Мёртвый рассвет

Ужасная боль поднималась откуда-то из глубины живота и оседала в лёгких, словно он надышался дыма. Итэр тяжело выдохнул и зажмурился, пытаясь отогнать безумие, которое словно наложило свои руки на его горло, перекрывая доступ к кислороду. Несмотря на испарину, выступившую на лбу, ему было нестерпимо холодно, он то и дело неосознанно стучал зубами и пытался стиснуть в своих пальцах тепло, желая укрыться им и спрятаться от этого мира в самом себе. Но внутри него плескался лишь какой-то животный страх, лёд пустоты и жалкая беспомощность. Ему всё ещё казалось, что он видит воспоминания своей сестры, проживая истории, которые с ним самим никогда не происходили. Вот её янтарные, как у него самого, глаза, звёздный запах её мягких волос, тонкие пальцы, лёгкое белоснежное платье с такими красивыми и блестящими на солнце золотыми вставками, её голос, напоминающий звон колокольчика на ветру. Но стоит лишь протянуть к ней руку, как образ распадается на тысячу кристальных обломков, голос становится эхом, а Итэр вновь распахивает глаза, безмолвно кричит в тишину ночи и смотрит на искусственное небо невидящими глазами. Паймон уже несколько минут беспокойно летала вокруг него, то и дело потряхивая своими слабыми и дрожащими от страха ручками его за плечи, пытаясь пробудить от кошмара. — …эр! И… р!.. Итэр! — воскликнула она, затопав ногами по воздуху. — Ты слышишь меня?! — её пронзительный высокий крик сотряс воздух с такой силой, что Итэр зажмурился от головной боли и сдавил пальцами виски, с трудом приподнимаясь и распрямляя спину. — Д…да… — собственный голос показался настолько хриплым, что он вздрогнул на мгновение, не узнав его, а потом поднял на подругу вымученный взгляд. — Я… тебя слышу. — Что с тобой? Тебе снова снятся кошмары? Ты плачешь… — её голос стал тоньше обычного, она сама хлюпнула носом и сжала пальцами ткань на своей груди в области сердца, и только тогда Итэр ощутил, как горячие слёзы потекли по его щекам. — Мне что-то нехорошо… — прохрипел он и тут же зажмурился от пронзительного вопля внутри своей головы. Он схватился за неё, потянул за светлые пряди волос, словно это могло хоть как-то успокоить эту мучительную боль, от которой, ему казалось, сейчас взорвутся барабанные перепонки. Мир покачнулся, Итэр припал к земле и вжался щекой в траву, чувствуя, как его тело лишается последних сил, а сердце стремится выскочить из вздымающейся груди. — Давай я позову кого-нибудь!.. — у девочки началась паника, она с тихим звоном тревожно перелетала с места на место и чем-то напоминала Итэру беспокойную стрекозу. От этого забавного сравнения он выдавил из себя что-то типа улыбки, но затем его лицо снова перекосило от боли, и он мучительно громко выдохнул. От его тела, точно языками пламени, потянулся тяжёлый, чёрный и густой дым. Путешественник перевернулся на спину, закашлявшись. Ему казалось, что он вот-вот умрет, когда где-то глубоко внутри него раздался жуткий и безумный крик, который ему не принадлежал. Это было похоже на возглас умирающего мира. — Давай позовём Сяо! Он сможет помочь! Итэр! — беспокойство Паймон усилилось. Она не решалась слишком близко подлететь к своему другу, испугавшись тумана, что источало его тело, поэтому, как и прежде, всё летала вокруг него, со звоном перебирая пальцами. Странно, что её паника не передалась Итэру. Он только странно усмехнулся. — Зачем? Чтобы он посмотрел, как я умираю?.. — парень вымученно и хрипло, из последних сил, засмеялся, сглатывая с трудом и опрокидывая голову к небу. Вдруг стало так смешно от того, что доставить неприятности ему страшнее, чем умереть. Только не Сяо. Только бы не видеть, как по дну его золотых глаз разливается обеспокоенность и растерянность. У Адепта и так было слишком много тревог. Не хотелось становиться причиной ещё для одной. — Почему ты так говоришь?! Он обязательно что-нибудь придумает! Итэр, прошу тебя! — она всплакнула, прикусила свою губу и, преодолев страх, схватила компаньона за белый шарф, роняя на его горячее лицо свои остывшие на ветру слёзы. Глаза её искрились в лунном свете, губы тряслись от страха. Её сразу же захотелось успокоить, заверить, что всё будет хорошо. Это просто влияние Артерий земли, просто встреча с «Грешником», просто... — Не за чем беспокоить Сяо, всё нормально… я скоро… — «приду в себя» так и не слетело с его губ, он провалился в ещё один беспокойный сон, который этой ночью казался ему бесконечным, удушающим, липким. Мощного потока поднявшегося ветра, который почти полностью расплёл его и без того хлипкую косу, он уже не почувствовал. — Откуда в нём столько скверны? — раздалось то ли раздражённое, то ли до глубины души потрясённое. Сяо как всегда словно взялся из неоткуда, оставляя за собой тёмный густой след разорванных изумрудных бабочек. Он взволнованно выдохнул и тут же устремился к потерявшему сознание Итэру твёрдым шагом, из-за чего девочка едва успела упорхнуть в сторону, чтобы не загораживать путь. — Что случилось? — холодно спросил Адепт, хотя у него самого пальцы дрожали от… страха. Его пальцы, забравшие бесчисленное количество жизней, запутавшие миллионы снов и судеб, действительно проняла дрожь, когда вместо привычной лёгкой улыбки его встретили болезненно поджатые белые губы Итэра, трепещущие ресницы и едва ощутимое дыхание. Паймон была слишком встревожена, глотая слёзы в попытке объяснить существу, столь далёкому от их бытия, всё произошедшее, и Сяо решительно ничего не понял из её рассказа, но тут же подхватил почему-то такое лёгкое тело на руки, прижимая к своей груди и сбрасывая с головы наваждение и тысячи обезумевших криков, который вмиг зазвенели в ушах. Скверна. Для Сяо было делом привычки нести на своих плечах это бремя, это проклятье давно побеждённых и погребённых под обломками старого мира богов и чудовищ. Но для Итэра… Адепт крепче обнял пылающее тело. — Оставайся здесь, тебе опасно находиться рядом с ним. Мы вернёмся, когда ему станет лучше, — только и проговорил он, исчезая вместе с тёмным ветром. Паймон укуталась в шарф, случайно слетевший с шеи её друга. В несколько скачков Сяо преодолел огромное расстояние, опускаясь вместе с Итэром на руках на одну из гор Просветлённых Адептов. Недалеко отсюда находилось озеро, которое часто принимало его в свои мокрые объятия, когда скверна в теле Сяо накапливалась и мешала ему не то что сражаться, выполняя свой долг перед Ли Юэ, но хотя бы спать. Окунаясь в кристально чистые воды, он, словно грязь, смывал с себя проклятье, и на место ужасающей боли приходило облегчение, которое было сравнимо с мягким, точно облако, почти невесомым сном. Нужно было провести обряд очищения. Адепт осторожно положил юношу на траву и склонился над ним, его брови обеспокоенно заломились, а сам он коснулся пылающей щеки Итэра и едва ощутимо погладил её большим пальцем. Парень очнулся, болезненно сощурившись, и повернул голову вбок, тяжело вздыхая. — Почему ты отворачиваешься? — Я не хочу, чтобы ты видел меня… таким, — едва проговорил он и тихо зашипел от боли, его ресницы задрожали. Густой чёрный туман заклубился над ним. — Я словно схожу с ума. — Не понимаю, как ты до сих пор остался жив, — прозвучало то ли удивлённо, то ли рассерженно. Сяо немного опустился и освободил его ногу сначала от одного сапога, а затем и от второго. — Почему ты не позвал меня раньше? — он стиснул в пальцах ремень и щелкнул пряжкой, расстёгивая. На его вопрос не ответили. — Ты раздеваешь меня? — раздалось хриплое, когда Сяо приподнял его обнажённые бедра, избавляя от штанов, и протянул руки выше, снимая наручи. В любой другой ситуации Адепт тотчас бы густо покраснел и лемнискатой растворился в воздухе, но в данный момент ему было не до смущения. Может, он и понимал, насколько красиво мёд кожи Итэра блестит при луне, как соблазнительны его изгибы и рассыпающиеся по узким плечам золотые волосы, но сейчас он действовал решительно и почти машинально, избавляя парня от последней одежды и снова поднимая его на руки. Ногами он вступил в тёплую, ещё отогретую за день воду. — Мне нужно омыть тебя, — только и ответил он, прижав Итэра к себе и погрузившись в воду с тихим всплеском. Мокрая одежда неприятно прилипала к коже, Адепт сел на каменное дно, но Путешественника не отпустил, лишь убедился, что тот по грудь находится в воде, и лишь крепче обнял его за талию. Сердце Златокрылой птицы болезненно ударяло в грудь каждый раз, когда юноша в его руках тяжело выдыхал и шумно вбирал воздух носом, чтобы затем сделать ещё один вымученный выдох, переходящий в болезненный стон. Нет сил видеть его таким: разбитым, потерянным, обезумевшим. Итэр опрокинул голову назад и посмотрел на перевёрнутый мир — перевёрнутую серебряную обманщицу-луну, искрящиеся звёзды, белёсые облака —, чувствуя, как вода с его янтарных глаз каплями разбивается о кристальную поверхность озера. — Мне холодно, Сяо, — и его тело действительно содрогалось, он то и дело стучал зубами, с трепетом выдыхая жар из своей груди. — Потерпи, — ответил Адепт и зачерпнул ладонью воду из озера, окропив ею лицо Итэра, который всё ещё не желал посмотреть на него. Капли с щёк стекли на шею и устремились ниже, собираясь в районе острых ключиц. — Я понимаю твои чувства. — Не понимаешь, — хрипло ответил Итэр, опадая в чужих сильных руках. Он с трудом приподнялся и, слегка расплескав воду вокруг себя, уложил голову к Сяо на плечо, от чего тот встревоженно выдохнул и переместил руку с чужой талии на обнажённые бедра, подтягивая юношу выше, словно боясь уронить. Адепт в смятении посмотрел на Итэра, но тот только опустил мутный взгляд на воду. — Я так устал. Я хочу домой, но мне некуда вернуться и не с кем. За моей спиной вечность, я собственными глазами видел, как умирают миры, я пережил столько концов света… но мне никогда не было так нестерпимо больно, как сейчас. — Шёпот его был горячим, хриплым, едва слышным. Он говорил не с Сяо, он говорил с самим собой и вселенной, желая, чтобы хоть кто-нибудь его услышал. И понял. — У меня больше нет сил путешествовать, я больше не хочу. Я хочу закрыть глаза и больше не испытывать этот леденящий душу ужас. Я больше не могу оставаться один. Сяо прижался к его виску своими губами. Зловещий туман собирался чёрными клубами, заговорило возмездие, ударяя по небу колоколом. — Не верь этому небу, Сяо. И этому солнцу, этой луне тоже не верь, — Итэр содрогнулся сильнее, — ты ведь знаешь, что они ненастоящие, правда? Я знаю, я вижу это. Я так соскучился по звёздам, по настоящим звёздам, а не искусственным блестяшкам на небе... Я хочу забрать тебя с собой... Ты пойдёшь со мной? Я не хочу оставлять тебя здесь одного... Итэра лихорадило. Он медленно, словно был пьян, моргал, его язык заплетался, пересохшие губы то и дело поджимались, не в силах чётко проговорить все слова. Сяо быстрее умрёт, чем вынесет эту пытку. Нет ничего страшнее, чем наблюдать за мучениями дорогого тебе человека и лишь беспомощно ждать. К своему ужасу он ощутил, как заслезились его собственные глаза. — Как я могу не верить этому солнцу, если ты так на него похож, Итэр? Парень взвыл от уколовшей его боли и со всей силы вцепился Сяо в плечо, оставляя за собой глубокие царапины. Затем он с плеском приподнялся и заглянул в лицо Сяо. Янтарные глаза блестели, но не от света луны, а от агонии сумасшествия и отравления скверной, с которой сейчас боролось его тело и которую вымывала из него остывающая вода. — Не оставляй меня. Хотя бы ты. Я больше не могу. — Я буду с тобой до самого конца. — До самого конца этого мира? Или до моего? — До своего конца. — Я никогда не позволю ему наступить, — вдруг холодно заявил он. Когда агония достигла своего пика, он заговорил быстрым и почти бессвязным шёпотом. Итэр рассказывал о своей сестре, о том, как у него насильно отняли его прекрасные золотые крылья, о народе, оставленном богами и погубленном ими же, о звёздах, называя каждую из них по имени, о Бездне… а ещё он рассказывал о том, насколько Сяо был красив на Празднике морских фонарей, когда поднимал глаза к небу и делал вид, что смотрит на фейерверки. Итэр знал, что на самом деле Сяо всю ночь смотрел на него. Адепту не оставалось ничего другого, кроме как гладить Итэра по голове, перебирая прядки светлых волос, покрывать лицо неумелыми поцелуями, разминать его одеревеневшие под водой пальцы на руках и ногах и касаться рёбер, чувствуя, как под ними бьётся израненное чуткое сердце того, кто устал казаться не отчаявшимся. — Mi amas vin. Mi trovos novan hejmon por vi kaj mi, eĉ se vi kontraŭas ĝin. Vi ne meritis tian teruran sorton, — проговорил Итэр на одном дыхании, а затем обхватил мокрой рукой шею Сяо и смазано и неаккуратно поцеловал его распахнутые от удивления губы. Сяо вздрогнул, вода разошлась вокруг них плавными кругами, предрассветный ветер спутал их волосы, заставил трепетать ресницы. — Mi amas vin. Он не мог и предположить, на каком языке с ним говорили, но сказанные дважды слова срезонировали с его воспоминаниями, оставшись теплом где-то в груди. Потому что их Итэр уже говорил ему и не раз, нисколько не реагируя на замечания Адепта о том, что ему этот язык не известен, только подпирая забавно кулаком щёку и касаясь пальцами белых цветов циньсинь. В глазах юноши сверкнул огонёк, он в последний раз крупно вздрогнул и снова обессиленно уронил свою голову на плечо Сяо, уже больше не подавая признаков безумия. Чёрный туман рассеялся, раскаты внушающих страх воплей стихли, наступило молчание, прерываемое шелестом деревьев, травы и тихими ударами капель о гладь воды. Медленно из-за гор вставало солнце, окрашивая облака и небо в нежно-розовый, окуная верхушки деревьев в мягкий оранжевый свет. Вода озера из серебряной превратилась в золотую, ещё сонно запели первые птицы. — Ты сказал, что я похож на солнце, но, как по мне, я больше похож на мёртвый рассвет. Прямо такой, как сейчас. Итэр постепенно приходил в себя, лишь уставший взгляд был свидетелем пережитого кошмара. Словно и не было той лихорадки, в борьбе с которой они провели целую ночь. Неужели эта ночь осталась позади? Алатус с некоторым облегчением выдохнул и подхватил языком остатки чужой любви на своих губах, тепло обняв обнажённое тело двумя руками, собираясь поднять его из воды. Вытереть, одеть, высушить золотые волосы и собрать их в косу. Коснуться серёжки, сжать чужую руку в своей, поцеловать пальцы, открытый живот. Пообещать никогда не оставлять одного. Получить ещё одно обещание быть рядом до самого конца, даже если это невозможно для них двоих. Итэр с благодарностью и некоторым смущением провёл своей ладонью по его влажной щеке. — Я буду любить тебя, даже если каждый день моей жизни будет встречать этот мёртвый рассвет.