warmth

Демасия никогда не спит. Патрули, башни столицы с горящими на верхушках арбалетами, протянутые к звёздному небу копья и мечи — всё это создаёт ощущение безопасности. Той самой, что любезно предлагает каждому жителю прикрыть глаза и провалиться в сон. Ненадолго. Если бы это была треклятая рыцарская эпоха, приправленная мнимой честью, то Джинкс давно бы стояла на иссохшей траве прямиком под окнами Люкс. Её пальцы бы точно играли слащавую серенаду, а рот растекался в улыбке, благодаря которой видны бы были два клычка: хитрых и, кажется, предвкушающих похищение волшебной принцессы. И даже дракон в лице Гарена не сумел бы справиться с воровкой — он сбежал бы сразу, стоило ему услышать пение Джинкс. Кому вообще нужны вокальные данные, когда в руках мирно сопит ракетница? Фейерверк огней, что перекрыл звёзды, с грохотом озаряет границы столицы. То место, куда обычно ведут стада для выгула, покрывается искрами, а старый сарай с ветхой крышей не выдерживает давления: разрывается на миллионы кусочков, щепками раня в панике улетающих птиц. Горланя, те ночным зрением способны увидеть Джинкс, стоящую на холмике, но им всё равно. В ответ им — такая же улыбка с двумя клычками, но на сей раз приправленная спекшейся на губах кровью. Разве есть что-то важнее спасения собственной жизни? Вокруг мгновенно звенит металл брони вечно натренированных солдат, а землю содрогает тяжелый топот. Демасия не думает смыкать глаза в этот момент. «Террористы!» — кричит оклемавшийся глашатай, а открывающиеся занавески окон вторят ему в ответ. Взрыв, разорвавший крепкую хватку Морфея и горожан, вызывает на лице Люкс лишь улыбку. Она не забывает сердито нахмуриться, так как угроза могла оказаться вполне реальной: кто знает, когда смельчаки решат освободить заключенных магов, что томились в сырой темнице? Впрочем, это были лишние волнения, которые забывались за несколько секунд. Руки Люкс тянутся к дверцам шкафа, чтобы достать оттуда плащ, накинуть его, а после сбежать из покоев под неодобрительный взгляд служанки. Утром ей точно придётся заново пересказывать заученные правила безопасности Гарену. В лесу вечно бдит тишина. Она нежно гладит растения, что тянутся к ней в ответ, а после скатертью опускается к рекам, что с недовольным бурлением противятся, но всё же бегут дальше по течению. Джинкс разрушает порядки именно в тот момент, когда резво перебирает ногами и вспахивает острыми носками ботинков землю, чуть ли не вырывая небольшие цветы. Она — хаос, который не должен был существовать. Она — случайность с блестящими от Заунских испарений фиолетовыми глазами, которые действовали подстать лазерными лучам, подвергая всё огню. Джинкс хохочет чересчур громко, когда усаживается на небольшой обрыв, откуда открывается вид на последствия взрыва: вокруг места крушения ракеты уже собрался десяток солдат в предводительстве с Гареном. Они бродили то туда, то сюда, постоянно глядя точно в глаза виновницы, что также уверенно смотрела им в ответ. Ей нечего бояться. Когда рядом лежит урчащая ракетница, что так и просит почесать пузико-курок, можно ли вообще испытывать страх? Слепота распространяется только на людей, что решили вооружиться этим вечером до зубов — Люкс была в одной лишь тонкой накидке, которая вряд-ли могла спасти от холода предстоящей ночи. Звёзды с усмешкой провожали волшебницу взглядами, весело подмигивали, разрешая той точно пройти по молочному пути, тому самому, что оканчивался прямиком у обрыва. Мысли, каких было сотни, а то и тысячи, из головы вылетали быстрее пуль: думать не хотелось, да и возможности такой не было. Ноги, словно муравьиные лапки, аккуратно ступали по вытоптанной раннее дорожке. Люкс знала, что именно Джинкс недавно проходила здесь, а знаком этому были уже мёртвые растения, что раскинулись по земле и с волнением предупреждали волшебницу о том, что дальше идти не стоит. Впереди — хаос, который сожрёт каждого, кто подберётся слишком близко. Фишбоунс противно завывает, когда Джинкс обращается к ракетнице по имени. Оружие слышит, что её главный страх совсем неподалёку, а его хозяйка лишь лениво потягивается, небрежно откидывая мешающий предмет куда-нибудь подальше. Уши Джинкс внимают звукам леса, который с каждой секундой приближает неизбежное — гармонию, что всегда была главной противницей хаоса. Руки дрожат в нетерпении. У обеих. Их некуда спрятать. Джинкс раскидывает конечности в сторону, разворачивается так, что точно перекручивает себе позвоночник, а улыбку тянет от уха до уха — позволяет слабостям взять верх, чтобы Люкс, до этого запыхавшаяся от долгого подъема, приняла это как знак. — Чёрт тебя дери, Джинкс! — громкий возглас, кажется, слышно даже на месте крушения ракеты. Падая в родные объятия, Люкс волосами щекочет щеки напротив, а сама носом утыкается в пропахшую пеплом шею, тяжело дышит, словно пытаясь на несколько дней вперёд запомнить этот запах. Она чувствует, как лежащая неподалёку Фишбоунс завидует. Больше, чем свою ракетницу, Джинкс любила только Люкс. — Драть меня? За что? — тихонько взвывает та в ответ, пальцами хватаясь за одежды волшебницы так крепко, как делала это всегда. Люкс смеётся. Боги, как её голос был светл! Джинкс кусает губы, чувствует металлический привкус, а сама не может противиться влиянию — растекается по земле, точно сливаясь с ней в единое целое. И пусть чёрт будет драть её вечно, если это — плата за этот смех, заставляющий трепетать всё её нутро. — Сама как думаешь? — волшебница выдыхает на кожу Джинкс воздух, заставляя сердцей той сделать несколько громких стуков. Эта приятная зараза была слишком сильна. Джинкс не думала, она знала, что не виновата, а Люкс никогда в жизни не будет иметь на уме что-то плохое. — За то, что вспахала это поле лучше всех ваших фермеров? — кратко, зато честно. Фишбоунс громко смеётся. Да, это была его работа, проделанная с чрезмерным трудолюбием. Глаза этой акулы загораются в ночной тьме, а синий свет озаряет близлежащую округу. Вдали слышен чей-то крик: один из солдат случайно поранился, когда разгребал обломки — но это веселит ракетницу сильнее, из-за чего она дрожит и сдерживает разрушительные порывы. — Молчи, — негромко восклицает Джинкс, а после ладонью шлёпает ту по носу, — Не видишь, что я занята? Что может согревать сильнее, чем огонь от всех тех катастроф, что приносила Джинкс в края Рунтерры? Это определенно было чувство, вечно спящее, то самое, что наливало щёки кровью и заставляло злой свет в глазах на мгновение потухать. Потребность, которой так не хватало Джинкс всю её короткую, но такую удивительную жизнь. Даже Фишбоунс покорно замолкает, когда ладони Люкс загораются теплым свечением, а ненужный плащ слетает с её тела. Это чувство — нежная привязанность, которую в рыцарском романе назвали бы самой чистой и благородной любовью.