перерыв на кофе

       — Молодцы, вы хорошо постарались! Пора и отдохнуть.       Директор Хюнин Кай, с щелчком выключая проектор и переводя ноутбук в спящий режим, отправляет сотрудников на долгожданный перерыв. Пока те, зевая и стуча каблуками туфель по плитке, покидают зал, он и сам украдкой потягивается и еле сдерживает себя от зевка во весь рот. Не положена ему такая вольность.       А вот сложенный на спинке кресла пиджак в тонкую полоску он резво накидывает на озябшие под кондиционером плечи. И, одним нажатием выключателя погрузив кабинет в успокаивающий полумрак, уютно устраивается на своём рабочем месте, вытягивая длинные ноги перед собой. Всю двухчасовую презентацию он провёл на ногах и теперь не может не отметить мягкость кресла.       Решение сменить жёсткие туфли на мягкие кеды с длинными шнурками, уже перед самым началом рабочего дня, оказалось очень кстати. — Вы не пойдёте, директор? — его секретарь-стажёр с салонной завивкой и круглыми очками на носу, Чхве Субин, тихо, но отчётливо даёт о себе знать.       Кай, уже успевший позабыть о своей правой руке, героически не вздрагивает от его голоса в полной тишине. Только кондиционер гудит под потолком да за дверью в коридоре кто-то рьяно спорит о том, что вкуснее и полезнее — зелёный чай или кофе. В этом шуме Кай узнаёт и других своих помощников: бойкий смех Чхве Бомгю, которому тема обсуждения не столь важна, как сама возможность поделиться мнением, и спокойный ответ Кан Тэхёна, заместителя Кая и ярого любителя холодного сладкого кофе.       После того, как лифт подъезжает, становится тихо и в коридоре. Так и не известно, какой вариант побеждает в споре. — Хотите кофе, господин Чхве? Или, может, чай? — Кай отталкивается ногой от пола, чтобы развернуться к секретарю и одарить его приветливой, пусть и несколько омрачённой усталостью улыбкой. Ему немного жаль за эту слабость, но секретарь заметно оживляется и поднимается из-за стола. В отличие от Кая, он не спешит надевать пиджак, оставаясь в жилете и рубашке с закатанными рукавами. Кай не смотрит на чужие предплечья. — Раз уж Вы предложили, не вижу причин отказываться, — сдержанно вторит тот. — Давайте кофе.       Кай недолго смеривает его взглядом из-под светлой чёлки.       Долговязый, с выкрашенными в тёмно-красный волосами, в полосатом вязаном жилете и пёстрых носках, Чхве Субин на деле совсем тихий и уравновешенный человек, а не хмурый бунтарь, как могло бы показаться на первый взгляд. Прилежно выполняет поручения, даже монотонные, вроде сортировки бумаг на его, Кая, столе и в шкафу, и полива суккулентов на небольшом подоконнике, не говоря уже о содержании порядка в кабинете и звонках, которых ещё в первые дни Чхве Субин по какой-то причине… не избегал, но и не совершал их охотно.       К чужой внешности, более того, ко внешности своих подчинённых Кай не строг, нет. Лишь бы от работы ничего не отвлекало, и чем мягче и удобнее одежда, тем лучше.       И Чхве Субин, сотканный из округлых линий, в нежных красках, похож на человека, которому нравятся мягкие вещи.       Кай знает, кому поручить расставить его плюшевых любимцев на недавно собранном стеллаже уже этим вечером; они в кабинете — для поднятия настроения. Для души. Наверняка и секретарю кто-то приглянется, вроде большого кролика с тёмными блестящими глазами. Один в один, особенно когда Чхве Субин в задумчивости надувает губы перед очередным звонком или за расчётами, или улыбается, приоткрыв рот, совсем по-кроличьи. Это сходство кажется Каю невероятно милым. — Вы улыбаетесь, директор. Не устали? — Чхве Субин подаёт голос, всё так же опираясь на стол и рассеянно перебирая в пальцах одну из ручек со стола.       Забавный он. Не только как работник, но и как человек. Тихий, но не сторонящийся разговоров. Сдержанный, но не стесняющийся жестикулировать и говорить громче, привыкнув к кому-то — и так получилось, что наедине с Каем его голос становится ниже, замедляется, точно густеющий сироп, сладко оседающий с каждым словом в груди Кая. Становится приятнее, хочет сказать он, но оставляет эту мысль где-то внутри, прячет за другими. Тоже тихому и застенчивому по натуре, Каю в его компании комфортно, хоть и знакомы они всего ничего, не дольше пары месяцев совместной работы.       Пара месяцев, как Кай потерял голову. И никак не может найти её, поставить на место. — Ничуть. — Признаться, Кай не отказался бы от восьмичасового сна у себя дома, но электронные часы на запястье скупо напоминают ему, что ещё только час дня, и впереди много, много дел. — Знаете... — Он делает вид, что всматривается в чужое лицо, оглядывает мужчину сверху вниз из своего кресла и потирает пальцем подбородок. — Вы похожи на человека, которому нравится кофе с сиропом. — Боюсь, Вы ошиблись, директор, — смешливо тянет Чхве Субин и откладывает ручку в сторону. — Я не беру кофе с сиропом. Слишком сладко.       Эта оплошность окрашивает скулы Кая розоватым. За прошедшие два месяца он даже не заметил, что именно нравится его красивому, неловкому, очаровательному помощнику, вне рабочих обязанностей — а ведь они достаточно времени проводят в одном пространстве изо дня в день. Не сделал попыток заметить, занятый экраном планшета или ноутбука, незаконченными проектами, списком дел и встреч, о которых так любезно договаривается Чхве Субин заранее. — О-о, вот как. — Но что-то сладкое отдельно от кофе мне нравится, — спешит добавить Чхве Субин. — Выпечка, например. Вы умеете печь?       Румянец стекает по щекам Кая вниз. — Не приходилось, господин Чхве. — Не с его объёмом работы, увы. Да и в пустой, для него одного квартире никто не ждёт его к вечеру на тёплой, пропахшей выпечкой кухне. Это ведь не родительский дом. Минимально простых приготовленных им же блюд и доставки ему хватает. — А Вы? — вежливо интересуется он.       С полуулыбкой Чхве Субин выпрямляется у стола и словно хочет провести пальцами по столешнице, но в последний момент решает не делать этого. Прячет ладони с длинными пальцами за спиной, плавно перекатывается с пятки на носок пару раз. В его спокойном взгляде сверкает что-то, точно ожившее, заигравшее искорками от вопроса Кая. Приятное. Дорогое. — Мне — нравится. Хотите, я испеку и для Вас что-нибудь?       От того, как просто и спокойно Чхве Субин делает это предложение, Кай не сразу вспоминает, что речь идёт всего лишь о десерте. Отвлекается на картину, как его секретарь с жилистыми предплечьями, в фартуке и рубашке, чуть обсыпанный мукой, готовит что-то лично для него, просто потому, что может... а потом зажимает Кая прямо у стола и воздух между ними накаляется так, что дышать становится сложно…       Кай готов поспорить, что его собственные щёки не уступают румяным бокам булочек прямиком из печи. И такие же горячие. — Не вижу причин отказываться, — почти передразнивает он чужой тон в попытке отвлечься от жгучего смущения. Какая-то часть Кая желает продлить это их взаимодействие наедине, без особой на то причины. Оно не должно быть таким… простым. Естественным. Несмотря на барьер с обращением на Вы и самой разницей в их статусе.       Если верить досье, Чхве Субин приходится Каю хёном. Разумеется, они не на том уровне близости, не в том положении, чтобы Кай звал его так, однако что-то волнует, будоражит его в том, как послушно мужчина соблюдает формальность и не указывает, что старше Кая. Начальника. Хотя, казалось бы, обычное дело, откуда взяться удивлению и трепету? В отличие от Чхве Бомгю, Кан Тэхёна и Ёнджуна, которым Кай по доброте душевной ничего не говорит за неформальные Кай-я, Хюка и Хюнин-а прямо на рабочем месте, с периодическим трепанием по волосам и шутливыми напоминаниями о возрасте обоих Чхве. Может, Кай просто привык за годы работы с ними, но и тогда все они быстро сдружились. — Вы шутник, директор. Хорошо. — И Чхве Субин только подливает масла в огонь своими непринуждёнными комментариями.       Вот ведь.       Кай лишь невнятно пыхтит, завернувшись в длинный пиджак, подобный объёмному защитному панцирю. Он уже не просто успел согреться. Ему жарко. — И ещё… у Вас шнурок развязался, — Чхве Субин деликатно указывает на собственную ногу, чтобы Кай наконец обратил внимание на обувь. Интересно, и когда он успел? Даже не заметил в ходе презентации. Наверняка зацепился о ножку кресла или встал прямо на шнурок; повезло, что не запнулся. — Вы очень внимательны, господин Чхве, спа-си-бо, — заканчивает Кай милым тоном, предназначенным для родных, совсем не замечая, как мужчина напротив замирает. Сам он покачивает носком и, по-ребячески усмехнувшись, поднимает взгляд на секретаря вновь. — Поможете, господин Чхве?       Он, разумеется, не ждёт ответа на шутливое, не подобающее его статусу предложение, и уже опирается ладонями на сидение кресла, чтобы наклониться и привести обувь в порядок, как цепляется взглядом за чужие губы, едва заметно прикушенные. Словно над его вопросом и вправду раздумывают. — Конечно. Как скажете, — соглашается Чхве Субин на выдохе. Опять... опять его голос ниже, тягучее. Кая немного ведёт; он сжимает обивку кресла пальцами.       Ведь Чхве Субин воспринимает это как вызов. — Если Вы хотели, чтобы я встал на колени, могли просто попросить, директор Хюнин Кай, — едва слышно шепчет Чхве Субин, опускаясь на пол, прямо перед ним — едва ли не между бёдер, сделай он ещё шаг; он оказывается почти по голову скрыт высоким столом с креслом Кая во главе. Кай не может различить, шутка ли это. Это должно быть шуткой, обманом зрения, миражом. Должно быть, шутку с ним и его сердцем играет его усталость, иначе как объяснить серьёзный взгляд за круглыми линзами и негромкое, но твёрдое: — С Вашего позволения.       Кай, не дыша, отвечает кивком и позволяет умостить обутую ногу на чужом, обтянутом светлыми брюками колене, пока ловкие длинные пальцы натягивают шнурок и завязывают бантиком на раз-два. Тёмно-красные, мягкие волны на его голове даже не качаются. Чхве Субин так спокоен, а внутри Кая — настоящий шторм.       Куда подевалась его невозмутимость?       Чхве Субин поднимает голову, и помимо невозмутимости Кай теряет ещё и дар речи. На его щеках и высоких скулах, за стёклами очков — горсть веснушек, которые Кай так же бессовестно не замечал до. Может, не замечал и многое другое. Как и то, что тихий Чхве Субин, вероятно, скорее всего — тот пресловутый омут-пристанище для чертей.       Может, у секретаря с красными волосами вне работы жизнь рок-звезды, с электрогитарой или барабанными палочками в руках, с несколькими партнёрами по группе на одной с ним сцене и с разгорячённой толпой, что вторит его голосу, внизу, в пронизанной неоном дымке. Кажется, Чхве Субин упоминал, что знает много песен и любит караоке. И один из помощников, даже старше него, тот самый весельчак Ёнджун, уже долго предлагает выбраться всем отделом в караоке-бар. Или просто в бар. Или на природу. Отдохнуть, развеяться.       Кай не против отдохнуть, да. От рутины… и от себя самого, который и взгляд отвести не может. А посмотреть есть на что.       По кончикам вьющихся волос дневной свет из окна скользит со стороны, и обычно тёмные, на свету пряди кажутся рыжеватыми. Протяни руку — всего в полуметре эта мягкость. Может, Кай вновь ошибся. Чхве Субин похож не только на кролика с округлыми щеками, но и на домашнего пса, замершего в ожидании команды. — Чхве Субин, Вы... — Да, директор?       Желание спросить «Вы играете в рок-группе?» или, пропустив крашеные пряди между пальцев, склонить голову для поцелуя, становится таким навязчивым. Восполнить тот пробел, именуемый Чхве Субином, задать много-много вопросов и узнать Чхве Субина настоящего, а не склеенного из обрывков разговоров и выдумок, хотя бы за этот перерыв.       Но начать с музыки. Какая музыка нравится самому Каю? Когда-то ведь он тоже мечтал о таком. Когда ему ещё даже девятнадцати не было, но было желание уйти с головой в музыку и со сцены вещать о чувствах через неё, а не посвящать всё время изучению фамильного дела. Кай мог бы петь о всеобъемлющей, почти одержимой влюблённости, переполняющей каждую его клеточку, о такой, с которой он не в силах справиться. Вот только Чхве Субин одновременно похож и не похож на человека, который готов слушать серенады.       Глупости какие. Ему давно не девятнадцать, а за спиной — ожидания семьи и коллег и нескончаемый поток сухих отчётов о том, что уже выполнено и что только предстоит. — О чём Вы хотели сказать, директор? — вполголоса напоминает Чхве Субин, не предпринимая ничего, чтобы вернуть ногу Кая на место. — О Вас.       Чужое дыхание сбивается.       Кай забывает обо всех песнях, обо всех вопросах, сосредоточенный на лице мужчины напротив и в шаге от того, чтобы сделать что-то непоправимое.       Очередная вольность, как личный, неформальный интерес в своём помощнике, в его распорядок не входит, но занимает мысли сверхурочно.       И пополнение ментальной коллекции тем, как на самом деле выглядит Чхве Субин вблизи, каковы его прикосновения даже сквозь одежду, и как близко он может находиться к обтянутому джинсовой тканью паху, то и дело выдыхая сквозь приоткрытые, пухлые губы... По-настоящему пьянит.       Каю тяжело сделать вдох.       Слабый узел лёгкого шейного платка, который Кай так и не снял, теперь не хуже удавки. Он наощупь подцепляет узел и ослабляет настолько, насколько хватает сил.       Под взглядом Чхве Субина, разумеется. Оттягивает большим пальцем шелковую ткань в сторону, вскидывает подбородок, затаив дыхание, и не может упустить из виду, как кадык на чужой шее дёргается, а тёмные глаза едва ли на секунду жарко ловят его взгляд и опускаются обратно, где ворот расстёгнут на пару пуговиц и определённо открывает ключицы.       И это придаёт ему сил. — Значит, — начинает Кай, немного отдышавшись, — я могу просто попросить Вас? — Он неверяще смеётся, почти беззвучно. Смакует эту мысль. — Встать на колени ради меня? Я буду иметь это в виду, господин Чхве, — нараспев заключает он, чуть охрипло. Не без радости от того, как сосредоточенное выражение на чужом лице сменяется чуть менее… собранным, даже удивлённым, когда осознание происходит, оседает в чужой голове и обжигает уши. Чхве Субину идёт это выражение лица, со сдвинутыми к переносице бровями, прищуренными глазами и приоткрытым розовым ртом, но оно же и вызывает у Кая желание продолжить, узнать, как далеко он может зайти.       Это опасно.       Убрать ногу с чужой и поставить на пол, отмечая аккуратный бантик мимоходом, оказывается немного… опустошительно. Чхве Субин не препятствует этому, даже не смыкает пальцы вокруг лодыжки; Кай уверен, его пальцы обхватили бы его лодыжку целиком. — Вы хотели кофе, — прокашлявшись напоминает Кай, не смея больше отвлекаться на мысли о чужих ладонях на своём теле. Добавляет мягче, не так отстранённо, — пойдёмте.       Его интонация больше похожа на вопрос, чем на утверждение. — А Вам нравится чай. — не спрашивает, а констатирует Чхве Субин. Да. Зелёный, с жасмином, тёплый. Любимый чай Кая, которым любимый секретарь угощает его каждый день.       Он принимает протянутую Каем руку, и они едва не сталкиваются в попытке подняться. Предплечья, не скрытые рубашкой, даже крепче, чем Кай предполагал. Он сглатывает, перед тем, как ответить. — Вы, как и всегда, правы, господин Чхве.       Неопределённая серьёзность в чужих тёмных глазах вновь сменяется миролюбивой растерянностью, стоит Каю устроить совсем-не-подрагивающую ладонь меж чужих лопаток, чтобы направить его к двери. — У меня в кабинете где-то стояла кофеварка. Успеем найти — сварим кофе. Хотите?       У самой двери Чхве Субин разворачивается и оказывается лицом к лицу с Каем. — Хочу, — соглашается он, кивает, и Кай лишь на таком расстоянии замечает расширенные зрачки в карих глазах. Замечает, как его лицо изучают в ответ, особое внимание уделяя рту и чему-то рядом. Наверняка Чхве Субин внимательнее Кая и не открывает новое с каждой минутой так же, как это сегодня делает Кай. Но по какой-то причине Кай всё равно позволяет ему прикоснуться большим пальцем к самому уголку губ, где, если верить отражению в зеркале, есть крошечная тёмная родинка. — Очень хочу. Только не кофе.       Кай обдумывает чужие слова недолго.       Опирается одной рукой на дверь, над чужим плечом, многозначительно сверяется со временем на часах, улавливая краем уха дрожащий выдох секретаря. — Можно? — шёпотом уточняет он. — Да-а, — следует тонкое, с придыханием, и Кай не отказывает себе в удовольствии, эгоистичном и кружащем голову, почти что прижать мужчину к двери своим телом, вклинить колено меж чужих ног и почувствовать, как по телу Чхве Субина проходит дрожь, а по плечам Кая проходят те самые ладони, не то надавливая, не то цепляясь; забираются под пиджак, и тяжёлая ткань с гулким звуком съезжает по его плечам назад и приземляется где-то на полу.       Кай уже не думает об этом, когда его шейный платок оказывается в чужой хватке, не думает о паре-тройке десятков минут до окончания перерыва и о том, как жар опаляет кожу на скулах и теперь открытой — для Чхве Субина — шее.       Ведёт свободной рукой по двери, едва задевая обтянутое тканью плечо, затем — мягкий полосатый жилет, отмечая для себя чужой изгиб талии, и в следующий момент — с щелчком запирает дверь и свои мысли на замок, запирает Чхве Субина между руками, не давая и шанса на отступление.