар наступательно шагнул вперёд, не прерывая зрительного контакта, и пальцем указал в сторону, туда, где была операционная. — Он больной на всю башку. — Психиатр и адекватная обстановка поправят это. — До какой поры? Не будь идиотом. Я могу понять, если ты руководствуешься нашим положением, но положением Денбро? — Оскар говорил резко, грозно. — Четыре трупа, Грей. И это не просто под эмоциями напасть в переулке и пырнуть. Нет, он заманивал и расправлялся с особой жестокостью. Мы втроём — тому доказательство, — Бауэрс махнул рукой, охватывая всех присутствующих. — Как твоё ребро, кстати? — Жить буду. — Денбро не место на свободе, — пропустив слова о самочувствии напарника, подвёл вердикт Оскар. — Его обколют, окончательно сведя с ума, или в овощ превратят, — сквозь зубы прорычал Роб. — Зато он не будет опасным! — Тогда стоило оставить его подыхать в канализации. Так было бы милосерднее. — Нет, — качнул головой Оскар. — Это неправильно. Хотя, не сказать, что он бы подобного не заслужил. Ждём его пробуждения и психиатрической оценки. Крыша у него точно не на месте. Так пусть ему окажут соответствующую помощь. По закону. Роберт сжал кулаки, Оскар поднял подбородок. В палате похолодало, воздух потяжелел, предвещая драку, от чего Генри уже потянулся к кнопке вызова медсестры. — Я спас твой зад, — предпринял ещё одну попытку наступления Грей. — А я твой, — в той же манере ответил старший Бауэрс. — Думаешь, доктора идиоты и не заметили следы сексуального характера на теле пацана? Вскоре они донесут мне об этом... в деле указывать, что мне известно? — Я ни к чему его не принуждал, — тема, на которую они вышли, злила Грея. — Так и запишем в ваши оправдания, сэр. — Оскар, я не хочу становиться врагами. На лице Роба заплясали мрачные тени, желваки нервно подрагивали. Он был подобен зверю, который, в отчаянной попытке не утонуть, вцепится в кого-угодно клыками и потащит на дно. Включая Бауэрса. И последний это прекрасно понимал. — Пошёл вон. — Всенепременно, Оскар. *** Этим же днём они начали действовать. Все записи скорой и больницы о поступлении сына шерифа были стёрты. За неимением более тяжёлых, осложнённых травм, Генри разрешено было выпустить домой со списком лекарств для обязательного приёма. Знакомый врач Оскара — бедолагу вызвонил в ночи и заставил приехать в Дерри из другого города — любезно согласился понаблюдать за Генри в период реабилитации. Во избежание расспросов, Бауэрс-старший сфальсифицировал историю о неудачном падении сына с велика — вот и объяснение тому, если кто-то каким-то образом увидит у сына перевязку. Завершающим актом стала полная ликвидация записей с камер видеонаблюдения датированная поступлением шерифа и его помощника с ранеными мальчишками в охапке. Записи лично о Денбро уничтожить было нельзя. Как и спрятать самого мальчишку. Тут объяснение выпала честь состряпать Роберту, как добровольцу на роль ответчика за судьбу Билла. И Грей проявил креативность, чтобы созданная им история вышла дальновидной и ещё сыграла свою роль в плане на предстоящие события. Дела обстояли так: Грей был на ночном патруле, когда на одной из улиц неожиданно обнаружил пропавшего подростка. Поведение того вызвало очень много подозрений. Роберт остановился в желании помочь, но мальчик, едва завидев полицейского, рванул прочь. Нагнать того удалось лишь на пустоши. Тогда пацан в полной мере продемонстрировал признаки неадекватного поведения и, поздно замеченный Греем, нож. Билл Денбро был настолько чем-то испуган и обременён, что приставил лезвие к собственному горлу. Во избежание ужасной трагедии, помощник шерифа Роберт Грей принял решение выстрелить и, тем самым, обойтись малой жертвой. В срочном порядке была оказана первая помощь, вызваны медики и законные представители мальчика. Тогда-то, уже в больнице, всплыли наружу неприятные подробности о семье Денбро. Одним из таких ключевых моментов стало отсутствие заявления о пропаже сына со стороны родителей. Переживающий за судьбу мальчика помощник шерифа любезно пояснил, что ранее, первыми о пропаже Билла забили тревогу одни лишь друзья, выразившие крайнее беспокойство отсутствием товарища. Даже без заявления, представители правопорядка серьёзно занялись поисками исчезнувшего, поскольку совсем недавно была арестована банда серийных подростковых убийц. Следующими неприятными вскрытыми подробностями стали обнаруженное врачами плачевное, во всех смыслах, состояние мальчика. Помимо огнестрела, у юного пациента наблюдались нервное и физическое истощение, близкое к анорексии. Следы физического насилия и сексуальных контактов не на шутку встревожили медиков, не говоря уже о полиции. Чета Денбро упорно отстаивали позицию непричастности к состоянию собственного ребёнка. Что выглядело смешно на фоне сразу всплывшего внутреннего разбирательства об их неисполнении родительских обязанностей, ранее сподвигнутое Греем и поддерживаемое Бауэрсом. До начала затеянной проверки, как всем сказал Роберт, он всего лишь руководствовался интуицией, ещё с допроса мальчика в школе твердившей ему о напряжённой обстановке в семье. И он не ошибся: сейчас, когда занавес полностью снят — речь шла не просто о полном ограничении Зака и Сары в правах, вплоть до запрета к приближению, скорее всего им грозил срок, причём не только за неисполнение родительских обязанностей, вскоре этому добавиться жестокое обращение и фактически доведение до самоубийства. Далее Роберт имел возможность наблюдать за перепалкой в конце коридора больничного крыла между Оскаром и четой Денбро. К Биллу их не пустили. До ушей доносились обрывки фраз про дружбу со школы и откровенные наговоры и жестокую клевету. Бауэрс словам, некогда хороших знакомых, не внемлил и коротко велел уже прибывшим из полиции подчинённым и представителям органам опеки увести Зака и Сару с целью дальнейшего расследования. После чего, сам Оскар вернулся к ожидающему Грею. — Погано себя чувствую, — Бауэрс сжал сморщенную в хмурости переносицу. — В отличие от них, — холодно отозвался Грей, провожая презрительным взглядом пару Денбро, которых стремительно уводили прочь. — За всё время они ни разу не поинтересовались самочувствием Билла, а только своим положением, которое так яро продолжают отстаивать. Словно и понимать не хотят, в чём их вообще обвиняют. — Потому и говорю, — мрачно вздохнул Оскар. Выше его сил было принимать тот факт, что судьбой мальчика с искалеченной во всех смыслах жизнью интересовался, фактически, совративший мужик, чего бы там Грей не плёл о добровольности, но не родные отец и мать. — На самом деле, ничего удивительного в этом нет, — хмыкнул Грей и Оскару на долю секунды почудилось, что в глазах того промелькнуло что-то странное, незнакомое. — У обоих на лицо все признаки открытого отвержения ребёнка, — уголки его губ поджались, казалось, ему трудно было сохранять привычную маску спокойствия. — Всё, что возникает на их лицах, при упоминании сына, так это отвращение. Причём, они наверняка сами полностью осознают свою личную неприязнь к Биллу, но упорно гадают, почему их за это вообще осуждают, — голос Грея, хоть и не изменился в тоне, но что-то в нём стало отдавать тяжёлыми, стальными нотками, что насторожило даже Оскара. Слишком часто за последний период времени он видел открытого, настоящего Роберта. — Их нежелание видеться с ним только подтверждает это. Полное отсутствие желания хоть каких-нибудь контактов. Вспомни наш обыск в их доме: они говорили о нём исключительно нелестную чушь и ничего толком не смогли припомнить, хоть чего-то хорошего. Да что уж там, — невесело усмехнулся Роберт, неосознанно прижал ладонь к груди, где, на самом деле, во внутреннем кармане формы был бережно спрятан уцелевший блокнот, — им банально было неинтересно, чем вообще увлекается их сын. Если кого и обвинять во всём, то именно их. Монстра создали они. — И в итоге вышло: «ребёнок, не получивший тепла от родной деревни, сожжёт её до тла, чтобы согреться». Во мраке наступившей тишины в белёном коридоре больницы, оба полицейских в полной мере осознали, насколько облажались в этом деле. — Не знал, что ты можешь выдать что-то столь глубоко-философское, — слабо улыбнулся Грей, — да ещё и с нотками сентиментальности. — Ох, заткнись, — закатил глаза Бауэрс, после чего указал напарнику в сторону открывшейся двери из палаты Билла, откуда выглянул доктор. Оскар серьёзно посмотрел Грею в глаза, тот ответил коротким кивком и направился к врачу, оставляя шерифа позади себя. Бутч тоже не заставил себя долго ждать, день обещал быть долгим. Мужчина устало выдохнул и направился к выходу, куда недавно вывели обвиняемую чету Денбро. — Как он? — задал сразу вопрос Роберт, как только подошёл к доктору. — Ну, — тот снял свои крупные окуляры с лица и густые седые гусеницы бровей сочувственно изогнулись, — что я могу сказать? Состояние стабильное, однако не могу дать точных прогнозов, когда мальчик придёт в сознание. Для организма само истощение является большим стрессом, способствует этому ещё и необходимый сейчас курс лекарств и искусственное кормление. Боюсь, процесс реабилитации и восстановления физической формы займёт много времени, тем более для такого юного пациента… Роберт вздохнул. Он и не ожидал, что будет просто, раз сам выбрал этот путь. И теперь, когда больше никто ему не препятствует, идти на попятную не намерен. — Свяжитесь со мной, если появятся какие-то вопросы или новости касаемо Билла, — Роб выудил из наружного кармана визитку, — вот мой номер. Распрощавшись с доктором, Грей не удержался и заглянул в зашторенное большое прямоугольное окно палаты. Тонкой щели обзора на изможденного Оленёночка хватило для поднятия огромной волны солёного ужаса и тошнотворного сожаления. Пересилив себя, Роберт двинулся к выходу, ещё разок напомнив о распоряжении никого к Биллу не впускать. Больничный коридор полностью опустел. Следующие дни томительного ожидания прогнозов и самого пробуждения Билли пролетели, как в тумане. Роберт не мог даже припомнить хотя бы малозначимую деталь в замыленным промежутке времени. Разве что момент, когда к нему на порог, словно дежавю, заявились группка детей-неудачников. Поведал им Роб, как и всем, выдуманную историю, из-за чего успокоить толпу мелких истериков и окончательно выгнать их удалось лишь через час. Грей не переживал, в больнице в палату к Биллу никого, кроме него не впустят. А дальше, Роберт будто вновь очутился в лимбе хандры и зудящего чувства тревоги, в котором пребывал с момента пропажи своего Оленёночка. И хоть сейчас тот был так безумно близко, но в то же время так далеко от самого Грея. Дабы не сойти окончательно с ума, Роб взял в привычку наведываться в больницу по поводу и без, настораживая своей дотошностью больничный персонал. Но Роберту было плевать. Он пребывал в палате Билли больше, чем в собственном доме. Осторожно массировал исколотые иглами капельниц костлявые ручки, гладил тёмные провалы глаз, при том никогда во время своих визитов не закрывая рта, выкладывая Оленёнку всё, как на духу. Доктор сказал — тот его слышит. Грей не мог больше оставлять Билла в одиночестве. Оно однажды уже чуть не погубило. Дело о Заке и Саре продвигалось более, чем гладко. Уступив Оскару решающую роль, сам же Грей отошёл назад, из тени решая основные ходы, по которым шло расследование в отношении четы Денбро. И, как уже было предрешено, не в их пользу. После ряда обысков в доме и проведения психологических экспертиз обоих родителей, обвинение их в жестоком обращении со своим сыном уже никак нельзя было как-либо отрицать. Дело близилось к суду, к которому уже был готов Бауэрс и изрядно готовился Грей. Мысли о судебном заседании роем шершней гудели голове, заставляя кровь пульсировать, а жилистые руки сжиматься в кулаках. Но Роб каждый раз выдёргивал себя из этого состояния, ведь в своей ладони он сжимал ручку Билли, что упорно не желал приходить в сознание. Это ещё больше подливало масло в огонь гнева Роберта. За страдания Билла он заставит и Зака и Сару расплатиться, как любил говорить Бауэрс, по всей строгости закона. Даже если им удастся избежать срока — Зак, по словам Оскара, последние дни кичится некими серьезными юридическими связями — им не избежать уголовной ответственности. А это, как минимум, выплата космических размеров штрафов, постановка на учёт и регулярные психиатрические проверки. Последнее особо сильно гложило Сару. Но, пожалуй, больше всего Роберт ждал поднятия общественности. Жители Дерри, ещё не отошедшие от резонанса серийных убийств подростков, уже вовсю смаковали новость о жестоких и беспечных родителях. В каждом редком шёпотке за чужой ладонью таилась злоба и линчевательский настрой. Суд над семьёй Денбро напрочь убьёт всю их социальную жизнь. У Зака уже, по словам того же Бауэрса, начались некоторые проблемы с работой. Роберт намерен, чтобы эти двое в полной мере прочувствовали, какого это — быть изгоем и влачить существование в полном одиночестве. Роб ел, ходил на работу и даже спал с этими мыслями. Пока один звонок не остановил бесконечный однотипный поток холодной ярости и злого расчёта. Билли пришёл в сознание. Не помня себя, на всех парах Роберт примчался в больницу и уже готов был ворваться в палату, но доктор мягко остановил его. — Прошу, будьте спокойней, — врач, заглянув ещё раз в палату, прикрыл дверь и, взяв Роба под локоть, отвёл в сторону. — На данный момент он ещё не отошёл от воздействия препаратов. Я обязан предупредить вас, что он может быть не стабилен — в плане, это может выражаться в вероятной неадекватности его поведения. С языка едва не сорвалось, что хуже уже ранее увиденного Робом, быть не может. Вслух же он ответил, что принял всё к сведению и попросил оставить их наедине. Картина, открывшаяся сейчас была самой прекрасной в своей сути и самым трагичным в своём положении. Ещё пуще осунувшийся, болезненно бледный Оленёночек смотрел своими прекрасными печальными глазками в обручах тёмных провалов. Грей присел на стул рядом с койкой. Ни один не осмелился начать говорить первым. Роб столько всего хотел сказать Билли при пробуждении, а сейчас и слова вымолвить не мог — не в силах оторвать взгляда от глаз мальчика цвета океана. Двух глубоких, полных усталости океанов. — Привет, малыш… — только и смог выдать Роберт, не сдержав немного глупой улыбки. — Р-роб… — собственное имя армией мурашек пробежалась по позвоночнику, — п-п-прос-сти… Сухие, обескровленные губы еле молвили, но Роб ловил каждое их движение. — Ну что ты, — он вдруг заметил, что остекленный взгляд Билла устремлён на его грудь, куда ранее была пущена пуля с одной целью. — Я в полном порядке. Бледненькое, словно напобеленное личико не изменило своего отрешённо-обречённого выражения и Роб размеренно заговорил: — Старина Оскар тоже не злится, — улыбка Грея стала воодушевляющей. — Он очень за тебя переживал! Я даже больше скажу… Роб наклонился низко-низко над мальчиком, опаляя горячим дыханием его ухо. Тело того по-родному и привычно-трепетно отозвалось мурашками. Грей не мог не обрадоваться, что его мальчик приходит в себя. — …Я провёл генеральную уборку, — до Билла, кажется, не сразу дошло, о чём речь, но потом он вдруг крупно передрогнул всем своим хиленьким тельцем. — Оскар подсобил. Всё будет хорошо. Вопреки ожиданиям Грея, Билл отвернулся от него, устремив неизменно-отрешённый взгляд в белёный потолок. — Генри тоже в полном порядке, — поспешил добавить Роб, махнул рукой и задорно заулыбался, — уже даже напрашивался к тебе в палату, гостинцы принести хотел. Можешь не извиняться перед ним. Роберт откровенно врал, но он до боли хотел увидеть пусть даже вымученную улыбку Билли. Если потребуется, Роберт заставит мелкого засранца Бауэрса притащить сюда зад. В противном случает, тот ещё одну пулю схлопочет. — Пе-перед Джордж-дж-джи я-я-я уж-же ник-к-когда не смог-гу извинить-ть-ться… Дыхание мальчика резко стало отрывистым, он зашмыгал носиком и, в какой-то момент, быстро-быстро замотал головой из стороны в сторону, словно его искалеченная душа, устав окончательно мучиться в истерзанном жизнью теле, намеревалась разбить эту поганую оболочку, как хрустальную вазу и вырваться прочь, на свободу. Туда, где больше никто не обидит и где не будет больно. И препятствовать этому не мог даже Роб, вцепившийся в запястья худых ручек в сетях вздутых вен с чёрными пятнами от игл. — Малыш! Малыш, успокойся! — он старался удержать Билла, чтобы тот случайно не навредил себе, и шептал и шептал от чистого сердца, только бы его малыш услышал и внемлил. — Я с тобой! Я не брошу тебя! На шум спешно забежал в палату доктор с медсестрой и торопливо попросил Роба удалиться, сделав упор на том, что он будет только мешать. Грею пришлось уйти. После сказанных Биллом слов, срочно требовалось выпить. Под категорию собутыльника, особенно после всего связывавшего их, попадал Оскар. Тот определённо не шибко хотел Грея видеть, вообще на порог его впускать желанием не горел. Генри тоже не хотел, но его мнения никто не спрашивал, поэтому младшего пинком выгнали в комнату. Весь последующий вечер Оскар кривил лицом, давясь принесённой Робом выпивкой — наверное, единственной найденной убедительной причиной пустить ублюдка в свой дом. Впрочем, ещё таковой можно отметить возможность сказать «я же тебе говорил». И напомнить про поломанную мебель. Роб же думал о том, насколько поломан Билл. Те его мольбы о прощении — тогда и сегодня — Роберт не идиот и мог сопоставить два и два. Была шальная мысль взять дело о гибели Джорджа Денбро и глянуть запись с видеорегистратора, но Грей отмёл данную идею. Это дело закрыто, Билл там лишь свидетель — незачем в неспокойное время ворошить улей. Все мысли Грей оставил при себе. Если даже, что более чем вероятно, Билли убил собственного брата, случайно или же намеренно — это уже не важно. В сухом остатке у мальчика теперь лишь чувство вины, разрушающее его изнутри. Умом Грей понимал весь ужас ситуации. Но пугало совсем не то, что Билл является серийным убийцей, на счету которого пять жертв, нет, Роберта пугало собственное бессилие. Пусть, он сможет помочь скрыть, уже помог, содеянное, но он не может помочь остановить саморазрушение того, кого так сильно любит. Тревогу и боль этой ночью он заглушил алкоголем. С Оскаром он так ничем и не поделился. Незачем и дальше испытывать терпение и моральный кодекс шерифа. Роб явился в больницу с более лёгкой, несмотря на похмелье, головой и гостиницами под рукой — всё из того, что указано в диете Билла. Оленёночку нужно набирать массу постепенно, опасно в его состоянии сразу начать питаться тяжёлой пищей. Врач, однако, встретил в точности противоположным, его, Грея, настроении. — Пока рано ставить диагнозы. Хотя то, что на лицо длительная глубокая депрессия — это бесспорно… и ещё… есть некоторые основания полагать о… — врач вздохнул и тактично поправил очки, скосив глаза в левый нижний угол. — По предварительным признакам очень похоже на шизоаффективнное расстройство. Роб ничего не ответил. Его сердце замерло, чтоб ненароком не заглушить слова доктора. — Более точный результат даст психиатрическая экспертиза, но… — «Но»? — Грею определённо не нравилась эта фраза. — Говорите. Как ответственное за безопасность мальчика лицо, я должен знать. — Понимаете, если прогнозы подтвердятся или будут ещё хуже, боюсь… — доктор снял свои очки. — Его стоит перевести в психиатрическую клинику. Осложнением шизоаффективного расстройства может быть склонность к суициду с реализацией суицидального поведения. — Я могу навестить его? — спросил Роберт, не став отвечать на рекомендации врача. — Да, действие препаратов после пробуждения сошло. Но я уже предупреждал вас, что его поведение может быть непредсказуемым, — доктор любезно собирался открыть дверь, чтобы впустить Роба, но вдруг остановился. — И, пожалуйста, мистер Грей, примите к сведению следующие рекомендации: в предстоящем разговоре с мальчиком старайтесь делать акцент на положительных моментах. Я понимаю, вы можете плохо знать подопечного, но я обязан был вас предупредить, чтобы не произошло эксцессов, как в прошлый ваш визит. Грей не желал продолжать разговор. Как бы там ни было, для себя он всё решил. В палате Билли лежал, всё такой же изможденный, бледный и очень хрупкий. — Я принёс тебе вкусняшек, Оленёночек, — улыбнулся во весь рот Грей. — Всё для моего чемпиона. Доктор сказал, что тебе намного лучше. Билл вяло повернулся, но ничего не произнёс. А Роб уселся на уже излюбленное место и непринуждённо резал яблоко, болтая всякую чушь за прошедшие дни: что ел, куда ездил, как развлекался. –… помнишь, как недавно мы ездили в цирк? — Грей, не отрывая от Билла глаз, раскладывал на тарелке разрезаемые дольки яблока. — Ты нисколечко не испугался предстоящей поездки. Мой храбрый Оленёночек. Скажи, ты хотел бы вновь отправиться, на этот раз, в куда более длительное путешествие? — Пеннивайз… Нож в руке Роба дрогнул. Лезвие врезалось в подушечку большого пальца. Кровь тоненькой струйкой побежала по мякоти фрукта, красная капля упала на пол. — Да, малыш? — Ну ты-то меня не бросишь? Не уйдёшь ведь? Заикание Билла, которого тот стыдится и которое Грей считал столь прелестным, отсутствовало. Ледяные глаза мальчишки смотрели строго, даже с вызовом, словно видели совсем не то, что представляла реальность. И всё же в них одновременно плескались море бесконечной надежды. — Нет, малыш, — Роб отставил тарелку на тумбу. — Я никогда тебя не брошу. И всё же улыбка высохших, изгрызенных губ принадлежала ему. Его мальчику. Его Оленёночку. Его Билли. Роб раскрыл свои руки, приглашая в объятия. Сил у мальчика хватило лишь приподняться на локтях. Но Грею и этого было достаточно. Он крепко сжал в своих руках хрупкое тельце, тепло поцеловал в висок, а затем уткнулся в взъерошенную макушку и нежно-нежно зашептал: — Никогда. Грей не врал. В нём не было ни капли сомнения. Он окончательно и бесповоротно полюбил этого мальчишку. Полюбил и будет любить целиком и по разбитым кускам. Ведь это его хороший мальчик. Его плохой мальчик. Его безумный мальчик. Конец.